Секс, наркотики и управление гневом

Рыбий глаз сияет, как блядская ёлка в Сочельник — Роу поднимается по деревянным мосткам, привычно пригибаясь, чтобы не собирать макушкой гирлянды. На Мисси за такую растрату электричества Мэтт убил бы, а Хуан ещё и помог, но у Выживших свои приоритеты и ценности, а ещё нестерпимое желание нести людям свет. Роу признаёт сам себе, что уважает это мнение, но вот гирлянд — горячие лампочки проезжаются по щеке — можно было всё-таки поменьше. Они с Эйденом договорились встретиться за бокальчиком джина, парень только что вернулся из вылазки к окраинам, а у самого Роу накопилось прилично историй о расприздяйстве новобранцев, чтобы рассчитывать на хороший вечер. Так что в бар он входит почти умиротворённым, настроение не портит даже какая-то пьяная парочка, обжимающаяся наверху лестницы так, будто завтра последний день человечества — Роу не приглядывается. Кивает постоянным посетителям, замечает несколько знакомых из другого взвода — те подбираются, ожидая приказа или требования немедленно возвращаться, но он качает головой — «не по ваши души, отдыхайте, парни». За стойкой сегодня не старина Николас, а «тот, второй» — Роу даже не запоминает его имя, хватает информации, что пиво он разбавляет, а джина недоливает на добрый палец. Лейтенант заказывает две кружки пива и сразу же расплачивается. Пена колышется сероватыми шапками, когда он поднимается по лестнице, смотря под ноги. Эйден должен был уже прийти, Роу и сам на пятнадцать минут задержался, но когда он поднимает голову, на их любимом месте пусто. Странно. По рации пилигрим тоже не отвечает — Роу цепляет немного переговоров отряда, какой-то ренегатский пиздёж с помехами и пару недовольных взглядов от соседних столов, но канал пилигрима тих — ещё одна странность. — А вашего пилигрима сегодня другой танцует-с, — гогочет какой-то придурок, пьяный настолько, что стоять может только держась за колонну. — Видел, как его наверх уводили, у кого-то будет хорошая ночка, вашчесть, особенно когда протрезвеет. Пивная кружка едва не трескается под пальцами. Куда парень успел уже вляпаться? Тревога неприятно сворачивается в животе, а приятный вечер летит в пизду. — Ещё раз, — Роу медленно встаёт. Пьяница продолжает гоготать и пытаться наебнуться через перила, так что лейтенант фокусируется на его более трезвых дружках — те здраво оценивают нависшую над столом тень в форме. «Парня увёл Стив, ну этот, торговец мечтами, сами понимаете», — на этом моменте Роу чувствует неприятную боль в висках, а рассказчик, судя по лицу, стремительно трезвеет. «Да он сам на нём вис, как обдолбанный, и обниматься лез, не знаю я, куда пошли, у бармена спросите, лейтенант». Торговец, блять, мечтами, сраные наркоши. В своём отряде Роу за такое обеспечивает гауптвахту на первый раз, вылет нахуй из фракции — если не дошло с первого. Поверить, что Эйден сам бы полез в такое дерьмо не удаётся, зато способов «оформить» дурь под что-то невинное Роу может назвать с десяток, навскидку. А парень, несмотря на всю суровость и взрослость, в некоторых межчеловеческих вопросах наивнее неоперившегося птенца. Бармен — Роу окончательно забивает на его имя — протирает стаканы у стойки и взгляд поднимает медленно и лениво. Глаза, как у снулой рыбы — Роу бы пошутил о названии бара, не будь он так взбешён и встревожен. — Эйден, пилигрим, и с ним какой-то придурок, Стив. Где? — Я вам что, портье. Сэр, делайте заказ или отойдите от стойки, — гадёныш и слова цедит лениво, как пиво в кружку, а ещё отводит глаза, так что Роу не отказывает себе в удовольствии взяться двумя руками за чужой воротник и потянуть поближе. Сдавленный хрип его устраивает больше. — Второй шанс. Пилигрим. Где? — Ушли минут пятнадцать назад, на второй этаж, комнату не знаю, но мужик сказал, чтобы я их не видел, — поддёргивает повыше, гадёнышу больно лежать животом на краю стойки, — и заплатил. Парнишка был угашенный пизд-дец. Зубы клацают, когда Роу дёргает бармена вверх и на себя, впечатывая в стойку до выбитого дыхания. Фрэнк не скажет ему спасибо, если он лишит бар персонала до конца смены. Раздавленный телом бокал блестит на стойке стеклянной россыпью. Деревянные дверцы впечатываются в стену и сыплют хлопьями краски, когда Роу чеканит шаг к лестнице. Минут пятнадцать, блять. Лейтенант надеется, что не сильно опоздал. Второй этаж — запутанный лабиринт коридоров и дверей, есть желание рявкнуть «Эйден» и послушать, где отзовётся, но Роу заставляет себя молчать. Пилигриму репутация нужна не меньше, пожалуй, ещё и больше, чем лейтенанту. Невнятный отзвук знакомого голоса — непривычно просящего, даже умоляющего, разворачивает его в закрытое «на ремонт» крыло. Прижатый каким-то мудаком к стенке Эйден с распахнутым воротом и задранной кофтой, с чужой рукой у горла щедро добавляет кипящей ярости — особенно тот факт, что он стоит только благодаря опоре. «Роу, прошу, выеби меня» взрезает воздух, а по ощущениям, пускает лезвие под ребро. Блять, парень угашен в хлам, Роу, забудь, что слышал, чтобы ему там не виделось в делирии, это не по твою душу. Но ярость начинает горчить, как будто он выпил полынного спирта. Семь шагов. Семь шагов — на шестом уёбок дёргается, жопой чуя надвигающуюся беду, да, ты прав, Сти-ив, ситуация дерьмовая. Эйден сползает по стенке, как соломенная кукла, когда Роу за воротник отрывает от него дилера — ткань трещит и рвётся от хватки. Коридор узкий, такой узкий, что ублюдок впечатывается в противоположную стенку да так там и остаётся, прибитый ударом в живот. Только сворачивается и блюёт на пол — лейтенант брезгливо сдвигает ногу, чтобы не попало на форменные ботинки. — Что ты с ним сделал, уëбок? — Роу понижает голос до глухого рокота, чтобы не пугать Эйдена — парень сидит у стенки, слепо оборачиваясь на звуки и пытаясь что-то нащупать в воздухе. Порошок, блять, таблетка и косячок. Роу позволяет себе удовольствие ещё разок врезать Сти-иву по рёбрам — тот только сдавленно тонко охает и пытается согнуться, но рука на горле — Роу уже успел заметить следы пальцев на Эйдене — не даёт ему сжаться. Лейтенант чувствует пальцами липкую влажную кожу и частящий пульс — гадёныш верно оценивает расстановку сил, он едва ли ниже, но Роу злее и сильнее — и трезв. И в своём праве. — Так и сказал? Хочу обдолбаться, дай всего? — Я всего лишь дал ему кое-что от головы, он сам попрос-с-и-ил, — Роу встаскивает дилера вверх по стене за шиворот, сбивая на очередной хрип. Эйденовы мигрени он видел и сам, и таблетки от головы пилигрим иногда принимает от Хуана в качестве оплаты. Таблетки как лекарство, а не как дурь в обёртке. — Какая доза? — гадёныш вертится между Роу и стенкой, как заражённый под уфэшками, от него кисло несёт алкоголем и рвотой, так что лейтенант любезно освежает его память, ударяя затылком о стену. Для стимулирования мозговой деятельности. Доза уровня «билет в лучший мир». Роу на секунду прикрывает глаза, пытаясь найти хоть одну причину не совершать убийство на месте, а отложить до официального миротворческого эшафота. За что — найдётся, он найдёт, слово угашенного долбоёба, замазанного в распространении дури, против слова лейтенанта Роу стоит меньше, чем рваная тряпка. Стив считает молчание знаком и решает рассказать ещё и про антизин — не договаривает, потому что Роу сжимает пальцы, едва не ломая ему гортань. Ярость горит холодным белым пламенем, застящим рассудок, и от убийства останавливают только слабые шорохи на грани восприятия. Эйден. Эйден всё ещё тут, и о нём надо позаботиться. Мешать дурь в антизин, блять. Заражённые и то человечнее. — А выебать себя у ближайшей стенки он тоже сам попросил? — мелкий дёрганный кивок в ответ на риторический вопрос. — Хорошо. Когда рука на горле разжимается, ублюдок дышит жадно, но недолго — удар в лицо сминает ему нос, как будто хрящи из картона. Роу удовлетворённо чувствует саднящие костяшки. Глухой звук падения сзади отвлекает его — пилигрим ложится-валится на пол, как свёрток тканей, как будто костей в нём не осталось. Только рукой спутано трогает воздух. — Блять, Эйден… — дилер тоже пускай полежит у стеночки, подышит, никуда он не денется. Эйдена Роу хватает за выставленную руку, вздёргивает за одежду, пытаясь не касаться горячечной кожи, и сажает куда бережнее. — Ты в сознании? Меня слышишь? Бледные губы двигаются почти беззвучно, Роу улавливает только сдавленное «утонуть» — и возражает. Что бы там ни виделось парню под трипом, его лучше действительно оттащить в комнату. И помешать пытаться его раздеть — Роу перехватывает практически безвольные руки, нашаривающие на нём пряжку, и коротко сжимает пальцы. Боль и утихающая ярость бьются в висках, видеть собранного насмешливого пилигрима таким потерянным неприятно — неправильно. Парень пытается то ли раздеться, то ли ластится к рукам, поводит плечами, как от холода, и дышит открытым ртом. Слабый свет уф-лампы подсвечивает раскрытую бледную кожу на ключицах, и Роу отводит взгляд, осторожно опускает пальцы, потому что ему всё ещё нужно позаботиться, чтобы один там уёбок, поскуливающий у стенки напротив, не избежал суда по законам военного времени. Закрытое на ремонт крыло и правда безлюдно, он надеется, что ничего больше этим вечером с Эйденом не случится, не за ближайшие десять минут. — Но, я же попросил, — парень реагирует неожиданно быстро и цепко, смазанный поцелуй в ладонь заставляет Роу замереть в неудобной позе. — Не… Не бросай меня!.. От неправильности ситуации в горле снова горчит. Десять минут. Восемь, если уёбок не будет сопротивляться. Оставлять такого растерянного и одурманенного Эйдена неприятно, и лейтенант вымещает ярость на виновнике — от ещё одного рывка за шиворот наркоша на ноги просто взлетает, а от заломленной за спину руки скулит, сворачиваясь едва ли не мордой в коленки. — Шагай, блять, и побыстрее, — пинок добавляет ускорение, и тело будущего висельника Роу просто волочёт до лестницы, не слушая спутанные мольбы и оправдания — всё, что ему было нужно, он уже услышал. В достаточном количестве. По крутым деревянным ступенькам Стив едва ли не летит. А вот у подножия, где можно свернуть или в общий зал, или «на волю», пытается дёрнуться и сбежать. Напрасно. Впрочем, мрачно отмечает Роу, здоровая правая рука ему вряд ли ещё успеет пригодиться. Кровь из разбитого лица пятнает затоптанный пол. Деревянные дверцы Роу открывает головой Стива. Шум голосов сначала притихает, а потом возобновляется с большей силой, но на Роу старательно не смотрят. Рыбий глаз считается мирной нейтральной зоной, и тут редко волокут через центр зала с окровавленной мордой. Впрочем, подмешивать наркотики посреди безопасной зоны тоже должно быть дурным тоном, на взгляд лейтенанта. Солдаты соседнего взвода сидят в углу в приятной компании нескольких кувшинов и засаленных покерных фишек, не обращая внимания ни на что, кроме выкладываемых на стол карт. — Рота, подъём, — от его вида и голоса отдыхавшие Миротворцы вскакивают и вытягиваются, как будто каждому по палке в жопу вставили, а разлетевшиеся фишки стучат по полу. Не только у Роу сегодня обрывается приятный вечер в увольнительной. Все лица знакомые, с сержантом и капралом даже доводилось общие дела иметь. — Вессон, Уинтерс, этого уёбка оттащить на Мисси, в карцер. Незаконное распространение наркоты, смешивал с медикаментами и антизином, — судя по желвакам на скулах сержанта Вессона, ночь у Сти-ива действительно будет весёлой и горячей — вплоть до ледяной ямы карцера, и он, понимая это, жалобно скулит — Роу только подкручивает сломанное запястье, как регулятор громкости на херовом радиоприёмнике. — И мешок отягчающих. Под мой контроль. Выполнять. Подчиняются парни без служебного рвения в глазах, но споро, превращаясь из пьянствующих бездельников в солдат. Роу коротко кивает им и с тяжёлым сердцем снова выходит, следуя за цепочкой из крови, как за хлебными крошками. Эйден… Парень до сих пор сидит у стены, безжизненно опустив голову, и Роу выдыхает с облегчением — успел, на пилигрима никто не наткнулся. Не сдержавшись, протягивает пальцы к обнажённой шее и нащупывает дрожь венки под горячей кожей. Пульс частит, и кожа мокрая, как будто парень в заплыве поучаствовал, а не у стенки отдыхал в трипе. — Ты вернулся за мной. Спасибо, что спас, — Эйден смотрит с обезоруживающей, абсолютно бессмысленной нежной улыбкой на лице, и Роу не сдерживает тяжёлого вздоха. С каждым словом ситуация становится всё сложнее. — Что с тобой делать… Для начала привести в порядок, — он поднимает и прислоняет к стенке безвольное тело — приходится подпереть коленом и левой рукой, чтобы не заваливался, и резкими спешными движениями одёргивает одежду, запахивает раскрытый ворот, не пытаясь возиться с мелкими пуговицами. Эйден тихо постанывает и подаётся навстречу рукам, и это совершенно не помогает. Его бы в комнату оттащить — у пилигрима был собственный угол в Рыбьем глазе, Роу даже знает, где — только ключ найти. Он обхлопывает нагрудные карманы, пытаясь как можно меньше касаться тела Эйдена — но тот сам перехватывает и зажимает ладонь. — Ты горячий, — скорее читается по губам, чем слышится, и лицо Эйдена близко-близко, с полузакрытыми глазами и влажными губами, и под пальцами сквозь одежду чувствуются выступы рёбер. — Да ты сам горишь, парень, — он под трипом, Роу, его слова не имеют значения, так что не бери ни до сердца, ни до головы. Он бережно вытягивает ладонь. — Ты не понимаешь, ты охуенный, ты лучший человек из всех, — Эйден продолжает что-то спутано, очень настойчиво говорить, но Роу отрешается и продолжает обшаривать карманы, переходя на куртку. Пилигрим как будто намеренно пытается на него свалиться, отказываясь стоять самостоятельно. — Да, да, ты только проспись, парень, — он отвечает почти машинально, больше интересуясь металлическим звоном и выступами под пальцами. Ключ. Роу заталкивает его в ближайший подсумок. — Так, теперь ты. Парня приходится припереть к стенке и присесть на одно колено, чтобы взвалить мягкое, но всё ещё тяжёлое тело на плечо. Лейтенант с трудом выпрямляется, не сдержав сдавленного выдоха. Чем там, блять, пилигримов кормят — железными слитками? Или просто таскать на себе парня, не сняв броник, тупая затея, но за броню Роу отвечает перед Мэттом, а за парня — перед собой. Хорошо хоть пилигрим не вырывается. Валяющийся у стенки рюкзак, эйденов, судя по всему, он подхватывает из чистого чувства ответственности. Роу выходит из ремонтируемого крыла, надеясь, что никого не встретит — объяснить свисающего с его плеча пилигрима будет проблематично. — И, знаешь, у нас могло бы быть общее убежище, — впрочем, пиздеть тому не мешает даже тот факт, что его волокут по лестнице на третий этаж. — Ага, и отряд суккулентов на полке, — лейтенант уже смиренно готов согласиться с чем угодно, чтобы этот вечер закончился, парень протрезвел и перестал говорить чушь — чертовски нелепую и смущающую, но задевающую Роу слишком сильно. — Ты весь охуенный, — но он всё ещё не может не слушать Эйдена, и на одну секунду хочется поверить, что это взаправду. — Твой голос, твои руки и задница твоя тоже. От горячих и цепких ладоней пониже спины Роу останавливается, как будто перед ним посреди коридора вылез крикун. Терпение постепенно заканчивается, так что он довольно жёстко подкидывает парня на плече, чтобы он побольше озадачился дыханием, а не щупаньем лейтенантских тылов. Как протрезвеет, Роу припомнит ему всё. — Почему ты вообще пришёл за мной? — пусть лучше обижается, чем говорит то, что ставит их обоих в чертовски неудобное положение. Роу всё ещё не может забыть полустона про «выеби меня», пусть тот был адресован и не ему. — Потому что мне почему-то не похуй, с кем ты там под травой в коридорах лижешься, — он отвечает бездумно и, возможно, слишком честно, но Эйден вряд ли запомнит. Донести этого пьяного долбоёба до комнаты, вытряхнуть из куртки и обуви, прополоскать и уложить в кроватку. План, лейтенант, следуй плану, и всё будет хорошо. Дверь эйденовой комнаты, обозначенной обрывком старой полицейской ленты Do not cross и ещё какими-то отметками, придающими жилой вид, уже видна. — Блять, этот уёбок меня накачал, — а парень-то явно приходит в себя, впрочем, Роу как-то раз на пьяную голову спросил, что за коктейль у него в крови, и едва не протрезвел на месте. Не удивительно, что такая отрава выжигает даже наркоту. Лейтенант предпочитает промолчать, сберегая дыхание, и щёлкает замком. Он впервые у Эйдена в личной комнате, но там ничего неожиданного — каркасы ламп с уфэшками, темнеющий остов шкафа, стол посреди комнаты, заваленный каким-то хламом, и подвинутая под окно кровать — на неё Роу сваливает пилигрима, следя только за тем, чтобы тот не ударился головой о стену. Матрасные пружины протестующе взвизгивают, и на какой-то момент лежащий Эйден и склонившийся над ним Роу оказываются слишком близко в пыльной прохладной темноте. Лейтенант выпрямляется с тяжёлым вздохом и отходит от кровати подальше. Рюкзак находит пристанище под столом. Надо бы сходить вниз за солью и устроить парню полоскание, чтобы вывести отраву, но тот справедливо замечает, что всё, что могло впитаться, уже впиталось. Мутация, чёрт возьми. Роу разминает плечо и думает — оставлять Эйдена одного всё-таки не хочется, так что: «Принято». Торчать посреди комнаты, как фонарный столб, смысла нет, так что он привычно превращает окружение в «безопасное» — включает уфэшку, самую дальнюю, и со скрипом отворачивает плафон от кровати — парню, наверное, не весело ловить в глаза фиолетовый свет на больную голову, ему бы стоило вкатить пиздюлей за неосмотрительность, но Роу милосерден. И сделает это утром. Забирает стоящий у стены стул, ставит к кровати — выпускать Эйдена из поля зрения не хочется. Даже посреди его личной комнаты. Пилигрим уже успевает повернуться на матрасе, скинуть ботинки и вытянуться, раскидывая руки. Роу смотрит, как движется от дыхания грудь и дёргается выступ кадыка на шее. — Допрашивать будете, лейтенант? — да уж, он хмыкает, одного сегодня уже допросил и всё узнал. Впрочем, можно и перекрёстно. — Если ты настаиваешь. Так как, говоришь, тебя угораздило вляпаться в весь этот пиздец? Парень и правда сегодня конченный долбоёб — с алкоголем не стоило мешать даже настоящие лекарства, не то, что дурь, так что лейтенант прикрывает глаза и вспоминает, как давным-давно, ещё до Падения, одна девушка говорила с ним о проблемах с гневом и дыхательной гимнастике. Картинка карцера, который по осени очень сильно протекает, настолько, что иногда приходится вёдрами черпать, помогает лучше любой гимнастики. Парня спас только бешеный метаболизм заражённых, и, скорее всего, у него уже желудок к позвоночнику липнет от такого. А самому Роу надо прогуляться и всё-таки выпить, раз Эйден уже вернулся в сознание. Он выходит из комнаты. Ещё один проход по Рыбьему глазу — он сегодня намотал по коридорам пару миль, вероятно, но сейчас хотя бы не нужно тревожиться за Эйдена, Роу знает, где тот и в каком состоянии. И знает, что ему поможет — тарелка тёплого мясного рагу, он определённо видел то в меню сегодня. Даже если Рыбий глаз и представляется баром, он совмещает в себе ещё и гостиницу, ресторанчик, медпункт и буквально всё, что может понадобиться человеку в мире после Падения. Кто всем этим управляет и ведёт закупки, Роу предпочитает не думать, но это точно не Фрэнк. Возможно, Лоан, решившаяся взвалить на себя абсолютно всё наследие Ночных бегунов, включая бар-штаб, но тоже не факт, она скорее скормит нерадивому поставщику счета, чем будет разбираться, как тот же Райнер. Но на тарелку еды Роу точно может рассчитывать, так что ещё раз спускается на первый этаж и входит в зал. За прошедшее время людей меньше не стало, и на него всё ещё косятся, но капли крови на полу уже замыли, столик, за которым сидели Миротворцы, заняла другая шумная компания, зато бармен всё ещё полирует и без того чистые стаканы — и вскидывает глазки на Роу так, как будто видит вместо него Всадника Апокалипсиса, не меньше. — Тарелку рагу, и чтобы нормально с мясом, стакан воды и стакан джин-тоника. Не разбавлять, — бармен мелко-мелко кивает, как игла, записывающая звуковую дорожку на пластинке. Наглости и смелости у него явно поубавилось, зато дышит осторожно. Заказ Роу получает за рекордные три минуты, и поднос, кажется, даже протёрт, чего в Глазе отродясь не было. — Сколько с меня? — За сч-чёт заведения, — лейтенант только хмыкает и забирает еду. Такую бы вежливость, да час назад. Преодолевать грёбанные высокие лестницы в броне и с подносом — неплохая тренировка на баланс, можно включить её новобранцам в программу — Роу предпочитает думать о чём угодно, кроме того, что сейчас он вернётся в комнату к Эйдену и сделает вид, что сегодняшнего вечера и опрометчивых слов не было. Незапертую дверь он толкает бедром. — Обслуживание номеров, самим лейтенантом Роу, завтрак доставим прямо в постель, — он убивает неловкость грубоватой шуткой. Парень приподнимается на кровати в слабом свете уфэшки и смотрит на него не иначе как на Деву Марию с младенцем, в светозарности своей снизошедшую принести ему пожрать. — Спасибо, Роу, что бы я без тебя делал, а? — и правда голодный, ест, кажется, не прожёвывая. Лейтенант устраивается обратно на стуле, держа в ладонях бокал с джином — тот обжигает пальцы холодом и отрезвляет. Хочется выпить всю порцию, как водку, на выдохе, а потом подвинуть Эйдена на кровати и завалиться спать до утра, потому что только сейчас Роу чувствует, как он вымотан этим вечером. Но ставить в одном предложении парня — он видит, как тот большими глотками пьёт воду, и капля воды стекает по подбородку на грудь — и кровать определённо плохая затея для выдержки Роу. Лучше допить свой джин и уйти спать, вероятно, бармен не откажется подсказать ещё и свободную комнату. Эйден ёрзает на кровати, как будто под него колючек насыпали: «Слушай, я днём рацию разъебал», — ещё одна загадка раскрывается. Роу машинально хмыкает и допивает джин, чувствуя, как губ касается подтаявший лёд. — Принято. Как твоё состояние? — Протрезвел, похмелья уже почти нет, так что полный порядок, — но дёргается при этом, как новобранец, под лейтенантским взглядом. Стыдно за всю хуйню, что натворил и наговорил? Хорошо. Может, больше не вляпается — Роу надеется, что не вляпается, потому что его может рядом не оказаться ещё раз. — Ну, раз ты в порядке, то я пошёл. Удачной ночи, — он говорит это всерьёз, не издеваясь, потому что какой бы химический коктейль не мешался в крови пилигрима, вряд ли тот избавляет от похмелья настолько, насколько пытается показать парень. Зато с кровати тот подлетает, как будто пружина какая-то распрямилась. — Что, мне тебя ещё на ночь в лобик поцеловать? — если Эйден скажет да, то Роу и поцелует. А потом выпьет ещё бокал джина, или два, чтобы побыстрее опьянеть и воспользоваться преимуществами размытой памяти — и лечь спать. И нахуй забыть весь этот вечер. Истончается даже железо, из которого во фракции Миротворцев отливают лейтенантов. — Было бы неплохо, но лучше в другое место, — глаза у Эйдена блестят так, будто он всё ещё отчаянно пьян и смел. Роу сдерживает желание сделать шаг назад, а доски пола под ногами начинают напоминать палубу. — Я помню всё, что ты говорил мне, — парень, заткнись, ты не делаешь лучше, — просто выслушай меня, ладно? Он не решается сказать «нет» перед лицом такой решимости. Признание ощущается, как раскрытый под ногами аварийный люк. Роу может возразить на каждый пункт, но парень продолжает, сбиваясь и захлебываясь, говорить — про тяжёлый характер, про сомнительные шутки, про работу, и очередной комплимент заднице заставил бы лейтенанта улыбнуться, если бы он был чуть менее растерян. Эйден продолжает говорить так, как будто действительно понимает, во что ввязывается. — …и я действительно хотел бы провести всю оставшуюся жизнь рядом с тобой, если ты позволишь. Роу молчит, позволяя тишине заливаться в уши — слышно только рваное, сбитое дыхание Эйдена. Стоило бы что-то сказать в ответ, что-то про чужое упрямство, непринуждённую грацию прирождённого канатоходца, самое горящее сердце всего Вилледора и самые горячие ладони, категорическое непризнание приказов или уникальную способность нравиться всем, включая Роу, но самому Роу нравиться слишком сильно для дружбы, но после всего этого вечера его хватает только на лаконичное: — Позволю.