Identity

Башня VNC когда-то была символом Велидора, олицетворением его величия, возвышения над всеми остальными. Ежедневно в ней снимались десятки новостей и различных развлекательных программ. Казалось, что оно даже через сотни лет останется таким же великим, грациозным, живым. Теперь же, глядя на выбитые панельные окна, заросшие плющом и выжженные химикатами стены, можно сказать наверняка, это здание – символ упадка, разложения города. А еще пристанище для одного из самых крупных гнезд прыгунов. Однако то, чего у этой башни в избытке даже сейчас – нет, не кусак – так это живописных и захватывающих дух видов на оставшейся город. Ради них определенно стоило больше двух часов мотаться по электростанции, а также еще пару часов бегать от толпы зараженных внутри VNC и довольно красочно материть затею влезть наверх. Во всяком случае, так рассуждал Эйден, сидя на крыше одно из военных пунктов, внутри которого была оборудована безопасная зона, и при свете керосиновой лампы разглядывая город с высоты. Что ни говори, здесь и впрямь красиво. - Видом любуешься? Как бы этого ни хотелось, странности в жизни Коудвелла и не думали заканчиваться. Сам пилигрим уже не знал, чему удивляться сильнее: дружелюбно настроенной и крайне разговорчивой летунье или абсолютно полному привыканию к этой самой летунье. Она уже порядком въелась в повседневную жизнь новоиспеченного Ночного бегуна, сделала ее чуть разнообразнее и насыщеннее. Даже не так: охренеть как разнообразнее и насыщеннее. Вот и сейчас, слыша знакомый голос, который звучал скорее у Эйдена в голове, нежели из-за спины, пилигрим широко улыбается в свою неизменную металлическую маску, которая уже, должно быть, к нему приросла: настолько редко он убирал ее с лица. - И тебе привет, - ухмыляясь, в привычной манере произносит Коудвелл. Существо, мгновение назад с глухим свистом приземлившееся в четырёх шагах от бегуна, расслабленно подходит и совсем по-человечески приземляется рядом с парнем. Глубоко вдохнув широким ноздрями ночной воздух, летунья оглядела Эйдена своим проницательным взглядом карих глаз. Вероятно, она была единственной зараженной в городе, у которой их цвет не был пронзительно-желтым. - Кстати, вот тебе мой презент, - дружелюбно улыбаясь, произносит Ночной бегун, после чего протягивает заранее вытащенную из рюкзака рацию. - Зачем мне это? – вопрошает летунья, принимая вещь из рук. Эйден не мог не отметить, как его знакомая почти привычным, будто бы всю жизнь с ней пробыла, действием щелкнула по кнопке включения и, мельком глянув на рацию Коудвелла, подкрутила нужную частоту. - Нуу, мало ли. А то вдруг меня опять нелёгкая к летунам заведет, - шутейно разводя руками, произносит юноша, на что зараженная отвечает раздраженным сощуренным взглядом. Неожиданно внимание обращённой привлекла перемотанная до локтя бинтом рука пилигрима, после чего становиться еще более серьёзной и сосредоточенной. - Кусака вцепился, - словно предвидя замечание прыгуньи, произносит пилигрим. – Крепкие у него оказались зубы, однако. - Мелкий, я же просила аккуратнее, - едва ли не наставническим голосом произносит обращенная, сделав акцент на последнем слове. «Я тебе не “мелкий”» – хотел было поправить свою знакомую пилигрим, но промолчал. Уж до какой степени он не переносил это слово, – ни словами сказать, ни пером описать. Исключением разве что был Фрэнк – Эйден ему в сыны годиться. Ну и Хакон, в принципе, тоже. Неожиданно, на лице бегуна расплывается заговорческая улыбка, которую, как и почти всегда, прячет металлическая маска. - Как скажешь, паразитик, - шутейно произносит пилигрим. - «Паразатик»? – после короткой паузы, несколько сипло произносит летунья, выжидающе буравя пилигрима взглядом. Эйден довольно кивает, поворачивая голову в сторону напарницы и весело щурясь. По правде говоря, Коудвэлл сам дивился своей смелости: назвать огромного прыгуна «паразитиком» - это ж насколько нужно быть или поехавшим, или бесстрашным. Хотя, справедливости ради, этот самый прыгун вряд ли бы стал тратить время на словесные дебаты и просто бы кинулся на пилигрима. Летунья же игривого настроя пилигрима закономерно не разделяет: мгновенно ставшие острыми, словно острие ножа, карие глаза, которые одним лишь свои взглядом умудрялись находить путь в самую душу, сейчас гневно поблескивали. - «Паразатик», значит!? – голос обращенной зазвучал громче и сердитее. В нем даже проскочили нотки обиды. Сама же летунья всем телом развернулась в сторону Ночного бегуна и нешуточно нависла над ним. - Да ладно тебе, я ж любя. Чего ты завелась-то? – едва сдерживая смех, произносит парень. - А ну живо извинись! - Хм… дай подумать, - пилигрим состроил сосредоточенную физиономию. – Неа. - Быстро извинись! В ответ пилигрим лишь ловко отодвигается от летуньи и все с тем же игривым прищуром молча мотает головой. Давиться со смеху, но молча. - Ах так! – прыгунья вдруг совершенно неожиданно переходит в стойку и, оттолкнувшись, прыгает на пилигрима. Придавив уже смеющегося во весь голос юношу к крыше, зараженная легонько (все же, навредить Коудвэллу по-настоящему она навряд ли уже когда-нибудь сможет) начала колошматить Эйдена по голове своими большущими ладонями, произнося время от времени что в духе «Вот тебе!» и «Плохой бегун, плохой!». - Ладно-ладно, сдаюсь! – сквозь собственный смех кое-как произносит Коудвэлл, поднимая руки в капитулирующей позе. – Извини! - То-то же, - стараясь удержать улыбку (выглядевшая в реалиях прыгуна как минимум жутко), произносит летунья довольно, после чего слезает с Эйдена. Коудвелл же, все еще посмеиваясь, ловко переходит в положение сидя и полностью снимает с головы капюшон, демонстрируя коротко подстриженные волосы. - Не называй меня так больше, - лаконично произносит прыгунья, - А не то – покусаю. - Только если ты престанешь называть меня «мелким», - копируя интонацию подруги, говорит Эйден. - Договорились. Наступила тишина, прерываемая лишь утробным дыханием и непроизвольным стрекотанием летуньи. Пилигрим, как и прежде, вернулся к рассматриванию городского пейзажа, который выглядел великолепно. Последний город на Земле, несмотря на свой искорёженный и побитый временем и химикатами вид все еще мог приносить «вау»-эффект. Казалось бы, ничто не может помешать наслаждаться этой красотой. Тем не менее, одна мыслишка все никак не давала пилигриму покоя, а именно личность его крайне неординарной подруги. Как уже для себя решил Эйден, до обращения она точно была военнослужащим (или хотя бы имела к этому отношение). Кроме того, по неоднократным намекам свое имя и прошлое летунья помнила, но по какой-то причине, словно партизан, на прямой вопрос бывшего пилигрима постоянно отмахивалась и стабильно таилась. Почему так происходило – Коудвелл не знал. Дошло даже до того, что заметно потрепанный рассудок парня начал робко предполагать, что, может, это и есть Мия? Может, Вальц давал ей препараты похлеще? Но, если это так, то зачем она таиться? Какой смысл? - И все же, - начал Эйден, - как тебя зовут? Ты ведь помнишь имя, верно? Повисла небольшая пауза. - Почему тебе это так интересно? – наконец спрашивает летунья, поворачиваясь к Ночному бегуну лицом. - А как, прикажешь, тебя называть? «Хей, летун»? «Привет, прыгун»? Так что ли? Обыкновенно, на этом моменте речи зараженная либо отшучивалась, либо попросту молчала. Но почему-то сейчас не происходит ни того, ни другого. - Ты точно хочешь это знать? – после еще одной короткой паузы, которую Коудвелл было расценил как очередной молчок, произносит обращенная. - Ты еще спрашиваешь, - неожиданно раздраженным тоном бросает Эйден, однако ту же заметно мягче добавляет: «Очень хочу». Летунья снисходительно кивает, щуря свои острые глазки. Огромная когтистая лапа ловко нырнула в карман неожиданно оказавшихся обрывков брюк. По всей видимости, в потемках изорванные штаны армейского пошива, доходившие обращенной где-то до колен, Коудвелл принял за плоть летуньи. Наконец, все та же нешуточно большая лапа выудила небольшую синенькую, заметно состарившуюся и изорванную времен книжонку. Не говоря ни слова, прыгунья ловко всучила эту самую книжонку в руки пилигрима, после чего довольно заметно напряглась, будто бы какая-то ее часть не хотела отдавать книжку. Или чтобы Эйден знал… правду? Пожав плечами, юноша принялся изучать принятую вещицу. На обложке, от которой осталось не так уж и много, было выведено красивым печатным шрифтом «Паспорт». По рассказам одного хорошего знакомого Ночной бегун знал, что такими когда-то, еще до падения, сверяли личность человека в банках, магазинах, посольствах - словом, почти везде. Раскрыв книжку, Эйден заметил, что большинство листков были вырваны или залиты невесть чем, отчего становились нечитаемыми, на некоторых было несколько кровавых отпечатков (видать, много чего эта штуковина повидала). Лишь только одна страница была в почти идеальном состоянии. На ней было не так уж и много напечатано: по большему счету, это была главная часть паспорта, с именем, фамилией и всем прочим. Бинго. Первое, на что упал пытливый взгляд Эйдена была фотография владелицы. «С той стороны» на него поглядывала женщина лет 34-35 с невероятно серьёзным взглядом карих глаз. Темные волосы были заплетены в небольшой хвост. На небольшом, аккуратном носике был маленький, но довольно заметный шрамик. Невольно Коудвелл глянул на профиль своей подруги и с ужасом начал замечать сходства: форма носа осталось той же, разрез глаз, овал лица. И, наверное, самое схожее – взгляд. Такой же упертый, серьезный, острый, как и на фотографии. Стало, признаться, не по себе. Следующее, чему пришлось удивляться Эйдену – имя. Ее оригинальный, «печатный» вариант уже, казалось, был заметно потертый, а потому не единожды подводился ручкой. Видно, именно эта часть всей княжении была невероятно дорога летунье. Само же имя было следующим: «Кайла Крейн». Коудвелл готов был поклясться, что перечитал эту надпись раз пять, если не больше. - То есть, - начал юноша, ошалело прыгая взглядом то с летуньи, то с книжки, - ты и есть Кайла Крейн? Та самая Кайла Крейн? Легенда Харрана? В ответ летунья очень внимательно поглядела на юношу после чего, как показалось бывшему пилигриму, с ноткой гордости гортанно усмехнулась. - А что, дать автограф?