Сто йен

      «Это что за восстание машин?» — сокрушаюсь я про себя, пиная костылем автомат с быстро растворимым кофе. Тем самым, с жёлтыми стаканчиками.       Автомат уже сожрал три моих монеты из пяти, которые я выклянчил у Рёко-сан с таким большим трудом. Сука! У меня и без того настроение было ни к черту, не хватало ещё чтобы какая-то железяка добила его окончательно.       — Пизда тебе, — рычу я, хватаясь за автомат руками и пытаясь его встряхнуть.       Костыль с глухим звуком падает на плитку. А сил во мне, как в новорожденном котенке, только вот недавно смог пройтись на своих двоих от койки до двери. Сам. Без помощи. Мне даже на радостях позволили гулять по коридору, выдав специальную голубую хирургическую шапочку из легкой ткани, чтобы народ не пугал своим шрамом и кислым видом. А эта херь механическая зажлобила мне мой мокачино! Сука.       — Отдай, — ладонью бью по стеклу, — мой, — ещё один удар, — кофе! — что-то в автомате щелкнуло и загудело.       Гул постепенно нарастал, и я даже испугался, что меня может облить кипятком. Но автомат потух, вырубившись окончательно. Чего? Наклоняюсь осторожно, поднимая костыль. Опираюсь на него. Хорошо.       — Сволочь, — пинаю снова автомат, уже не сдерживая раздражения, — деньги хоть верни, скотина железная! Я же ради тебя с четвертого этажа спускался по лестнице, в обход, через родильный корпус! Сука!       У меня оставалось где-то сто пятьдесят йен, а молочного чая в местных автоматах не водилось, что было очень странно. Так что пришлось довольствоваться клубничным молоком. Падаю на мягкую скамейку, что стояла аккурат напротив больших глянцевых дверей. Мне быстро надоело ничего не делать и вяло препираться с Джульеттой. Кейске зачастил приходить ко мне через день, видно по привычке. Не думаю, что он воспылал ко мне «братскими» чувствами, раз наши родители спят вместе. А убедить его дать весточку кому-нибудь из моих мальчишек, у меня так и не получилось. А я даже не мог никак связаться с Коко, ведь номер телефона не помнил. Вот и оставалось шататься по больничным корпусам, будто призрак. Хорошо, что я теперь видел все четко благодаря очкам и не натыкался на стены и другие мелкие препятствия.       Очки у меня были обычными, в тонкой чёрной оправе. Не круглые, как у Риндо или Тетты, а прямоугольные, как у Хитто.       — Теперь мы в одном очковом клубе, — говорю я радостно, нацепив очки на нос в первый раз. Отец моей шутки не оценил. — Как очковые кобры.       — Или медведи, — хмыкает Кейске. — Чего? Я в одной передаче таких видел.       Быть коброй мне хотелось больше, чем каким-то медведем.       Сжимаю пальцами упаковку, посасывая через трубочку подслащенное молоко. И чем мне заняться до вечера? Меня только вчера перевели в общую палату, в которой, к сожалению, не было телевизора. Отец отказывался принести мне какую-нибудь книжку или журнальчик, переживая, что я могу утомиться. А на улицу мне выходить как-то рановато. Да и поговорить было не с кем. Местный мозгоправ как-то не спешил направлять меня на путь прощения.       Аккуратно встаю, опираясь на костыль и дохожу до мусорки. Выбрасываю пустую пачку, облизывая сладкие губы. «Потопал я обратно», — говорю сам себе, дернув головой. Около лестницы перевожу дух. Спускаться было намного легче. Но а с другой стороны, движение — это жизнь. Да и как-то надо будет ходить в школу, когда меня выпишут. Не думаю, что отец позволит мне ездить в Мизо, как раньше. Переведёт ближе к дому. Узнать бы ещё куда мы переехали.       — И чем тебе лестница не угодила, Мондаи-чи?       — А чего она такая длинная? — резко отвечаю я.       Мондаи-чи?       Поворачиваю резко голову, так что очки чуть съехали в сторону.       — Ты?— сипло.       — Привет, — улыбается мне ласково Курокава, — давненько не виделись, Мондаи-чи. Оу, — тянет он, напрягшись в моих слабеньких объятиях. Чувствую, как он осторожно прошёлся ладонью по моей голове, задевая шапочку.       От Изаны пахнет чем-то едва уловимым сладким, цветочным.       — Как же я рад тебя видеть, — шепчу я, прижимаясь к его груди.       — Боюсь представить, — тянет он, — что ты скажешь, когда увидишь… — Курокава оглядывается, ища взглядом кого-то среди посетителей больницы. — Ну и куда он делся?       — Кто? — спрашиваю я глухо, слыша, как размеренно бьётся сердце юноши. Так успокаивающе.       — Не важно, — бросает Изана досадливо. — Присядем?       — Если ты купишь мне чего-нибудь, — соглашаюсь я.       Мы возвращаемся обратно на скамейку, на которой я сидел ранее. Курокава помогает дойти мне до неё, позволяя опереться на его руку. Ставит костыль у стены, а после отходит к автоматам с напитками и снеками. На нём кожаная куртка, белый пуловер и черные джинсы с тонкой цепочкой, просунутой через шлёвку. Кроссовки на высокой подошве. «А чего он забыл в больнице?» — задаюсь я вопросом, наблюдая за тем, как юноша выбирает что-то в автомате с горячими напитками.       — Кто-то из наших заболел? — спрашиваю с тревогой, когда тот вернулся обратно, держа в руках две высокие банки с чаем. Странно, что я считаю «Черных Драконов» своими.       — Ага, — протягивает мне одну из тёплых баночек, — ты, — улыбка так и не исчезла с его лица.       Я?       Курокава садится рядом, вытянув свои длинные ноги.       — Кое-кто просто не умеет держать язык за зубами, постоянно жалуясь на одну несносную девчонку, — подмигивает Изана мне.       — Кейске? — и чего спрашиваю, если и так знаю ответ.       — Он самый, — кивает Курокава. Сережки-ханафуда затрепетали, как маленькие флажки на ветру.       — Гаденыш, — ворчу я, пытаясь открыть банку с чаем. Мне не удаётся поддеть язычок ногтем. — Ничего, окрепну только и устрою ему веселую жизнь.       Как Сано-семпаю жаловаться, он первый, а как помочь мне связаться с кем-нибудь с друзьями — так не положено, маман расстроится. Сука.       Изана тихо смеётся и открывает мне банку с чаем.       — Давно пришла в себя?       — Недели две как, — пожимаю плечами, — может больше, а может меньше. Никто толком мне ничего не рассказывает, а календаря в палате нет, как и часов.       — Почему ты ничего не рассказала?       «Что именно?» — не понимаю я. Хмурюсь.       — Про то видео.       О.       — И как ты себе это представляешь? — говорю я, собравшись с мыслями. Делаю маленький глоток напитка. — Пахан, знаешь, меня тут, возможно, изнасиловали, а теперь шантажируют одним интересным видео, грозясь переслать их моему отцу, если я не принесу им деньги. Пойдём морду кое-кому набьем? Ну и отомстим им заодно за то, что до самоубийства меня довели, — с каждым сказанным словом раздражаюсь всё больше и больше.       — Вот что значит там было, — тянет ровно Изана, не впечатлившись.       Чего? Смотрю на него удивлённо. «Он не знал?»       — Хочешь знать, что произошло двадцать пятого декабря?       Киваю, зачарованный его тихим и спокойным голосом.       — Ты вернула мне моего лучшего друга.       — Какучё совершил прыжок? Почему? — хрипло.       — Из-за тебя, — мурлычет тот, щёлкая меня по носу. — Ведь, ты должна была погибнуть от кровопотери на той улице.       — Хитто напал на меня.       — Он тебя спас, — поправляет меня Изана.       — Сломав мне руку и разбив нос? У меня трещины в ребрах только заросли. Я ходить самостоятельно не могу. Отец держит меня в заточении. И ты называешь это «спасением»? — спрашиваю я раздражённо, стягивая с головы шапку. — Хочешь сказать, что мне повезло? Знаешь, как он выглядел в моей временной линии? Он тебе не рассказывал? Забавно, что я теперь его копия! — не сдерживаясь, вскакиваю на ноги, облив себя успевшим остыть напитком.       Дышу хрипло, глядя на безмятежное лицо Курокавы. Ему всё равно на мою злость.       — Знаешь, — смаргиваю слёзы, — я всегда поступал по справедливости. Что в той жизни, что в этой. Так чем я заслужил всё это? Это только мужчин украшают шрамы, — мну в руках шапочку. — Баб же… Как я мог спать спокойно, зная, что те мрази живут припеваючи, издеваясь ещё над кем-то? К кому я должен был обратиться за помощью? К тебе? К Муто? Хитто, который меня ни во что не ставит? К Инупи?       — К Мадараме же пошла, — дёрнул ногой он.       — Я знал, что Шион не откажет мне, — тихо, — он хороший друг.       — На него так же напали, — Курокава ведет пальцем по своему подбородку до тонкой губы, — не одна ты обзавелась рождественским подарочком.       — На совесть давишь?       — Мне всё интересно было, — игнорирует он мой вопрос, — почему ты разговариваешь со мной так свободно, а с Мучи только на «вы»? — щурит свои лиловые глаза.       — Потому что я могу тебя победить, — ровно.       Курокава смеётся громко на данное заявление, не в силах остановиться. Мне даже неловко стало.       — Ты точно чокнутая сука, — пытается взять себя в руки Изана, — стоишь вся такая хиленькая, трясешься, как кленовый листик, а взгляд такой злой и бешеный, — трясет головой. — прям как Хитто рассказывал. Любит он потрепаться, когда выпьет.       — Он не пьёт, — упрямо. — У него родители погибли по вине пьяного водителя.       — Поверь мне, — наклоняется ко мне Курокава, — глушит водку с соком он только так, не закусывая.       Изана встаёт, пряча свою не открытую банку с чаем в карман кожанки.       — Выздоравливай, Мондаи-чи, а то без тебя совсем скучно.       — Я не вернусь в «Драконы», — мне неприятен его липкий взгляд. — Решил завязать со всем этим.       — Правда?       — Да, — дёргаю плечом.       — Такие как мы с тобой «не завязывают». Бывай, Хяку, — и чего он обратился ко мне так?       — Могу я попросить о услуге? — бросаю я в спину Курокаве. — Не говори, Какучё, что я очнулся.       — А чего так? — оборачивается он, глядя на меня насмешливо.       — Он снова начнёт цепляться ко мне из-за моей внешности, — улыбаюсь слабо я, — боюсь, я не переживу этого. Уроды никому не нужны. Это только в сказках людей любят за внутренний мир, а моя история не может закончиться счастливым концом.       Изана качает головой, усмехаясь.       Время циклично. Кто же знал, что крича громко о том, что мне нравятся парни со шрамами, я сам стану таким?       Надеваю шапочку. И беру костыль в руку.       Вот и чего приходил Курокава? Больше воздух сотрясал своими пустыми криками, пытаясь оправдать себя в своих же глазах. Я поступил правильно. И выпади случай, поступил бы точно так же. В этом я не сомневался.