1971

Проснувшись где-то в обед, протерла глаза и огляделась. Белов раскидал все подушки, обнимая одну из них. Это выглядит очень мило. — Даже шторы новые купил, — удивляюсь, закрывая их. Было непривычно находиться здесь, но надо привыкнуть к новой квартире, обстановке и вещам. Тихонько открыв шкаф, взяла первую попавшуюся футболку Серёжи и надела её. Черненькая, вполне симпатичная. Баскетболист выделил в шкафу мне целых две полки, место в комоде, и уже все разложил. Какой же он чудесный. Подняв с пола вещи и убрав их, отправилась в ванную комнату. Мышцы сладко стонали от боли, напоминая о вчерашнем вечере. Губы опухли от бесконечных поцелуев, волосы слегка запутались, а на шее и груди имелись небольшие засосы. — Хоть, — умываюсь, — счастливая. Хочу блинчиков. В хрущевском холодильнике было клубничное варенье. Замешав тесто, поставила сковороду на газ и налила масла. — Чего тебе не спится? — сонно прохрипел Серёжа. Он крепко обнял меня сзади, утыкаясь носом в шею. — А тебе? — целую в щетинистую щёчку. — Одиноко. О, — смотрит в окно, — снег. — Заметёт все дороги. — Как на тренировку вечером идти? — вздыхает, — не хочу-у-у… — Надо, Серёженька, надо. — У-у-у… — Иди умывайся. Казалось, что Белов ест блинчики ради варенья и сладкого чая. — Ты меня раскормишь и я буду толстым. — Ну и ладно, — подливаю чай, — ничего страшного. До вечера мы лежали на кровати, смотрели телевизор и я даже похвасталась коллекцией своих фотографий. — Пойдёшь со мной? — собирается. — Мне довязать надо, — ищу свою сумку, — а где..? — Держи, — принес мне её, — повяжешь на трибуне. — Там холодно. — Во Дворце тепло. Мне и самой было интересно понаблюдать за их тренировками. — Ладно. Мы заранее договорились о том, что про наши отношения знает лишь Модестас. Братец сегодня выглядел каким-то печальным. — Что случилось? — подхожу к нему, — ты странный. — Да так, — махнул рукой, — всё нормально. — Это из-за моего переезда, да? — нахмурилась, — я могу вернуться обратно. — Всё хорошо, Сонь. — Не ври. Я же чувствую. — Она замужем и у неё есть ребёнок, — отчеканил, — вчера встретил их в магазине. Вот тебе и любовь с бабочками в животе. — Нина тебе рассказывала про это? — Нет, — мотнул головой, — между нами ничего не было. Даже поцелуев. Просто гуляли, общались и проводили время вместе. Я влюбился как идиот, а для неё это, — замялся, — дружба. — Тебе это когда мешало? — Сейчас. Ладно, — вздохнул, — переодеться надо. Всеми фибрами души я ощущала его боль. Стадион огромный. Множество гимнастических снарядов, турники, батуты… — Сонь, — Владимир Петрович подошёл ко мне, — привет. — Здравствуйте. Не против, если посижу здесь? — Нет, — слабо улыбнулся, — можно тебя на минутку? — Конечно. Отойдя в сторону, Гаранжин заговорил максимально тихо. — В следующем году Олимпийские игры и назрела проблема. За тобой и Модестасом следят. — Из-за чего? — обомлела. — В Эссене имел контакт с родственниками, которые организовали встречу с представителями другой сборной. Европа, Сонь. Вот куда он ушёл. — Если вернётся в Москву олимпийским чемпионом, то никого не тронут. — А если нет? — взглотнула. — Вас больше не выпустят, либо депортируют по прописке или вам придётся искать политическое убежище. Я не знаю. Вопрос серьёзный… Боюсь, Союз такого не простит. — Я даже не знала, что у нас есть родственники в Германии, — тру переносицу, — поговорю с ним. — Не надо. Лучше присматривай за ним. Он нужен нам на играх. Вместо работы прокручивала в своей голове всякую гадость. Депортируют или объявят предателями. Дождавшись, пока ребята начнут выходить из раздевалки, тормознула брата. — Обратно. — Что такое? Белов напрягся. — Обратно! — затолкала. — Ты чего? — возмущается. — Мне тебя сейчас придушить, или через пятнадцать минут?! Ты почему ни слова мне не сказал?! — закрываю двери. — Да про что? — Про Европу! — Откуда ты знаешь? — сел на лавочку. — Птичка напела! Нас из Москвы в Литву отправят! Понимаешь, что это значит? — Ты каким боком? — Мы с тобой, если не забыл, из одного места, блять, вылезли! Я не в ярости, я в бешенстве. — Жизнь только начала налаживаться, а тут, — замялась, — Европа. Там и мяч лучше скачет, и денег больше платят, а твое плечо тебе за неделю починят, но, ты оставляешь ребят перед Олимпиадой. — Она в августе. Найдут мне замену. Подожди, — прищурился, — ты так из-за Белова печёшься? — Из-за нас, идиот. Кто так поступает с товарищами? — Какими товарищами? — смеётся. — Отличными. Только из тебя не вышел такой. Ты всех запугал, Модестас. Как собака, сорвавшаяся с цепи. — Ничего не перепутала? — поднялся. — Нет, — прорычала, — лишь я могу сказать тебе всю правду. — Если Белову надо, то в Европу за тобой поедет. — Не поедет! У него тут друзья, семья и дом. — А у нас всё это же, но в Литве. Мы же здесь. — Чего ты с этой Литвой заладил? Литва. Литва. Литва. Кому нужны там? Маме с папой, которые живут своей жизнью? Или друзьям, — опомнилась, — ах, их же нет! Точно. — Прекрати. — У нас нет семьи, друзей и гражданства! — Европейское устроит? — Ты меня слышишь? — Я делаю это ради нас! Хочу показать тебе мир! — А жить в Москве и смотреть мир нельзя? Ты меня спросил? Ради себя, Модестас. — И что?! — Мне тяжело иногда с тобой. Представь, каково другим. Я очень сильно люблю тебя, но на данный момент, мыслей твоих не понимаю. Этим парням ты дорог и нужен. — Ага, — кивает. — И клали они на твой мерзкий мамин характер. Не отпугивай от себя людей. Я не смогу быть рядом всю жизнь. — Как мы заговорили… — Тебе двадцать шесть лет, пора начать думать головой. Если твой план прогорит и через несколько месяцев тебя же, дорогой брат, турнут из Европейской команды? — Я всё продумал. — Ты потонешь сам и меня за собой потянешь, СССР посчитает нас предателями или интернационалистами, шпионами и тому подобное. — Почему просто не можешь поддержать меня? — Всю жизнь это делаю. Если ты им продался, то они будут знать, что продашься и другим. О каком доверии может идти речь? Европейцы тебя используют. Ты им нужен для Олимпиады, а после всё. — А Советским я для чего нужен? — Для команды. Тебя Гаранжин терпит из последних сил, хотя, мог давно бы уже выгнать из сборной. — Я такой плохой и подставляю тебя, — указал на дверь, — уходи. — Хорошо, — кивнула. Еле сдержав слёзы, пулей вылетела из раздевалки, чуть ли не снося с ног Серёжу.

Квартира Белова

Полностью погрузившись в свои мысли, я не замечала происходящего вокруг. — Сонь, — Серёжа присел рядом, — я там покушать приготовил. — Угу, — смотрю в одну точку, — ты знал? — Догадывался. — Нас депортируют, а после запретят въезд. Что делать? — Мы можем расписаться, подашь документы на паспорт. Прописку сделаю. — Где? В государственной однушке или съёмной двушке? Хотя, — думаю, — Любка у себя прописать может. — Я у себя в деревне прописан, да и тебя туда же. Поговорю с родителями, они не будут против. — А Модестас? Чего он вцепился в свою Европу? Его же посадить могут за контрабанду… — Скоро Новый год, давай подумаем об этом потом? Не будем портить настроение и праздник. До Олимпийских ещё куча времени. — И куча времени, за которое можно решить этот вопрос. — Американцы очень хороши, не спорю. Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы вы остались в Москве, — обнял. — Одному их не победить. — Посмотрим, — целует в макушку, — не переживай раньше времени. Разберёмся. Вариант я тебе предложил. — Торопишься. — Почему не хочешь в Литву? — К родителям, которые играют роль счастливой семьи? Терпеть притворство, глупые улыбки и бесконечные нотации от мамы, по поводу того, что я дура? — Дура? — смеётся. — Она считает, что моей обязанностью являлось терпение. Ну и что, что семья в Новосибирске? Всякое бывает, — цитирую мать, — а ты идиотка последняя, раз развелась с таким мужиком! — Папа что думает по этому поводу? — Сказал, что грустно. Всё. — Так, сейчас ты идёшь есть, потом спать и никаких бредовых мыслей. Поняла? — Лихо ты генералом стал. — Вперёд, — поднимается.