***
Сдавленный крик. С ним просыпается Ксено уже второй день, и ощущением скорой смерти. Дыхание полной грудью освежало как разум, так и память о кошмарах, что мучают его с того дня, как узнал об обмене информации между двумя группировками. Холодный пот неприятно напоминал об облепившим страхе. Смерти Хьюстон не боялся. Никогда. Он каждый день с ней на равных стоит без толики страха. Он привык. Он так воспитан. Но что-то внутри каждый сон ломалось. Будто цепи, с детства окутанные, пронзившие и прилепившиеся насмерть теряют контроль над разумом, воспитанным по четким правилам своей организации похуже армейских, но с оправданной дисциплиной. — Эх, ну сколько можно, — сон терялся в небытие, привычные бытовые проблемы перешли на первый план, отшвыривая бессмысленно нерациональный подход к планированию своего дня. Понежиться с утра в постели было неким тайным хобби, но не тогда, когда все мысли лишь об одном человеке. Ксено мог скинуть всю вину на явную переработку в последний месяц и перенасыщением кофеином организма, но с каждым новым сном, отговорка уходила все дальше, позволяя новым гипотезам быть осмысленными. В роду Уингфилдов никогда не водилось гадалок и тем более предсказательниц, даже мошенников. Взяться способность из ниоткуда просто не могла. Научного доказательства нет, позволяя сразу же отбросить такой вариант при первых же минутах и вздохнуть с облегчением. Такого будущего не хотел бы никто. И даже, играя со смертью, умереть в собственной луже крови с чертовой жаждой наркоты и убийства не хотелось бы. Буквально каждый день Ксено наблюдал за такими людьми, что с каждой дозой превращались в животных, жалких паразитов, но до того верных и готовых на все ради одной таблетки, что оказаться на месте таких желанием было лишь последнего отброса. Ксено было абсолютно до лампочки для чего и ради чего люди идут на подобное. Он лишь делал свою работу и видел последствия, наблюдал, анализировал и улучшал. Жалость, сочувствие, сострадание — то, чего ему не дано с рождения. Этих чувств не было в его собственной базе данных, расположенной в голове. Эмоции под запретом с детства, делая из ксеноподобных роботов, врачей, докторов, ученых. Ради достижения своих научных целей выбивали всевозможные эмоции не скупясь на методы. В глубине души Ксено было жаль. Родиться среди мафиози гением было страшной ошибкой любого ребёнка. Вечные избиения, проверки на прочность, тренировка психики и употребления ядов для развития иммунитета. Многие не проходят, дохнут, но таков естественный отбор. И Ксено прошел. Словно ледяная глыба без сердца, похожий на куски ржавого металла, смотрел на мир стеклянными глазами и мог лишь думать. Не проявлять радость от удавшихся экспериментах, грусть от разочарования в собственном бессилии перед смертью других, печаль от непонимания, любопытство, искреннее удивление и желания чего-либо. Его учили ни в коем случае не показывать то, что глубоко затоптано и спрятано под тяжелыми цепями в сердце. Быть безвольной куклой в руках своего лидера и протаптывать ему тропу в светлое будущее. Жалкое зрелище. Привычная белизна спальни пронзила пустой взгляд Ксено. Словно в каком-то фильме: белоснежные простыни, без единой помарки, такого же цвета шторы, стены, потолок, только мебель отличалась контрастным черным. Обожаемый цвет, словно маска, обволакивала лживой чистотой, в которой хотелось утонуть и Ксено тонул, каждую ночь, забывая о той тьме, в которой живет. Черный неприятными пятнами освежал обзор, не давая забыться кто он и зачем живет. Подходя и отворяя двери шкафа, бегая по шелковым рубашкам и простым классическим брюкам, глаза остановились на докторских халатах с его собственными инициалами. Прикрывая глаза, Ксено подобрал элегантный привычный рабочий образ, закидывая в пакет пару идеально сложенных халатов. Особняк, в котором стояла темень, слегка оживилась с выходом хозяина из спальни. Столовую готовили, не нарушая тишину и покой коридоров. Слуги мельтешили, но быстро удалялись, передвигаясь словно призраки. Ксено не любил посторонний шум и излишнюю возню рядом, потому по приходу к столу, все было накрыто и ожидало хозяина. Приятными волнами разливались ноты произведений Бетховена из граммофона. Живая музыка не для этого дома, но рояль всегда украдкой украшала гостиную. Свежий кофе придавал уверенность в быту. Вокруг все как прежде и Ксено дышал каждой секундой, пытаясь насладиться той привычной жизнью, которую любил. Мысли о бессонных ночах постепенно ушли на нет и оставалась привычная обстановка. Каждый день будто на повторе, но Ксено нравилось. Он жил стабильностью, любил планировать дни наперед и следовать четкому графику. Пустая чашка одиноко осталась на столе, а перед главными дверьми стоял мужчина, одетый с иголочки и приятной улыбкой. Ксено, готовый к выходу, глубоко задумавшись, испепелял своего дворецкого, даже не подозревая как тот занервничал. — Господин, машина готова, — привычным голосом, выводя из мыслей, протрезвил мужчина. — Вот как, — разворачиваясь к выходу, кивнул Ксено, — благодарю. — И вышел, бросив скучающий взгляд на свой особняк. — Счастливого пути, — дворецкий стоял в поклоне, пока черный бентли не покинул территорию, плавно выезжая за ее пределы. Наблюдая как картинка за окном быстро меняется, Ксено лишь устало прикрыл глаза, утопая в собственных мыслей. В последнее время, слишком часто эмоции вырываются из него, словно водопадом падают тяжелым грузом на его чересчур хрупкие плечи. Смирение пришло быстро, просматривая эпизоды жизни в замедленном темпе. Успокоение было близко, но что-то назойливо проедало нервы изнутри, не давая приблизиться даже в мыслях к былому спокойствию. Хотелось сбежать. Вылететь пулей из машины, даже не беря в расчет то, что это его машина и водитель — его подчинённый. В какой момент жизнь без сложностей стала для него давлением и неподъёмной ношей? А может и с самого начала такая жизнь была не для него? Путем кровавым вытоптал себе путь к вершине, карабкаясь по горам чужих трупов, пока не нашел свой трон. И тянул он руки, словно под гипнозом. И смотря назад в лицо своим предкам, омерзительный крик вырывался из глубин сердца. Вырываясь из потока мыслей и воспоминаний, Ксено глянул на здание научного центра, которым он заведовал с очевидным облегчением. Погружаясь в работу, навязчивые мысли уйдут, оставляя лишь желание провалиться в глубокий сон, а если настигнет очередная бессонница, можно занять себя отчетами, которые вечно ожидают своего завершение и проектами, над которыми работает его компания. Бентли мягко останавливается перед входом и Ксено выходит с машины, заранее обговорив с шофёром, когда его забрать. На входе охранник, который работает дольше самого доктора, встречает с обыденной улыбкой и провожает пронзительным взглядом. Мысли ушли далеко настолько, что каждый прохожий окидывает его презрительным, полным брезгливости выражением лица, что было не впервой. Даже для научного руководителя это было слишком, потому сбросил вещи в личный кабинет, Ксено наконец смог вздохнуть, расстегивая верхние пуговицы на рубашке. Рабочий день все еще не начался, но лишь для сотрудников. Для верхов шесть утра было самым насыщенным временем работы. Бумаги на рассмотрения Ксено перебирал по второму кругу, ибо те, что перебрал неделю назад требовали повторного рассмотрения и Ксено вновь давал отказы, даже с изменением основной части, проект будет лишь пустой тратой бюджета, а давать жизнь тому, что не даст в последствии свои плоды, не имеет смысла и логики. Тяжелый стук прошелся эхом по всему кабинету, давая понять, кто и что нужно в такое время. — Заходите. — Ксено, лидер будет ждать тебя сегодня вечером, — в помещение зашел мужчина, одетый во все черное с прикрытым лицом, но неудачным шрамом под бровью. — Хорошо, — поспешно кинув понимающий взгляд, доктор вернулся к своим обязанностям, но гость не спешил удаляться. — Что-то еще? — Нет, ничего, — Кинро взглянул на Хьюстона и вышел, оставляя за собой слабый щелчок двери. Было тяжело думать о последующем. Ксено и не привык думать наперед. Чем сильнее сопротивляешься, тем сильнее будет отдача, поэтому загружать голову было излишней тратой времени. Но каждая встреча с их новым Лидером сопровождалась чувством будто внутри неприятно скреблись кошки, а Ксено лишь мог думать, что искренне ненавидит их, наверное, с самого рождения. Сколько себя помнит Ксено, всю жизнь его семья прислуживала мафии, что активно держала связь с японскими мафиози, так основался союз его биологических родителей. Четко просчитанный взаимовыгодный союз по контракту, коих были миллион на его памяти. Нынешнего Лидера со скандалом допустили к власти, буквально реки крови остановились с приходом к гнезду Ворона. Так называли Лидера Трупов. Белая Ворона. И завербовал к себе первым делом отца Ксено, что был убит в сопротивлении. Таков был его первый урок. На балконе, расположенным на пролете между этажами, было привычно тихо, ибо расположение крайне неудобное, но для Ксено это был укромный маленький уголок. Здесь можно было дать волю мыслям, погрузиться в эмоции и переждать ту бурю внутри, которую порой сам Ксено не понимал. Он дышал через раз, прикрывал глаза и снова открывал, со стороны ничего интересного, но внутри все умирало и строилось по новой, по инструкции, по правилам, как всегда. — Доктор Ксено, вы разве не в отпуске перед командировкой? — к мужчине подошел молодой парень, один из подчинённых Хьюстона. Не найдя ответа, парень поставил на подоконник кружку со свежим кофе, наблюдая за бескрайним небом, лишь недавно выпустившим из горизонта солнце. — Есть незаконченные дела. Решил перепроверить, — выдавливая из себя подобие дружелюбия, Ксено схватил кружку, грея извечно холодные руки о теплый напиток. — Вы как всегда очень ответственны, Доктор Ксено, — бордовые глаза собеседника блеснули на солнце, подобно дорогим рубинам. Сенку не скрывал нотки издевки и сарказма, пытаясь вывести своего научного руководителя на эмоции, что являлось его извечным хобби со времени студенчества. — Сенку, ты когда-нибудь жалел о вступлении в мафию? — наблюдая за паровыми облачками, выходящими из кружки, мужчина увидел забавную гиф-картинку. Физиономия Сенку поразительно меняла одно выражение лица на другое, словно в замедленной съёмке. Этот парень всегда удивлял своей своеобразной эмоциональностью. — На самом деле, пока я могу заниматься тем, что меня интересует, мне без разницы где и на кого работать, — Ишигами ловким движением руки зарылся в свои жемчужные локоны, зализывая спавшую челку обратно, — только вот к чему такие вопросы? Жалеете, что привели меня в это место? Только поздно уже, — хмыкнул Сенку, но Ксено лишь покачал головой. С балкона научного центра хорошо просматривалась большая часть города. Где-то даже можно было разглядеть вывески и урвать куски диалога случайных прохожих. Ученому всегда становилось легче дышать, смотря на обычно беззаботных людей, что не знают о всей тьме, что рядом, в которой живет сам Хьюстон и наблюдает оттуда за ни в чем не подозревающими жителями столицы. Работу Ксено любил и мог тонуть в ней годами. Как и сказал Сенку, ему нет разницы на кого и где, главное заниматься тем, что нравится, а наука было тем, что не запрещали взрослые; не били, если проявлять интерес, но не излишний по их мерках; не ругали и старательно поддерживали. Работая, Ксено забывал обо всем, о рвущихся цепях, о кошмарных снах, о просыпающихся желаниях, что не подавали знаков более двадцать лет. Не хотелось думать о чём-то, что поменяет его жизнь кардинально. Сейчас, с приходом нового лидера, некоторые законы изменились или стали упразднены, но стержень, выстроенный с годами, так просто не поменять, не сломать, не забыть. — Может вас что-то тревожит? — Сенку ударил бы себя, если бы мог, да и не только он. Если бы кто услышал подобные слова, Ишигами бы просто так не отделался. Его многоуважаемых и известных руководитель так никогда не позволяет с собой общаться. Всегда держится на расстоянии вытянутой руки, но сегодня что-то было иначе. Так чувствовал его ближайший и успешный ученик. Но Ксено лишь вновь помотал головой. Не стоит забивать светлые умы такими нелепыми проблемами. — Скоро я не смогу так легко здесь находиться, — коротко кинул Хьюстон, наблюдая за выражением лица Сенку, что не был в курсе подробностей «командировки» своего руководителя. — Лидер приказал провести обмен информацией. — Разве это не подобие учеников по обмену, чего так переживать? — сегодняшний день станет рекордным в списке Ишигами по неправильным ответам. — В каком-то смысле это похожая процедура. Происходит обмен членами организации, однако… — Ксено выдерживает короткую паузу, смотря вдаль стеклянными, ничего не выражающимися глазами, пугая этим Сенку, — … люди, проходящие процедуру обмена будут входить в оба клана. — То есть, вы хотите сказать, что вербовка является обязательным процессом обмена членами группировок? — наконец Ксено кивнул, но такому правильному ответу Сенку был далеко не рад. Ярость и чувство несправедливости переполняли его всего, заставляя играть желваками на лице, — хотите сказать, они могут испытывать вас как последнего мусора перед принятием? — Я являюсь высококвалифицированным специалистом и доктором точных наук с высшим медицинским образованием, — Ксено вновь перевел взгляд на собеседника, смягчаясь на глазах, — они явно не будут относиться ко мне подобным образом. Это нерационально и не несет никакой выгоды их стороне. Война давно прошла. Сейчас никому не хочется начинать ее снова. — Кружка пуста, а Ксено вновь замерз, только холод намного острее чувствуется из-за недавнего прилива теплоты, — уже довольно поздно, перерыв окончен. — Мужчина повернулся в сторону выхода, останавливаясь у самой двери, — спасибо за компанию. Кружку помою сам. Отличный был кофе. — Дверь щелкнула, полностью позволяя Сенку погрузиться в собственные размышления.***
Конца Ксено не видел. Не длинного коридора. Не своей короткой жизни. Желанием жить он не отличался, но к скорой смерти не бежал, скорее каждый раз выбирался с ее цепких рук, позволяя затянуть эту нелепую игру в жизнь. Выбираясь с научного центра, весь день ушел на переваривания разговора с Ишигами. Конечно, он говорил все верно, но почему-то внутри Ксено вновь разгорался неведомый огонек, который вновь приходилось остужать. Через что только не приходилось проходить Хьюстону и жалкая вербовка не должна вызывать столь яркие чувства. Страх? Такого быть просто не может. Было не по себе от неизвестности, но страха не было. Страх проявляется лишь в ожидании, в надеждах, в вере, но ничего из этого Ксено не испытывал. Обычная церемония вступления. Прожгут уродливым клеймом меловую кожу; скажут кого-то убить; привьют зависимость наркоты; прикажут кого-то пытать. Ксено все поведал, но что-то далекое, имеющее пронзительные фиалковые глаза, словно только распустившаяся гортензия, манило, а затем заставляло быть зависимым от внимания этих самых глаз, выбивало весь воздух из легких, заставляя трепетать и в то же время разрушало еще одну цепь. Бентли остановился на входе в обычный японский домик, оставляя своего хозяина и скрываясь за переулками. Встретил гостя Кинро, одетый в строгий костюм с ружьем на поясе, рацией в кармане брюк и наушники в ушах с прослушкой. Ксено бы заметил, что такой образ Кинро идет больше, но решил промолчать. Коротко поприветствовал друг друга, будто в первый раз, мужчина повел доктора сквозь сад. Сквозь камни и аккуратно выращенные деревья виднелся домик и на краю, опираясь на деревянную опору, в черно-белом юката с рисунком журавлей, мужчина воспевал балладу о любви, что была растоптана навеки и кровью окрасила белые лепестки, очерняя землю под корнями. Нарушители были замечены сразу же и мужчина широко улыбнулся. — Ксено-чан, как давно тебя не было видно, — Хьюстон лишь смирено поклонился в знак уважения, ожидая разрешение от мужчины. В контраст этой невинной улыбки, Асагири Ген был монстром и Ксено об этом прекрасно знал. Буквально вырос рядом с ним и был также одурманен его улыбкой, ко всему прочему, в итоге все же оказался затянутым в бездну. Ненависти не было. Была лишь глубоко спрятанная, как и все эмоции, обида. Обида за предательство дорогого человека. И хоть его никто не предавал. Чувствовал он себя преданным, использованным и выброшенным, хоть и понимал, что в угоду всем терзанием, нашел оправдания. Асагири Ген — безумный монстр. Без каких-либо эмоций. Утонувший в безумии и крови монстр. Ксено прятал все свои чувства, но у Гена их в помине не было. И все года, и все воспоминания тлели. — Г.господин, — подал голос Кинро спустя час долгого молчания, — в.времени мало, — стушевался. — Ах! Ты прав Кинро-чан, — Ген как зачарованный наблюдал за смирным Ксено, но с поддержки Кинро, все же вернулся в реальность, — ну что ты там стоишь, садись рядом, — хлопая по месту рядом, Асагири дал этим самым одобрение. Ксено не был благодарен Кинро. Проверка на прочность, что приходилось проходить миллиард другой. Вот только через часа три Гену надоело бы, а после небольшой медвежьей помощи, охранник вряд-ли останется в живых. Он кинул лишь взгляд полный сочувствие. Пусть его гордость преломили, но через такое док проходил, однако по внешнему виду, не скажешь, что Кинро приходилось переживать пытки. Жалость к невинному человеку в лапах чудовища. Мерзкое чувство. Сняв обувь, Ксено сел рядом с еще одного кивка мужчины. — Какой ты неразговорчивый, — спустя час молчания выдал Ген. — Стоит ли мне как раньше называть тебя старший братик? — усмехнулся мужчина, наблюдая за неизменным выражением лица старшего. — Как вам будет угодно, мой Лидер. — Какой ты скучный, — недовольный фырк слетел с губ того, — а как тебе моя новая прическа? — Вам очень идёт, — не поднимая взгляда, четко ответил Ксено. — Ну блин, — дуясь выдал Ген, — ты как всегда превосходно меня знаешь, — раскидывая руки в былом веселье, Асагири задергался, — другие вот попадаются на одни и те же ловушки каждый раз! — Довольно хихикая, мужчина подозвал слугу за новой порцией чая. Ксено так к нему и не притронулся. — Я им и рот разрезал, и глаза выдергивал, и ноги ломал. Они все также не понимают чего я хочу. Как жаль, хотя нет, не жаль. — Мой Лидер… — заговорил Ксено, останавливая поток бессмысленных речей Гена и в одну секунду оказываясь прижатым к бумажной стене спиной. Ничего нового. — Нет! Ты никуда не идешь, — Ген навалился сверху и сдавливая тонкую шею в своих руках, не найдя и толику сопротивлений или страха в глазах напротив, Асагири лишь скучающе скривил лицо. — Но ты и правда никуда не идешь. Завтра ведь ты уезжаешь, так что останься со своим любимым младшим братиком, — Ген наблюдал как Ксено тяжело вздыхает, кончиками пальцем трогая свое горло и замечая привычные смазанные капли крови. — Пора и правда заканчивать эти игры, — открывая двери в разные стороны, Ген пригласил зайти Ксено внутрь. Обстановка в стиле минимализм. Маленький столик и пару дзабутонов с двух сторон. Хьюстон кашлянул в кулак, проверяя состояние своего горла, и расстегнул пару пуговиц. Сегодня хватка была сильнее обычного. Ген сел напротив, разрешая занести чай, принесенный служанками, а затем отдал все внимание рассмотрению внешнего вида Ксено. Асагири помнил каждый день, проведенный вместе с ним, помнил каждую мелочь и дорожил этими воспоминаниями. Они росли вместе, находились в одинаковых обстоятельствах, Ген всегда выделял только его и семью Уингфилдов он оставил, но только его дранный отец сопротивлялся уж очень красиво. Ген не считал это предательством, ведь он отомстил и Ксено должен был полюбить его сильнее, но в какой момент их отношения поменялись настолько? Почему эффект другой? Ген не понимал, что сам же разбил все своими руками. Пытался исправить, ставил жизнь Ксено под удар, врача в авангард ставил, но тот проявлял эмоции только реже, а в итоге стал безвольной куклой в руках. Ген заскучал. — Ксено-чан, ты по прежнему живешь во всем белом? — улыбнулся Асагири, — только зачем тебе окружать себя белыми вещами? Разве чистый по натуре человек стат бы использовать столь изощренный способ? Визитная карточка Асагири Гена — психологическое давление. Ген превосходный переговорщик и менталист. Гений, обожаемый взрослыми с малых лет. Послушный и улыбчивый, но знали бы те, кто давно уже закопан под землей, какое чудовище сотворили, были бы рады? Ксено, как бы не хотел забыть, будет помнить всю жизнь, как Ген одним словом мог добиться всего, чего хочет. Будь то горы золота или трупы людей. Он умело управляет людьми как захочется, а Хьюстон давно принял для себя правило: чем меньше сопротивляться, тем меньше интерес. Но сейчас Ген злился и Ксено чувствовал, но не понимал, по какой причине. — Скоро время ужина, так поздно, останешься на ночь? — Гену не нужно было знать ответ. — Как дела в центре? — Все хорошо. Спасибо вам. — Тебе не стоит меня благодарить, — улыбнулся Ген, — это была первая твоя просьба с нашего детства. Ты так повзрослел с того времени. Стал тем, кем мечтал и живешь роскошнее меня, — дикий хохот прошелся эхом по комнате, — надеюсь ты доволен своей жизнью. Желание поговорить на чистоту, как раньше, скребло израненное сердце сильнее прежнего. Прошло всего два года и Ксено просто не мог понять истинные мотивы Гена. Говорить как раньше не мог. Нельзя. Относиться тоже. Даже смотреть. Он не видел больше своего горячо любимого человека, видел лишь смерть и кровь вокруг того. Пугало. Отталкивало. Словно пучина ада, затягивающая и белизна его комнаты не спасала после встреч с ним. Ксено смирился. Смирился с тем, что больше не будет теплых улыбок, приятных разговоров, теплых взглядов, будет лишь отуманенных взгляд, лужи крови и смерть на хвосту. Он понял и отпустил ту жизнь, пытаясь не возвращаться и глушить никчёмные воспоминания. В момент излишней болтливости Гена в комнату потихоньку стали заносить ужин и среди всех Ксено заметил одну молодую девушку, наблюдая за ее действиями, дабы хоть как-то отвлечься, но девушка сделала ошибку. Глубокую ошибку. Засмотрелась в ответ и пролила чай на Ксено, заполняя кружку. — Черт, — вскакивая с места, Ген подсел к Ксено, вытирая его колени, — ты в порядке Ксено-чан? — Я в порядке, все хорошо, — в попытках успокоить мужчину, доктор выдал кривую улыбку, но было уже поздно и Ксено лишь отвернулся, тяжело вздыхая. — Можно почище? Кровь и на меня попала? — Не волнуйся, я дам тебе запасную одежду, — улыбнулся Ген. — Еду жаль, — осматривая лужу крови, посреди которой посиневшее тело служанки, Ксено встал, — приму душ. Аппетита больше нет. — Хьюстон подошел к Гену, протягивая тому носовой платок, — выглядишь ужасно. — Ты как всегда заботлив, Ксено-чан, но мог быть таким разговорчивым почаще, — крича вслед уходящему доктору, улыбнулся Ген. — А вы уберите тут все, — обращаясь к слугам, без тени былой улыбки, приказал тот, выходя из комнаты и припевая какую-то неизвестную никому мелодию. Теплая ванная придавала сил. Размякая в воде, Ксено мог вздохнуть, вспоминая одежду перепачканную кровью той девушки. Рубашку было и вправду жаль, была одной из немногих к которой доктор был неравнодушен, но и та теперь только на тряпки годится. В голове пустота, а в душе ураган. Сколько бы Ген не говорил о любви к Ксено, всегда жажда крови была сильнее, ведь сколько Хьюстон не просил не избивать до смерти людей у него на глазах, Асагири был лишь недоволен, заставляя терпеть весь ужас изувеченных тел и застывший страх в стеклянных глазах. Погружаясь с головой в воду, появлялось желание остаться в ней навсегда. Не слышно ничего, а вокруг иллюзия стирающая грязь по всему грешному телу. Как бы Ксено ненавидел Гена, но и сам был не лучше. Понимал, что и его руки далеко не чисты, но хуже всего было то, что Хьюстон прекрасно понимал и пытался проститься с этим, но проклятое прошлое не отпускало, а Ген словно отражение его монстров пытался затащить в глубины преисподнии. Погрузиться в науку было хорошим решением, механик из него намного лучше, чем убийца. Хотелось бы в это верить. Жадно хватая воздух ртом и зачёсывая челку на затылок, Ксено глянул в потолок. Вода не казалась такой чистой и вовсе не грела, а за дверью словно ворон, услышав запах смерти, наворачивал круги в неспешном ожидании. Сколько бы не провел в ванной Ксено, время лишь отсрочит неизбежное. Заворачиваясь в юката поплотнее, доктор открыл двери, встречаясь с глазами, полными животных инстинктов. — Почему вы стоите за дверью? — ожидаемый вопрос, ответ на который была лишь жалкая маска улыбки, вовсе нескрываемая истинный желаний. — Ксено-чан, ты задерживался, вот и решил проверить, не утонул ли ты случаем, — хмыкая, Ген опрокинул голову набок, наблюдая за хмурым выражением лица Ксено. — Я угадал? — подбираясь ближе, Ген пытался поймать взгляд доктора, что стало безуспешным без применении силы. Хватая цепкими пальцами за подбородок и поворачивая к себе, в глазах напротив не было ничего, лишь прикрытая дрожь от столь жадного липкого взгляда, пробирающимся в душу и выворачивая ее наизнанку. Ген смотрел пристально, спуская взгляд к красной шее, что смотрелась просто прекрасно в его руках. Вспоминая, Гена переполняло еще большее желание ощутить то чувство эйфории от сжатия столь хрупкой на вид шеи, сдерживая себя от того, чтобы вывернуть ее, не хотелось убивать. Для крови Ксено было слишком рано. Смерть должна встретить его как нового божества, Ген возведет алтарь, преподнесет жертву новому дьяволу, наблюдая за взглядом полным отвращения к собственной персоне. Утопая в мечтах, Ген в который раз потерял счет времени и спустился на землю лишь когда Ксено еле стоял на ногах, а ведь Асагири все это время продолжал цепко держать доктора за подбородок. — Ой, — поднимая руки наверх, Ген жалобно глянул на доктора, что продолжал дрожать от слабости в ногах, сжимая кулаки до посинения, — прости-прости, я разозлил тебя? — Ксено лишь отвернулся, прикрывая глаза. Этой жалостью Асагири делал только хуже. Хьюстон понимал, что это все ложь и за этой маской волнения наверняка рожа переполненная радостью. — Ого, время такое позднее, пошли быстрее в комнату, а то не проснешься завтра еще, — Ген потащил доктора, хватая за руку и самодовольно улыбаясь. С детства каждое желание Гена исполнялось. Он желал власти, желал денег, желал крови, устроил переворот, добился всего чего хотел, но одно единственное желание его детства останется недосягаемым. И этим стал любимый старший брат. Далеко не родной и одной крови, но до того желанный, похожий на запретный плод. Ген отчаянно стремился к нему, хотел быть для него всем. Улыбался, был послушным, но все чего он получал были какие-то жалкие комплименты. Его Ксено никогда не был его, он смотрел не на Гена и жестоко поплатился плотью и кровью, но даже смотря на страдания старшего, Ген не был удовлетворен. Хитрая, до боли ужасающая Ксено улыбка пробралась наружу, разрушая тщательно выстроенную маску за секунды. В комнате, наполненной лишь кромешной тьмой Ген давал волю всему себя, выпуская хорошо скрываемых чертей наружу, а пиром для них является Ксено. Ген жесток, до ужаса упрям и груб. На этом пиру Ксено всегда становился главным лакомством, разрывая его тело на миллиарды кусочков, черти Гена дрались за каждый и ликовали, наедаясь вдоволь, погружая доктора в кошмар, от которого хотелось проснуться каждое утро.***
Комната, ставшей для Ксено еще одним концом, по утру приняла обыденную форму, двери чуть раздвинуты, позволяя через щель насладиться пением птиц и ярким, щекочущим нос, ароматом цветов. Открывая глаза, доктор столкнулся со взглядом, полным сочувствия, взглядом, который ненавидит всю жизнь. Он привык, привык просыпаться с онемевшим телом, привык игнорировать жгучую боль по всему телу, привык к свежей крови и осевшему горлу. С ним все нормально, но этот взгляд… Хотелось просто вырвать глаза, только бы на него не смотрели с жалостью. Девушка с деревянным тазиком и тряпкой молча протирала искалеченное тело доктора и Ксено прекрасно видел страх от вчерашнего происшествия, мысленно прося прощения. Не издавая ни звука, девушка, закончив с заменой белья, покинула комнату, а за ней зашел врач. — Доброе утро, Господин, — присаживаясь над полуживым телом, без всяких прелюдий, мужчина приступил к осмотру, — ничего серьезного, думаю за неделю оправитесь, но вы ведь и так все прекрасно знаете. — Выйди. — Осипший голос пугал, казалось, все обстояло намного хуже обычного. — Почему вы так жестоки ко мне, учитель, — присаживаясь перед футоном, фыркнул врач, но в ответ одно молчание. — Вам тяжело говорить, я понимаю, но почему вы продолжаете избегать встреч со мной? Неужели вы нашли мне замену? Или вы переживаете, что выглядите жалко в таком положении? — мужчина замолчал, но напряженное молчание давило, и он продолжил. — Все еще пытаетесь самовнушить себе о том, что жили так всегда? — Выйди. — Жестокий и безотказный ответ бил под дых. — Хватит, — в дверях появился Ген, — тебе нужно повторять два раза? И лучше скажи, куда ты спрятал настоящего врача, которого я послал сюда. — Ну как же куда? Я его убил. Набирая побольше воздуха в легкие, Ксено задумался, почему его окружают одни психи. Учеником мужчина был лишь на словах, Ксено не мог назвать того таким словом, скорее собачка, что следовала за ним по пятам. А ведь первоначально этот человек за всюду следовал за Геном. После небольшой перебранки оба решили выйти, оставляя Ксено одного и наконец доктор вздохнул, ощущая всем телом прилив щуплой боли, сравнимой с иглами, впившимися в каждый сантиметр тела и с каждым движением, впивались сильнее, ударяя по самым нервам. Становилось мерзко от самого себя, приходилось собирать себя по кусочкам и так каждую ночь, проведенную в этом месте. Усталость вновь накрыла плотной пеленой, утаскивая в бездну и даже обжигающие слезы не приводили в сознание. Каждый раз приходилось вновь полюбить себя таким, какой есть, переживая безграничную ненависть к самому себе. Распутывать нити, длиной в бесконечность, собственных чувств и Ксено распутывал, каждый раз, сам же запутываясь в них сильнее. Если потонет он, сдастся, опустит руки, никто его не спасет и жизнь пройдет бесследно. Один единственный человек пытался научить Ксено жизни и эти маленькие уроки он будет хранить в памяти всю жизнь. Жить по ним и блюсти законы этих уроков. Но из раза в раз причин сражаться становилось меньше. Они забывались и застревали в пучине извечных страданий. И единственный вопрос Ксено, который задает он себе вечно, на который не получит ответ никогда: — Гордишься ли ты мной на небесах, пап?