Алая ночь

— Ты, правда, собираешься пойти в этом? Когда я поворачиваюсь, едва проснувшийся Кэйа сонно улыбается мне. Лучи солнца скользят по его загорелому бедру, прикрытому белоснежным пуховым одеялом. Я сглатываю, когда он переворачивается на живот, скидывая его и оставляя свои ягодицы совершенно обнаженными. — Тебе не нравится? — я тянусь к перчаткам, виновато подглядывая на него исподлобья. — Не в этом дело, — он выгибает спину и тут же морщится, очевидно от боли, прострелившей поясницу. Мне стоит сделать ему массаж чуть позже, возможно, прошлой ночью мы оба перестарались. — Твой старый костюм был больше мне по душе. — Вот как, — я не могу сдержать улыбки. — В нем ты не был таким… — Кэйа прижимается щекой к подушке, и его глазная повязка сдвигается вбок. Впрочем, я благодарен за то, что рядом со мной его это не волнует. Он улыбается мне в ответ и наконец добавляет: — сексуальным. Если будешь разгуливать по улицам в таком виде, боюсь, тебя быстро приберут к рукам. Я поправляю ленту на хвосте и, попутно натягивая перчатки, шагаю к кровати. Капитан заинтересованно подаётся вперёд, когда я опускаюсь на постель рядом с ним. — Ты не пойдёшь в этом, — констатирует он, лениво скользя под ремень на моём бедре. — Вчера ты его одобрил, — зарываясь пальцами во взъерошенные после сна синие волосы, отзываюсь я. — Да, — Кэйа недовольно выпутывает мою руку и переворачивается на спину, прикрываясь одеялом до середины груди, — потому что ты трахал меня в нём. Я думал, тебе пошили его для этого. — Несомненно, для этого, — я наклоняюсь, чтобы поцеловать его в лоб, и он уворачивается, заставляя меня рассмеяться. — В самом деле, не будь таким серьезным. Кэйа цокает языком. Его взгляд смягчается, и он садится на постели, чтобы облокотиться на моё плечо. Мы молчим какое-то время, сплетя пальцы, пока он не произносит: — Если я узнаю, что Джинн флиртовала с тобой, я убью её, а потом — тебя. — Эй! — я недовольно веду плечом. — А меня-то за что? — Я предупредил, — Кэйа падает на подушки, давая мне понять, что разговор окончен. — Кто принесёт мне завтрак? — Я попрошу Моко приготовить для тебя блинчики, — я накрываю его одеялом и, бросив на себя короткий взгляд в зеркало, покидаю спальню. Кэйа редко остаётся у меня — говорит, что хочет избежать лишних слухов среди рыцарей, хоть и на мой взгляд в этом совершенно нет смысла, учитывая то, сколько раз нас заставали выходящими вместе из таверны. Не то чтобы мы кричали о происходящем между нами, но каждая горничная винокурни знает, что в мою комнату нельзя заходить без стука, если на пороге появляется господин Кэйа. По понятным причинам. Мы долго этому противились — хорошо, я противился, — но в итоге любовь побеждает, разве нет? Я имею в виду, — о, Архонты — в постели он и в самом деле чертовски хорош. — Доброе утро, господин Дилю… — Чарльз смеряет меня оценивающим взглядом — таким, за который меч Капитана Кавалерии однозначно бы оказался у его горла, и я вежливо откашливаюсь. — Потрясно выглядите. — Потрясно? — усмехнувшись, я вскидываю бровь. — Благодарю. — Слушайте, — он почёсывает затылок, — если сегодня какой-то особенный день, то мне, правда, очень жаль, но у нас жуткий завал с поставкой закатников, так что, я бы не отказался от помощи. — Всё в порядке, — я поправляю перчатки. — Нет ничего особенного в том, чтобы хорошо выглядеть, не так ли? — Да, — Чарльз провожает меня вопросительным взглядом. — Наверное. Мы работаем без перерыва до самого вечера, перебиваясь остывшим чаем и вывалившимися из коробок закатниками. Когда я надкусываю один, липкий сок течёт прямо по подбородку, и я без сил оседаю на кирпичный пол, откидываясь головой на стену и наслаждаясь тем, как расслабляются уставшие мышцы. — Давненько я так не напрягался, — утирая пальцем уголок рта, говорю я. — Стареете, господин Дилюк, — смеётся Чарльз, облокачиваясь на пустые ящики, которые опасно накрениваются под его весом. — Пора бы и о семье задуматься. — Семья? — я лениво пережёвываю закатник. — У меня есть семья. — Вы о нашем капитане? — он удивленно вскидывает брови, — При всем уважении, господин, но это чистое баловство. Я не отвечаю. Я не ожидаю, что он поймёт. Не ожидаю, что кто-то поймёт. Иногда я и сам себя не понимаю. Наши отношения всегда были странными. Мы целовались, дрались и снова целовались. Когда выросли, драки стали заканчиваться сексом. Мы искали утешение в других, но в конце концов всё равно оказывались в одной постели. Он приходил ко мне с запахом чужого парфюма на коже, я к нему — со следами помады на рубашке. Он говорил, что ненавидит меня, и опускался передо мной на колени. Я отвечал тем же и открывал для него свои объятия. Мы никогда не говорили о чувствах. Сидеть где-то на обрыве, усыпанном сесилиями, и признаваться друг другу в любви — это не было похоже на нас. Иногда мне казалось, он рассмеется мне в лицо, скажи я что-то такое за пределами постели. Не то чтобы я собирался проверять. Остаток вечера проходит, как обычно, за исключением того, что я получаю ещё несколько комплиментов от посетителей — впрочем, даже десяток добрых слов не сравнится с тем взглядом, которым смотрел на меня Кэйа сегодняшним утром. Я вздыхаю и принимаюсь яростнее натирать бокал. Обычно после таких ночей он исчезает на несколько дней, так что я не спешу возвращаться домой, наверняка зная, что простыни всё ещё хранят его запах, а на тумбе покоится записка с сухой благодарностью за завтрак и просьбой не искать встречи. Я не люблю возвращаться домой в такие вечера. Обычно я просто остаюсь в баре до тех пор, пока глаза не начнут слипаться от усталости, чтобы переступить порог спальни и сразу завалиться в кровать. Впрочем, это не значит, что я собираюсь обслуживать припозднившихся выпивак. — Мы закрыты. — О. Как грубо, господин Дилюк. Знакомый голос заставляет меня обернуться. Говоря откровенно, я слишком часто чувствую неуместную радость, слыша его, за последние пятнадцать лет. Я скольжу вопросительным взглядом по его темному плащу, узко затянутому на талии. От меня не ускользает то, насколько высоко запахнут его ворот. — Мой новый образ, — Кэйа улыбается мне — той самой улыбкой, что обычно не предвещает ничего хорошего. — Нравится? — Немного… — я прочищаю горло, — необычно. — Я знал, что ты так скажешь, — он берется за край своего пояса. — Но я уверен, ты будешь в восторге от того, что находится под ним. Под плащом ничего нет — на Кэйе только обувь и тонкая набедренная повязка чёрного цвета, ярко контрастирующая с его загорелой кожей. Я выхожу из оцепенения только благодаря тому, что вспоминаю о незапертой двери. — Ты с ума сошёл? — по крайней мере три раза уронив ключи, мне наконец удаётся повесить замок. — А если бы кто-то вошел? — Таверна закрыта, — он смотрит на меня из-за плеча. — Но ты ведь вошел! — мои руки трясутся, когда отбрасываю связку ключей в сторону. — В самом деле, ты просто… — Это неважно, — он запрыгивает на барную стойку, плащ с шорохом опускается на пол у его ног. — Я думал о тебе весь день. Я сжимаю руки в кулаки. Член предательски дергается от одного только вида обнаженного капитана, сидящего в моей таверне. Я хочу сделать с ним ужасные вещи. Видят Архонты, мне нужна вся моя сила воли, чтобы сейчас держать себя в руках. — Ты бросил меня в своей спальне с каменным стояком, — он без интереса рассматривает свои ногти. — Знаешь, в этих брюках твоя задница смотрится просто потрясающе, и ты вертелся перед зеркалом, и твой пиджак задирался, когда ты делал этот хвост, так что… Он смотрит на меня. Клянусь, у меня сгорают последние предохранители. — Я провалялся в кровати весь день, игнорируя свои рабочие обязанности и надеясь, что ты вернёшься пораньше, — Кэйа поддевает свою набедренную повязку и отпускает, заставляя её со шлепком врезаться в нежную кожу. — Я хочу сказать, если ты так и будешь стоять там и не трахнешь меня прямо сейчас, я убью тебя, Люк, и для этого мне даже не понадобится меч. Ха-а, серьезно. Мои штаны сейчас взорвутся. — Я подумал, это будет весьма удобно, когда завязывал высокий хвост. За пару шагов я оказываюсь рядом. Мои руки скользят по бёдрам капитана, и я срываю перчатки вместе с кольцами в попытке скорее коснуться его кожи. Она кажется чересчур нежной под моими мозолистыми пальцами, привыкшими держать двуручный меч. — А? — он расфокусированно смотрит на меня, и я знаю — он возбуждён так же сильно, как и я. — Хочу отсосать тебе, — я шепчу ему на ухо, заставляя шею пойти мелкими мурашками. — Волосы высоко собраны, и ничего не сможет мне помешать. Я заранее знаю, что моя спина будет отваливаться, потому что барная стойка недостаточно низкая для того, чтобы я мог опуститься на колени — мне приходится опереться руками на его бёдра и раздвинуть их, чтобы принять хоть сколько бы то удобное положение. Я беру капитана жадно и глубоко, и моё горло предательски сжимается, но он стонет — о, Селестия, стонет во весь голос! — и я думаю о том, что он может делать что угодно — может, толкаться в самую глотку, может кончить прямо сейчас и прямо мне в рот, — главное, чтобы ему было хорошо. Кэйа всегда был чувствительным к оральному сексу. Я не был его поклонником, но быстро понял, что — к чему. Ему нравится глубоко и влажно, уделяя особенное внимание головке и уздечке. А ещё он любит, когда во время минета его стимулируют сзади. А я люблю всё, что любит он. Пальцы входят внутрь с развратным хлюпающим звуком, и он вцепляется в мои плечи, хныча и изворачиваясь, и я знаю, что от того Кэйи, так уверенно заявившегося на порог моей таверны в одном плаще, не осталось и следа. Мне нравилось, что видеть его таким могу только я. В свою очередь, только он мог смотреть на меня сверху-вниз — в самом буквальном смысле этих слов. Во время секса он такой уязвимый. Будто та маска, что он носит всё оставшееся время, слетает, оставляя его совершенно безоружным. Я беру его за руку и кладу её на свой затылок, запуская в волосы. Пусть он делает со мной всё, что захочет. Кэйа толкается глубже, грубо сжимая в пальцах мой хвост, и в уголках моих глаз рефлекторно выступают слёзы. Я приказываю себе дышать и мягко сглатываю. Он стонет, откинув голову, ещё раз резко подаётся бёдрами вперёд и выругивается себе под нос. — Блядство, — сквозь зубы шипит капитан, — не хочу знать, скольких рыцарей ты обслужил прежде, чем стал настолько хорош. Где твой гребанный рвотный рефлекс? Я закрываю глаза. Что ему точно не стоит знать — так это то, сколько сексуально-образовательных книг из библиотеки Ордо Фавониус мне пришлось проштудировать, чтобы хоть сколько бы то натаскать себя в вопросах однополого секса. Он был моим первым мужчиной. А я не хотел ударить в грязь лицом. Лиза всегда смотрела на меня с нежностью — думаю, она давно догадывалась. По крайней мере, она даже не стала штрафовать меня, когда я задолжал книгу об искусстве оральных ласк. Думаю, мне стоит отправить ей корзину с фруктами и бутылку хорошего вина. Я позволяю Кэйе толкаться в самое горло. Мои глаза слезятся, и он сжимает мою голову в руках, не сводя с меня взгляда. Его губы влажные и искусанные, и мой собственный член, зажатый в узких брюках, предательски пульсирует, прекрасно зная, на какие искусные ласки способен этот рот. Он что-то невнятно бормочет и прижимает меня к своему паху, изливаясь с громким стоном, а я подаюсь назад и сплевываю себе на ладонь. Это хорошо. Это очень хорошо, потому что я не думал, что он набросится на меня в таверне. Здесь нет даже миндального масла, не говоря уже о его любимой смазке из Сумеру. Кэйа растерянно смотрит на меня, когда я поднимаюсь на ноги. Мои пальцы всё ещё в нём — двигаются с хлюпающим звуком, и после оргазма он достаточно смущён, чтобы его загорелые скулы пошли пятнами. О, Архонты, он выглядит так обворожительно. Я хочу его — хочу его всего. — Ты готов, — говорю я, и мне приходится прочистить горло, чтобы мой голос звучал ровно. — С этим нет проблем? — Кэйа внимательно наблюдает за тем, как я борюсь со своей ширинкой. — Я имею в виду… — Какие с этим могут быть проблемы? — я касаюсь его бедра, и он приглашающе раздвигает ноги. — Ты не находишь, что меня слишком легко подготовить? — он обнимает меня за шею — скорее дежурно, чем с лаской. — Один мой любовник как-то обмолвился, что вместо ануса у меня чёрная дыра. Легкие обжигает огнём. Я обязательно узнаю имя этого мерзавца и отрублю его поганый язык своим мечом. Может, и не только его. — Если это чёрная дыра, то пусть она поглотит меня, — схватив за бёдра, я тяну его на себя, насаживая. — Я хочу остаться внутри тебя навечно, капитан. — Ох, блять, — выругавшись, Кэйа хватается за мои плечи. — Трахни меня, Люк. Трахни меня сейчас же. Внутри него всегда горячо. Так горячо и узко, и я едва могу дышать, зарываясь носом в изгиб его шеи и оставляя на нежной коже влажный поцелуй в попытке сдержать рвущийся наружу стон. Мысль о том, что сейчас он совершенно обнаженный стонет подо мной — полностью одетым, не считая гребанной расстёгнутой ширинки, — плавит мне мозги. Я отодвигаюсь, чтобы взглянуть на него. Капитан бросает на меня злостный взгляд из-под растрёпанной чёлки — он всегда смотрит так, когда просит поцелуя, и, конечно, получает его. У него вкус виноградного вина, и я наверняка знаю, что он забрался в мой бар прежде, чем пришёл сюда. Я раздвигаю его губы языком и целую глубже. Кэйа стонет мне в рот — на каждом моём толчке, на каждом резком движении бёдрами, — он отзывается сладкими короткими звуками, сжимающими мой желудок в тугой узел. Когда я отодвигаюсь, он резко подаётся вперёд, целуя меня снова. Клянусь, я обожаю это в нём. Он всегда отдаётся мне целиком — с отчаянием, присущим только ему одному. Лишь однажды я видел, что его мысли витают где-то за пределами комнаты. Это был наш первый раз после смерти отца. Тогда мы напились так сильно, что нас чуть не расщепило при телепортации. Мы не разговаривали несколько месяцев, а потом он заявился ко мне в таверну с бутылкой дешёвого вина, и плакал, как ребёнок, а я… В общем-то, я всегда был слаб к его слезам. — Мы сейчас упадём, — Кэйа смеётся, когда его задница соскальзывает с барной стойки, и я обхватываю её, но мои пальцы слишком влажные, чтобы долго удерживать его. — Не упадём, — отзываюсь я. Мы падаем. Мы оказываемся на дощатом полу моей таверны, но оба слишком увлечены, чтобы оторваться друг от друга. Я вколачиваю его в пол, раздвинув ноги в стороны, и он такой уязвимый, такой открытый, что у меня болит сердце. Он уже на взводе, когда тянется рукой к своему паху, и я шлепаю по ней, говоря, что ещё не время. — Ты гребанный тиран, — Кэйа укалывает меня взглядом, хватаясь за ножку барного стула в попытке удержать хоть какое-то равновесие. — Дай мне кончить! Капитан злится — я знаю, он злится, — и резко тянет меня на себя, и мы катимся по полу, пока он не оказывается сверху, седлая мои бёдра. Моя рука тянется к его шее, и я притягиваю его ближе, целуя грубо и глубоко, пока он двигается на мне, упираясь руками в пол по обе стороны от меня. Я пытаюсь подстроиться под его темп, но его движения настолько хаотичны, что я едва успеваю предугадывать их, в конце концов бросая эту затею. Теперь я не вполне уверен, кто кого трахает. — Даже жаль, — капитан мешает слова с короткими поцелуями, — что мы запачкаем такой роскошный пиджак. — Кончи на него, если захочешь, — я запускаю руку в его волосы, сжимая их у корней, и Кэйа стонет от удовольствия. Он тяжело дышит, когда отрывается от моих губ. Я скольжу ладонями по его талии и вниз — к пояснице, в конце концов жадно сжимая их на его ягодицах. Кэйа выдыхается. Его щеки все красные, челка налипла на лоб, взгляд пустой, одурманенный. Я хватаю его за бёдра и принимаюсь вколачиваться. О, Архонты, как же хорошо. Как же в нём чертовски узко и хорошо. Лопатки больно бьются о дощатый пол, но мне всё равно — мы занимались сексом и в более неудобных местах. Если так подумать, таверна — не такой уж плохой вариант. Я имею в виду, по крайней мере сюда никто не может войти в отличие от того случая, когда он отсасывал мне в уборной в один из очередных приемов на винокурне, и какая-то женщина ломилась внутрь так бойко, что сломала ручку. Пришлось сделать вид, что у него несварение, с которым я любезно решил помочь, чтобы она ничего не заподозрила. Всё равно, мы продолжили, когда она ушла, потому что мой каменный стояк не в состоянии был скрыть даже смокинг. — Люк, я… — стонет он и насаживается на меня до упора. — О, Селестия, я… — Прикоснуться к тебе? — я дразню его, но никак не могу удержаться, когда он начинает кивать, словно заведённая игрушка, — Попроси. — А-ах, ты… Бессердечный… Ублюдок… — он встряхивает волосами. — Я прошу… Прошу! Я тянусь к его паху и крепко обхватываю ладонью член, заставляя его застонать во весь голос словно в облегчении. Он весь мокрый. Мокрый и липкий, и это сводит меня с ума — мысль о том, что это случилось благодаря мне. Я теряю последние крохи контроля — принимаясь вбиваться в него и едва удерживая равновесие, я заставляю капитана кончить, следуя за ним, когда он сжимается на моём члене, мешая моё имя с бранью и стонами. Он скатывается с меня, обмякая, и, притянув к себе плащ, приваливается головой к стене. Я всё ещё лежу с закрытыми глазами, когда чувствую, что до меня доносится запах табака. Я устало вздыхаю — у него в самом деле есть силы на то, чтобы забить трубку, в следующий раз я не буду столь снисходителен. — Эй, — он выпускает струйку дыма и улыбается мне, — у тебя весь пиджак в сперме. — Премного благодарен за такое лестное замечание, — я выпрямляюсь, садясь рядом, и наконец застёгиваю ширинку. Внутри липко, но мне всё равно. Никак не могу прийти в себя — тело всё ещё слабое после пережитого оргазма. — Хочешь, я… — он затягивается и делает мягкий выдох, — помогу со стиркой? Я бросаю на него короткий взгляд. Он собирается вернуться со мной на винокурню? В таком случае, это будет впервые, когда мы проведём вместе две ночи подряд с тех пор, как… — Ты был тем, кто запачкал его, — я поднимаюсь на ноги и помогаю встать ему. — Возьми ответственность. Кэйа улыбается, слегка покусывая губы. Он поднимает свой плащ и накидывает его на плечи, поплотнее затягивая пояс. Мы смотрим друг на друга долго и почти не дыша. Знаю, он думает о том же. Мы снова переступаем только нам двоим известную черту. — Блинчики были хороши. Могу я получить их на завтрак снова? Я снимаю пиджак, пытаясь побороть дрожь в руках. Происходящее значит для меня больше, чем я могу себе позволить. — Думаю, с утра для тебя найдётся кое-что повкуснее. — Это звучит ужасно пошло, ты не находишь? — он сплетает наши руки. — Не знаю, о чём ты подумал, — я крепче сжимаю его ладонь в своей, ведя его к выходу, — но я имел в виду своё особое блюдо. Расти гора. Ты очень любил его раньше. — О, — он приближается к моему уху и обжигает его дыханием, — впрочем, если ты собираешься готовить завтрак в этом костюме, я буду совсем не против съесть и то, и другое. The End.