Часть 1
24 июля 2022 г. в 21:02
Руки и ноги медленно обретают тяжесть, и Грем уже может чуть ими двинуть. Перед глазами темно точно также, как и секунду назад, хоть он смог распахнуть их. Веки даже не кажутся тяжелыми, и все тело вдруг с легкостью поддается, но его ограничивает какой-то барьер. Ладони начинают его ощупывать и, кроме ощущения общего холода и сквозняка, ледяной металлической поверхности, не находят ровным счетом ничего. Это вызывает подкатывающую панику вместе с тем, что творится в голове.
Грем готов поклясться, что за секунду — ровно секунду, ни капельки больше! — до того, как он очутился в этом странном металлическом холоде, его ударил отец. Видимо, он ударил настолько сильно, что мальчик потерял сознание. Но он не мог потерять его просто вот так, на раз! Конечно, с ним раньше не происходило вообще ничего подобного, но он знает, что в обморок падают плавно. В книжках припадочные женщины медленно сползают на пол, при этом, возможно, еще находясь в каком-то разуме, другие мальчишки, может, и врунливо, но уверенно говорили, что сначала поплывет и заколется, побежит, а потом только вдруг — хлоп! А он просто, даже не увидев, что произошло…
Впрочем, все это было совершенно не так важно. Сейчас ему было неприятно ощущать голой — какого черта? — спиной холодную поверхность. Та даже не нагрелась от его тела нормально. Хотелось выбраться, и для этого Грем, зажмурившись, будто на него мог обрушиться столь низкий его потолок, закричал слабым голосом, прося вытащить. Голосовые связки дрогнули и вдруг выдали такую странную трель, что мальчишка испугался и замолчал, сжав дрожащие челюсти. Набравшись духу, он вновь опробовал голос и убедился, что горло не только его не слушается, но и не дает издать звук подходящего калибра. Он не мог бы сказать, что именно отличается — тембр ли, интонация или глубина, а может, и все вместе, но голос его стал неприятным, и выдавливать его надо было как бы через противный, небольшой, но крутой порожек.
Прижав ладони снова к металлу, парнишка попробовал надавить на крышку. Его руки ослабли и в почти кромешной темноте выглядели распухшими, хотя это, возможно, только от странных теней так казалось. Из-за их слабины Грем почувствовал, будто его ведет и руки скользят, поднимаясь вверх. В глаза ужарил слабый электрический белесый свет, и мальчик обнаружил, что на своем холодном постаменте выезжает в отвратительный, режущий глаза свет. В груди образовался ком ликования и ощущения неожиданной свободы, сменяющий предшествовавшее смятение, и, широко распахнув болящие глаза, Грем выкатил свое ложе до упора. Когда оно брякнуло и застряло, мальчик осторожно сел на нем, ощущая предательскую слабость во всем теле.
Комната оказалась большой и светлой по сравнению с тем ящиком, в котором он до этого лежал, хотя на выбеленном потолке висела одна-единственная, тусклая вполне, лампочка. Стены пустые, если не считать ящики с наклеенными пластырями с цифрами. Наверняка, у него наклеен такой же. В помещении холодно, и Грем инстинктивно обхватывает себя руками. Он уже давно понял, что всего его тела коснулись неясные изменения. Он стал будто бы взрослым, с большими руками и ногами.
В голове мелькало сразу несколько идей. Одной из них было то, что отец ударил его, и он впал в кому. Бывает же так. Некоторые вообще не приходят в себя и умирают, не открыв ни разу после происшествия глаза. Это понятно, и он это знает. Далее: его поместили в эту камеру, как и других, и в ней он дышал особым воздухом, чтобы не умереть и сохранить подвижность конечностей. И вот теперь, спустя энное количество лет — может, десять, может, даже больше — он пришел в себя.
Это было как-то ново, интересно и неожиданно. Он — и вдруг кома, незнакомая комната и большое тело. К тому же, в подсознании всплывало, что ему не надо будет учиться, а если и надо, то он осилит это, потому что умный в силу возраста. Не надо заниматься прочими неприятными «детскими» делами, и он вдруг, без потерь, приобрел полную свободу действия. Ему не надо было ждать не то что несколько лет, даже секунды!
Но в следующий момент он понял, что потерял многое. Он больше не мальчишка, у него уже наверняка не осталось ни одного друга, он неизвестно где и неясно, где его родители — и живы ли? Испугался ли отец, что думала мать?
Сердце неприятно и судорожно сжимается. Грем медленно и опасливо сползает к краю металлической платформы, пробуя кончиком пальца опуститься на пол. Это получается легко и даже без боли, но в то же время его окатывает ледяным огнем холодной плиты. Отдернув ногу, мальчик сидит еще некоторое время и, заранее зачем-то сжавшись всем телом, спрыгивает на пол обеими ступнями. Те подкашиваются от поразившей слабости, и все тело чуть ли не падает, но удерживается. Холодно, жутко холодно босым ногам, во всей комнате веет ледяным сквозняком. Страшно тихо.
Медленно, скорчившись и согнувшись, Грем продвигается к неприметной железной двери в противоположном конце комнаты, судорожно оглядываясь на задвинутые ящики с номерами. Ему почему-то кажется, что из какого-нибудь из них на него выпрыгнет кто-нибудь жуткий, и он невольно ускоряет шаг, уже почти не ощущая температуру пола — ноги замерзли окончательно.
За дверью тихо, никаких звуков. Это странно, но дарит облегчение. Интересно, как планировали врачи действовать в том случае, если пациент придет в себя так неожиданно? Или это какое-то отделение с людьми, которым еще долго суждено проспать? Что ж, в таком случае он действительно патологический везунчик.
Дверь бесшумно приоткрывается, и Грем высовывает в нее макушку. Перед ним нет коридора, как он ожидал, а простирается еще один, куда меньше по размеру, зал. Он тоже холодный, но не такой, и мальчик чувствует себя даже немного жарко.
Подождав несколько секунд в надежде, что появится хоть кто-то, Грем пересекает и его, на этот раз уже более уверенной трусцой. Зал заканчивается дверью поменьше, и, распахнув ее даже без предисловий, мальчик оказывается в грязной прихожей. Это странно. Но ведь это особая больница, верно?
Последняя дверь, которая оказывается заперта, путем простого дергания замков и ключей, оказывается открыта, и Грем остается стоять на низеньком крыльце какого-то ангара. В лицо ему дует ветер, и он чувствует себя ужасно некомфортно. Теперь ему по-настоящему страшно.
Спустившись на пару ступенек, он выглядывает длинную ленту дороги, уходящую вдаль от калитки. По ней, видимо, и следует выбираться из этого чертового непонятного места. Теперь он уверен, что это была кома. Но его хотели отнюдь не лечить.