Игра шляп Каге

Девочка сидела под каменной стеной у лестницы, спускавшей мостовую к порту. В руках она сжимала длинную прямую палку, которой защищала своё сокровище — глиняную миску для пожертвований. Девочка была одета в относительно целое, но ужасно грязное холщовое платье, а её волосы, некогда чёрные и торчащие, покрылись серой пылью. Пряди свисали перед лицом, и любому захотелось бы их поправить. Но ей это было ни к чему. Если кто-то пытался заговорить с ней, чтобы расспросить о тяжёлой судьбе или наоборот обругать за безделье и в насмешку позвать в бордель, она лишь мрачно поднимала голову и люди пугались, увидев глаза, затянутые белёсой дымкой. Девочка сидела у стены неделю за неделей. Время от времени она забирала из миски подаренные гроши и покупала какую-нибудь еду. Пару раз её слепотой уже пользовались, чтобы сплавить гнильё или обвесить. Но попытки найти помощника, как правило, оборачивались неудачей. Вероятность того, что ей сразу положат хороших продуктов в миску, и то была больше. Девочка ждала чего-то. И оно приходило каждый день. Мимо спешили рабочие, торговцы и всякое городское отребье. Множество шаркающих звуков было сложно различить и выделить по одному, но девочка за долгое время наловчилась. Вот сейчас кто-то бодро шёл своей дорогой, но приостановился, а затем чуть свернул в её сторону. Девочка едва заметно наклонилась вперёд и задышала чуть глубже. Она не ела с позапрошлого утра и сейчас с замиранием сердца ждала, что упадёт на дно пустой ныне миски. Возможно, даже готовилась от души поблагодарить. Миска разбилась на куски, один из которых больно отлетел девочке в живот. Она от неожиданности не сразу смогла вскочить с места. Споткнулась, упала на одно колено, выставив палку впереди себя. Была тут же наказана за оплошность крепкой затрещиной такой же палкой по голове, от которой опять чуть не потеряла равновесие. Но сумела выпрямиться и отразить следующий удар, задыхаясь от мгновенно накатившей злобы. — Девочка может сражаться? — послышался въедливый, тонкий голосок, казавшийся до дрожи противным. — Но не может вернуть свои глаза? Ответа не последовало, только новый обмен ударами. — Как девочку зовут? — ей снова досталось. Ушиб ноги, отбитые пальцы на правой руке, тычок палкой в живот — всё должно было болеть и затруднять сопротивление. — Если девочка скажет своё имя, ей вернут глаза. — У девочки нет имени, — крикнула она и пропустила удар палкой по уху. Девочка повторила эту фразу уже добрую сотню раз и не знала, сколько ещё нужно. — У всех людей есть имена? — У тех, кто служит Многоликому Богу, нет имён! — Девочка не служит Многоликому Богу! — Девочка будет служить! — Кому такая нужна в услужении? Конец палки опустился девочке на подъём ступни, и она не удержалась от крика. Казалось, кости раздробились. И хотя девочка знала, что это всего лишь болезненное место для удара, на слепые глаза навернулись слёзы, а встать теперь было очень страшно. Но и долго лежать нельзя. Чужая палка оставила синяки на плечах и спине. Девочка поднялась рывком, прихрамывая, и впервые за всё время начала атаковать. Да, стоило получить ещё, каждый раз вскрикивая, чтобы наконец двинуть палкой в живую плоть и отбросить лёгкое тело прочь от себя. Девочка опёрлась на палку, прислонившись к ней виском, на котором жгла свежая ссадина, и хрипло, с голосом, выдохнула. — Девочку зовут Саске Учиха. Её снова оглушило. Она отшатнулась и не выронила палку, но сползла спиной по стене, возле которой ещё валялись черепки. Схватившись за голову, Саске почти заскулила, готовая просить пощады. Но вместо того, чтобы продолжать мучить, человек напротив замер. Должно быть, последний удар был нанесён уже по инерции. — Так девочка сохранила своё имя? — голосок звучал разочарованно и тускло, а не равнодушно, как всегда. — Её зовут Саске Учиха, — повторила Саске, похолодев. Что она наделала? Столько держаться, чтобы выпалить запретное в бешенстве? Но всё к этому и шло. Пытаясь представить, сколько ещё надо будет здесь торчать, выживая подачками, отбиваясь от бродячих собак и огребая деревяшкой каждый божий день, она впадала в отчаяние. Ради чего? Зачем? Что она вообще должна была делать? Дни шли за днями, ничего не менялось, а за Узким морем творились непотребные дела, требующие вмешательства. Саске пришла в Чёрно-белый дом за силой и знаниями прославленных убийц. А нашла культ, забравший у неё и то, что она имела. Ей обещали, что всё окупится. Но было непохоже, что обещания хоть немного правдивы. Все Безликие проходят обучение, все порой получают наказания, но это совершенно не утешало. Напротив. Из-за бессмысленности повторяющихся дней Саске начинала думать, что что-то упустила и должна прекратить это сама. Выдержав паузу, ей серьёзно сказали: — Теперь девочке не вернут глаза. Из груди вырвался хрип. — Я не прошла? Меня убьют? — Девочку оставят умирать. — В пекло Многоликого, — наконец промолвила Саске, собравшись с мыслями. — Ты перестанешь приходить, да? Меня оставят в покое? — Девочка слепая умрёт на улице, — в голосе зазвенели странные нотки, будто Безликая была способна испытывать панику. — Саске Учиха убьёт своих врагов и без глаз и ещё посмеётся над вами, — огрызнулась Саске, снова опираясь на палку. Она с трудом поднялась и повернулась к выходу в порт. Ещё не имея понятия, как, она ничего так не хотела, как вновь пересечь море, убравшись из Браавоса и с этого треклятого континента. Пусть придётся драить палубу, помогать готовить или развлекать матросов. Здесь больше нечего делать, кроме как однажды вернуться и развалить Чёрно-белый дом на камешки. Вдруг Саске получила сильный толчок в плечо, заставивший привалиться к стене и вновь поднять своё оружие. — Ты сказала, что бросишь меня подыхать, — рявкнула она, окончательно запутавшись. — Сегодня Человек не узнает, что девочка сохранила имя, — проговорил голосок. — Но мальчик, который придёт завтра, тоже не должен об этом узнать. — Что?.. — Саске осеклась, понимая, что Безликая быстро удаляется. Прощена?

* * *

Ещё неделя злоключений на улице, и за Саске пришёл не мальчик или писклявая девочка, а Человек. Тот, кто дал ей странную монету, послужившую билетом в Браавос и пропуском в Чёрно-белый дом. Кого она знала, как Какаши Хатаке, но кто оказался таким же безымянным Безликим, как все в этом храме. — Как зовут девочку? — произнёс он так же равнодушно, как мучительница с тонким голоском. — У девочки нет имени, — она ответила твёрдо, несмотря на утомление после очередной пытки. Пусть. Если так становятся сильными — Семерых ради, она за тем и пришла. Но с каждым днём после исцеления, на новых жестоких тренировках и «играх лиц», она опять всё меньше видела смысл. Это злило. Она терпеть не могла делать что-то, не понимая, зачем. Если её имя не Саске Учиха, то её сестра — не Итачи, королева Вестероса. Отец — не Фугаку Учиха, казнённый королём-демоном за попытку мятежа и оспаривание власти. Не её мать и названого брата зарезали, вероломно заманив в ловушку. И до замка Винтерфелл, занятого чужаками, ей не должно быть дела. Некого спасать, не за что мстить. Некуда идти, кроме как под своды этого храма. А здесь оставалось только лечь и сгнить, потому что причин вставать не было. — Гаара Песчаный. Баки. Темари. Орочимару-Мизинец. Ооноки с Переправы. И спасти Итачи. Саске гнить не собиралась. Внешне выполняя всё, что от неё требовали, она продолжала шептать перед сном имена тех, кого должна была убить. — Гаара Песчаный. Баки. Темари. Орочимару-Мизинец. Ооноки с Переправы. И спасти Итачи. Саске не умела лгать, совсем не умела, и ей влетало за это от Какаши. Мальчишка, которого она впервые узнала под временным именем Сай и так и запомнила, подозрительно щурился, чтобы тут же улыбнуться и избить её с особым старанием. — Гаара Песчаный. Баки. Темари. Орочимару-Мизинец. Ооноки с Переправы. И спасти Итачи, — как будто вся жизнь была заключена в этих именах, неразрывно связанных с именем Учиха Саске. Девочка с тонким голосом, который казался уже не таким противным, и с яркими зелёными глазами выкладывалась в поединках на полную. Теперь, когда к Саске вернулось зрение, их шансы сравнялись. Поговаривали, что неизвестную мать девочки когда-то благословили или прокляли. Потому что у неё были яркие розовые, неровно остриженные волосы, которые приходилось измазывать в пепле или краске, выходя на задания. Саске на задания ещё не брали. Разница между ними была в том, что девочка лгала гораздо лучше. Даже слишком хорошо. Для человека, из которого не сумели полностью выбить личность, она слишком открыто смотрела в глаза Какаши, и он ни разу не заметил, что за стеклом зелёных радужек осталась жизнь. Не замечала этого и Саске. Сейчас. Но тот день из памяти не выкинешь. Нужно было дождаться тренировки без надзора. — Почему ты спасла меня? — Это Сакура спасла, — невозмутимо ответила противница, не прекращая наносить удары шестом. — Так ты тоже сохранила имя? — Саске едва успевала говорить и парировать. — Нет. Это Сакура сохранила. — Но ты — Сакура? Девочка промолчала. Но Учиха была рада и тому, что теперь знала, как её называть. — Мне нельзя было помогать. Я провалила испытание, — Саске пригнулась, уворачиваясь от палки, и врезала Сакуре по коленке сбоку. Та зашипела, упёрлась концом шеста в пол и устояла. — Саске Учиха сохранила имя не потому, что слабая, — она налетела с удвоенной силой. Саске заметно проигрывала в способности концентрироваться одновременно на драке и на разговоре. — Ей не нужно лишаться имени. — Но все Безликие — безымянны. — Саске не нужно быть Безликой. — А как же служение?.. — Саске не может служить Многоликому Богу, — несколько верных, быстрых приёмов, и оружие Саске улетело далеко в сторону. А Сакура опёрлась на свой шест, переводя дух. — Сакуре тоже не нужно быть Безликой. Но Сакура слабая, и её заставили. Теперь здесь живёт девочка, у которой нет имени. Она отринула надежды и мечтания, любовь и ненависть, всю свою суть, и стала Никем. У неё нет прошлого… — …и будущего. Только Многоликий Бог, — закончила Учиха. И в её душе это не нашло никакого отклика. Девочка сотворила с собой что-то не от мира сего, а оттого ещё более жуткое. Как и все здесь. Но ведь была где-то Сакура, оставшаяся в целости. Человеческая, знакомая. Не дающая девочке стать истинно Никем и донести на такого же живого человека. От понимания, что она где-то есть, где-то в глубине зелёных глаз, Саске становилось хоть немного менее одиноко и холодно в этом мрачном храме, в одном доме с Человеком, чьим проповедям и наставлениям противилось всё её нутро.

* * *

Ворота захлопнулись перед беглянкой с грохотом. Она не стала добегать до них, а сразу развернулась и выставила перед собой меч. Преследователи остановились шагах в десяти от неё, Сай чуть ближе, чем Сакура. — Зачем девочка сбежала? — У девочки есть имя. — Зачем девочка сбежала? — У девочки есть имя, и ты его назовёшь! Сай сощурился. — Саске Учиха сбежала из-за имени? — он насмехался, но без осточертевшей напускной улыбки. Хоть какое-то облегчение. — Саске Учиха сбежала, чтобы защищать и убивать тех, кого захочет, а не на кого ей укажут. — И Саске захочет убить мальчика и девочку? — Я убью мальчика, — прорычала Саске, наклоняясь вперёд. Сакура смотрела из-за плеча напарника, хмурясь и закусив губу. Сакура, не «девочка». И Саске почему-то заботило, что Сай может обернуться и увидеть её полное волнения лицо. Он не оглядывался, а кинулся в бой. Самоуверенная зараза. И они завертелись на клочке пыльной мостовой перед тяжёлыми дверьми. И Саске тут же подставилась. Но не под иглоподобный клинок Сая, а под кинжал Сакуры. И если б та вогнала ей лезвие в спину или горло, на этом бы всё и закончилось. На это рассчитывал Сай, однако сам упал с раной в сердце. Саске вытащила из него свой меч и кивнула, тут же бросаясь наутёк. Потому что больше девочка не собиралась её щадить.

* * *

Она не хотела новой встречи, но Безликая была обязана её найти, даже если бы пришлось преследовать Саске по Узкому морю. Это охота поважнее королевской, где зверя нельзя отпускать. Они стояли друг напротив друга в обыкновенной узкой улочке, обложенной дрянными, в один слой, кирпичными стенами. Если постараться, можно было бы их проломить и ворваться в чью-то размеренную жизнь. Быть может, там какая-нибудь нищая, но счастливая мать укачивала ребёнка, не подозревая о драме, что разыгрывалась в двух шагах. — Если Саске хочет уйти, ей нужно убить девочку. Нечестно, хотя и неизбежно. — Девочка спасла Саске дважды, — она развела руками, отводя в сторону меч. — Как мне теперь её убивать? — Значит, девочка убьёт Саске, — безмятежно отозвалась Безликая. — Жертва Многоликому Богу обещана и будет принесена. — Пусть твой Бог подавится мальчиком, — сказала Саске. — И захлебнётся кровью, которую я пролью на Вестеросе. Ты уже могла прикончить меня сегодня. — Саске и мальчик красиво и честно сражались. Девочка решила не прерывать. Но теперь Саске придётся убить девочку, чтобы дожить до вечера. Хмурясь, Учиха пыталась найти выход. Снова убегать и прятаться — не вариант. Рано или поздно всё к этому придёт, сколько ни изворачивайся. — Сакура ведь не хочет убивать меня? Противница смотрела широко раскрытыми зелёными глазами. Но сейчас было трудно понять, что за сущность брала в ней верх. — Саске придётся… — Пусть Сакура убьёт девочку. Она приоткрыла рот и глубоко вздохнула несколько раз. Перехватила оружие поудобнее. И вдруг улыбнулась. И Саске с облегчением и странной гордостью улыбнулась ей в ответ. А потом Сакура вонзила кинжал себе под рёбра. — Нет… Стой, нет, я не это имела ввиду, — обомлев, Саске смотрела, как истекающее кровью тело оседает на грязную землю. Она подошла и опустилась рядом на колени, думать забыв о том, что Безликая может её тоже ударить напоследок. Надо было зажать рану. Лишь бы не сделать хуже. Отыскать в этой дыре мейстера… Сакура прервала все эти мысли, руками вцепившись в рубашку Саске и притянув к себе. Та могла только замереть от нового потрясения, когда к её губам прижались чужие, холодеющие, и Сакура тихо и жалобно застонала. — Пускай это будет последним, что девочка сделает в жизни, — прошептала она, оторвавшись. — Она больше не может служить Многоликому Богу. — В пекло Многоликого, — процедила Саске, опомнившись и вернувшись к занятию — спасению жизни бывшей противницы. — Знаешь, у меня был учитель. Он был первым мечом Браавоса много лет. И он говорил, что есть только один бог… — Тут он прав, — выдохнула Сакура, глядя куда-то в облачное небо. — И этот бог — Смерть. А смерти мы говорим только одно: «не сегодня». — Странный какой-то мечник Браавоса… — Он просто не из Чёрно-белого дома. А сейчас я за мейстером. Только не засыпай, Сакура. Боги тебя нынче не получат.

* * *

Человек стоял перед статуей, призванной изобразить седьмой лик вестеросского Бога. Учиха в который раз подумала, что, воткни на её место любой камень, ничего не изменится. Кто может знать, как выглядит Неведомый? Шаги гулко отдавались под сводами храма. Чёрно-белый дом ещё никогда не был таким чужим и неприятным. — Двое Безликих стали мёртвыми, — медленно кивнул Человек и обернулся. — Девочка будет хорошей. Саске смотрела в тёмные глаза истинного Никого, и ей становилось просто противно. Многоликий Бог, должно быть, потому и многоликий, что поглощает и присваивает суть людей, оставляя от них пустые скорлупки. Вдруг, если поискать, на столбах с сотнями вырезанных лиц уже можно найти Какаши. Но вот лица Сакуры там не будет. — Человек не стоит ржавчины на моём клинке, — выплюнула Саске. Какаши вскинул брови. — Нет, ты не человек, а пустое место. Глупо рубить пустоту. А девочку зовут Саске Учиха, и она никогда не станет Никем. Она остановилась, чтобы отдышаться, пока Какаши сложил руки на груди и равнодушно, потеряв интерес, смотрел сверху вниз со ступеней. — А мёртвую звали Сакурой, — и она убрала в ножны меч, который всё это время держала в руке, опустив к холодному полу.

* * *

Саске сидела у борта, ближе к корме, и брызги от рассекаемых волн до неё не долетали. Руки гудели после нескольких часов тяжёлой работы, а обед обещали ещё не скоро. Спасибо и на том, что шторм не думал разыграться. Иначе негде было бы поспать в тепле и сухости — на тесном судёнышке не выделили места во внутренних помещениях для лишних пассажиров. А нормально спать очень важно, когда работаешь за двоих. Только что, впервые с момента отплытия, Сакура открыла глаза не для того, чтоб побредить. И первым, что она произнесла, был вопрос. — Саске не любит девочку? — Нет, — почти мгновенно подтвердила Учиха тяжёлый для них обеих факт. Честно говоря, Саске сравнивала любые чувства со своей любовью к сестре, в которой у неё не было сомнений. И никакие проходимцы, знакомые полгода, и рядом с этим валяться не могли. Она была переполнена любовью и ненавистью к целому списку имён, в котором больше просто не было места. — Зачем же девочка полюбила, — донеслось едва слышно. Саске хмыкнула. Разве так рассуждают об этом? Любят «почему-то», а не «зачем-то». Есть тысячи причин, но мотив у любви найти очень сложно. Однако Саске смогла. — Затем, чтобы девочка умерла. А Сакура осталась.