⏳ ⏳ ⏳
— Который час, коллега? — поправляя очки, спрашивает младший научный сотрудник Мин Юнги. — Коллега, это всё так относительно… — философски закатывает глаза к потолку Ким Тэхён. — Тэ, — раздражается Юнги, — вот что тебе стоит просто сказать цифры, которые ты видишь на дисплее, а? — Отсутствие таковых, — парирует Тэ. — В смысле? — Я специально отковырял с часов все циферки, кроме верхней. Смотри, — хвастается Ким. — Наки-инь, — с интересом вглядывается Юнги, — ух ты! Механические часы?! Сколько ж эта штука уже тикает? — Двадцатый век, детка, можно сказать — раритет. — Да ла-а-адно, ни фига не раритет. Небось, сгонял туда на практике и спёр по-тихому, пока часовщик отвернулся. Или как там их называли — хронометрист? — старается вытянуть правду из друга. — Всё проще. Это был продавец в магазине. А вот матчасть надо знать, май фрэнд! — Двадцатый век твой, а мне моя эпоха Просвещения гораздо ближе. И я обязательно туда отправлюсь! Кстати про матчасть: как назывался первый известный труд Декарта? — желает подловить любителя двадцатого века своим семнадцатым. — «Рассуждение о методе», детка, — спокойно тыкнул своего друга настоящей шариковой ручкой в грудь, обтянутую лабораторным комбинезоном. — Как же меня всегда раздражала твоя феноменальная блядская память! — стонет побеждённый Юнги. — Вот когда ты это запомнил?! Небось ещё на лекциях в проектории, да? — Конечно! — подтверждает и ещё больше раздражает Тэ. — Твой проект был по энциклопедистам, а мой по моде 80-х годов ХХ века. Как сейчас помню тот день… — Ну всё-о-о… Стой! — и Ким действительно останавливает поток воспоминаний. — Вот знаешь, чего я боюсь? — щурит глаз Юнги. — Что ты вспомнишь что-то такое, за что мне стыдно. Но я это счастливо забыл, а ты нет. — Не ссыте, коллега! Если ты вдруг что-то такое вспомнишь, то на малых оборотах на нашей машинке прокатишься лет на пять назад. И сделай так, — хитро понижает голос Ким, — чтоб я не видел того, что ты не хочешь, чтобы я видел, — и подмигивает для верности. Мин охает и закатывает глаза: — И этот человек смеет называть нашу Мать-Владычицу, саму Маккина дель Темпо «машинкой»?! Какое святотатство! — драматизирует он. — Ой, я вас прошу, уважаемый, — отмахивается Тэхён, — нам ли с тобой питать к ней излишний пиетет. Вот этими руками, — растопыривает он благородно-длинные пальцы, — я втираю ей смазку в самые нежные места. Я знаю о ней всё, всю её подноготную. — Тэ, я серьёзно тебе говорю — перестань так пренебрежительно о ней отзываться. Она ведь и отомстить может… — суеверно шепчет друг. — Ты же помнишь, как нашего немца занесло? А ведь он планировал попасть совсем не туда… — Помню-помню, — так же легкомысленно отмахивается Тэ. — И часы поменяй лучше, — с опаской советует Юнги, — ведь как ты ко времени — так и оно к тебе. Сотрёт в какой-нибудь экспедиции тебе все цифры в башке — будешь знать! Вот только в этом месте Ким немного приуныл и призадумался. Мин заметил эту перемену и чуть успокоился: — Вот и славно. Так который час, ты говорил? — вернулся он к началу беседы. — Я говорил, что всё относительно, — задумчиво произнёс Тэхён. — Да бля-а-ать, ты неисправим! — в очередной раз утратил надежду Юнги.⏳ ⏳ ⏳
Сердце Международного Института Времени, которое гоняет кровь и даёт ему жизнь, а также работу и предметы изысканий для штата научных сотрудников — Машина. Именно так, с большой буквы. Темпус Аппаратус , как её назвали создатели. Что греха таить, честь её изобретения приписали группе исследователей, в составе которой были немцы (куда без них после их Эйнштейна?), израильтяне (а куда без их Эйнштейна? Ой, вэй!), американцы (без них никак, ведь Эйнштейн в Штатах двадцать два года жил! Это вам не ложка кленового сиропа!), ну и само собою японцы с корейцами (при чём здесь ваш Эйнштейн?! Куда вы все без наших технологий? Вот то-то же!). Учёные усердно и убедительно работали, опираясь на парадоксальные идеи великого еврейско-немецко-американского гения, которые были найдены в виде помятой тетрадки на заднем дворе его дома в Принстоне. Герр Альберт не посчитал свои озорные заметки чем-то важным, ведь он трудился тогда над самой теорией поля! А тут какое-то баловство а-ля «Машина времени» Уэллса. «Ха-ха, — наверное, подумал великий учёный, — несерьёзно всё это!» — и пустил несколько листков на розжиг барбекю во время пикника с друзьями. Но рукописи, как известно, не горят. То ли эти слова оказались верны, то ли в тот день восемнадцатого ноября 1948 года пошёл дождь, то ли Эйнштейн по рассеянности забыл применить записки по своему первоначальному плану… Но через шестьдесят шесть лет эти хрупкие листочки легли на стол нужным людям. И в исследованиях временных континуумов открылось второе дыхание, с вдохновенным скрипом закрутились шестерёнки проектных и исследовательских институтов. На протяжении ещё одиннадцати лет по всему миру разрабатывались проекты, инспирированные великой находкой XXI века. Задействованы были лучшие умы, гранты сыпались как из рога изобилия — ведь мир стоял на пороге эпохального открытия! И вот, наконец, общемировыми усилиями (не совсем правда, конечно, потому что Северная Корея и Папуа-Новая Гвинея не присоединились к исследованиям, посчитав их напрасной тратой ресурсов и времени — какой сарказм!) был создан аппарат, который по частям перевезли и заново сконструировали в закрытой лаборатории, вокруг которой вскоре вырос институт. Всё расположилось на тихом тропическом островe южнее Окинавы, окружённом тёплым морем с обилием коралловых зарослей на глубине, которая просвечивается солнечными лучами почти на пятьдесят метров. При желании каждый работник в свой выходной мог отправиться поближе к цивилизованным местам — мало ли: кафе, кинозал, концерт, шопинг, девушкам маникюр-педикюр… Катера, которые курсируют от институтского острова и обратно на другие острова Рюкю, к вашим услугам, господа учёные! Жилые корпуса обустроены уютно и функционально — лучшие перспективные умы должны быть довольны своей жизнью! Эти увлечённые своей наукой физики, инженеры, айтишники, историки и даже педагоги нечасто покидают акваторию острова. У них к жизни другие вопросы, на которые гораздо быстрее найти ответы здесь, в стенах института с его необъятной цифровой библиотекой. Ну, что с них взять? Пусть их! Хорошо хоть, часто можно наблюдать, как молодёжь купается на закате в нежном море. Но не большими шумными оравами, а по двое-трое, протягивая цепочки тонких следов по влажному песку. Для работы в проекте были отобраны самые лучшие — это во-первых, лучшие — во-вторых, а также везунчики-аспиранты — это в-третьих. Последним для входа нужны были целых три дополнительных пропуска (кроме обязательного аспирантства): — возраст от двадцати до двадцати семи лет; — проектная деятельность соискателя должна быть связана с исследованиями времени и истории; — третье и самое главное условие — здоровое сердце и сосуды. Потому как именно эти молодые и амбициозные парни и девушки были главными подопытными кроликами проекта «Маккино дель Темпо». Перегрузки при пересечении временных координат планировались нешуточные, поэтому сердце и сосуды (особенно сосуды головного мозга) должны быть идеальными. ⏳ В какой-то момент идея гения, интерпретированная и овеществлённая талантливыми людьми в не очень громоздкую красивую машину, всё-таки упёрлась в некий потолок: да, всё понятно, всё должно работать — вот кнопка включения, вот камера временных перемещений, вот индикатор этих самых перемещений. Есть? Есть. Работает? Нет, не работает. Молчаливая группа учёных довольно понуро, но умело скрывая разочарование, стояла плотным кольцом вокруг аппарата. Блестящие мозги тщетно пытались теоретизировать, глядя на уже ненавистную агрегатину, которая никак не желала запускаться и отправлять всего лишь на полчаса вперёд томик «О специальной и общей теории относительности» сами-догадайтесь-кого. Ах, как бы стреляли в потолок пробки шампанского, уже вторую неделю томящегося в холодильнике рядом с колбами жидких металлов, если бы книжка пропала с глаз долой! Но нет же! Эта дрянная книжонка оставалась лежать и мозолить глаза не через тридцать астрономических минут, а здесь и сейчас. — Ой, а это что? — спросил долговязый симпатичный аспирантик из Южной Кореи, согнувшись стрелой подъёмного крана над симметрично расставленными — одна вверх, другая вниз — контактными пластинами, долженствовавшими соединять «плюс» и «минус», запуская всю систему стройных путешествий во времени. — О чьём ви, молодой человек? Ви хотя бы баг-мицву пгошли пегед попаданием сюда? — с библейской мудростью спросил видный израильский физик-теоретик Мордехай Риневич, научный руководитель проекта. — Вот об этом, — с подкупающей непосредственностью тот подцепил изящным ногтем тонкий хвостик полиэтилена с пластины, направленной вниз. И с театральной медлительностью снял защитный слой плёнки с активной металлической поверхности. Ровно одну минуту и четырнадцать секунд молчали абсолютно все. Даже муха с внешней стороны окна перестала лупиться лбом в непреодолимую преграду. — Ф-ф-фак… — настолько красноречиво выразил общее мнение американский учёный, приверженец теории индуцированного излучения, что остальным оставалось только тихо простонать и прикрыть глаза. Немецкий учёный, вскормленный на классическом немецком кино-порно, сразу пояснил: — Коллеги, мне это напоминает ситуацию с защищённым половым актом: всё сделали, все постонали — но пока не снимешь презерватив, не получится никого нового. — Таки да, — подтвердил израильтянин и обернулся к корейцу, с неприязнью разглядывающему защитную плёнку в своей руке, которая никак не собиралась сворачиваться в аккуратную трубочку, а вместо этого неприятно электризовалась, — как вас зовут, пгекгасный юноша? — А? — оторвался от увлекательного занятия молодой человек. — Простите? — Еврей спрашивает, как тебя зовут, — через уголок рта прошептал его друг, ощутимо ткнув долговязого в ребро. — Ким Тэхён! — радостно выпалил тот. — Пгиятно познакомиться. Я полагаю, — окинул он взглядом остальные двенадцать блестящих умов и четырнадцать присутствующих аспирантов, — ни у кого не возникнет вопгосов, почему господин Ким пгямо сейчас назначен главным техником по обслуживанию нашей догогой девочки? — Нет-нет, конечно нет, само собой, всё понятно… — тихо зашелестели учёные, подтверждая неожиданное назначение и повышение по службе молодого, но таки очень внимательного южнокорейского айтишника-аспиранта. — В смысле… главным техником? — заморгал красивыми глазами Тэхён, а рядом с ним с такой же амплитудой из-под очков моргал его лучший друг, историк и педагог Юнги. — В том смысле, что сейчас именно ви, юноша, пгиведёте нашу Темпус Аппагатус в состояние отпргавить, наконец, это, — почти брезгливо указал он на бумажную «Теорию относительности», — на полчаса впегёд. И если она… — Мордехай прикрыл глаза и покачал головой на длинном выдохе. Всем и так было понятно, что если даже после устранения такого страшного препятствия перед мировой наукой, как незамеченная защитная плёнка, Машина не сработает, то ну её эту мировую науку… Просто выжрать тогда всё ледяное шампанское и забыться нахрен на берегу Восточно-Китайского моря! Ким Тэхён молча кивнул и проникся. Весь цивилизованный мир — в лице учёных, исследователей и аспирантов — затаил дыхание и сосредоточил свой напряжённый взгляд, полный последней и почти иссякнувшей надежды, на долговязой фигуре в лабораторном халате. И вот узкая ладонь чересчур медленно заправляет за ухо непослушную прядку, после чего жилистая рука жестом Евы, тянущейся к яблоку познания, выпрямляется и почти невесомо касается центральной фиолетовой кнопки кристаллической формы. В последнюю секунду перед тем, как он нажал на одну из граней, Тэхён совсем некстати подумал, что кнопка почему-то невыносимо похожа на кристаллик анальной пробки… … И книга пропала с лёгким чмоком. Следующие тридцать минут учёные переговаривались очень тихо и с дрожью в голосе, боясь спугнуть блеснувший, наконец-то, яркий хвост долгожданного открытия. Аспиранты перемещались мелкими молекулами, стараясь не дышать, молились на своих родных языках, постукивали по немногим деревянным поверхностям или до судороги скрещивали пальцы на удачу. Пока эксперимент не получил подтверждения находящегося здесь консилиума, его результат не может быть засчитан. И если для видных учёных, признанных в международном сообществе, успех эксперимента будет очередной медалью в их иконостасах — и без того нехилых — на белоснежных халатах, то для молодёжи это станет прорывом в первых исследованиях и нереальной перспективой в науке. И опять первым стал Тэхён, который не отрываясь смотрел внутрь камеры перемещений. — А вот и она, — просто сказал кореец почти без акцента, указав на книгу, которая встретила их через полчаса в… — о, непередаваемый восторг! — в будущем. Мордехай подошёл к Киму и горячо затряс его молодые руки с нежной кожей своими, повидавшими бессчётное море экспериментов сухим руками с печёночными пятнами. Старик был готов расплакаться, поэтому обнял парня искренне и крепко. Вместо него расплакался Тэхён.⏳ ⏳ ⏳
После этого великого дня проект «Маккина дель Темпо» в очень узких просвещённых кругах был признан перспективным и почти успешным, но никаких официальных заявлений сделано не было. Это было однозначное требование главного спонсора и главы координационного комитета. Никто из участников проекта не видел этого человека, но все знали, что координатор обладает просто нереальной властью и почти неограниченными финансами. Для своего удобства этого человека за глаза называли Хувед. Немец, с его довольно специфическим чувством юмора, предложил это слово, объяснив, что так как среди них нет ни одного норвежца, то и слово «главный» на норвежском языке никого не обидит. Почему-то о том, что сам Хувед может быть норвежцем, не подумал никто из присутствующих. А ведь такой вероятности нельзя исключать! — сказал бы им старина Эйнштейн. Мнение Главного озвучивала пресс-секретарь координационного совета — опрятная дама с настолько тёмной кожей, что казалась синеватой. С постоянной дежурной улыбкой она доносила до коллектива рекомендации и перспективный план работы. И когда встал вопрос о присуждении "нобелевки" группе учёных во главе с М. Риневичем, Хувед подтвердил своё положение не просто главного, а самого главного, не дав свою санкцию на освещение события в мировых СМИ, но позволив подать заявку на получение премии. — Глава координационного совета желает коллективу скорейшего получения признания в научных кругах, но категорически запрещает разглашать информацию об открытии в мировых медиа. Совет надеется на ваше понимание, спасибо, — не снимая улыбки, доложила чернокожая красотка и удалилась. Оно и понятно. Изобретение машины времени — это не пенициллин в чашке Петри. Тут лучше пока всё держать под герметичным научным колпаком. Иначе общественность и люди с лишними деньгами снесут своим вожделением и Машину, и институтский остров в придачу. Такое сокровище нельзя отдавать в руки человечеству без намордника. ⏳ Должность главного техника за следующую неделю сделала Тэхёна почти неприкасаемой персоной: ведь скоро он будет владеть расписанием и иметь доступ к красавице в любое удобное ему время с 8:00 утра до 21:45 вечера. С ним старались завести блат абсолютно все заинтересованные люди, особенно аспиранты. Но даже учёные вели себя с Тэ предупредительно, уважительно, без панибратства. Лишь два человека позволяли себе чуть более вольное общение с таким важным парнем: Риневич (на правах старшего) и Юнги. Последний вообще не собирался как-то менять своё отношение к университетскому товарищу, которого всегда считал немного не от мира сего. — Тэ, понимаешь, что ты в своих болтающихся штанах выглядишь, как манекен из музея истории моды! — Плыть по течению? — возмущённо вздымает бровь Тэхён. — Это не мой метод! Господство стиля диско делает из меня диссидента! — Ну почему же по течению? Нью-диско — это ж не только джинсы клёш, — которые сейчас просто отпадно смотрятся на сухой крепкой заднице Юнги, скрывая его худые чуть кривоватые икры. — Ведь это такое разнообразие! Одни рубахи с рюшами чего стоят! А ты застрял в своих девяностых, как комар в янтаре. — Ты не любишь янтарь или комаров? — Я не люблю застревание, — поправляет обтягивающую рубашку невозможного цвета зелёный-электрик и взбивая кудряшки шевелюры, закрученные мелким бесом. — А я не понимаю, как ты можешь без дрожи смотреть в свои узкие глаза под этой африканской шапкой, — негромко замечает Ким, но Юнги не обращает внимания — он себе нравится. — Короче. Надел свои «бананы»? Бля, Тэ, у тебя даже жопа в них не видна! Это невыносимо! — страдает Мин, но выходит с другом из квартиры, направляясь к выходу из жилого корпуса в направлении причала. Сегодня у аспирантов в планах потанцевать и опрокинуть пару лёгких коктейлей. Они, конечно, очень внимательно относятся к клеткам головного мозга, которые первыми страдают от опьянения, но не до такой же степени в аскезу погружаться! К тому же Юнги тайно лелеет мысль, что именно он станет королём дискотеки. Ведь его африкаанс и клёш — это убийственное сочетание, а Тэха в своих бежевых штанищах, собранных широкими стариканскими фалдами на бёдрах, и с мягкими никакущими естественными локонами вообще ни у кого не возбудит интереса. Ну, кто ж ему виноват? Мин предлагал Тэ сделать завивку, да и клёш был бы на нём неплох. Вот пусть теперь сам страдает из-за своей непрошибаемой любви к этому «банана-стайл». Консерватор!⏳ ⏳ ⏳