Adrien AUGreste

***

      Быть обычным человеком — интересно, каково это? Адриан Агрест хотел бы знать ответ на этот вопрос.       Чуть ли не все двадцать лет его насыщенной жизни прошли под объективом камер. Пристальное внимание сначала к знаменитым родителям, потом к нему-малышу, только-только открывшему глазки после сложных родов Эмили, которая в своё время решилась на ЭКО, хотя шансы, как утверждали врачи, были малы из-за её болезни; когда смерть в итоге забрала Эмили Агрест, репортёры навалились с куда большим рвением — даже яростнее, чем в его первый дебют на подиуме. Карьера модели скрипела досадой на зубах, и только талисман Чёрного кота временно давал отдохнуть от папарацци. Временно. На крышах. В ночи. А днём — всё повторялось, и порой даже больше, чем Адриану, Нуару приходилось прятаться от вездесущих журналистов.       По началу вопросы были невинными. «Как вы с Ледибаг получили свои силы?», «Как вы думаете, кто может прятаться за маской Бражника?», «Что связывает вас с Ледибаг? Дружба, партнёрство, любовь?».       Но годы шли, а нападки становились всё более щекотливыми. «Когда вы одолеете Бражника?», «Не слишком ли вы затянули?», «Что вы думаете об артах и фанфиках с вашим участием?», «Вы обошли в рейтинге Адриана Агреста как самого завидного жениха — что вы думаете по этому поводу?» С последнего вопроса Адриан Агрест — он же Кот Нуар — хохотал так долго, что Лила Росси, невольная напарница по работе, даже предположила, что он поймал смешинки, единственное лекарство от которой: затыкание поцелуем. Адриан тогда бежал от неё так, что пятки сверкали.       Когда-то Адриану нравилось быть в центре внимания. Но с каждым прожитым годом ему становилось всё тяжелее и тяжелее отыгрывать на камеру вечно красивого весёлого позитивного молодого человека — или Кота, смотря о какой стороне личности шла речь. А после неожиданного признания отца в том, что это именно он стоял за всеми этими акумами… Адриан возненавидел абсолютно всё, связанное с известностью.       Иронично, но Габриэля Агреста сразила не сила катаклизма, которую он по нелепой случайности поймал от собственного сына в одной из битв. Всё оказалось до дикости просто — подвело сердце. На пороге смерти он признался во всём Адриану и отдал ему брошь Нууру, чтобы тот продолжил его дело и спас мать… Однако вместо этого спустя сутки в шкатулке Ледибаг появились сразу четыре талисмана: Мотылька, Павлина, Кота и Божьей коровки. А супергерои, как и суперзлодеи, связанные с этими камнями чудес, канули в небытие так же резко и внезапно, как и появились несколько лет назад, удивляя город и порождая множество слухов и домыслов. Впрочем, ни один из них так и не приблизился к правде.       Как забавно. Когда-то Адриан мог отдать часть души за хотя бы мизерный кусочек правды… а сейчас ему всё это и даром не нужно было. Только тишина и покой.       Сунув руки в карманы шорт, Адриан неторопливо прогуливался по песчаному берегу, и солёные волны лениво омывали его голые ступни. Один из богом забытых островов с минимумом цивилизации — лучшее, на что он решился после того, как окончательно передал все дела в перешедшей ему по наследству отцовской компании в управление мадам Цуруги; эта женщина обладала деловой хваткой, а Адриан больше не хотел иметь дел с чем-либо, что касалось бы его родителя. Чисто формально у Адриана оставался контрольный пакет акций… но на что-то большее никто не мог рассчитывать. Так он и заявил, покидая опостылевшее ему учреждение.       А через несколько дней он уже садился в самолёт, чтобы покинуть Париж, его знакомые крыши и улочки, которые Адриан знал как свои пять пальцев. Он стремился найти ответы на мучившие его вопросы… и для этого стоило оставить за спиной всё привычное, шагнуть в объятия нового, чтобы заново познакомиться с собой, со своими увлечениями, которые тоже ещё стоило найти — ведь детство-то было проведено или в модельном агентстве, или в сражениях с акумами. Тут не до поисков себя.       Быть обычным человеком — что может звучать заманчивее? Если только быть счастливым. Любимым и любящим.       Именно в этой роли и собирался узнавать себя Адриан после того, как оставил позади все тяготы прошлых лет.       Маринетт прошла через всё вместе с ним рука об руку — поддерживала и утешала, заботилась и любила, и просто была рядом, когда Адриан, казалось, готов был вот-вот опустить руки из-за обрушившейся на него правды. А он, как мог — старался вернуть ей всё сторицей.       Лучшее, что Адриан когда-либо слышал в своей жизни, так это тихий скромный шёпот: «И я тебя тоже, очень-очень сильно» — в ответ на его пылкое: «Я люблю тебя», — и взмах длинных пушистых ресниц, обрамляющих голубые океаны.       Они улетели вместе. Отдали в Храм Хранителей на Тибете заполненную Шкатулку, пообещали малышам квами регулярно наведываться в гости и рванули в самый отдалённый уголок мира на длительные каникулы. Им требовался отпуск… как можно более плодотворный. Они заслужили это. Потом, может, они осядут где-нибудь в Китае или вернутся во Францию, хотя Англия и Италия обоих притягивали не меньше — но всё это будет потом. Пока что им нужно было набраться сил.       Адриан не знал, как Маринетт переживала свалившуюся на голову известность, когда стала Ледибаг — это он был привыкшим, хоть и терпел со скрипом на зубах. И однажды бессонной звёздной ночью на пляже она призналась, как это было утомительно.       — Но это сделало меня сильнее, — негромко сказала она, задумчиво глядя в небо. — Сделало той, кем я есть сейчас. Более свободной… чем я была до этого. Свободной от своих зажимов, стеснительности. Я ведь иногда и двух слов вслух сказать не могла — а Тикки как будто бы помогла мне снять типун с языка.       Адриан после этого около недели размышлял над словами Маринетт. Она не мешала ему, занимаясь своими делами: даже в отпуске её желание созидать новое не отпускало, и Маринетт с упоением создавала себе всё новые и новые наряды, в которых потом щеголяла по их снятому на двоих домику. Адриану она одежду, к слову, тоже шила, расспрашивая с пристрастием, чего хотелось бы носить именно ему. Это в какой-то мере тоже помогало.       Здесь, в этом тихом и спокойном месте, Адриан нашёл свою первую страсть. Вернее, вторую, конечно же, потому что первой-то у него всегда была Маринетт, но ведь не назовёшь хобби занятие любовью всю ночь с попыткой поставить какой-нибудь очередной рекорд? Адриан тоже считал, что постель — дело их с Маринетт сугубо личное, и нашёл для себя фотографию.       Удивительное дело, но стоять по другую сторону от камеры для Адриана оказалось сплошным удовольствием. Он с упоением исследовал остров, который решили на целый год назвать своим домом: пока Маринетт спала до полудня, Адриан поднимался на рассвете, собирался, брал в руки фотоаппарат и шагал искать новые виды и новое вдохновение для жизни. К слову, получалось у него вполне неплохо. Несколько раз в неделю пара человек — нет-нет — да покупали выложенные под разными никами фотографии на фотостоках; этого Адриана хватало с лихвой — ему просто хотелось делиться с людьми красивыми пейзажами, но признания он не хотел.       А ещё Адриану понравилось фотографировать Маринетт. Она периодически шутила, что даже здесь не может отвязаться от назойливых папарацци, но Адриан только смеялся и целовал её, а потом продолжал снимать на отдельную карту памяти. Там же хранились и их общие снимки.       Сегодня на шее Адриана тоже висела камера — но ею он пока что так и не воспользовался. После обеда Маринетт решила порисовать, а Адриан, чтобы не мешать ей, отправился на очередную прогулку, во время которой размышлял обо всём и одновременно ни о чём.       Приятно просто прогуляться по берегу океана; чувствовать, как волны одна за другой накатывали и отступали обратно, будто зазывали с собой, обещали упоительную прохладу. Но Адриан только улыбался на заигрывание солёных вод и позволял ветру ворошить его и без того растрёпанную шевелюру.       Он почти сразу услышал её шаги. Ещё не скоро суперспособности, которыми их наделили талисманы, покинут тела — а может, вообще никогда. Шум прибоя и ветра не помешали Адриану отчётливо различить неторопливую поступить его Леди — у неё давно вошло в привычку подкрадываться к нему с намерением хотя бы в этот раз обвести его вокруг изящного пальчика и постараться бесшумно поймать в свои объятия. А он и не думал мешать ей. Если Маринетт доставляло это радость — почему Адриан должен противиться? У всех есть свои маленькие слабости.       Он стоял на берегу, вглядываясь в спокойную гладь Тихого океана, когда ласковые ручки Маринетт обвили его талию, а о его плечо опёрся женский подбородок; Маринетт пришлось встать на цыпочки, чтобы сделать это, поэтому Адриан в уже привычной манере чуть ссутулился, чтобы ей было удобнее.       — Как твои дела? — негромко спросила она, улыбаясь. — Как успехи? Удалось снять что-то новое?       Адриан накрыл её ладони своими. Он не уставал удивляться контрасту их рук: маленькие, обманчиво хрупкие пальчики Маринетт буквально тонули в его больших и сильных ладонях.       — Пока что нет. Может, на закате случится что-нибудь необычное.       — Тут вроде бы должны водиться дельфины, — как бы между прочим произнесла Маринетт. — Может, удастся их «поймать».       — Может, — кивнул Адриан, рассматривая её тонкие пальчики с изящными ноготками. — А может и нет. Знаешь, я не расстроюсь.       Она рассмеялась и поцеловала его в щёку.       — Знаю. Но «улов» был бы интересным.       Адриан лукаво взглянул на Маринетт. На секунду она что-то заподозрила — а потом весело вскрикнула, когда Агрест, круто развернувшись, подхватил её за талию и прокружил немного.       — Мой самый интересный улов — вот он, — ухмыльнулся Адриан. — Букашечка попала в мои сети. Разве можно не радоваться таким новостям?       — Мой любимый балбес, — улыбнулась Маринетт и поцеловала его, обстоятельно и трепетно.       Не разрывая поцелуя, Адриан поставил её на песок, скользнул ладонями ниже талии, сжал упругие ягодицы сквозь тонкую ткань сарафана и с наслаждением услышал ответный стон. Маринетт не осталась в долгу — скользнула языком между его губ и увлекла в очередной танец страсти.       Они целовались упоительно, отдавая всех себя, наслаждаясь, изучая. Ощутить настоящий момент, замедлить время, наполненное искренним счастьем — вот она, истинная свобода, не обременённая воспоминаниями прошлого или рассуждениями о туманном и нестабильном будущем.       — Как ты себя чувствуешь? — спрашивала Маринетт каждый вечер перед сном.       Адриан всегда отводил молчанию несколько долгих секунд. Потом отвечал, основываясь на собственных ощущениях в данный конкретный момент: «сносно», «нормально», «хорошо», «как будто не выспался», «ноги весь день гудят», «любуюсь твоими ножками, знаешь, тебе безумно идёт это платье» — и всё так далее в подобном духе.       Но сегодня, когда Маринетт в очередной раз задала этот вопрос, Адриан ответил почти сразу, не задумываясь. Его лицо озарилось расслабленной улыбкой; Адриан притянул Маринетт в свои объятия, уткнулся носом в пахнущие морем и жасмином темные волосы и, глядя через окно, как догорал закат, прошептал:       — Я чувствую себя чертовски счастливым.       С этого дня Адриан наконец-то обрёл долгожданную свободу. Свободу души.       И это стало началом его новой жизни: свободной от оков ненастных событий прошлого, наполненной светом, любовью и долгожданным спокойствием. Да, на пути их корабля ещё встанут штормы: не один, не два и не десять — но они с Маринетт непременно преодолеют все тяготы судьбы, потому что они — вместе, и они счастливы.       Вот, что значит, быть обычным человеком. Теперь Адриан знал ответ на этот вопрос — и терять его ни за что не собирался.