Невинность и янтарь

      Мадс сидел на берегу серого океана, наблюдая за тем, как надвигающийся шторм медленно поглощает небесный свет. Какие бы обещания насчет отпуска он не давал Рику, как бы ни старался забыть о насущных проблемах, они не переставали дышать ему в спину. Весь его гнев и жгучая обида крутились вокруг одной личности.       Мисти Голдберг.       Начинающая актриса, недостаточно талантливая для того, чтобы получить статус «восходящей звезды», но вполне подходящая для второстепенных ролей а-ля сексуальная бывшая главного героя. Они познакомились, когда один общий знакомый Рика и Мадса праздновал презентацию своего дебютного фильма вместе с ее участием. Уже с первых минут общения Мисти проявляла откровенный интерес. Спустя час открытого флирта она перешла к тактильному соблазнению, то томно прижимаясь оголенными бедрами к коленям актера, то изящно демонстрируя свою гладкую шею.       Мисти далеко не первая, кто хотела затащить его в постель. И в этот раз Мадс не сопротивлялся не потому, что она какая-то особенная или по-своему дерзкая. Ему надоело жертвовать свободой ради статуса идеального мужа. Особенно учитывая, что последние несколько лет его брак держался на шатких принципах и привязанности. Как никак, совместная жизнь длилась не один десяток лет. Поэтому одноразовый секс с молодой актрисой, на ровном месте обернувшийся скандалом мирового уровня, стал отличным предлогом для жены покончить с негласным вопросом о разводе.       Та ночь в отеле «Гран Перлора» была настолько посредственной, что даже при большом желании не стала бы частью альбома однотонных воспоминаний. Мадсу лишь запомнилось, что ему не хотелось смотреть на ее молодое, вспотевшее, как маслом размазанное от наслаждения лицо. Он старался свести зрительный контакт к нулю. Когда самодовольные глаза Мисти снова пытались найти его, он мастерски вписывал себя в картину страсти и, властно приложив пальцы к ее щекам, филигранно поворачивал ее голову в сторону панорамного окна или блеклых стен. От этого ее прерывистые стоны становились протяжными и звонкими.       Зато утро стало из тех, что забыть невозможно. В полном одиночестве на скомканных простынях постели он проснулся от звука сообщения: «Дружище, все хорошо? Вчера я видел, что ты ушел вместе с Голдберг». Начало этого дня Мадс до сих пор считает первым предвестником карьерного апокалипсиса. Мисти опубликовала пост с фотографией, на которую было страшно смотреть. Открытая рана над бровью, багровые гематомы и заплывшие веки исказили ее кукольное личико до неузнаваемости. Подпись содержала следующий текст: «Больно. Страшно. Раны на моем теле исчезнут, но травма останется неизлечимой».       Мадс пару раз старался выяснить, что с ней произошло, но Мисти пропала из информационного поля, а знакомые и коллеги ничего толкового сказать не могли. Домыслы не заставили себя долго ждать и, подобно семени, порождающему скверный плод, начали разрастаться в нечто огромное и влекущее за собой непоправимые последствия. А плохие новости, как правило, распространяются в два раза быстрее, особенно если они приправлены богатой фантазией фанатов, любящих построить теории на кадрах папарацци и слухах из интернета. Мадс до последнего надеялся, что клевета ограничится слухами, и тем не менее как будто сидел на пороховой бочке.       И так называемые теории, возможно, продолжили бы свое существование на уровне догадок, если бы две недели спустя Мисти не дала интервью, изменившее все. Девушка не прямым текстом обвинила Мадса в сексуальном насилии и избиениях. Как только она без зазрения совести провозгласила себя жертвой, волна ненависти в виде пожеланий смерти и жестоких комментариев обрушилась на Мадса с оглушительной силой. В припадке гнева он был готов беспамятно рвать и метать все, что попадалось под руку. Мужчина даже не подозревал, что злость, дитя несправедливости, может быть настолько огромной. Больше, чем есть места в груди, больше его сущности и уж гораздо больше вселенной.       Мысли о том, что карьерные высоты, достигнутые ценой величайших усилий, могут рухнуть в одночасье, каждый раз как в первый били его изнутри. Жизнь и профессия не видятся ему как нечто существующее раздельно. Актер готов попрощаться с очень многими вещами, но не со сценой, не со съемочной площадкой, на которой он чувствует себя живее всех живых.       Переломный момент не стал причиной откладывать развод. Мадс ожидал, что жена, став бывшей, и брачная рутина, став прошлой, уйдут намного легче. Как выяснилось, хоть бремя в виде супружества и перестало сдавливать горло, он почувствовал необъяснимую пустоту. По обоюдному решению дом остался ему, только теперь в просторных комнатах он жил на пару с эхо.       Его новую повседневность можно было описать коротко в десяти меняющихся порядком действах: звонки, коньяк, адвокат и документы, новости, сигареты, прогулка с псом, снова коньяк, доставка ужина, табак, сон. Но потом Рик вытащил его из «берлоги», и вот он здесь, смотрит в никуда и радуется каждый раз, когда думает о чем-то кроме Мисти.       Внезапно раздавшийся звонок пробудил его сознание от успокаивающей морской мантры. На экране высветилась фотография дочери. Они не разговаривали уже очень давно. Семья отвернулась от него после того, как узнала о случившемся с молодой актрисой. Они предпочитали верить ее словам, нежели собственному отцу, мужу. Но Мадс уже работал над тем, чтобы во всеуслышание опровергнуть обвинения лжежертвы, ищущей дешевой славы. Поставить ее на место если не через шантаж и доказательства, то через суд. Только будет ли все как прежде?       — Папа, — раздался дрожащий голос Виолы. Она созналась что ей было страшно. Она не знала, кому или чему верить. Она переживала и не хотела причинять ему боль. Она скучала. Ей нужно было время.       Раздирающие душу чувства, которые испытывал Мадс, не уместились бы на страницах всех книг, написанных человечеством. Так сильно он был рад услышать родную дочь, родной язык.       — Мне очень жаль, — последнее сказанное вырвалось у Мадса из самой глубины сердца. Не успев повесить трубку, он почувствовал чье-то присутствие и обернулся через плечо.       — Ты смотришь так, как будто знал, что я приду, — Агнес стояла в метре от него с пиджаком в руках. Светлые локоны девушки выбивались из небрежно собранного пучка волнистых волос. Ее немногочисленные появления можно было именовать вспышками разнообразия. Она излучала неповторимое волнение забытой юности и представлялась ему как чистый ветерок, несущий за собой поэтичный шелест листьев свободы. Каждое их взаимодействие, будь оно веселым или дурным, выдергивало Мадса из плена насущных проблем, которыми обросла вся его существующая реальность.       И да, конечно же он знал.

***

      — Если мы с тобой снова увидимся, я обязательно подарю тебе такую, которая не будет гаснуть на ветру, — чуть не забыв вернуть зажигалку, я отдала ее Мадсу. Потоки соленого ветра небрежно играли с его серебристо-русыми волосами, то сбивчиво задувая их назад, то снова путая на лбу.       — Если мы снова увидимся, то, надеюсь, лезть в драку не придется, — он слегка поджал уголки губ.       Мадсу безостановочно начали приходить уведомления. Создалось впечатление, что они сотрутся, если он выпустит телефон из рук хотя бы на секунду. Я тем временем потушила сигарету в песке и думала, как продолжить разговор. Единственной связывающей нас темой оказалась самая неприятная.       — Насчет вчера. Откуда ты знал про Томаса? — мой вопрос не отвлек его от телефона, но он меня услышал.       — Как бы объяснить, — он стукнул пальцем по кнопке блокировки экрана так, как будто поставил жирную точку, и продолжил, — в моих кругах часто одни и те же люди. А там, где компания не меняется, как правило начинают зарождаться сплетни, и хочешь не хочешь, ты о них рано или поздно узнаешь. Конкретно этот ублюдок часто искал жертву либо среди потаскушек, либо тех, кого занесло на вечер.       — Вроде меня, — я подметила очевидное.       — Верно, вроде тебя, — на последнем слове он повернул голову в мою сторону и слегка наклонил ее набок, — только мальчику даже напрягаться не пришлось, ты сама почти что угодила в его капкан.       Если бы не Мадс, не Томас, не все вытекающие последствия, я бы не сидела здесь. Как вариант, я могла отлеживаться в номере вместе с Хелен и помогать ей лечиться, ну или в мучениях пытаться вспомнить, как оказалась в чужой комнате.       — Кому-то все сходит с рук, другие вынуждены с пеной у рта доказывать свою невиновность, — пробормотал Мадс и сжал штанину так сильно, что побелели костяшки. Не нужно много ума, чтобы догадаться, что речь шла о нашумевшей теме. Вот только сказать мне нечего. Я была знакома с ситуацией на уровне двух хештегов, и то благодаря Хелен.       — Прости, я не в курсе всего, что происходит.       — Ты не одна такая. Даже я до поры до времени не знал, что, оказывается, насильник.       В груди защемило не то от ужаса, не то от сожаления. Что, если волнения подруги оправданы и я в опасности? Нет, мое предчувствие говорит о другом. К тому же, стал бы он тогда вызволять меня из лап реального насилиника? Приглянись я ему в самолете он, может быть, стал преследовать меня? Сложно судить строго, и все же…       — Ты хороший, я знаю, — наивность сказанного могла сравнять меня с землей и заставить стыдиться столь простой и в какой-то степени детской фразы. Но, боги, то, как от улыбки расцвело его лицо, огрубевшее под тяжестью обстоятельств — я открыла для себя смущенного Мадса. Он одарил меня безмолвной благодарностью.       Угрюмое небо проронило несколько редких капель. Вслед за вихрями поднялся вальсирующий песок. Даже птицы пропали с горизонта, предоставляя надвигающийся шторм самому себе. Прогноз все-таки не врал, стоило хотя бы прихватить с собой зонтик.       — Скоро начнется дождь, — вслед за стихийным треском раздался бархатный голос.       — Да, — я поднялась с земли и наскоро отряхнула короткие шорты. Мысленно я представляла, как мы прощаемся, жмем друг другу руки и отправляемся восвояси.       Мадс встал на ноги так удивительно плавно, как было свойственно только профессионалам. Уверена, что и при большом старании я не достигла бы такой грациозности.       — Видно, что танцами занимался.       Мужчина нагнулся за сумкой и с усмешкой поднял на меня взгляд.       — Привет, википедия?       — Нет. То есть да. Давно.       «Черт, черт, черт».       — Хах, — смешок вырвался из его груди. Его явно забавлял мой неуклюжий ответ.       — Ты небось тоже про себя по ночам статьи читаешь? — моя ответка рассмешила Мадса.       — Поначалу был такой грешок, и я довольно быстро о нем пожалел. Не представляешь, сколько дерьма пишут эти журналисты.       Неожиданно скоро грянул тропический ливень. Попав под плотные шторы воды, мы в поисках укрытия вместе понеслись к ближайшему зданию с навесом. Когда мы добежали до первого попавшегося бара, прятаться под узким подобием крыши было бессмысленно. Я промокла до нитки, но оставаться под дождем был куда худший выход.       — Предлагаю переждать внутри, — из-за создавшегося погодного шума Мадсу пришлось говорить громче. Мокрая рубашка выразительно подчеркнула округлые рельефы его торса и широких плеч. Удивительно, как классическая одежда может прятать под собой настоящие сокровища.       — Думаешь, нас пустят? — я пальцами оттянула прилипший к талии топик.       — С посетителями в купальниках проблем не возникало. В противном случае, придумаем что-нибудь, — Мадс ладонью указал в сторону входа, предлагая мне выдвинуться к нему первой.       Я кивнула и пошла в обход здания, попутно распуская волосы, чтобы как следует выжать их перед тем, как зайти. К слову, бар находился на самой окраине комплекса. Основная его примечательность заключалась в южной гармонии облепихового и травяного оттенков. Вечернее освещение делало пространство теплее, а старая негромкая музыка уютнее. Сюда приходят те, кто хочет отдохнуть душой. Жаль, что я раньше не замечала этого места.       — Все как будто вымерли, — я с осторожностью подошла к стойке, где не было даже официантов и присела на самый ближний барный пуф.       — Большинство после вчерашнего отлеживается в кровати, другие спрятались от жары.       — Теперь от дождя, — добавила я и посмотрела на широкое окно, выходящее на посиневшую тропинку за свисающими лозами.       — Оно и к лучшему.       Я однозначно согласна с тем, что безлюдные места по умолчанию необыкновенны. В интересной компании они становятся исключительными.       Мадс расположился рядом как раз, когда из комнаты для персонала вышел парень. Он что-то договорил и за захлопнувшейся дверью разразился громкий смех. Веселость обслуживающего персонала в Испании нельзя назвать некомпетентной, разве что непринужденной и оттого занимательной.       — Buenas tardes, señor. Вам как обычно? — испанец излучал заразительный позитив. Его совершенно не смутила промокшая одежда, либо он просто из вежливости не подал виду.       — Buenas, Эдмундо, — датский акцент на иностранном языке выделялся особенно сильно. Это та самая изюминка обворожительного антагониста, которую не отнять. — Сегодня мне хочется чего-нибудь менее классического. Удиви своего постоянного посетителя.       — ¡Sin problema! А чего желает señorita? — парень не глядя на бутылку и шейкер, доведенными до автоматизма движениями принялся разливать алкоголь.       — Не откажусь от крепкого коктейля. Согреться мне бы не помешало.       — Может, «Торо Браво»? — интонация бармена прозвучала уверенно, как будто он точно знал, что своим предложением попал в десяточку.       — Нет, только не «Торо Браво», — вне контекста мой отказ мог послышаться резким, — но с картой я не знакома, так что давайте тоже попрошу на ваш вкус.       Парень кивнул и погрузился в рабочий процесс. Выточенные взмахи Эдмундо в своей совокупности были похожи на представление. Частное представление для единственных присутствующих, для нас двоих. Чарующее мастерство испанца перехватывало дыхание. Бокалы, щипцы, ведерки со льдом и прочие принадлежности летали и скользили по невидимой намеченной траектории. Завершающим актом Бармен поставил бокалы напротив нас и поклонился, а затем, как за кулисы, вернулся в служебное помещение.       Мадс сразу же взял покрывшийся каплями бокал:       — За что хочешь выпить?       — За сухие футболки и глупые статьи, — этот дурацкий тост был первым, что пришло в голову.       — Чтоб они сгорели, — мужчина со сдержанным энтузиазмом поднял коктейль выше, а потом легонько чокнулся со мной. Отпив половину, он по-скандинавски громко поставил бокал на деревянную поверхность. — Ведь есть вещи, которые читать гораздо интереснее.       — И среди них найдется то, что можно расходовать на розжиг.       — Да? Например? — его заинтересованность выдали жесты: Мадс повернулся в мою сторону и приподнял брови.       — «Улисс» полетел бы в камин первым, — я сделала глоток бледно-розового напитка, ожидая реакцию собеседника.       — Ни за что! — актер театрально схватился за сердце, — этому шедевру даже пылиться на полке не положено, о чем ты?       — Ненавижу его так же сильно, как и связанные с ним воспоминания об университете и преподавателе по литературе.       — Это уже вопрос негативных ассоциаций. Джойс не должен гореть ни при каких обстоятельствах, — он уселся на стул поудобнее и подытожил, — не все потеряно. Рекомендую перечитать его в спокойной обстановке, никуда не торопясь. Уверяю, тебе понравится.       — Все возможно. На тот момент мы читали слишком много и быстро, — я пожала плечами, отгоняя воспоминания не самого лучшего периода. — Специфика факультета литературоведения, знаешь, — я вздохнула и сделала глоток побольше. Как бы я не старалась скрыть волнение, он заметил его. Чуткость была его козырем. Она отличала его от всех мужчин, с кем я была знакома.       — Тебе тревожно?       — Обидно, что потратила столько лет впустую. И все, чтобы работать либо в библиотеке, либо где-нибудь, куда и после школы можно пойти.       — По мне так библиотека для начала неплохой вариант, — Мадс решил приободрить меня словесно, никак не нарушая личного пространства, — кто знает, не стань я актером, может немного да поработал бы там.       — Ну в твоем случае хотя бы два выбора: танцевать балет или раздавать книжки под подпись. Начинать с чего-то надо, поэтому по возвращении домой начну работать в частной библиотеке.       — Это же хорошо! — его искренняя улыбка грела душу не хуже, чем разгоняющий кровь крепкий алкоголь. — За новые начинания?       — Давай, — мы опустошили бокал, и Мадс подозвал Эдмундо, чтобы повторить еще по одной.       Пока бармен снова творил магию, я ощутила, как мои руки и ноги медленно тяжелеют, а голова, наоборот, становится как облако, плывущее само по себе. Глядя на Мадса я гадала, что же на самом деле происходит в его жизни, но не могла спросить. По сравнению с его предыдущими настроениями, настоящая радость показалась такой хрупкой. Я не имею права портить ее ради любопытства.       Медленная музыка играла на заднем плане. Я трубочкой перемешивала льдинки, наблюдая за маленьким круговоротом мяты и лесных ягод.       — Агнес.       — Да? — я взглянула в его карие глаза, отражающие блеск оранжевых ламп. Он не отводил взгляда от моих пальцев, держащих соломинку.       — Послушай, — шепнул Мадс и приложил указательный палец к уху. — Крис Айзек.       — Не знаю эту песню, — я сосредоточенно прислушалась к музыке.       — Blue Spanish Sky, — сказал он и, крепко зажмурив глаза, с щемящим чувством напел текст в один голос с певцом, — I knew the words but I sang them wrong… — песня погрузила его в мир, понятный только ему. — For søren! Какие воспоминания.       Я уперлась подбородком на руку и наблюдала за его наслаждением со стороны: каждая нота отзывалась на мужественном лице, и выглядело это очаровательно. Пальцы правой руки дирижировали по воздуху, левой он настукивал ритм.       — Помню, как танцевал вместе с женой, — он запнулся и поправил себя, — бывшей женой. Наверное, эта песня должна перестать нравиться, но она символизирует нечто большее: расцвет кинокарьеры, поездки по самым красивым местам. Эта песня — гимн моих лучших лет.       — Для меня она будет пахнуть мокрыми листьями кипариса и фруктами, — я набрала ароматный воздух в легкие, как бы запечатляя момент, — отличное воспоминание.       Мы закончили пить как раз, когда перед нами снова встал бармен и предложил повторить. Мадс вопросительно посмотрел на меня, и я покачала головой. Непогода прекратилась, и пришла пора возвращаться. Как бы ни хотелось продолжить вечер, исчез видимый повод остаться, по которому мы прятались под крышей. Удерживать Мадса тоже было неловко. Что, если он предлагает остаться из вежливости? Более того, в номере ждет больная подруга.       — Хорошо. Тогда раздельный счет?       — Да.       — Нет, я оплачу, — настоял Мадс. Наш ответ прозвучал одновременно.       — Но…       — Я настаиваю, — Мадс притянул сумку поближе, — Эдмундо?       — Как скажете, — бармен плохо скрывал хитрую гримасу. Шкатулка с чеком тихо брякнула по деревянной стойке. Мадс все еще пытался найти кошелек. Он проверил карманы штанов и рубашки, но его нигде не было.       — Либо бумажник выпал на пляже, либо я забыл его в прихожей. Второй расклад мне нравится больше, — он еще несколько раз перепроверил все возможные места, но попытки увенчались провалом. — До скольки вы открыты?       — Señor, вы можете прийти завтра. Я знаю, вы совестливый человек.       — Поэтому если я не заплачу, то навряд ли хорошо высплюсь, — Мадс встал со стула и одернул полусухую рубашку.       Я решила еще раз проявить инициативу и влезла в разговор:       — Может, все-таки я?       — Не обсуждается, — он схватил свои вещи и открыл входную дверь, — Эдмундо, до скорого. Агнес, нам с тобой по пути, пойдем я тебя провожу.       Я поблагодарила испанца за незабываемый вкус коктейля и, прежде чем попрощаться, похвалила его неподражаемое мастерство, которое «вовек не забуду».       Мы вышли на террасу. Влажная свежесть прильнула к коже, ласково потирая открытые колени и плечи. Сверкающая под яркими фонарями дорожка из мелкой гальки вывела нас к тропе, вдоль которой располагались первые крайние участки. В окнах практически всех домиков горел свет. На каждой территории, отделенной лишь забором, жизнь кипела в совершенно разном темпе. Одни туристы задумчиво сидели на подвесных стульях в саду, другие всей семьей звенели вилкам и тарелками, кто-то громко смотрел телевизор или разговаривал с соседями. Мы же умеренно шли по улице, пока Мадс не остановился у самого тихого дома.       — Хочу убедиться, что ничего не потерял. Ты не против?       — Конечно. Я не тороплюсь, — я встала в паре шагов от декоративной калитки.       Он вытащил матовую ключ-карту и одарил меня обворожительной улыбкой.       — Я быстро.       Мужчина зашел в темный двор. Я осталась ждать его снаружи, скрестив руки на груди от вечерней прохлады. За вспышкой лампочки на крыльце последовала цепочка глухих и громких ударов. После недолгой тревожной тишины я услышала шипение и не удержалась, чтобы посмотреть, что же такое произошло.       — О, боже! — резво открыв ворота, я подбежала к Мадсу. Он сидел в полулежачем положении, одной рукой подпершись о край лестничной площадки, другой схватившись за бровь, из которой мелкой струйкой сочилась кровь. — Как ты умудрился?       Он убрал ладонь с раны и недоумевающе вытаращился на рубиновую кляксу на ладони. Я протянула руку, чтобы помочь мужчине встать на ноги. Он принял мою помощь, но все равно по большей части встал благодаря собственным усилиям. Разумно, иначе, скорее всего, я бы просто не выдержала и упала на него сверху.       Для страховки, чтобы не потерять равновесие, он прислонился к высоким перилам. Судя по мутному взгляду за отяжелевшими приспущенными веками, создалось впечатление, что гудящая головная боль посекундно лишает его сил. Нужно было срочно завести его внутрь и вызвать скорую.       Я подняла упавшую ключ-карту с земли, взяла Мадса под плечо и повела его к двери. Расположение комнат оказалось идентичным с нашим, что сыграло мне на руку и позволило быстро сориентироваться. Усадив его на диван гостиной, я ринулась искать аптечку и чистые полотенца в ванной комнате. Казалось бы, вроде и стены, и мебель — все одно и то же. И все же, присутствие человека до такой степени неповторимо искажает ауру помещения, что делает ее уникальной. Обитель Мадса излучала самобытность и томление. Чего-то в ней недоставало.       Вернувшись в зал, я положила принадлежности для первой помощи на журнальный столик.       — Сейчас обработаем рану и вызовем медиков, — поразительно, как уверенно быстро я разрезала бинт и нанесла антисептик.       — Нет, — он откинулся на мягкую спинку, немного запрокинул голову и закрыл глаза. Кровотечение почти остановилось. — Я больше пьян, чем болен.       — Ладно, — я подготовила пластырь и подошла ближе, — а то еще скажут, что я надругалась над тобой.       Мышцы замерли в напряжении, как только я поняла смысл собственных слов. Учитывая ситуацию в жизни Мадса, мне не стоило так говорить. Тело готовилось к тому, что за такие шутки он, и глазом не моргнув, за шкирку вышвырнет меня через закрытое окно. Вместо этого он громко расхохотался и, приоткрыв правый глаз, добавил:       — А завтра мы проснемся под заголовки «Жизнь — бумеранг. Насильника избила незнакомка».       — Сплюнь, — я с облегчением рассмеялась и показала ему пластырь, — приступим?       Он наклонился вперед. Его утомленное, красивое лицо оказалось на уровне моей груди. Мадс не следил ни за моими движениями, ни за предметами, которыми я старалась уверенно маневрировать. Доверчивый взгляд был устремлен в мое зеркало души, все остальное — слепая зона. Каждый его горячий выдох, размеренно бьющийся о мои ключицы, все сильнее стягивал ком чувственного напряжения. Тепло незаметно плавно покидало мои конечности, тяжело сгущаясь внизу живота. Управлять онемевшими пальцами куда сложнее, чем я себе представляла. Особенно если пытаешься не показаться неуклюжей, деактивировать бомбу неконтролируемого вожделения, не смотреть в самые привлекательные глаза на свете и при этом залечить открытую рану.       — Спасибо тебе, — тихо произнесенная благодарность только усугубила мое положение. Мне захотелось закрыть его рот ладонью, чтобы он замолк и больше не проронил ни единого слова, звука, стона, чего угодно. Он не имел и малейшего понятия о том, как мне трудно. — Надо же так по-дурацки поскользнуться на мокрой лестнице.       — Ты еще легко отделался, рана неглубокая, — в качестве финального штриха я с осторожностью наложила пластырь. — Я тоже в первый раз кому-то оказываю медпомощь.       — По тебе не скажешь.       Пылающий огонь, обреченный на тление в углях самообладания, не оставил места для стеснения от комплимента. Я принялась собирать грязные бинты и использованные упаковки, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о том, как Мадс жадно хватает меня за бедра и валит на диван, как я открываюсь его пылким поцелуям, снова и снова пропускаю его волосы между пальцев.       Оставив стол чистым, я направилась в сторону самого ближнего ведра, когда услышала:       — Я перед тобой в долгу.