Мне нужно, чтобы ты была рядом

      Роббинс сидит на стуле, упершись локтями в колени и опустив голову. Почти не шевелится, лишь носок ботинка периодически похлопывает по поверхности пола от нервной тряски ногой. Подойти сразу не решаешься, стоишь где-то с полминуты в дверном проёме и молча наблюдаешь за развернувшейся картиной со стороны. Майлз сильно сутулится, одежда значительно помята, футболка в каких-то пятнах, волосы растрёпаны и кое-где спутаны. Парень напряжён, что выдаётся переплетёнными пальцами и поигрывающими под неплотной тканью мышцами рук. Вбираешь побольше воздуха в лёгкие и шагаешь навстречу очередному приключению, которое тебя как всегда не радует. Садишься на стул напротив Майлза, показательно закидываешь ногу на ногу, перекрестив руки на груди и выжидающе смотришь на друга. Роббинс поднимает на тебя покрасневшие глаза от бессонной ночи в камере и хочет улыбнуться, хотя бы криво и устало, но улыбнуться, однако, чувство вины захватывает в железные тиски, сдавливая и не давая пошевелиться.       — Прости, — кое-как шепчет почти что одними губами парень, на что ты реагируешь истерическим смешком и отводишь взгляд в сторону, не в силах смотреть в карие глаза, кричащие об извинении.       — Прости, — голос звучит надрывно, всё внутри сжимается и зудит. Хочется разодрать в груди ноющее сердце и больше никогда не приходить сюда. — Майлз, сколько раз я вытаскивала тебя из полицейского участка? — Роббинс придвигает ноги поближе к себе, откидывается на спинку стула и блокирует твой выпад скрещёнными на груди руками. — Наркотики, пьяный дебош, мелкое хулиганство, — чем больше ты перечисляешь, тем больше Майлз поджимает губы и вжимается в стул, — сколько раз это повторялось и сколько раз ты просил прощения?       — Четыре? — осторожно произносит он в надежде сгладить углы на мгновение мелькнувшей в уголках губ улыбкой, но тебя раздражает и злит это ещё больше. Беспечность парня, его отношение к тебе и полнейшее безразличие к твоим чувствам.       — Одиннадцать, Майлз! — слишком громко восклицаешь ты, резко подавшись вперёд к собеседнику. Кто-то из детективов на несколько секунд даже оборачивается на вас, окидывает осуждающим взглядом, но в конечном итоге проходит обратно к своим делам. — Для меня, блядь, полицейский участок стал как второй дом, — понизив голос, проговариваешь ты, совершенно наплевав на огромное количество копов вокруг. — Я появляюсь здесь чаще, чем вижусь с родителями. — Майлз шумно выдыхает, опуская взгляд в пол и не зная, что сказать в своё оправдание. Потому что никакие оправдание здесь и не помогут, и единственным вариантом остаётся выслушивать молча и стойко твою гневную тираду. Заслужил. — Почему ты так... Почему ты так относишься ко мне? — вопрос звучит как риторический несмотря на то, что тебя действительно уже давно беспокоит ответ на него. И он, ты уверена, не придётся по душе от слова совсем. — Я хочу помочь. Но ты не даёшь мне такой возможности. Ты... Т-ты... Почему ты так поступаешь, Майлз? — если бы ты могла, то заплакала бы прямо сейчас, выпустив негативные эмоции через защитную истерику, но ничего, кроме злости тебя не наполняет. — Каждый раз. Каждый, мать его, раз. Зачем? Чем я заслужила? — вопросительно вскидываешь брови и ждёшь ответа от собеседника.       — Ты единственная, кто до сих пор остался со мной, — с грустными нотками в голосе подмечает Майлз. Посмотреть тебе в глаза так и не решается, отдирает заусенцы, рассматривает пальцы, пялится в пол — делает всё, что угодно, лишь бы не встретиться с твоим осуждающим взглядом. — Кто понима-...       — Нет, Майлз, — резко пресекаешь любую попытку друга переврать события. — Я не понимаю, — мотаешь головой, в корне не соглашаясь с позицией Роббинса. — Я остаюсь рядом, потому что чувствую необходимость. Твою необходимость во мне, — голосом выделяешь слово «твою», отмечая тот факт, что это он нуждается в тебе, а не ты в нём. Больше нет, — в моей помощи, в моём присутствии в твоей жизни.       Парень долго молчит, вскидывает взор карих глаз и смотрит исподлобья, тихо хмыкает себе под нос и, цокнув языком, неприязненно заключает:       — То есть я для тебя типа... Сынок, за которого ты несёшь ответственность?       — Да, Майлз, именно так, — абсолютно спокойным тоном соглашаешься ты, откидываясь на спинку стула и глядя на друга холодным, почти безразличным взглядом.       — Хах, — Майлз криво ухмыляется и проходится кончиком языка по уголкам приоткрытых губ.       — Хах? — совершенно не понимая такой реакции Роббинса, вопросительно повторяешь ты. — Слушай, я... — собираешься с мыслями, тяжело вздыхая, а после продолжаешь: — Мы дружим больше десяти лет и повидали много дерьма, но то, что сейчас происходит с тобой, — делаешь паузу, прикусывая нижнюю губу и слегка покачивая ногой, — я уже не вывожу. Я не могу тебе помочь, потому что ты не хочешь, чтобы я тебе помогала. И ты не даёшь другим помочь тебе, потому что тебе это не нужно, — пожимаешь плечами, озвучивая и без того очевидные вещи. — Так что тебе нужно, Майлз? — задаёшь этот вопрос абсолютно серьёзно, ожидая услышать вразумительный ответ от парня.       — Может, мне нужно, чтобы ты была рядом? — сухо цедит Роббинс.       — Ты же понимаешь, что это самая тупая хрень, которую я слышала в своей жизни? — не сдержавшись, ты ухмыляешься так, что это больше походит на истерический напряжённый смешок. — Я и так рядом, Майлз. Всё время была рядом, — отделяя каждое слово, произносишь ты, — в отличие от твоих подружек, которых ты постоянно таскал, — в груди что-то неприятно покалывает. То ли от обиды, то ли от несправедливости или ревности. — В общагу, в нашу совместную квартиру, которую мы снимали на двоих, как только переехали в Нью-Йорк. Я перестала иметь для тебя значение ровно до того момента, как ты зашёл не туда. Ровно до того момента, как я не начала вытаскивать тебя из того дерьма, в которое ты сам себя загоняешь. И знаешь что? Мне заебалось. — Поджимаешь губы в тонкую полоску, шмыгаешь носом, чувствуя накатывающие слёзы, но всё ещё стойко держишься, чтобы не заплакать. — Просто заебалось. Ты взрослый мальчик, решай свои проблемы сам или обращайся к своим многочисленным подружкам, чьи имена сейчас ты даже не вспомнишь. А я умываю руки, правда, я... — вскидываешь руки ладонями вверх и порываешься встать с места.       — |Т.И.|, — пытается что-то сказать в противовес Майлз, но ты не желаешь слушать очередные тупые оправдания или доводы, которым ты уже давно не веришь.       — Нет, Майлз, правда, всё, — встаёшь со стула и оттягиваешь вниз свернувшийся на животе топ. — Лимит помощи исчерпан, — после этих слов ты понимаешь, что пути назад уже не будет и этот разговор был последним между вами. Ничего уже не будет как прежде. Ни ты, ни Майлз уже не будете как прежде. Как и ваши взаимоотношения. Дружба длиной в десять лет подходит к концу, когда один из друзей калечит морально другого.