осколки любви и пустые обещания.

Привязанность – чувство, от которого надо стараться убегать и приложить к этому все силы, какие доступны и возможны. Если этого не сделать, то есть огромная вероятность того, что спутниками дальнейшей жизни могут стать тоска и разочарование. Чем больше привязанности, тем будет тяжелее. Тяжесть явится по душу и растопчет бедную душу и сердце. Чем больше чувствуется пристрастие к людям, тем сложнее покинуть этого  человека.   С каждой наступающей новой минутой, уходя от дома Уголька, Коршуну было все труднее и непросто совладать со своими эмоциями, пока он направлялся к дому. Благо на его счастье, его дом был недалеко от дома уже бывшего друга.. Идти было минут пятнадцать.   Это было одновременно хорошо и удручающе. С одной стороны, Коршун понимал, что чем быстрее дойти дома, тем быстрее он сможет дать волю эмоциям, которые накопились за время и накопления эмоций не переставая продолжают пополняться, пока он добирается до дома. Однако, тот факт, что его дом находится недалеко от дома Уголька, было отвратно, ведь его квартира будет напоминать о этом роковом дне.   Идя до дома, проходя деревья и детскую площадку, парень глубоко в душе надеялся, что его брата, Ежевики, не будет дома. В мыслях лишь скользило:   «Только бы его не было дома. Он же уехал по каким то делам, должен вернуться поздно, как обычно. Он ничего не узнает. О сегодняшнем ничего не узнает и никогда, даже если очень захочет.»   У Коршуна было негласное правило: никогда не показывать, что у него на душе и что он чувствует.   Он не любил лишние вопросы по этому поводу.   Спустя небольшое время, Коршун вошел в дом.   Ключ и закрытая дверь.   Дело сделано.   Дойти до обители весьма дорогого стоило.   И слава богу, Ежевики не было дома.   Он был наедине с собой, что радовало.   Перейдя порог дома и закрыв дверь, разумеется на ключ, эмоции парня вылезли наружу. Горькие слёзы понемногу начинали скатываться по щекам.   Затем дойдя до ванной, закрыв дверь кое-как, плач только усиливался и слезы шли не переставая, жгли лицо все сильнее и сильнее.   Коршун остановился напротив зеркала, сразу уводит взгляд от него, даже не успев увидеть толком свое лицо, включает воду и умывает заплаканное лицо в надежде успокоиться, но все было тщетно. Он снова обратил свой взор на зеркало, увидев свое отражение.   Ненависть и отвращение проявились сразу же в голубых глазах. И сразу пронеслись мысли в голове..   «Какой я отвратительный. Ненавижу себя. И Уголька. Он просто втерся ко мне в доверие, затем бросил..  Уголек воспользовался мной…»   Как мерзко и тошно. Казалось, что кошки не просто скребутся на душе,  а буквально оставляют на ней глубокие кровоточащие царапины.   Парень оседает на белую плитку, открывает маленькую тумбочку под раковиной. Она была относительно пустой, поэтому лезвие достать оттуда не доставило особого труда. Коршун, одновременно держа лезвие правой рукой, поднял выше левый рукав худи и правой рукой провел по левой.   Начала течь кровь.   Он провел еще несколько раз по левой руке. Царапины разной глубины все появлялись и появлялись.   До тех пор, пока… Пока слух не уловил шаги…                                      ***       Ежевику отпустили с работы раньше, чем обычно, соответственно он раньше придет домой.   Придя домой, он открыл дверь и зашел в дом, аккуратно поставил свои вещи на пол, снял обувь. Как только он вышел из прихожей, мужчина осмотрел квартиру.    Ежевику забеспокоился, что дома он нигде не мог найти брата.   «Хмм.. Вроде уже должен вернуться от Уголька.. Куда он делся?»   Затем он обратил свой взор на то, что двери в комнаты были открыты.   Кроме ванной.   Мужчина тихонько подошел к двери ванной. Дверь была закрыта, но не на замок. Ежевика опускает дверную ручку и тихо заходя в ванную, пытается понять увиденное.   –Коршун? Что ты делаешь? – все что смог сказать Ежевика, смотря на левую руку со свежими порезами.   От неожиданности, Коршун медленно поднял голову, тем самым дает возможность брату увидеть заплаканное лицо, и выронил лезвие из правой руки.   Оно упало на пол.   Ежевика подошел к раковине и сел рядом с юношей, успокаивающе гладя его по голове:   – Тише, тише.. Все хорошо. Сейчас принесу аптечку. Надо отработать царапины. Сиди тут. Я недолго.   Спустя считанные минуты, Ежевика пришел с пузырьком перекиси, ватными дисками и бинтом. Сев рядом с Коршуном, он налил перекись на один ватный диск и осторожно обхватил запястье юноши левой рукой, а правой протирать царапины. Коршун тихо зашипел, хотя пытался это скрыть и зажмурился от подступающей боли.   – Щиплет… – тихо произнес юноша, изображая слабую улыбку. – Я знаю. Впервые ты застал меня за этим и ты будешь меня спрашивать обо всем.   Ежевика, как будто автоматически дополнив его мысли, пояснил: – Расскажешь, когда полностью успокоишься. Я понимаю. Все нормально. Не переживай. Кстати, я закончил с рукой, но подожди, надо еще бинтом замотать на всякий случай.   Мужчина нащупал бинт, который он раннее положил по правую сторону от себя, взял его и начал обматывать руку, до конца его израсходовав.   Затем, Ежевика крепко обнял брата и вновь продолжил гладить его по голове, одновременно взъерошивая волосы.   Минута молчания. Эту минуту Коршун потратил на то, чтобы нарушить свое негласное правило. – Можно у тебя кое-что спросить, Ежевика?   – Спрашивай, конечно.   – Скажи, тебя когда-нибудь предавали? Когда-нибудь было такое, что поначалу все хорошо и прекрасно, а потом в один день тебя бросали и топтали твою душу и доверие?   – Коршун…   – Сейчас ты спросишь, про кого это я. Я про Уголька. Он был моим единственным другом. Единственным человеком, с которым я смог общаться. Поначалу, как ты уже понимаешь, все было хорошо, но сегодня… все закончилось.