please have snow and mistletoe

— Быстрее! — смеётся Майк, беззлобно пиная Уилла по лодыжкам. — Открывай уже! У меня сейчас руки отвалятся. — Я в процессе! — с широкой улыбкой огрызается Уилл, прислонив гигантскую коробку к двери и безуспешно пытаясь дотянуться до дверной ручки под ней. Проходит ещё пара мгновений, в течение которых у него всё никак не получается нормально за неё ухватиться, как кто-то открывает дверь с обратной стороны и он заваливается внутрь, чудом избежав приземления на коробку. — Ух, прости, дружище, — скорчив гримасу, произносит Лукас и протягивает ему руку. — Тебе помочь? — У меня почти получилось, — ворчит он, но всё равно хватается за него, чтобы подняться. К ним тут же подбегает Дастин, подбирает коробку и водружает её на кофейный столик. По гостиной Уилеров словно пронёсся рождественский смерч - повсюду беспорядочно валяются украшения, и Партия доблестно пытается хоть как-то организовать сие изобилие, собранное миссис Уилер за многие годы. Она разрешила им взяться за эту миссию самим лишь на одном условии, что всё должно выглядеть "презентабельно", и тем более вероятно, что на следующий день она переделает всё по-своему. — У тебя бы и получилось, если бы не Лукас, — говорит Майк, ставя свою коробку рядом с остальными. — Какого чёрта, Лукас? — Серьёзно, Лукас, — вклинивается Макс, окружённая кучей праздничных полотенец и прочих тряпок, — какого чёрта? — Да, Лукас! — подхватывает Эл. Дастин одаривает его строгим, полным разочарования взглядом и качает головой. — Ты бы постыдился. Лукас закатывает глаза. — Только попробуйте теперь меня о чём-нибудь попросить. Я вам ещё это припомню, когда на следующей неделе приползёте умолять меня помочь вам с математикой. — На следующей неделе ещё каникулы, — отвечает Дастин. Он уже было открывает рот, чтобы возразить, как ему в лицо прилетает красно-зелёная подушка. — Положи это на диван, — с самым невинным видом командует Макс. Он хмурится, но вместо того, чтобы подойти к дивану, направляется к ней. — Если ты не знала, то в некоторых местах считается верхом грубости бить своих любящих, заботливых парней рождественскими украшениями по башке. — Правда? — удивляется она, почти не отрываясь от сортировки полотенец. — Это где такое? — В нормальных отношениях. — Ну, к тебе это не относится. — Как будто я не знаю, — говорит он, но с улыбкой и, поймав её лицо в ладони, целует её. — Фу! — восклицает Дастин, хватает другую подушку и швыряет в них. — Буэ, почему бы вам не уединиться? — подшучивает Майк. — Лови, Эл, — произносит Уилл, кинув ей что-то из коробки. — Повесь это как можно дальше от нас. Нахмурившись, она вытягивает предмет перед собой, и Уилл сразу же улавливает вопрос в её взгляде. — Это омела, — поясняет он. Выражение лица у неё остаётся прежним. — Её вешают где-нибудь сверху на Рождество, и если два человека становятся под ней, то они должны поцеловаться. — Зачем? — Э-э... — начинает Уилл, но заминается и беспомощно оглядывается на остальных. — Да не знаю, если честно. Просто... просто так принято. — Если не поцеловаться, можно навлечь на себя неудачу, — говорит Дастин. — А ещё она ядовитая, — непринуждённо добавляет Макс. Эл бросает на неё испуганный взгляд и отодвигает омелу подальше. — Только если её съесть. Так что не ешь. — Ага, а ещё наша пластмассовая, — отвечает Майк. — А, ну тогда ешь, конечно, не бойся. — Зачем ты ей это говоришь? — ощетинивается он, одаривая Макс убийственным взглядом, и поворачивается к Эл. — Пластмасса несъедобная. Эл смотрит на него терпеливо, но с явным раздражением. — Я понимаю шутки, Майк. — Серьёзно, Майк, — говорит Макс, — она понимает шутки. — Да, Майк, какого чёрта? — поддакивает Лукас. — Ах ты! — вскрикивает Майк и запускает в Макс очередной подушкой, которую она блокирует, прикрывшись другой. Над ответным ударом долго думать ей не приходится, и вскоре подушки уже летают по всей комнате, от стен отскакивают взрывы хохота, и создаётся ощущение, будто между ними всё совсем как раньше. Странно это - снова находиться в Хокинсе, и Уилл даже не может объяснить, почему. Ему сразу вспоминается тот случай, когда они с Майком ходили забирать Холли из их старой школы и в коридорах всё показалось им каким-то неуютным, маленьким, хотя там ничего не изменилось. В конечном итоге каждый из них возвращается обратно к работе, и спустя какое-то время дом приобретает более-менее порядочный вид. Ближе к обеду все начинают потихоньку стекаться на кухню на перекус. Уилл остаётся последним, весь поглощённый попытками распутать упрямую гирлянду. — Уилл, идём, — зовёт Майк, стоя под аркой между гостиной и прихожей. — Делать сэндвичи. Дастин готовит горячий шоколад. — Секунду, — не отрывая взгляда, отвечает он. — Я почти закончил. — Ладно, тогда какой ты будешь? Я начну делать. — Нет, я сейчас, — настаивает он, в последний раз дёргая за проводок. — Видишь? Получилось. — Молодец. Идём, — Майк ждёт его под аркой, и когда Уилл догоняет его, остальные ребята уже ретируются обратно в гостиную, таща с собой тарелки и кружки. — И куда это вы намылились? — преграждает им путь Макс. — ...на кухню? Макс ничего не отвечает, только показывает пальцем вверх, выгнув бровь. Они прослеживают её взгляд и натыкаются на омелу, висящую прямо над ними. — Боже, серьёзно! — фыркает Майк. — Зачем было вешать её над самым часто используемым проходом в доме? — Это не я! — восклицает Макс, но её зловещая ухмылочка выглядит не очень убедительно. — Я не видел, как её повесили, — нахмурившись, говорит Уилл. — Кто это сделал? — Ты же сказал мне её повесить, — отвечает Эл. — Да, как можно дальше. — Хватит нам зубы заговаривать, — встревает Макс, нетерпеливо махнув рукой. — Давайте, мы ждём. Все смотрят на него, будто это какая-то смешная шутка, под которую он должен подстроиться. Они прям смотрят, он это чувствует, его сердце начинает биться быстрее, и краем глаза он замечает, что Майк поворачивается к нему. У него начинает жутко гореть лицо, так что он наклоняется и проталкивается через ребят в сторону кухни. — Хватит нести чушь. Все по-прежнему на него пялятся, тогда как он открывает холодильник в поисках ингредиентов на сэндвич и пытается успокоиться. Как же тупо. Он ведёт себя тупо, и они ведут себя тупо, и вообще все ведут себя тупо, это нужно прекращать. — Серьёзно, Макс, отвали. — А как же... — звучит тихий, преисполненный замешательства голос Эл, — неудача? — Да это неправда, — объясняет Лукас. — Это просто дурацкая традиция. — Кто знает. Уилл играет с огнём. — Ну, знаешь, — произносит он, глядя в открытый холодильник и даже не пытаясь скрыть расстройства в своём голосе, — думаю, мне и так по жизни не очень-то и везёт. Вряд ли это сильно испортит ситуацию. После этого все тут же замолкают. * И всё же нет ничего лучше зажжённой посреди ночи рождественской ёлки, чьи огоньки переливаются тёплым белым сиянием между ветвями и мишурой, отбрасывая на стены танцующие тени. Она словно наполняет воздух неким волшебством, и пусть Уилл уже давно не верит в Санту, от этой атмосферы веет домом, уютом, теплотой, безопасностью и счастьем. В воздухе Хокинса тоже витает некое чудное волшебство. Совсем другое. Хокинс воспринимается иначе, он старше и мрачнее, древнее даже, будто в любой момент здесь может приключиться что-то потрясающее или ужасающее, а может, и всё сразу. Здесь не безопасно, но и не сказать, что страшно. От рождественских огней веет уютом, но уют можно найти и в хорошо знакомом месте. Эта мысль не даёт ему уснуть. — Эй, всё нормально? — раздаётся позади него голос Майка, хриплый после внезапного полуночного пробуждения. — Да, порядок. Извини, что разбудил. Не мог уснуть. — Ох. Это из-за..? — Нет-нет, всякая жуть тут ни при чём, — отвечает Уилл, почти правдиво. — Наверное, просто скучаю по своей кровати. — Хочешь, поспишь в моей? Я достану спальный мешок, а ты... — Нет, Майк. Спасибо, — на мгновение воцаряется тишина, но затем Майк садится рядом на диван, молча намекая ему продолжать. — Я... не знаю. Просто странно снова быть здесь, но не иметь возможности вернуться в наш старый дом, понимаешь? Всё же я там вырос. Это мой дом. И теперь в моей комнате спит кто-то другой. Да и так странно снова всех вас видеть. Здорово, но странно. Типа, мы всю жизнь провели бок о бок, а теперь вы, прям... не знаю. — Что? — Теперь у вас будто своя собственная компашка, в которой мне нет места. И я знаю, что вы... не надо, — прерывается он, выставив перед собой палец, когда Майк пытается его перебить. — Я знаю, что вы это не специально, что вы не пытаетесь меня исключить. Но просто... вы обсуждаете своих учителей математики, и я вдруг вообще не могу подключиться к разговору, потому что понятия не имею, что там за учителя в старшей школе Хокинса. — Вообще-то, у Дастина преподаёт миссис Фримен. Она была у нас в четвёртом классе, помнишь? Перевелась вот в старшую школу. Он совсем не это имел в виду, и Майк это знает. — ...допустим. Я просто хочу сказать, что вы ещё много чего переживёте вместе, а меня с вами не будет. — Да, я тебя понял. Но знай, что бы ни случилось, ты всегда будешь частью Хокинса. И частью нашей Партии. Уилл выдерживает длительную паузу. — Спасибо. Он не знает, что тут ещё можно сказать, поэтому откидывается на спинку дивана и закрывает глаза, прислушиваясь к сквозняку, гуляющему по дому. — Ну так. И каково это - жить с Эл? — Непривычно, — честно отвечает он. — Но здорово. Я всегда хотел сестру. Только она постоянно оккупирует ванную. И съедает все Reese’s Pieces*, которые мама покупает мне. Она посыпает ими вафли и выливает туда тонны взбитых сливок. Это отвратительно. Но я рад, что она с нами. — Да? — в голосе Майка звучит улыбка. — Да. Она в теме. Майк кивает. Он в теме тоже. — Как тебе старшая школа? Лучше, чем во снах? — Ну, все мои сны о ней были кошмарами, поэтому да, можно и так сказать. — Всё настолько плохо? — Знаешь, чем была хороша средняя школа? — ...нет? — Ну, например, там был мистер Кларк. А ещё легкие предметы, к которым не нужно было готовиться. И сахарные булочки мисс Джонсон по пятницам. В старшей школе нет ничего из этого. Нужно только ещё раньше вставать, и предметы стали тяжелее, а ещё тебя нет, Эл нет, Лукас и Макс вечно вдвоём, а Дастин без конца зависает со Стивом, и это так хреново. Проходит целая минута, прежде чем Уилл подбирает слова. — Мне жаль. Мне тоже тебя не хватает. И Эл. Нам всех вас не хватает. Хреново, что нас так раскидало. — Да... ну, видимо, нам просто не везёт, — Майк вздыхает. — Или же мы сами во всём виноваты. Обрекли себя на неудачи, когда не поцеловались под омелой. К лицу Уилла вновь подступает жар. — Да уж, по-любому отсюда и растут все беды. Я когда-то давно прошёлся под лестницей, как думаешь, меня поэтому захватил Истязатель Разума? Майк подавляет удивлённый смешок. — Сколько, по-твоему, длятся неудачи после омелы? От разбитого зеркала семь лет же, да? — Хороший вопрос. Может, до следующего Рождества? Или пока ты с кем-нибудь не поцелуешься под омелой. — А может, до конца жизни. Может, их никак не прекратить, и мы прокляли себя навечно. — Какая прелесть, — произносит Уилл, вставая с дивана. — Спасибо, Майк, теперь я точно смогу уснуть. — А может, ещё не поздно, — отвечает он, тоже поднимаясь на ноги. — Что? — Уилл разворачивается к нему лицом, склонив голову, и вдруг понимает, как близко они стоят. — Ну, может, это всё ещё будет считаться, — Майк делает ещё один шаг вперёд, оказываясь так близко, что они почти касаются друг друга, и у Уилла перехватывает дыхание. Это какая-то дурацкая шутка, идиотский розыгрыш, в котором, если он потянется навстречу, из-за углов повыскакивают люди и начнут над ним насмехаться - ты серьёзно поверил, что кто-то захочет тебя поцеловать? Это всё не по-настоящему, не по-настоящему, но Майк наклоняется всё ближе и ближе, это точно не по-настоящему. — Мы вернём себе удачу, — шепчет Майк и подаётся вперёд. Это сон. Сон ведь, не иначе? Ему такие уже снились, много-много раз, тысячи различных вариаций с одним и тем же исходом, в котором Майк бережно кладёт руки Уиллу на лицо и медленно его целует. Быть не может, чтобы происходящее сейчас было реальностью. Это всё его воображение, его подсознание, создавшее очередную фантазию, в которой можно спрятаться от мира. Вот только сейчас нет никакой дымки и сонной смазанности движений, нет лёгкой размытости в тех вещах, которые его воображению не совсем известны. Наоборот, всё очень чёткое, явное до мелочей, от пальцев на его подбородке до трещинок на губах, до тепла, исходящего от прижатой к нему груди, твердящей, что это по-настоящему, по-настоящему, по-настоящему. Это по-настоящему. Майк целует его, и это взаправду, это не дурацкий сон наяву заплутавшего в опасных фантазиях мальчишки. Это взаправду, и чёрт возьми, он должен сделать хоть что-нибудь, а не стоять, как истукан. Чёрт. Чёрт. Это реально происходит? То есть, конечно, это происходит, но серьёзно? Майк целует его, но Майку нравятся девушки, значит... значит это, должно быть... какой-то странный дружеский жест? Это вполне в духе Майка, узнать о чувствах Уилла и попытаться... как-то ему помочь, очень странным, неестественным образом. Прежде чем он успевает определиться со своими дальнейшими действиями, да даже рассмотреть возможные варианты, Майк отстраняется. Они стоят в футе друг от друга, слишком близко и в то же время слишком далеко, пока Майк вдруг не делает внушительный шаг назад, тяжело дыша. Он выглядит ошеломлённым, напуганным, отчаянно пытающимся нащупать ответ на вопрос, который Уилл ещё даже не задал. — Э-э, извини, я просто... а-а, извини. Уилл моргает. — Слушай, я не хотел. Чтобы это было странно. Это просто... я просто... ну, типа, омела! — он широким жестом указывает в сторону растения, болтающегося в паре метров от них. — Под омелой же принято целоваться, и я, ну, это и сделал. Так что, это не... не пугайся. Прости. Давай просто об этом забудем, ладно? Можем больше это не обсуждать. Идём спать, хорошо? Майк смотрит на него так, будто ждёт какого-то ответа. Но что он может сказать? "О, да, конечно, Майк, не вопрос! Подумаешь, ты меня поцеловал, давай навсегда про этом забудем, а я потом до конца жизни буду прокручивать этот момент у себя в голове!" — Майк. Он ничего не отвечает, но дёргается от одного звука своего имени, тут же втянув голову в плечи, будто ожидая нападения. — Почему ты меня поцеловал? — Я... омела же, ну? Прости, я просто... просто я подумал... Тяжело дыша, он отворачивается в сторону коридора и зарывается пальцами в волосы. На мгновение Уиллу кажется, что он просто сейчас уйдёт к себе в комнату, но затем он резко поворачивается и смотрит ему прямо в лицо. — Разве тебе самому никогда не хотелось? — выплёвывает Майк, словно держи он это в себе хоть на секунду дольше, то взорвался бы. Уилл смотрит на него долгое мгновение. — Что? — Разве... тебе не... ну, тебе не... — уверенность Майка куда-то улетучивается, и с каждым словом он будто всё сильнее сдувается. — Просто тебя никогда особо не интересовали девчонки, и я подумал, что, может быть... — Может быть что? — он этого не хочет, но агрессия сама прорывается наружу. Ну конечно, Майка ему не провести. Конечно. Лжец из него и без того никудышный, а Майк так вообще читает его, как открытую книгу. Глупо было думать, что у него прокатит, получится всё скрыть, если быть осторожным, глупо, глупо, глупо... — Боже, знаешь что? Это глупо, я сделал большую глупость, давай просто забудем, хорошо? — стоит отдать Майку должное, он хотя бы выглядит раскаявшимся, но Уилл не собирается отступать так просто. — О чём забудем? Ты так и не ответил на мой вопрос. — Я... а что ты хочешь услышать? — Не знаю! Ты же меня только что поцеловал! Что ты хочешь от меня услышать? — Ничего! Хоть что-нибудь! Не знаю! Какой же идиотизм. Что за чёртову игру затеял Майк? Поцеловал, обвинил в гомосексуальности, а теперь отказывается объясняться. Да какое право он имеет сейчас орать на Уилла? Какого фига он-то так расстроился? "А разве ты бы не расстроился", - шепчет ему на ухо тихая, внезапная догадка, - "если бы поцеловал кого-то, а он даже не ответил на этот поцелуй?" Но это же глупо, ему бы было всё равно, произойди это с другом. Он бы расстроился, только если бы... Ох. К ушам вдруг приливает кровь, и мысли начинают закручиваться в судорожные, неразборчивые стайки, но его так же посещает чувство, что может быть, лишь может быть, Майк просто хочет, чтобы он ответил на поцелуй. Он делает два шага вперёд, Майк - один назад, глядя на него круглыми, испуганными глазами. Он дёргается, когда Уилл протягивает к нему руку, будто боится, что тот его ударит, но Уилл лишь хватает его за ворот футболки и притягивает к себе. Он недостаточно высок, чтобы дотянуться до губ Майка, вытянувшегося в полный рост, так что он встаёт на носочки и сокращает и без того маленькое расстояние между ними. На этот раз уже очередь Майка стоять, как истукан, когда Уилл кладёт руки ему на плечи. Уилл терпеливо ждёт. Так будет честно. Он замирает вот так на долгое время, позволяя Майку вдохнуть, сосредоточиться, осознать, что Уилл только что сломя голову сиганул с обрыва. Медленно, но Майк расцветает, осторожно обнимая его за талию, придвигаясь ближе и целуя его в ответ. Это по-настоящему. Он целует Майка, и Майк целует его, и это происходит взаправду. Всё совсем как в его мечтах, и в то же время ни капли на них не похоже - ему тепло, хорошо и спокойно. Он думал, что их поцелуй будет буйным, порывистым, что он им никак не насытится, но всё не так. Они целуются терпеливо. Медленно. Словно могут застыть вот так вот навечно, словно им не нужно спешить, убегать, прятаться и бояться. Он наконец-то чувствует себя дома. Майк отстраняется - нахмурившись, тая на языке тысячи вопросов. Уиллу не очень-то хочется на них отвечать, а Майк всё никак не подберёт слов, чтобы задать их. — Чт... то есть, почему? Что з... — Что? — спрашивает Уилл и толкает его на пару шагов назад, прямо под арку. Затем снова подаётся вперёд и улыбается. — Омела же.