***
Рафаэль проснулся, когда за окном уже была непроглядная темнота. Он потянулся, разминая задеревеневшие от неудобной позы мышцы, несколько раз зевнул и, немного промогавшись, пришёл в себя, окончательно отогнав сон. Судя по времени суток, он спал более восьми часов, что, несомненно, помогло ему, но теперь вставал вопрос о занятиях на следующие десять. Бродить по округе ему не позволят, но и сидеть Рафаэлю уже не хотелось. Альбины, как и ожидалось, в экипаже не было, и лишь небрежно брошенные на сидении фатиновые перчатки напоминали о своей хозяйке. Следующие несколько дней им придётся как-то уживаться вместе. Рафаэль взглянул в окно, откуда пробивался слабый свет горящего костра, и вздохнул — снова ночевать под открытым небом, снова еда на огне. Не то чтобы он был против, но можно было сказать, что это приелось за те долгие ночи, проведённые в лесу среди густого тумана. Единственное отличие — люди. Сейчас его окружала действительно целая толпа: сопровождение Уильяма, куда входили примерно пять рыцарей и несколько слуг, сопровождение матери, дополненное ещё и поварихой с помощниками, его собственное, а так же компаньоны Альбины и Фелии. С таким количеством людей — если представить, что все они хорошо обученные войны, — можно было бы устроить осаду какой-нибудь небольшой крепости. Из мыслей его вырвал урчащий желудок. Теперь, когда тошнота, наконец, окончательно оставила его, на её место пришёл голод, побуждая подняться и пойти на поиски чего-нибудь съестного. Рафаэль поднялся, поправил одежду и открыл дверь кареты. Снаружи было зябко: температура упала, казалось, до минуса, а ткань рубашки, не прилегающая к коже, мгновенно остыла и при каждом касании к телу вызывала мурашки. Рафаэль поморщился, обхватил себя за предплечья и медленно пошёл в сторону полевой кухни. Лагерь расположили на небольшой полянке, окружённой смешанным лесом, и сейчас, когда из освещения были лишь несколько факелов, деревья казались одной большой неприступной стеной. Справа хрустнула ветка. Рафаэль на секунду остановился. Какое-то неприятное чувство сковало его тело, будто зажимая сердце тисками, поэтому, растерянно осмотревшись, он несколько раз вдохнул глубже обычного. Ночной воздух на вкус оказался слаще ожидаемого: прохладный, свежий, с привкусом зелёного яблока. Но кое-что не давало ему покоя — в груди звенящими колоколами ощущалась тревога, она настойчиво давила, не давала ступить и шагу без её ведома. Рафаэль весь сжался, пытаясь высмотреть что-то среди толстых стволов, но, как бы сильно он не напрягал глаза, ничего не было видно. Через несколько долгих секунд он, наконец, успокоился, списав эти звуки на собственное воображение. — О, — только что подошедший Джинджер ярко улыбнулся, едва завидев Рафаэля, рассеянно бредущего куда-то, — поздравляю с началом семейной жизни, молодой господин! Как ваше самочувствие? Джинджер выглядел действительно заинтересованным. Стоило ожидать, ведь никого из рыцарей на банкет не пустили, оставляя лишь догадываться о том, что там происходило. Но, судя по его улыбке и сощуренным глазам, можно было догадаться — слухи уже разошлись. — Спасибо, — Рафаэль осторожно поблагодарил, внимательно наблюдая за чужой реакцией. На лице Феделио было лишь любопытство — банальное и искреннее любопытство. Он с интересом заглядывал в господские глаза, пытаясь уловить настроение, нетерпеливо поджимал губы и, казалось, будь он собакой, то вилял бы хвостом прямо сейчас. — Мне уже лучше. Джинджер просиял, будто только что узнал нечто невероятное. — Анита рассказывала, что вы пили, словно это последний день вашей жизни, — хохотнул он. — А ты там времени зря не теряешь, — заметил Рафаэль, явно намекая на только что упомянутую девушку. — О чём вы, господин, — Джинджер немного напугался, он явно не ожидал, что речь может зайти о нём самом. — Об этой девушке. Анита, кажется? Рафаэль решил ещё немного пошутить над своим рыцарем, лишь бы увести тему подальше от себя и его безрассудства, и благодаря характеру Джинджера, это неплохо удавалось. — Ничего такого, мы просто пару раз поболтали и всё, — по какой-то причине он отнекивался, с каждым словом краснея всё больше и больше, — между нами точно ничего нет! — Ну, как скажешь, — улыбнулся Рафаэль, — дай знать, я всё организую. — Да нет же, она… — Джинджер! — раздалось позади Рафаэля. Роберт, держа в руках охапку дров, недовольно вышел к ним. Но, едва завидев Рафаэля, он немного удивился — глаза его расширились, а брови поползли вверх, — а затем он медленно кивнул, по-отцовски тепло улыбаясь. — Господин, — протянул он, — вы проснулись! Идёмте к костру, иначе околеете. Роберт насильно впихнул Джинджеру дрова, обвязанные тонкой красной верёвкой. Тот нахмурился, но не отказался, покрепче ухватывая связку. — Как вы? — избавившись, наконец, от своей ноши, спросил Роберт. — Неплохо. — Все только о вчерашнем и говорят, — заметил он. Джинджер вновь оживился и, спешно скидывая дрова недалеко от огня, сказал: — Жаль, что пришлось сразу же отправляться в столицу. Даже отдохнуть вам не дали! — Времени мало, — ответил Рафаэль, присаживаясь на невысокую деревянную лавочку, — скорее всего, прибудем аккурат к императорским именинам. Но стоило только закончить фразу, как перед ним снова возник Ассель. Такой же, как и утром. Как всегда сияющий: с лоснящимися светлыми волосами, собранными в низкий пучок, крепким телом, с начищенной до скрипа униформой, и с понурыми ярко-голубыми глазами. Ассель заметил их секундой позже, когда Джинджер сболтнул что-то чуть громче обычного, мужчина как-то устало улыбнулся и медленно направился к ним. — Ассель… — неожиданно тихо позвал Рафаэль. — Добрый вечер, молодой господин, — затараторил Ассель, — очень рад видеть вас в добром здравии, но мне нужно пойти помочь с лошадьми, так что придётся вас оставить. Рафаэль и ответить ничего не успел, безмолвно наблюдая, как некогда его самый близкий приставленный спешно удаляется, так ни разу и не обернувшись. Когда они пришли к такому? В какой момент всё стало так натянуто? В тот ли день, когда Рафаэль предпочёл другого, или всё же в тот, когда сам для себя решил держать его дальше от себя, лишь бы ненароком не сорваться? Он не ждал, что Ассель будет его так открыто избегать — всё, что угодно, но только не это. И Рафаэль понимал, что сейчас, когда вокруг так много людей, постоянное присутствие Асселя не обязательно, но странная нерешительность мешала ему отпустить. Отпустить так же, как он сделал это со своей первой любовью, возможно, медленно. Возможно, нехотя. Выворачиваясь наизнанку, но, в конце концов, отпустить. — Да что это с ним, — недовольно сказал Джинджер, взглядом провожая старшего, однако через мгновенье его недовольство прошло, он резко выпрямился, став серьёзнее, и твёрдым голосом сказал: — Ваше Высочество. Роберт вместо приветствия исполнил стандартный поклон, поудобнее ухватываясь за рукав Джинджера, чтобы сразу утащить его прочь. — Элли, доброе утро, — Уильям присел рядом, кладя на плечи Рафаэля широкий клетчатый плед, видимо, взятый из собственного экипажа, — ты весь день спал, так что даже не удалось показать тебе пойманного кролика. — Матушка позволила тебе охотиться? — Она не знает, Альбина захватила её шатёр. — А Фелия? — С ними. — Ночевать они тоже там собираются? Уильям нагнулся очень близко, настолько, что, почти касаясь губами чужого уха, он щекотал горячим дыханием чувствительную кожу. — А что, решил провести эту одинокую ночь в шатре своего любовника? — игриво прошептал Уильям, — тогда знай — он не против. — Что ты такое говоришь, — Рафаэль смутился, обеспокоенно оглядываясь. Такие очевидные намёки были для него в новинку, он привык скрываться, постоянно подавлять свои желания, словно, поймай его кто-то — прибьют на месте, поэтому честность Уильяма сбивала его с толку. — Ничего такого, ведь раньше мы частенько ночевали вместе, — Уильям всем телом придвинулся ближе. — Мы были детьми. Рафаэль колебался. Он был в шаге от того, чтобы прямо сейчас согласиться на это предложение, схватить Уильяма и почти силком утащить его, но остатки той невидимой стены, которая окружала его все эти годы, до сих пор не давали ему быть полностью свободным. — Я боюсь темноты, — неожиданно заявил Уильям, — тут так страшно, прошу, утешь меня, Элли. — Не придумывай, я тебя с малолетства знаю, — улыбнулся Рафаэль, но, подумав немного, замер. — Стоило попробовать. — Но сегодня ночью очень холодно, — продолжил Рафаэль, будто бы убеждая сам себя, — так что… так что, думаю, никто не осудит нас… — Ага, — Уильям отвернулся, ладонью закрывая улыбку, — тогда идём? Ворон встал, протягивая Рафаэлю раскрытую ладонь. Тот, не думая и секунды, сразу же крепко обхватил её, поднимаясь вслед за принцем. Плед, до этого спокойно лежавший на плечах Рафаэля, упал, и холод вновь стал пробирать до костей. Шатёр Уильяма поражал своим великолепием. Белоснежный декорированный витиеватыми узорами, сотканными из золотой нити, он красиво сиял и переливался в свете только-только взошедшей луны, утопая в бурной зелени. Рафаэль даже пожалел, что не смог застать момент, когда эту красоту натягивали. Внутри всё оказалось даже лучше, чем можно было представить: мягкий свет от свечей, небольшая печь, возле которой была кровать, застеленная шкурами, но невероятнее всего смотрелся высокий потолок, с которого гроздями свисали глицинии. — Что это? — удивлённо спросил Рафаэль, едва коснувшись небольшого фиолетового цветка. Последний раз он видел нечто подобное на их с Альбиной свадьбе, так что происходящее сейчас казалось ему нереальным. — Можешь считать, что это наша с тобой церемония, — с улыбкой ответил Уильям. — Пусть у тебя будет чистый ум и добрые мысли, — прошептал Рафаэль. Уильям сразу же подхватил. — Пусть душа твоя будет нежной, а путь светлым. После чего принц взял с небольшого столика кубок, доверху наполненный вином, поднёс к своим губам и, неотрывно смотря в глаза Рафаэля, отпил. Рафаэль почувствовал, как в горле сразу же стало сухо. Он знал — стоит ему только закончить фразу, и Уильям поможет ему справиться с жаждой. Спасёт из этого ада, протянув свою руку. И он охотно поддаётся, ластится, словно это последний раз в жизни. — Пусть благословенная вода защитит от невзгод и смоет грехи, — сказал Рафаэль, подходя вплотную, — ибо боги жестоки… — И жаждут зрелищ, — закончил Уильям, вовлекая Рафаэля в поцелуй. На вкус он был сладким, почти приторным. Но чувства, которые он дарил, с лихвой восполняли всю ту пропасть, образовавшуюся за годы отрицания. Он так же был горьким — чувствовалась крепость вина, оставшегося на языке Уильяма. Им стоило бы остановиться, пока их близость не стала для них аддикцией, но, быть может, уже слишком поздно.***
Утро нового дня встретило Рафаэля весьма радушно: ясное голубое небо, по которому мерно плыли аккуратные облака, щебетание птиц и лёгкий ветерок, приносящий только свежесть. Давно он не испытывал такой лёгкости в теле. Казалось, сделай он шаг, то всё обязательно получится. Он не споткнётся, не разобьёт нос, не упадёт где-нибудь, содрав кожу на коленях, хотя речь вовсе не об этом. Это утро Рафаэль, как обычно, проводил с Камалем. Он сидел на маленьком стуле, накануне заботливо смастерённым руками Роберта, и любовался плотной смоляной чешуёй. Ящер же, обладавший повадками кошки, довольно растянулся у господских ног сразу же после завтрака. И, казалось, если посмотреть под определённым углом, пасть его растянулась таким образом, что чем-то напоминала удовлетворённую улыбку. Они провели в пути уже четыре дня, периодически останавливаясь, чтобы перевести дух от долгой поездки. За это время Рафаэль так и не поговорил с Альбиной, как и не решил проблемы с Асселем, который, видимо, напрочь забылся. Приставленный настойчиво избегал его каждый раз, едва завидев где-то неподалёку. Словно маленький ребёнок, он вновь и вновь находил отговорки, оправдания или дела, которые его, якобы, попросили сделать, лишь бы не оставаться наедине надолго. Однажды Рафаэль приказом заставил его подчиниться, остаться с ним на несколько минут, которые в итоге оказались бесплодными. Ассель молчал. Он не мог дать ответа о причинах своего поведения. Было непривычно наблюдать, как взрослый мужчина, прошедший множество битв, заикался и будто бы терзался чем-то. И, если сперва Рафаэль думал, что дело в нём, то сейчас сомнения всё больше разрастались в его душе. Не может же быть такого, что все эти игры Ассель затеял лишь из-за глупой выходки тем вечером в кабинете отца? Он не мог так поступить. Просто потому, что это Ассель. Тот Ассель, которого Рафаэль знал с юношества. Его единственный цветочный рыцарь, его речное озарение и его навсегда оставленный позади эрос. Яркий, словно май, и такой же невероятно свободный, самовлюблённый мужчина, некогда считавшийся недостижимым. Таким Асселя видел Рафаэль. Камаль резко дёрнулся, поднимаясь, чем заставил Рафаэля чуть покачнуться на стуле. Все мысли из головы вдруг куда-то исчезли, и перед его глазами возникла Альбина. Она сама напугалась от вида дракона, которого видела от силы несколько раз, но держалась на удивление хорошо — не вскрикнула и не убежала в панике, чего нельзя было сказать о её служанке. — Простите, я уже ухожу, — протараторила Альбина, хватаясь за подол своего платья. — Стой. Рафаэль сам от себя не ожидал, что остановит её сейчас, но это было к лучшему. Бесконечные переживания об Асселе уже порядком поднадоели, поэтому Рафаэлю казалось правильным избавиться от другой проблемы, маячившей на горизонте. Ведь, если мать ещё мирится с их натянутыми супружескими отношениями, то другие аристократы изо всех сил вцепятся в них и раздуют скандал. — Поговорим? — спросил он. — Конечно, — Альбина всё ещё настороженно смотрела на Камаля, но уходить уже не спешила, вновь подчиняясь, — дорогой муж. Рафаэль улыбнулся. Говорила бы она так, если бы знала, где именно её муж проводил ночи, как он их проводил и с кем? Забегая вперёд — да. Её слова бы не изменились ни при каких обстоятельствах. Она бы всё так же называла его дорогим мужем, ведь «так надо», а если уж кому-то так надо, то перечить Альбина не могла. Даже если её саму сравнять с грязью, если лишить всего и бросить голой в ледяную воду — она продолжит улыбаться. — Послушай, ты уже можешь быть честна со мной, — не выдержав, Рафаэль выпалил единственное, что крутилось в его голове. Альбина не сразу поняла, что от неё хотят. — Но я всегда честна, — она снова улыбнулась одними губами. Снова. Снова она делает это. Возможно, неосознанно повторяя это из раза в раз. Не способная ответить, не способная мыслить своей волей Альбина. Кто сотворил с тобой такое? Ткни пальцем на того человека, уничтожь его, растопчи и обрети, наконец, свободу. И, быть может, человек, не принимающий себя так долго, стал бы отличной парой дня неё, похожей на куклу, которую когда-то забыли в шкафу, но это невозможно — Рафаэль уже вышел из своего шкафа. Её черед. — Я вижу, как ты стараешься угодить всем, твои фальшивые улыбки начинают раздражать, — сказал он. На несколько долгих секунд девушка замолчала, уголки её губ опустились, а в глазах потихоньку начала скапливаться влага. Они напряжённо глядели друг на друга, пока она неожиданно не заявила: — Обещай, что не будет последствий. — Что? — Поклянись. — Клянусь. Альбина вдохнула больше воздуха. — Я ненавижу свою жизнь. Ненавижу то, какой родилась, ненавижу свою семью, весь Север и тебя я тоже ненавижу. — Это я должен говорить, — возмутился Рафаэль. — Почему? Потому что я мешаю твоему счастью? Или потому что у меня между ног ничего не болтается? — О чём ты? — Действительно считаешь меня дурой? В его глазах Альбина была идиоткой, но никак не дурой, однако речь сейчас шла не о том, и теперь его пугала эта осведомлённость. — Я просто не понимаю, что ты имеешь в виду, — Рафаэль начал всё отрицать, прекрасно зная, что, если они с Уильямом не захотят, никто ничего не докажет. По щеке девушки прокатилась слеза. Она печально улыбнулась и продолжила: — На самом деле, когда ты ушёл той ночью, я была так рада, испытала такое облегчение, что и словами не передать. — Если ты так меня ненавидишь, то почему согласилась на этот брак? — Рафаэлю никогда не было жаль её, он не чувствовал к ней симпатии или привязанности, но прямо сейчас, когда её лицо отражало невероятную боль, в его душе что-то пошатнулось. — Согласилась? Думаешь, я такая же, как ты? — разозлилась Альбина, — выросла в тепле и заботе, окружённая хорошими людьми? Да я землю грызла, лишь бы выбраться от туда. Рафаэль впервые наблюдал, как эмоции на её лице сменялись одна за другой. Теперь в этих глазах не было фальши, не было ширм, скрывающих обиды. Это была настоящая Альбина, со своими переживаниями и чувствами, с эмоциями, рвущимися наружу. Перед Рафаэлем стояла уже не та кукла из фарфора, делающая вид, будто в руках держала только бабочек, а девушка, под перчатками которой был переломан каждый палец. — Я полукровка без святого имени, жившая в холодном замке на севере, нелюбимая даже собственным отцом. Меня обрекли на такое лишь потому, что моя мать была проституткой. — Её голос срывался, она уже не сдерживала слёзы, вновь вспоминая прошлое. — У меня никого не было, никого. Я ела мясо только по праздникам и спала в гостиной, потому что в моей комнате камин не топили. Когда я болела, все только и молились, чтобы боги забрали меня. А потом неожиданно обо мне вспомнили и дали надежду, так что мне было все равно, кто окажется моим мужем. Альбина почти охрипла, прежде чем остановиться. Она раскраснелась, лицо её опухло, фиалковые глаза заплыли. — Тихо-тихо, — Рафаэль быстро подошёл к ней, прижал к себе, словно маленького ребёнка, и успокаивающе погладил по волосам, — прости меня, я не ожидал, что всё настолько… Прости, мне очень жаль. Он действительно искренне сожалел, что пришлось силой вытащить её из той скорлупы, в которой она жила, но по-другому просто нельзя было. И теперь, когда она захлёбывалась слезами в его объятьях, он, наконец, увидел в ней человека. — Я пришла сказать, что этим вечером мы прибудем в столицу, — дрожащим голосом начала говорить Альбина. — Хорошо. Больше им не потребовались слова. Они молча стояли, ожидая, когда девушка успокоится. — Я пойду, — она сняла с плеч свою извечную вуаль, быстро накрыв ею лицо. Впервые за всё это время Рафаэль был рад, что она всюду носит этот кусок полупрозрачной ткани. — Я прово… — Нет! — не дав Рафаэлю договорить, вскрикнула она, а затем, немного стушевавшись, объяснилась, — мне нужно привести себя в порядок. Альбина отстранилась и медленно побрела прочь, а Рафаэль смотрел ей вслед, пока она окончательно не пропала из виду, скрываясь за натянутой тканью их шатра. Значит, уже вечером. Эти дни пролетели для Рафаэля незаметно, хотя, стоило ожидать: заботясь о Камале днём, а ночи проводя с Уильямом, он совершенно забыл о скорой встрече с императором. И он так часто рисовал себе этот момент, что уже и не знал — по какому сценарию всё пройдёт, но единственное, что он знал наверняка, это то, что времени переигрывать нет. Через час, когда всё приготовления были готовы, явились служанки матери. Они переодели его в красивый тёмно-синий костюм со вставками из платины, на волосы нацепили украшения, а на пояс пристегнули меч. Тогда ему показалось, что никогда в жизни ещё он не выглядел так нарядно. Видимо, мать решила сделать из этого спора великий триумф своего сына, заворачивая его в самую красивую обёртку. — Отправляемся, — предупредил кучер. Рафаэль выдохнул, пытаясь успокоить свои нервы. Уже скоро всё это закончится, и он сможет вновь жить своей жизнью, возглавив род и продолжив дело отца. Ему остаётся только считать минуты до прибытия в столицу, а затем ещё раз в обратном порядке, когда они будут добираться до дворца.