Десятый день Олимпийских игр
Мой боевой настрой пропадал с каждым днём. Чем ближе финал, тем сильнее ребята изматывались. Бесконечные тренировки, усталость и бессонные ночи. Серёжа издевался над собой как мог. Меня он не слушал, лишь кивал делая вид, что всё понимает. Труды Белова оправдали все ожидания. Команда вышла в четвертьфинал. — Я всё, — вздохнул Мишико, — умру, честно. Сгину к чертям собачьим, — выползает из автобуса. — Хватит притворяться, — Петрович похлопал его по плечу, — вы герои. Так, — оглядел присутствующих, — все молодцы, огромное спасибо! Отбой через час. Они победили, но ценой Серёжиных колен. Каждая игра давалась ему всё тяжелее и тяжелее. Гаранжин просил его не дурить. В итоге что? Правильно, баскетболист выкладывался на всю, пропустив мимо ушей слова тренера. Модестас держал Белова, а я тащила спортивные сумки. — Парни, — Сева догнал нас. — Сева, — вздохнул, — отстань, — улыбнулся, — всё нормально. — Я к коллегам хочу зайти, — протянул ключи и сумку, — к венграм. Закиньте вещи, пожалуйста. — Хорошо, — киваю. Зайдя в номер, он вскрикнул от боли и рухнул на пол. — Серый, — подлетел брат, — может, ещё укол? — Четвёртый? — напряглась, — а передозировки не будет? — Ему станет легче, — прошипел. — Она права, — схватился за колено, — не надо, особенно без Севы. — Да ты сдохнешь пока он вернётся! — поднялся, — я пошёл обратно. — Куда? — хором. — В его номер. Как это выглядит? — Не надо. — Ампула в целлофане, — отвечаю. — Отлично, — вышел. — Помоги Моде, — откинулся назад, — он ничего не найдет. — Лучше с тобой побуду. — Сонь, — закатил глаза, — помоги Моде. Выдохнув, выполнила просьбу Белова. Мы с Модестасом начали разговаривать, иногда даже хохотали. Меня это радовало, так как я считала, что он передумал и таким образом пытается помириться. Хоть бы это было правдой. Брат на что-то смотрел крайне заворожённо. — Ну что там? — оглядываюсь. — Посмотри на это. Из сумки медика он достал какое-то устройство с наушниками, катушкой и микрофоном. — Какая интересная приблуда, — разглядываю. — Ну, блять, — прошипел Белов, хватаясь за стену, — вы чего там? — Гляди, — киваю. — Ого, — подполз к сумке, — нашёл, — берет ампулу. Пока мы разбирались с работой данного механизма, Серёжа задрал штанину и поставил себе долгожданный укол. — Это просто космос, — Модя приоткрыл шторы. — Давай заберём, — усмехнулся. — Дай-ка, — забираю. Наводя вещицу, похожую на микрофон, можно было услышать то, о чём говорят люди сидящие на лавочке перед корпусом. — Смотри, — брат повернул мою голову, — девчонки. — Страшненькие. Вон те симпатичные. — Ты понимаешь, о чём они говорят? — Нет, — мотнула головой, — китайский же. — Коничива. — Это японский, — смеюсь. Перед нами возник Сева и сорвал с моей головы наушники. — Вместе с волосами, — тру. — Я ваши вещи не трогаю, — прошипел, — совсем уже. Как Серёжа его не заметил?! Неловко получилось, если честно… Стыдно как-то. Переглянувшись, парни подхватили мужчину и прижали к стене, поднимая вверх. — Я к вам в друзья не набивался, — злится, — крысу у себя ищите. У меня, ребятки, другая работа, — вырвался. — И какая? — Белов. — Другая, — поправляет одежду, — да и вообще, если бы хотел, то давно вас всех сдал. У кого-то джинсы, у кого-то валюта, — оглядел Модестаса с верху до низу, — кто-то вообще личность подозрительная. — Сука, — влупил по стене и ушёл. — Вот зачем Гаранжин его терпит? — прибирается, — нервы себе и остальным портит, хотя, мог бы давно его из сборной выкинуть, — вздохнул, — святой человек. — Святой? — сложил руки на груди, — давай честно, Петровичу победы нужны, вот он нас и терпит. — Ты сына у него видел? — усмехнулся, — они с Ксюхой деньги на Шуркино лечение собирали, а когда Санька в Америке слёг, то он всё заработанное и отложенное отдал на его лечение. Думаешь, Федерация хоть копейку выделила? — Нет, — изменился в лице, — денег нет? — Есть, но вот на это нет. Слова Моисеева. Серёжа, подумай, зачем ему это? Вернувшись в номер, ощущали себя побитыми собаками. — Все деньги отдал, — завязал волосы, — охренеть можно. — Владимир Петрович делает это ради вас, — подошла к окну, — а не ради себя. — Прокладывает дорогу в светлое будущее, — закрыл глаза руками, — если мы победим, то это будет прорывом для СССР, но призовых не хватит на операцию Шурке. — Так, давай-ка спать, — перевожу тему. Этой ночью Серёжа бодрствовал из-за боли и судорог. Самое ужасное то, что ему ничего не помогает кроме сильнейшего обезболивающего, которое имеет в составе аналог морфина. — Можешь остаться здесь, — закрываю шторы, — я прогуляюсь, а ты засыпай. — Сонечка… Мягко улыбнувшись, он подошёл ко мне сзади и обнял за талию. Мурашки побежали по коже. — Прости, — поцеловал плечо. — За что? — прикусила губу. — Я не уделяю тебе внимания, — переключился на шею, — совсем-совсем… — Исправишься, — посмотрела в глаза, — после игр. Белов, быстро спать. — Слушаюсь и повинуюсь. Оставив поцелуй на щеке, покинула номер. — Простите, — ко мне подошла девушка, — вы — София Паулаускас? — Да, — кивнула, — что-то случилось? — Я администратор корпуса, — протянула письмо, — это вам. — Неожиданно. Спасибо. Оно от Любы. Странно, ведь мы разговаривали буквально два дня назад перед их отъездом в Сочи. Устроившись на скамейке в Олимпийском парке с лимонадом в руках, принялась открывать конверт. Внутри был снимок УЗИ и лист бумаги.«Не сдержалась и решила отправить тебе первую фотографию нашего ребёнка. Смотри, какая большая креветка получилась! Мне кажется, что это мальчик. Стеснительный такой, весь в папу. По крайне мере, так сказала гинеколог, у которой я стою на учёте по беременности, мол каждый раз прячется и не дает разглядеть себя. Вот поженитесь с Серёжкой и у вас будет такая же килька. Мы вернёмся за день до вашего прилёта в Москву. Хотя, ты это и так знаешь. Я безумно горжусь вами, вы такие молодцы. Ни пуха ни пера с американцами. Всё будет, дорогая моя! Терпения и сил тебе, Сонечка. Ты там одна одинёшенька с командой накаченных высоченных баскетболистов. Звучит как мечта любой женщины. И по традиции, Белову привет. Люблю и скучаю, Любовь.»
В левом нижнем углу бумаги было нарисовано голубое сердечко. Ох, Ларусик, ты влюбляешь в себя. Жду не дождусь, когда уже окажемся дома. Мне столько надо ей рассказать, а показать ещё больше, не зря же фотоаппарат с собой взяла. Кто-то закрыл мои глаза руками. — Модес, я сломаю тебе пальцы. — Как грубо, — фыркнул, — это не я. Обернувшись, увидела папу. — Папочка! — соскочила. — А вот и моё золотце, — хохочет. Обойдя скамейку, он тепло и крепко обнял меня. Как же я скучала. — Не верю своим глазам, — радуюсь как ребёнок, — что ты здесь делаешь? — Приехал к своим деткам, — чмокнул в висок, — полюбоваться, поболтать и погордиться ими. Ушёл в заслуженный отпуск, да и думаю, чего мне в Литве сидеть, взял чемодан, помахал вашей матушке ручкой, улетел в Германию, — щурится, — хорошо здесь. Слава Богу он без мамы. — Доченька, ты отлично выглядишь в кадре! Такая сногсшибательная девушка. — Спасибо, — смущаюсь. Как ни крути, я — папина дочка. Он всегда относился ко мне более ласково и нежно, чем к брату. — Захвалишь. — Не бухти, — нахмурился, — ну, детки-конфетки, покажите старику как живёте. Никому из нас не хотелось расстраивать отца, тем более говорить о ссоре. Мы решили сыграть спектакль, как родители в своё время, притворившись дружными братом и сестрой. Это ужасно, не спорю, но он приехал ради нас. Не думаю, что папе хочется наблюдать за тем, как его дети готовы перегрызть друг другу глотки.День игры с Кубой
Настрой у команды бодрый. Спортсмены чувствуют себя отлично. Белов наконец-то выспался и практически не жаловался на колено. — Гляди, — смотрю на трибуны, — папа с плакатом. — Всю ночь рисовал, — смеётся, — Паулаускасы вперёд? Интересно. Наша прогулка по Олимпийскому парку выдалась очень хорошей. Много болтали, смеялись над отцовскими шутками. Папа, как и Серёжа, выявили желание познакомиться. — А где Моисеев и Терещенко? — спросил Ваня, — я их не вижу. — Думал, — нахмурился Саша, — кто-то из вас знает. С Гаранжиным беда какая-то. — О чём ты? — хором. — Сидит, смотрит в одну точку, молчит и вообще не реагирует на происходящее, — Белов почесал нос, — как играть, если тренер поймал нирвану, а другие чёрт знает где?! — Прорвёмся, пацаны, — Зураб, — и Сонечка. Я про тебя никогда не забываю. — Это радует. — Ты посмотри на них, — Модестас, — самый низкий чуть повыше меня. Эти орангутанги надерут нам жопы. — Давайте постараемся смягчить удар, — Серёжа, — разминаемся. Владимир Петрович, как и Григорий Митрофанович с Геннадием Михайловичем отсутствовали на этой игре. Нам с Севой пришлось занять места тренеров и ориентировать команду самостоятельно. — Саша, слева! — машу руками, — слева! — Петрович, — Сева пытается привести его в чувства, — у нас проблемы. Ты нам нужен. — Хорошо, — кивает. Кубинцы воспользовались растерянностью Советских игроков и накидали полную корзину мячей в первом периоде. — Мы так проиграем, — брат отпивает воду, — надо что-то делать. Минус двенадцать. — Значит так, — Саша Белов рухнул на скамейку, — мы с пацанами в защиту, — посмотрел на Мишико и Алжана, — вы с Зурабом и Ваней пасуете, а Серёга забивает. — Давай ты, — Белов вытер лицо, — выше прыгаешь. — Ладно. Их план сработал. С небольшим преимуществом команда победила этот матч. Наши мучения подошли к концу. Сложновато без тренеров играть, если честно.Белов
Я пришёл в себя только после душа. Болит всё тело. В раздевалке появился Гаранжин. Мы между собой настороженно переглянулись. — Модестас, — присел рядом с ним, — сколько? — Пятьдесят шесть пятьдесят три, — вытирает голову. — Кто? — Мы, — удивился, — с вами всё нормально? — Саня Белов, — Сева указал на дверь, — пошли давление померяю. — Окей. Дождавшись, пока все кроме нас покинут помещение, Петрович тихо произнёс: — Насколько ты знаешь, за тобой и Соней давненько следят. Если что-то задумал делать, то делай это прямо сейчас. Потом будет поздно. — Благодарю, но почему вы так говорите? — Вы ребята отличные, — усмехнулся, — американцы очень хороши и какие у нас шансы, — пожал плечами, — я не знаю, — отправился в сторону выхода, — дерзай, Модестас. — Тогда, — поднимается, — прощайте? — Давай, — подмигнул ему. — Вам так нужна была эта игра. Что случилось? — Скажи, — обернулся, — что у тебя в жизни самое главное? — Дом. Семья. Литва. — Представь, что нет этого больше. Нужна тебе игра? — Нет. — Вот и весь ответ. Кисло. Положив бинт и сухое полотенце в сумку, посмотрел на друга. — Получается, против нас играть будешь. — Серый, — надевает футболку, — давай без песенок про Родину и Сонькиных речей? И без того тошно. — Это твой выбор. Думал, ты с нами доиграешь. — Не могу, понимаешь? Хочу домой. Я хочу в Литву, а не вот здесь в вашей, — замялся, — в вашей. — А что, ваша — не наша? Я тоже домой хочу, — усмехнулся, — в Нащёково к маме. Я должен быть здесь, играть за страну, сборную и товарищей. — Ты даже ни с кем кроме меня не разговариваешь! Какие они тебе товарищи? — Отличные, как оказалось. Правда, — нахмурился, — из меня товарищ так себе, — закинул сумку на плечо. Слушай, — подошёл к нему, — понимаю, у самого были мысли такие. Денег больше, мяч лучше, да и в целом, но своих я бы не бросил. — Давно они тебе своими стали? — Давно, — кивнул, — понял только сейчас. — Даже говоришь как она. Признайся, надрываешься ради неё? — В том числе. Соня на тебя надеется, думает, что ты изменил своё решение. — Это моя жизнь, — опустил глаза, — поговорю с Моисеевым, чтобы её не трогали. — Поговори. — Сильно расстроится? — Спроси у неё, и да, — задумался, — думаю, тебе стоит сказать сестре о том, что ты покидаешь команду. Лично, Модестас. — Сам решу. — Как скажешь. Они должны поговорить.