Молодой человек, стоящий перед ней, был… многим, заключила Хината в сотый раз за последние несколько месяцев, которые ежегодная делегация из Конохи проводила в Суне.
Он был неуклюж. На две головы выше неё, он возвышался практически над всеми, кого Хината знала, и имел худощавое телосложение — может, даже слишком. Несомненно, если бы не частые тренировки, диктуемые образом жизни шиноби, его позвоночник просто не выдержал веса верхней части туловища. Даже сейчас он стоял слегка сутулясь, и его плечи клонились вперёд от постоянной усталости. Слишком высок для своего же блага.
Он внушал уважение и восхищение и был способным лидером, проверенным временем, признанным силой, с которой считались все нации шиноби. Он был умнее большинства — практически после каждого посещения Суны Шикамару легкомысленно жаловался, что очередная шахматная партия с Казекаге закончилась ничьей. Более того, во время его командования и под его руководством, впервые в истории Суны, жители песчаной деревни научились сочетать своё традиционное военное воспитание с завидной мирной внешней политикой.
Он олицетворял меланхолию. Поначалу отсутствие непринуждённых улыбок и непринуждённых же бесед можно было принять за склонность или же тяготение к одиночеству; величественную сдержанность. И всё же частое присутствие в кафетерии штаб-квартиры и на городских улицах выдавало его. Он проводил так много времени среди своих людей, что они перестали его замечать — Хинате не верилось, что при появлении Казекаге обедающие шиноби Песка в лучшем случае могли поприветствовать его, выкрикнув вразнобой: «Каге-сама!», а после вернуться к еде. Почему Наруто, который любил людей и, в свою очередь, был ими обожаем — Наруто так редко появлялся на публике, что, если не было других указаний, подчинённые всегда вытягивались по стойке смирно в его присутствии. Не было причин думать, что Каге Песка был менее занят, чем Хокаге.
Но этот человек окружал себя людьми целенаправленно, и всё же Хината не была свидетельницей ни единого случая, когда он заговаривал с кем-нибудь первым, если только не отдавал какой-то приказ.
Но она видела, как он смеялся, и это зрелище намертво запечатлелось в её памяти. Когда он общался с Темари, своим старшим братом или парой главных командиров, с которыми явно был близок, его смех был подобен раскатам грома, резким, оглушительным. Когда он находился поодаль от группы людей, за которыми наблюдал, его смех вырывался беззвучными порывами воздуха. Он часто утыкался взглядом в линии своих пальцев, прячась от тех, с кем не мог по-настоящему посмеяться. И независимо от того, кто его окружал, в его голосе никогда не было свободы. Застенчивый, неуверенный, сдержанный, напряжённый.
Он имел самый строгий моральный кодекс. В тот единственный раз, когда Хината услышала, как он повысил голос на Темари, его лицо вспыхнуло таким багровым, в сравнении с которым его волосы казались совершенно тусклыми: «Использование чужой доброты или простодушия, принятое в нашем обществе, необходимо для выживания, говоришь? Этого не принимаю
я, и каждого мерзавца, пойманного за подобным занятием, я лично вышвырну за западную границу пустыни!»
Вот тебе и величайший тактик в округе, и печально известная машина для убийств. Всякий раз, когда в нём просыпалось чувство праведности, Хината терялась. И всё же, услышав такую убеждённость в его голосе, она испытала благоговейный трепет и пристыдила себя — себя, давным-давно поступившуюся своими принципами, просто чтобы легче дышалось среди сверстников.
Он был одинок. Одинок настолько, что глубины его одиночества она не могла постичь — боялась даже попытаться. Он напоминал ей брошенного ребёнка, как, в сущности, и было, предполагала Хината. И вся признательность, уважение, которые он обрёл после того, как подружился с Наруто — не исцелили его. Хината не была уверена, что кто-нибудь, кроме самого Казекаге, мог принести мир в его душу. Ему уже минуло два десятка лет, но он по-прежнему не любил себя. Он себе даже не нравился. Лучший шиноби среди лучших, величайший из Каге с тысячами иждивенцев, живущих в счастье благодаря его усилиям, он даже не нравился себе.
Он тосковал по людям.
Он просто искал привязанности и был бы рад получить любовь в любом количестве, близость любого рода и от кого угодно.
Хината была близкой подругой Наруто. Казекаге заметно расстроился, узнав, что Хокаге задержали в Конохе в последнюю минуту и, следовательно, он не прибыл вместе с делегацией. Её так потрясло выражение крайнего уныния и принятие конца света, омрачившее лицо Казекаге, что, забыв о приличествующих моменту манерах, Хината поспешила сделать всё и вся, чтобы заверить лидера Песка, что Наруто просто занят и никогда не отказывается от своих друзей.
Если подумать, то не было ничего более бессмысленного, чем доказывать преданность Наруто своим друзьям — на самом деле, он, наверное, был одним из немногих, у кого это качество включено в определение самих себя —
Привет, я Наруто, бесконечно преданный своим близким.
Бессвязно рассказывая о проклятом событии, что удерживало Наруто в Конохе, пытаясь стереть безжизненное выражение с лица Казекаге убеждённостью в своём взгляде, Хината поняла, что он знал Наруто так же хорошо, если не лучше, чем другие. И всё же он выглядел так, будто все его надежды и мечты рухнули просто потому, что его друг не смог явиться на запланированный визит. Неужели Казекаге так сильно скучал по Наруто? Возможно, нет, но… если она позволит себе видеть в нём человека, пренебрёгшего долгом и званием, если она увидит в нём Наруто… Что ж,
Гаара-кун, это, конечно, перебор, но
Гаара-сама…
Гаара-сама, должно быть, скучал по Наруто. Хинате было знакомо это чувство. Постоянная горькая сладость. Постоянное желание быть рядом с Наруто, чувствовать его любовь; вечная злость на себя за то, что так привязана к тому, чьё хобби — бесконечная занятость, злость на себя за то, что расстраиваешься из-за его постоянного и неизбежного отсутствия.
И Хината говорила без умолку. Должно быть, она рассказала Гааре-сама всё, чего никогда не говорила Наруто — как она первой заметила его, как восхищалась им, волновалась, когда все его отвергали, как радовалась, когда Наруто наконец приняли сверстники, взрослые, вся деревня, включая её семью; как она смогла, наконец, сблизиться с ним, не переступая через себя; рассказала, что не считала Сакуру по-настоящему мудрой до тех пор, пока та, наконец, не осознала ценность дружбы и любви Наруто.
Забывшись, Хината пропустила момент, когда нефритовые глаза сфокусировались на ней с интересом, который вскоре оживил его лицо.
Но она не пропустила момент, когда он улыбнулся, и благодарность засквозила в каждой чёрточке его лица. Её очевидная попытка приободрить его зачлась; его улыбка привела её в чувство.
Хината густо покраснела.
— Извините, Гаара-сама, я увлеклась… Прошу прощения!
Казекаге-сама!
— Вовсе нет, и можно просто Гаара. И мне самому очень нравится говорить о Наруто. Хотя, кому бы не понравилось? О, вот — солнце скрывается за западной стеной — не хочешь посидеть снаружи? Сейчас прохладнее, и у нас осталось чуть больше часа до заката. Я мог бы рассказать тебе о моих приключениях с нашим общим другом-нарушителем спокойствия.
В тот вечер они бок о бок сидели на полу балкона башни Каге и вспоминали многочисленные улыбки, которыми одарил их Наруто. Хината смотрела, как Гаара говорил. Он же смотрел на свою деревню, и его мягкий голос пробивался сквозь струйки дыма, поднимающиеся из труб недавно зажженных печей, укрывающих жизнь внизу от надвигающегося ночного холода. Гаара указал на круглое здание вдалеке, ничем не отличающееся от остальных строений в Суне, и вспомнил времена, за пару лет до того, как Наруто стал официальным представителем Конохи, когда он и нынешний Хокаге разрушили эту крышу, играя в салки.
Если вслушаться в его тон, не оставалось сомнений — Гаара любил то, о чём говорил. Своих немногочисленных друзей, свою деревню, людей, которых он защищал, суровую землю — всё, что вывело его из состояния бессмысленного гнева. И всё же он был несчастен, словно ему не хватало чего-то.
Хината наблюдала за тем, как Гаара говорит, изредка опуская глаза, чтобы отыскать мысли в своих раскрытых ладонях. Похоже, была в этом человеке некая константа — объяснение тому, кем он был раньше и кем стал сейчас; что позволило этим бирюзовым глазам, которые с такой нежностью взирали на его владения теперь, рассматривать каждое живое существо с жестокостью, безразличием и превосходством менее десяти лет назад; какого рода напряжение таилось в этом человеке…
Небо засияло сиренево-лиловым, когда Казекаге, наконец, повернулся к ней.
— В своём последнем письме Наруто хвастался какой-то новой теорией, которую придумал во сне, и которая, по-видимому, станет его последним абсолютным оружием в приближении к Харуно Сакуре… Ты слышала об этом?
— Не знаю никого в Конохе, кто бы не слышал об этом; считаю, что изначально во всём виновата Цунаде-сама, ведь это она вбила научные идеи Наруто в голову. В общем, Наруто публично заявил, что для выживания человеку требуется получать объятия четыре раза в день; чтобы чувствовать себя удовлетворённым — не менее семи. По-моему, Сакура впечатлилась не больше обычного…
— Думаешь, в его теории есть доля правды?
Хината улыбнулась, вспомнив, какими мирными и счастливыми были те редкие моменты, когда они с Ханаби солнечным летним утром, прижавшись друг к другу, смотрели, как Неджи кормит голубей-посланников.
— Наруто… в чём-то прав.
— Выполнила ли ты норму на сегодня?
— А? Полагаю, я обычно не…
— Тогда… можно?
Хината не успела даже подумать о том, чтобы выполнить его просьбу, как парень, всё ещё являющийся для неё незнакомцем, обвил руками её плечо.
— Казекаге-сама! Разве это не… необычно… для тебя?!
— Я никогда раньше не слышал об этой теории.
С течением времени небо потемнело, приобретя тёмно-сапфировый оттенок, и первоначальный шок ослаб. Расслабив окаменевшее тело, и изо всех сил стараясь не прикасаться к нему больше необходимого, Хината осторожно повернула голову, чтобы взглянуть на человека, взявшего её плечо в заложники. …Гаара-сама? Котёнок! Глаза плотно закрыты, мышцы напряжены, будто он отдался на милость всемогущего монстра, который мог раздавить его в любую секунду. Он едва дышал.
Хината не могла в это поверить, это было просто абсурдно. Она была уверена, что Гаара мог сломать ей руку, даже не вспотев, и всё же он цеплялся за её плечо и вид при этом имел абсолютно уязвимый. Мужчина?.. Нет, ребёнок, напуганный отказом.
— Гаара, ты… ты ищешь удовлетворения?
Она почувствовала, как он вздохнул, почувствовала, как он открыл глаза и своим ответом оказал ей доверие.
— Я выживаю.
Хрупкий, одинокий, несчастный. Сможет ли она оправдать его доверие? В ответ на её молчание он продолжил:
— Прости, я не имел в виду ничего дурного!.. Просто… ты мягкая, и ты рядом.
Мягкая? Ханаби всегда жаловалась, что у неё костлявые и острые плечи. Более того, хотя Хината
оказалась рядом, она не особенно была ему нужна. Гаара с готовностью доверялся, опирался на любого, кто относился к нему по-человечески. Он нуждался… Хината понятия не имела, в чём он нуждался. В матери, беззаветном друге, своего рода идеальной защите — без подготовки нырнув в глубокие воды, она увидела весь айсберг его доверия, и увиденное ошеломило её.
— Казекаге-сама… — она осторожно отстранилась, — вообще-то… ко мне обычно не прикасаются… Я подпускаю к себе немногих, и случившееся сейчас… это на меня не похоже. И… уже стемнело, мои спутники будут беспокоиться, если я не вернусь… скоро…
Хината поднялась и приготовилась уйти, но случайно оглянулась на Гаару и замерла. Обеспокоенный и потерянный, он смотрел на неё, но не видел; он уже закрылся в себе, восстанавливая свою гордость, свой дух.
Сколько раз он уже был вынужден заново обретать веру в счастливое будущее, задумалась она,
сколько ещё он сможет крепиться, пока очередное поражение полностью не лишит его иллюзий? Поступив так трусливо после того, как Гаара проявил к ней такое дружелюбие, так доверительно поговорил с ней о Наруто — была ли она вообще достойна его доверия? Он выглядел невероятно опечаленным.
Внезапно осмелев, она подошла к Казекаге, встала на цыпочки и взъерошила ему волосы. От потрясения Гаара вышел из своего транса и уставился на неё с недоверием — оно шло ему гораздо больше, чем беспомощность, которую Хината видела в нём ранее.
— Гаара-сама… — отступив, Хината покраснела, но, возможно, он не видел её смущения в только что наступившей ночи, — Наруто всегда говорит, что мой чай лучший в нашей деревне… Пожалуйста, приходи выпить чашечку со мной и остальными.
Ведя Казекаге в крыло штаб-квартиры, предоставленное делегации Листа, она не могла заставить себя забыть: даже мех шиншиллы не был сравним в мягкости с алыми локонами Гаары.
Он был болезненно-искренним. Хината не понимала, что делало это очевидным, но не было сомнений — этот человек посвятил своё существо всему, что чувствовал или делал. Его упрямая прямолинейность в общении с людьми смущала её до бесконечности. Люди предавали и разочаровывали его больше других, к тому же в очень нежном возрасте. Несмотря на то, что Темари утверждала, что сейчас нет никого, кому удалось бы использовать Гаару, не будучи использованным Казекаге вдвойне, отсутствие осторожности в том, как он погрузился в их дружбу, вызывало лёгкий трепет. Даже если Гаара видел Хинату насквозь до глубины её миролюбивой натуры, она не могла поверить, что храбрость, с которой он доверился ей, присутствовала в основном из-за её характера, в котором не было ни грамма тщеславия. Наверное, Гаара просто был радикалом. Темари, к слову, только подтвердила её предположения — Гаара никогда не сдерживался, начиная что-то, рисковал всем, действуя без сожалений.
Хината удивлялась ему и даже немного завидовала. Она считала себя счастливой во многих отношениях — её светлые глаза всегда видели мир в более ярких красках; после первого экзамена на чуунина Хината не могла припомнить времени, когда оптимизм покидал её; она находила радость и утешение в самом существовании ветра и солнца, и любая погода была ей по душе; она считала себя самодостаточной и старалась как можно чаще заставлять окружающих улыбаться; она гордилась тем, что была довольным человеком.
Однако, несмотря на общую удовлетворённость своей жизнью, и, возможно, особенно сейчас, когда за её плечами грудились былые бесчисленные несчастья, установить полную духовную связь с кем-то было особенно трудно. Хината никогда не могла заставить себя обнажиться полностью, остаться совершенно незащищённой. Никогда не была искренней даже с теми, кого знала всю свою жизнь.
Но Гаара — возможно, это было отчаяние?
Однажды он открыл для себя счастье, но оно быстро рассыпалось, как песчаный замок. Наличие чего-то, что нужно защищать, сделало его сильнее, придало смысл его существованию. Обретение друзей научило его надеяться. Но друзья и даже его братья и сёстры — все жили своей жизнью, и их не заботила ширящаяся пропасть одиночества и неудовлетворённости внутри него.
Однажды Хината спросила его, что он хочет найти.
— Найти? — Гаара удобнее устроил голову у неё на бёдрах, и Хинате пришлось подождать, прежде чем вновь начать невесомо пробегать пальцами по его волосам. — На самом деле я не ищу. Я жду. То, что мне нравится, появляется неожиданно и достаточно часто. И я беру это. Но я не тороплюсь — я должен прочувствовать точно, нравится ли мне это или нет. И в один из таких случаев то, что я возьму, должно оказаться тем, что необходимо мне больше всего. А пока этого не произошло, я смотрю на довольные лица вокруг и говорю себе, что на правильном пути. Я знаю, это идеалистично, и на самом деле одних попыток никогда не бывает достаточно, но… разве так не должно быть?
Хината накрутила прядь его волос на указательный палец; они слишком отросли и стали путаться, но она подумала, что было бы стыдно остричь такую яркую мягкость.
— Кажется ужасно жадным и расточительным методом…
— Правда? Эта… пустота… ужасно утомляет… ты не знаешь, но это чувство как клетка, я бы не пожелал такого даже своим врагам — прошли годы, но все вокруг до сих пор ждут, что я буду улыбаться, излучать лёгкость и уверенность вместо уныния, но перед тем, как даже подумать о том, чтобы поделиться с кем-то своими проблемами, я понимаю, насколько бесполезно пытаться сблизиться с этим человеком. И самое худшее — ты заметила мою угрюмость меньше чем за два месяца. Они были рядом со мной ещё до того, как я осознал, что неуравновешен — даже если я стану счастливым, они всё равно будут считать своим величайшим долгом попытаться поднять мне настроение — но я знаю, что по прошествии стольких лет они ненавидят тратить дыхание на бессмысленные попытки быть вежливыми. Между нами стены, и моё страдание — тяжёлый замок на этой клетке. Если существует ключ, подходящий к этому замку, разве преступно желать схватить его? Желать изо всех сил.
— Я так бы и сделала. — Она начала вырисовывать звёздочки на его бледном лбу. — И… я правда не могу поверить, что тебе это нужно, что
так будет всегда.
Гаара поймал её взгляд.
— Я хочу этой дружбы.
— Я настолько жалкая, что ты уверен, что я не смогу причинить тебе боль?
— Ты бы не стала. Ты добрая.
Хината не припоминала, чтобы её доброта когда-нибудь приносила ей реальную пользу. И вообще, сама она всегда считала её скорее хронической нерешительностью.
— Ты не знаешь наверняка. Может оказаться, что всё это время я тебя обманывала.
На это он только улыбнулся.
— Ты бы не сделала этого. До сих пор ты не причинила мне вреда.
Она всё время забывала, что, помимо всего прочего, Гаара был таким же, как и многие другие мужчины — бесконечно уверенным в своей правоте. И хотя Хината могла бы обвинить в своём раздражении его высокомерие, честность требовала иного; его готовность положиться на неё была безусловной. А она просто была трусихой, и он это знал. Знал и не переставал смотреть на неё с тех пор, как она позволила этой неуверенности проявиться.
— Ты мне не доверяешь.
Он знал. Но, может, так даже лучше.
— Пока нет.
И он предоставил ей прекрасную возможность почувствовать себя принятой — если бы Хината просто преодолела себя, переступила границы, которые скрупулёзно выстраивала долгое время, дабы уменьшить ущерб от безответных привязанностей и преданности, она смогла бы, наконец, испытать, каково это — быть значимой для кого-то без условностей, ожиданий и обязательств.
Он дал ей шанс открыться, показать ещё раз — насколько доброй и заботливой она могла быть на самом деле, не защищаясь от того, кто был ей дорог?
Он предложил ей вкусить награды за преданность неопределённости — показал, что она вольна оказать абсолютное доверие человеку вне своей семьи.
Непоколебимо встретив его взгляд, Хината уверила себя, что сможет принять вызов доверия Гаары, и покраснела, когда он закрыл глаза. О да, он видел её насквозь: её обучение, воспитание, инстинкты — всё это призывало Хинату защитить Гаару после того, как он добровольно утратил перед ней бдительность.
Она покраснела, улыбнулась и попыталась облечь всю свою признательность парню, лежащему у её ног, в нежность прикосновений. Теперь Хината уверилась полностью — его дух был необычайно силён, и она увидела, наконец, усилия, которые он приложил, чтобы их знакомство было комфортным, — если она хотела продолжать нравиться себе, то тоже должна была отдать ему всё.
Он был лицемером. И настолько забавным, что Хината просто обязана была указать ему на это.
— Ты такой лицемер!
Он восхищённо улыбнулся.
Тот летний вечер был особенно тёплым, и поскольку им хотелось впитать как можно больше последнего солнечного тепла, вместо того, чтобы сидеть на их обычном месте, они удобно расположились за стенами деревни, неподалёку от главных ворот. Гаара соорудил для них самые удобные песчаные кресла.
— Чем я заслужил такое обвинение?
— Разве ты не говорил мне, что берёшь всё, что нравится?
— Говорил.
— И разве ты не говорил, что хочешь испытать что-то похожее на отношения между твоей сестрой и Шикамару настолько сильно, что отказался от нашей вечерней терапии объятиями?
— Боюсь, что так и было.
— И разве ты не говорил, что, поскольку тебя ни к кому конкретно в данный момент не влечёт, ты бы не отказался от любой, совершенно любой, лишь бы она дала тебе шанс сходить с ней на свидание?
— В тот момент я был в отчаянии!
— Но ты же это сказал!
— Согласен, сказал.
— Так что же это было тогда?
— Что?
— Твоё замешательство в кафетерии. Ты так сильно хотел понравиться, но когда та девушка призналась тебе, да ещё и перед всеми, ты просто извинился и ушёл! Я видела её в твоём ближайшем кругу советников, и слышала от Темари, что ты был её сенсеем — так что она даже хорошая знакомая, разве это не плюс?
— Полагаю, я более разборчив, чем думал.
Хината надеялась, что этого не видно, но внутри она радовалась, что Гаара отказал той куноичи. Мысль о том, чтобы делить его компанию с кем-то другим, особенно девушкой, ни в малейшей степени её не прельщала.
— Так какие у тебя возражения против неё?
— Я хорошо её знаю, и она меня не привлекает, даже физически.
— Что? Она выглядит… достаточно… привлекательно…
— Конечно, у неё хорошая фигура, она надёжна и временами забавна, но и только — и если ты видела её, то не назовёшь очень женственной.
Хината с негодованием пришла к выводу, что Гаара был настолько же лицемером, сколь высоки были его стандарты. Он тем временем продолжил:
— Я не могу видеть в ней девушку. Как и мужчины вокруг меня, она просто личность.
Внезапно важнейшей целью Хинаты стало выяснить, к какой категории ассоциаций Гаара относит её. Любопытство быстро пересилило робость; он это заметил.
— Я сказал что-то не то? Ты действуешь только когда ветер начинает дуть в противоположном направлении.
— Гаара, э-э-э… Я вообще… женственная? Я имею в виду, что сама не могу этого знать, но со стороны ведь виднее… и так я могла бы, по крайней мере, поработать над собой… Я не пытаюсь обмануть тебя или… Мне просто интересно… немного…
Поскольку Хината сжалась, старательно разглядывая свои дрожащие колени, она не видела, как Гаара повернулся, чтобы окинуть её долгим взглядом. Этот вопрос был настолько смелым для Хинаты, что от стыда у неё в ушах зашумела кровь, и из-за этого она не заметила лёгкого колебания в ответе Гаары; это колебание было для него крайне нехарактерно.
— Я бы предпочёл видеть в тебе личность, но ты женственна.
— О, хорошо…
— Но и девушку я в тебе тоже не вижу.
— А?
Она вскинула голову, чтобы посмотреть на него; мгновенное облегчение резко сменилось концентрацией и угнетающим чувством разбитых надежд. Гаара встал и сделал два шага навстречу заходящему солнцу, после чего продолжил:
— Ты женщина.
Хината понятия не имела, как это расценивать, но Гаара не дал ей времени на размышления — на секунду повернувшись к ней, он кивком пригласил её приблизиться.
Хината подошла и встала перед ним, чтобы осознание его присутствия не могло полностью отвлечь её от созерцания надвигающихся сумерек.
— Думаю, то, что я женщина, объективно говоря, хорошо…
— Так же хорошо, как и то, что солнце взойдёт завтра и будет восходить ещё много дней, лет, даже если мы не сможем его увидеть, даже если нас здесь больше не будет.
— Звучит очень обнадеживающе, но я всё ещё не понимаю, какое это имеет отношение к тому, что я женщина…
Хината попыталась бы пошутить, но течение её мыслей остановил Гаара, прижавшийся к ней со спины и осторожно, будто на пробу, обхвативший её руками. Хината не ожидала такого и чуть не впала шок от этой неожиданной близости. Она позволяла ему обнимать себя бесчисленное количество раз раньше, но Гаара обычно либо неожиданно хватал её, чуть ли не сбивая с ног, либо утыкался ей в плечо, как в первый раз, но он никогда не обнимал её за пределами балкона офиса, он никогда не обнимал её с такой очевидной осторожностью. Её прикосновения всегда были источником утешения для ребёнка в Гааре. Но эти объятия… они были совсем другими.
— Ты напугал меня.
— Прости. Я всегда хотел сделать это…
— А?!
— Пожалуйста, не двигайся.
Впервые обняв её по-настоящему, пытаясь обхватить как можно больше её тела, насколько позволял его рост, Гаара наклонился к определённому месту у линии её подбородка, чуть ниже уха, и поцеловал; прижал свои приоткрытые губы к её коже, осторожно втянул ртом воздух, восторженно зажмурился и испустил горячий дрожащий выдох. Хината почувствовала, как он прижался щекой к её щеке, словно в поисках поддержки. Золотой диск солнца скрылся за дюнами. Они стояли неподвижно.
— Гаара… Что именно ты всегда хотел сделать?
— Обнять девушку и поцеловать её, вот так.
— …о… так… это эксперимент?
— Да.
— И… этого больше не повторится?
— Да. Спасибо.
— А… а завтра всё будет, как и вчера?
— Конечно.
А чего она ожидала? Она сама загнала себя в угол. Конечно, просто девушка, любая девушка подойдёт, конечно, спасибо. Хороший друг, искренний друг, друг для утешения, но подойдёт любой — она знала это, конечно знала! Не было причин для этого растущего комка в горле — какая лицемерка! Нисколько не возражала быть его другом, но оказавшись той самой
любой девушкой, —
почему, ну почему он отверг ту бедную девочку в кафетерии? — Хината, несомненно, была бы счастлива стать объектом его экспериментов ещё много раз! В любую секунду он может сказать — жидкая боль скатится по её щеке и отпечатается на его, и он всё поймёт; так для чего же всё это было?
Хината проиграла. Возможно, искренность никогда не была её коньком; она не могла пожертвовать собой ради этой дружбы.
— Гаара… Гаара, боюсь, ты не можешь ответить на мой вопрос.
Она выпуталась из его объятий.
— Я, я сожалею — понимаешь, сожалею — ты не можешь, не можешь, а я… Я не могу доверять тебе, Гаара.
Хината сбежала.
***
Молодой человек, стоящий перед ней, молчал. Делегация Конохи отбывала через час, и она украла Казекаге в конце церемонии прощания. Они стояли на балконе башни Каге, Хината в дверях, он — выжидающе наблюдая за ней.
Они не говорили с того вечера у ворот Суны, ни во время официальных встреч, ни вне дел деревень. Хината снова вернулась к официальному
Казекаге-сама при обращении, и после нескольких дней попыток скрыть мысли от Гаары, она даже не заметила, когда образ его самодовольного лица, которое делалось таковым всякий раз, когда пальцы Хинаты путались в его волосах, растворился из её памяти.
Дни разлуки заставляют взглянуть на многое в перспективе. Хината тосковала по его голосу, тихой улыбке, раздражающей откровенности и ощущению реальности, которое его окружало. Она скучала по их комфортному, гармоничному сосуществованию. Ей не хватало искренности.
Если она оставит Суну вот так, то пожалеет об этом. Всё, что ей начало нравиться в себе, пойдёт прахом. Его время будет потрачено впустую.
И вообще, разве она была из тех, кто сдаётся на полпути?
Разве она не жертвовала своим телом бесчисленное количество раз, чтобы стать сильнее, стать достойной своего имени, достойной своего статуса шиноби Конохи? Конечно, ещё пара эмоциональных шрамов не смогли бы помешать Хинате быть достойной чувства, которое зажёг в ней этот человек.
— Казе…
Гаара-сама! Не могли бы вы, пожалуйста, задержаться ненадолго?.. Тут… есть кое-что, что я вот уже некоторое время хочу сделать…
Даже стоя на высоком пороге, она едва ли равнялась ему по росту. Привстав на цыпочки, запустив пальцы в его волосы, чтобы сблизить их лица, сияющая, раскрасневшаяся до вишнёво-малинового, Хината поцеловала Гаару, задержав на мгновение подобное касанию пера прикосновение к удивлённой линии его губ.
— Я буду в Конохе, если понадоблюсь.
Уже выходя из кабинета, она обернулась, чтобы хорошенько рассмотреть Казекаге, замершего у входа на балкон.
Хьюга Хината посмотрела на
своего Гаару и улыбнулась.
В конце концов, молодой безумец, стоящий перед ней, был мужчиной, которого она полюбила.
_______________________
Неджи разбудил её в пасмурное начало обычного осеннего утра.
— Хокаге хочет видеть тебя, сейчас же.
Не Наруто, а Хокаге, ха — значит, её ждали в башне; по крайней мере, это казалось важным — сквозь капли серой влаги на окнах виднелась тускнеющая луна на бледнеющем небе; день ещё не начался.
Наруто встретил её в своем кабинете. Хината не могла сказать, был ли он необычайно весел или странно раздражён, но его самоуверенность в такой час была невероятной.
—Эй, Хина-ча-а-а-ан. Никогда не думал, что иметь тебя в качестве жителя нашей деревни будет так хлопотно!
Хината растерялась; наверное, её до конца не разбудила даже прохлада пасмурного рассвета.
— Серьёзно, Хина-чан, я считаю незаконным — вытряхивать меня из моего драгоценного, ужасно важного сна посреди ночи только для того, чтобы подписать какие-то… глупые… бумаги — которые определённо могли подождать — просто чтобы обеспечить тебе должность посла. Вот, ты получила эту печать и всё остальное, довольна? Так что тебе лучше позаботиться о том, чтобы каждый гость Конохи провёл здесь чертовски много времени, понятно? Каждый. Абсолютно. Каждый — начиная с этого!
— Нару… Хокаге-сама, я понятия не имею, что ты имеешь в виду — какая… должность посла, какие гости?
Наруто одарил её своей самой озорной ухмылкой.
— Эй! Гаара!
— А?!
Из сумеречных теней материализовался высокий худой силуэт. Хината не смела поверить своим глазам.
— Я так и не смог назвать тебя Хина-чан.
Здесь… Перед ней… действительно здесь, он правда пришёл! Она не могла отвести глаз.
— Ну, я здесь не главный… но, может, в вашей башне есть балкон?
— К-крыльцо подойдёт?
Небо проливало обычный осенний дождь на их головы, но они упорно продолжали сидеть бок о бок на крыльце.
— Удивительно, правда?
— Да.
Так и было.
