«Это Натаниэль, оставьте сообщение после сигнала»

Когда помощник ушёл, Ичиро позволил себе вольность: пролил на ладонь немного воды из стакана и смочил лицо. Бессонные сутки дали о себе знать: залегли чёрными кругами на белой коже. Резкие точёные линии профиля заострились, рассекая полумрак кабинета, и из-под чёлки на мир устало взирали два тёмных глаза. Каждая косточка в теле болела. Любое незначительное движение отдавалось колким спазмом в животе. Некогда широкие, сильные плечи опустились, и могущественный лорд сгорбился над столом, протирая влажными пальцами кожу глаз. Желание впасть в прострацию было так велико, и он был бы рад, но на плаву его удерживали только многотонные обязанности и ожидания, сброшенные на плечи после смерти Кенго. Советники отца настаивают на решительных действиях, ведь нельзя останавливаться там, где свой путь не смог продолжить он. Клан Миямидзу должен быть устранён, но Ичиро плохо подготовил себя к тому, что всего через полгода после назначения будет вынужден пускать всех своих лучших людей в мясорубку уличных банд, терпя неудачу за неудачей в этой шахматной политической игре. Переставлять пешек, когда над твоим ухом отец нашёптывал правильные ходы было легче, и даже несмотря на приличное образование и нужное для этого воспитание, разве смог бы он обыграть более опытного и наученного жизнью главу конкурирующего клана? Ичиро взывал к подсказкам, как маленький ребёнок, застрявший на математической задачке, но его словно мучили: «Подумай сам, ты же умный мальчик». Он умел держать лицо, умел смеяться, когда все ожидали его слёз, умел хранить молчание, когда изнутри разъедал гнев, но справиться с отчаянием, накатывающем на него в такие моменты, Ичиро был не в силах. Брошенный в глубину, где с ног сбивало течение, он не мог найти путь, по которому должен был плыть. Натаниэль твердил: «Не знаешь что делать – делай, как умеешь», но итогом такого совета стало то, что Веснински оказался заброшен в самую гущу событий. Его Натаниэль, его цветущая зимняя роза, его личный линчеватель. Один он стоит дюжину солдат, и его потеря станет настолько крупной прорехой в личной защите нового лорда, что голодные цепные псы смело смогут просунуть головы и выкорчевать кости из тела. Горький жизненный опыт научил его, что если кому и нельзя доверять, так это людям, которые до тебя были преданы другому человеку. Даже если этим человеком был твой отец. В якудзе кровные узы играют только формальную роль – это Ичиро понял, когда пустил пулю в лоб собственного брата, отринутого от семьи только из-за неудачи родиться младшим сыном. Куда сильнее тут ценилась конкурентоспособность и бессовестность, позволяющие идти на самые бесчестные и гнусные поступки во имя власти и влияния. Так будь же трижды проклята его мать, вселившая в голову юнца понятие морали и чести. Ичиро знает, что это бесполезно, но он так же знает, что телефон Натаниэля всегда при нём. Пару нажатий, чтобы услышать ленивое: «Это Натаниэль, оставьте сообщение после сигнала» голосом парнишки, который сейчас лежит на больничной койке, перевязанный бинтами и накачанный лошадиной порцией анестезии, чтобы тело перестало гореть в агонии боли. По его вине. Он там только по вине Ичиро, из-за его неспособности грамотно распределить силы и выстроить стратегию, чтобы скинуть королеву с шахматной доски. Он так сильно вдавил пальцы в закрытые веки, что едва не выдавил себе глаза, и, не обращая внимания на колотящую головную боль и сухость во рту, подскочил с места. Ичиро вырывается в прохладный пустой коридор как раз вовремя: из-за угла уже несётся помощник, красный и запыхавшийся. — Господин, ваш рейс запланирован на завтра. Желаете чего-нибудь ещё? Будь проклята непогода, мешающая ему вылететь в Нью-Йорк сейчас же. Ичиро безмолвно стоял и смотрел на помощника Ли, не зная, что сказать. Натаниэль, наверное, даже не пустит его на порог палаты, и Ичиро втайне надеялся, что именно так он и поступит. Не было ни сил, ни идей, как он может вымолить у него прощение. Как он сможет загладить вину за свою почти детскую глупость, как он сможет вернуть былое доверие. Каждый день Натаниэль отдалялся, и Ичиро казалось, что ещё немного, и он больше не сможет ощутить жар его прикосновений. Между ними никогда не было той любви, что воспевается в песнях и восславляется в книгах, но они доверяли друг другу, а этого было более чем достаточно. Он знал это, потому что между ними не было лжи, не было фанфар. Один чётко осознавал своё положение в глазах другого. Со всё ещё мокрого виска к подбородку скатилась капля воды. Она мгновенно впиталась в мягкий ковёр под ногами, растаяв на красной шерсти мутным алым пятном. Холодный безразличный тон откуда-то спереди: — Столько нервов ради одного мальчишки, — выводит его из задумчивости. Сквозь чёрную, спадающую на лицо чёлку Ичиро быстро находит в конце коридора говорящего. — Дядя. Тетсуи ненамного младше Кенго, но всё же почти его точная копия. Распалённое серьёзным недосыпом и усталостью воображение Ичиро игнорирует очевидно более узкие плечи, слишком «вороньи» черты лица и худобу дяди, делая его в своей голове тем, кого он предпочёл бы никогда не вспоминать. «Папа», — хочет прошептать он, но сдерживает себя. Насмешка в чёрных глазах дяди отрезвляет, ощутимой пощёчиной впечатываясь в лицо. Расправив спину, Ичиро возвышается над Тетсуи даже на расстоянии двух метров. — Меня не интересует ваше мнение, дядя. — И всё же я советую тебе к нему прислушаться, дорогой племянник. Забудь о нём. Маленький Мясник больше непригоден для службы семье Морияма, тем не менее, ежедневно ты тратишь баснословные суммы на его лечение. Лучше прояви милосердие: избавь мальчишку от мук. Позвоночником прошёл табун мурашек. Напряжение в воздухе стало таким осязаемым, что в него можно было окунуть руки, и этими же руками вырвать сердце стоящего перед ним человека. — Вы осознаёте, о чём просите? — О, более чем. Как лорду Морияма, тебе бы стоило отринуть эту мерзкую черту твоей матери – сострадание. Ичиро исподлобья уставился на дядю. О нет, он не знает, о чём говорит. Он просит Ичиро отринуть того, к кому он был прикован стальными цепями и приварен сваркой, от кого зависело, будет ли его сердце биться ровно на один удар больше, чем мгновение назад. — Ты виновен в том, что он сейчас находится в таком положении. Я говорил тебе много раз, Ичиро, ты искусный политик, а не полководец. Было очень опрометчиво устраивать то побоище на причале Челси. Да, клан Морияма победил, но какой ценой? Наш лучший боевик выведен из строя раз и навсегда. — Вы забываетесь, дядя, — сквозь зубы процедил Ичиро. — Во-первых: более не смейте обращаться ко мне без должного уважения. В первую очередь, я лорд Морияма, а не ваш племянник, и если вежливые просьбы обходят вас стороной, то в этот раз я постараюсь быть ясен. Это приказ. Во-вторых: я не нуждаюсь в советах кого-то, кто всю жизнь просидел под стадионом для экси, самоутверждаясь, избивая маленьких детей. Он подступил к дяде на шаг. Ичиро был выше Тетсуи и сейчас это было как раз кстати. — И в-третьих: Натаниэль мой, а не наш. Вы ни коим образом не относитесь к этой семье, а здесь находитесь только потому, что обязаны отдать дань уважения отцу на его могиле. Ещё немного. Осталось совсем чуть-чуть, и он наконец-то покинет Японию, оставит этот блядский семейный особняк позади, а вместе с ним и давно остывшее тело отца в семейном склепе.

***

Два месяца назад, Нью-Йорк, штаб-квартира Морияма.

Для Ичиро люди делились на три типа. Первый: потенциально выгодный партнёр, которому можно доверить малую часть бизнеса, чтобы он, как пчёлка, севшая на цветок, собрал пыльцу и унёс её в улей, где из него сделают мёд, который Ичиро вскоре выкатает. Второй: все остальные люди, не имеющие никакого значения. Фон в этом безликом театре, где между актами он больше засматривается на декорации, чем на актёров. Третий: Натаниэль, который не относился ни к тем, ни к другим. Потому что было что-то в том, как он корчится от грубых толчков Ичиро. И было что-то мелодичное в его стонах. Как музыка. Но больше всего он любил его глаза. Те самые глаза, что были ярче неба, чище морской глубины и красивее цветка незабудки. Наверное, единственное, за что он был благодарен Мяснику и Мэри, так это за эти глаза перед ним. За то успокоение, что они ему дарили. Натаниэль яркий, и в абсолютно тесном, чёрном и мрачном мире Ичиро он был тем, что держит его на плаву. Поплавок, который ярче всего видно в мрачных морских волнах посреди ночи, и указывающий, в какую сторону плыть. — Сильнее. Он имел над ним безграничную власть. Натаниэль, по своей натуре личность гордая, неприступная, не позволял касаться себя без разрешения. А Ичиро привык брать всё, что ему разрешали взять. Выросший под крылом отца, он оказался выброшен в самостоятельную жизнь слишком быстро, и адаптация прошла вроде как успешно. Но Ичиро всегда подчинялся отцу. А когда его не стало, подчиняться было некому, ведь никто не смел указывать ему, кроме дяди, которого он, в общем-то, ни во что не ставил. Поэтому он доверил контроль Натаниэлю. Когда опускалась ночь, главным становился маленький Мясник. — Я сказал, сильнее. Его пальцы грубо дёрнули чёрную шевелюру. Ичиро вскрикнул, но повиновался, мощнее работая бёдрами. Это устраивало обоих. Ичиро наконец-то расслаблялся, отдавая бразды правления в руки другого человека, скидывая с себя ответственность хоть за что-то в своей жизни, а Натаниэль получал власть хоть над чем-то в своей жизни. Им хватало. Они доверяли друг другу. — Ты правда согласен? — Ичиро имел неприятную привычку после секса сразу говорить о работе, когда Нату хотелось молчать. — Да. — Это опасно. Что-то может пойти не так. — У тебя всегда всё идёт «так», — усмехнулся Веснински, закуривая сигарету, даже не потрудившись накинуть простыни на голое тело. — Что может произойти в этот раз? — Всё что угодно. Это клан Миямидзу. Не просто уличная шпана. У меня ещё ни разу не вышло обыграть их. Натаниэль устало вздыхает. — Тогда спланируй всё так, чтобы прокатило. Ты же босс. Мы войдём в порт, перехватим товар прямо у них под носом, а потом вернёмся. Если получится, возможно, обойдётся даже без перестрелки. Так что, давай, думай. Не подведи меня. — Я не подведу, — пообещал Ичиро. — Ты вернёшься. С товаром или без, вернёшься. И он вернулся. Но Ичиро его подвёл.

***

Настоящее время, Нью-Йорк, медицинский комплекс Маунт-Синай.

Ичиро не стал слушать приветствия персонала. Замерев в начале коридора, он туже натягивал белый халат для посетителей на плечи. Он не знал, зачем это делал, но всё равно достал телефон из кармана. Ему это было нужно. Ему нужен был хотя бы намёк на его настроение сейчас. «Это Натаниэль, оставьте сообщение после сигнала». Как и вчера, и позавчера, и ещё очень много «поза-». Низенькая медсестра лепетала: — Он отказывается есть. Не подпускает нас даже проверить его состояние. Ичиро молчал. Он только утвердительно кивнул, давая понять, что услышал её, и она удалилась. А ему хотелось убежать, как маленькому мальчику, бросить всё, спрятаться от последствий неверных решений. В палате тихо. И первое, что он замечает – волосы. Рыжие волосы отросли до такой степени, что ниспадают на плечи крупными завитками. А ещё Натаниэль похудел: руки стали тоньше, щёки впали, пальцы – туго натянутая на кости кожа. Кажется, из-под больничной сорочки он может видеть его рёбра, да так точно, что пересчитать их, не упустив из виду ни одного, будет очень просто. Он просто сидит, облокотившись тонкой спиной на огромную подушку. — Ичиро. Голос хриплый, сухой. Он загробным шёпотом проникает в самое его сознание, леденит душу. Посмотри на себя, Ичиро Морияма, твои коленки дрожат. — Как ты понял, что это я? — Я уловил запах страха и стыда ещё в приёмном отделении. Ичиро садится на стул около койки. Натаниэль не двигается, лишь немного приподнимет голову. Его глаза спрятаны под белой чистой тканью, и Морияма знает, что под ней: месиво из воспалённой кожи, залитые кровью белки и мутные роговицы. С тех пор, как на том самом порту его пытали, заливая глаза средством для мытья палуб, прошло чуть больше двух месяцев, но едва ли можно было взглянуть на состояние его глаз без приступа рвоты или истерики. — Что тебе нужно? — Я… хотел узнать, может, что-то нужно тебе? Натаниэль усмехнулся. — Мне? Это сложно. Смотреть на него – сложно, пока он не может смотреть на тебя. Глаза Натаниэля были самым прекрасным, что он видел в своей жизни, но судьба решила, что даже этого он недостоин. Когда ему казалось, что мир трещит по швам, достаточно было просто окунуться в холодный оазис его радужки. Беды отступали. — Мне нужно, чтобы ты ушёл. — Ты злишься на меня, — выдохнул Ичиро, — я понимаю. Мне не стоило отправлять тебя туда… — Я злюсь на тебя, потому что ты продолжаешь приходить сюда, — рычал Нат. — Ведёшь себя как мямля. Разве это лорд Морияма? Уходи. Любое испытание в жизни очень сильно меняет людей. Натаниэля оно сломало. Человек, рождённый, чтобы служить другим людям, больше не может этого делать. Сложно в полной мере представить, какого ему: сидеть в пустых стенах, в кромешной темноте, потому что нет нужды включать освещение тому, кто ничего не видит, так? Из-за этого его кожа побледнела настолько, что можно было видеть, как кровь циркулирует по венам. Страшнее всего знать, что виной тому человек, ставший самым близким. — Послушай, — Натаниэль сглотнул слюну, — оставь меня в покое. Толку от меня больше никакого, у больницы нет доноров глаз. А даже если и есть, то, думаешь, я соглашусь? Слепой я – свободный от убийства десятка виновных и невиновных людей. Ха, я бы и сам справился, но, видишь ли, я не могу соорудить себе петлю из простыней или нащупать иголку от капельницы, чтобы всадить себе в сонную артерию – её куда-то очень хорошо прячут. Самое сложное было понять, когда Натаниэль говорит серьёзно, а когда шутит, потому что у него тоже была одна неприятная привычка: говорить о серьёзном шутя, и шутить, говоря серьёзно. — А ты, — между делом продолжал Веснински, — ведёшь себя, как в сопливых сериалах. Что, будешь говорить мне что-то типа: «Я всегда буду рядом, буду любить таким, какой ты есть»? Это жалко. Потому что любить такого как я значит- — Заткнись! – прокричал Ичиро. — Закрой, блядь, рот! Он не знал, были ли глаза Ната в состоянии выделять слёзы, но что-то розовое, скатившееся из-под повязки по щеке в тот момент, перемешанное с кровью, очень отличалось от его собственных слёз. Лучшее, что он мог сейчас для него сделать – уйти, разделив минуты молчания, и никогда больше не возвращаться. И Ичиро мог. Не хотел. — Жаль только, что я больше не смогу сыграть в экси. Не сдержался. Не смог. Громкий всхлип рокочущим эхом отразился от стен. Последний раз Ичиро плакал более десяти лет назад, стоя над могилой своей матери, и слёзы, этот бурный поток солёной воды, он был не в силах удержать. Стаккато его тяжёлых вздохов наполнило помещение. — Прекрати, — приказал Натаниэль. — Всё должно было быть не так. Я должен был спланировать всё лучше. — Ты человек, Ичиро. Не Бог. — Не просто человек, – заключил Ичиро, и будто физически снова ощутил груз ответственности на своих плечах. Он давил так сильно, что норовил согнуть его пополам, перемолотить позвоночник в крошку и выкорчевать кости из подреберья. Натаниэль усмехается. Как жестока с ними судьба. Жизнь и так полна дерьма, а теперь они ещё и должны справляться с накатывающей огромным валуном безысходностью. Только раньше они могли спрятаться в объятиях друг друга, даже пускай и всего на пару ночей. — Я рад, — шепчет Нат, — что не любил тебя настолько, чтобы бояться уходить. — Я тоже не люблю тебя. — Хорошо. Это хорошо. Значит, будет легче. — «Легче» – что? Он не ответил, а ему и не требовалось, потому что Ичиро всё понял. Дирижёр его сердечного ритма больше не хотел держать указку. Законы мафии гласят: «Единственный способ покинуть Организацию – смерть». «Прояви милосердие» Гори в аду, дядя. Натаниэль медленно снимает повязку, позволяя ей легко упасть на белые простыни. Он поднимает свою тонкую, худую руку, чтобы коснуться кожи глаз. Ичиро испытывает облегчение от того, что всё это действие скрыто под длинными волосами, ведь он бы не смог. Не выдержал бы смотреть на то, что осталось от прекрасных глаз, которые он так любил, что было поглощено кислотой и химией, стёрто с лица Земли. Отбросил бы решительность и сбежал из палаты. Он сосредотачивается на белых рубцовых шрамах на коже его линчевателя, его Мясника, пока заводит руку за пазуху. Металл глухо брякнул об деревянную тумбу и Натаниэль едва заметно навострил уши. Ичиро положил полный магазин патронов рядом. Не оглядываясь, он мчит в коридор, где хаотично шарится по карманам. Телефон в скрытом кармане пиджака, слева. Ичиро достаёт его, дрожащими пальцами открывая телефонную книгу. «Удалить контакт?» «Да» Чтобы больше никогда не слышать: «Это Натаниэль, оставьте сообщение после сигнала». Ведь он наберёт. Наберёт ещё много раз, но эта тишина на том конце будет слишком мучительной. Охрана ждёт его в другом конце коридора. Вытерев слёзы, он расправляет плечи и поправляет пиджак. Глухой выстрел был последним, что он слышал перед тем, как исчезнуть за поворотом.