***
Сегодня все одновременно также, как и обычно, но в то же время и совсем по-другому. Надзиратели, вчера так раздражали и не давала покоя, а сегодня Саша уже абсолютно ровно дышит по отношению к ним, а какая разница, она все равно больше никогда не увидит никого из них. Ни Хофманна, что чуть-ли не домогался до нее, при ее друзьях и заключенных, ни Рихтера, который по пьяни у них дома признавался той в любви, а после на каждой смене не спускал с нее взгляд и игриво подмигивал, какой мерзкий. Она не увидит того рыжего гада, что кричал в присутствии их с Маркусом, о том, что смерть Юджина очень глупа и никого не заботит, как так можно относиться к людям. Она постарается больше никогда не вспоминать об этих нелюдимых постройках, эшафоте, трубам, уходящим в небо, бараках, из прогнившего дерева. Об этом просто нужно забыть и постараться ни при каких условиях не погружаться в воспоминания. Ноги уверенно ведут ее к Рихтеру, сегодня он следит за списком смертников. Небольшая комнатка, темная и душная, в ней сидит правитель сегодняшней смерти. Вальяжно что-то записывает на бумажечке, не стирает, только добавляет туда номера заключенных время от времени. На самом деле тут ему даже не приходилось ничего вспоминать. Он просто очерчивал пятизначные числа, что приходили ему в голову, начиная обычной тысячью, заканчивая двадцатью. Остальные либо не его сегодняшний профиль, либо мертвы. Раскачиваясь на стуле он улыбался, так улыбался будто он не подписывает здесь и сейчас смертельные приговоры, а лишь играет в крестики нолики, где по видимости выигрывает сражение со смертью, а может просто вступает на ее сторону. Подняв свою огромную голову, поворачивает в сторону Саши и еще больше приподнимает уголки губ. Брови поднимаются и диаметр зрачков будет сложно измерить обычным циркулем. Не к добру это. — Hey, Sandra, warum bist du hier? — кокетливо играет бровями мужчина — Willst du mir helfen? — медленно облизывает свою нижнюю губу Рихтер — Oder ein persönlicher Dialog? — поправляет свои три волосинки надзиратель. — Ich werde mich wahrscheinlich auf die erste Option konzentrieren — натянуто улыбаясь, сжимает губы Саша. Даже от такой реакции на его слова у цербера вновь разжигается давно не потухающий огонь похоти. Для него это как для животного был красный флаг, означающий нападение. Привстав с места, он обошел девушку и нахально положив руки к той на талии проводил до стула. — Also, wie kann ich helfen? — опираясь на столешницу наклоняется Рихтер и застывает прямо перед лицом Трусовой, девушка не имеет права сейчас ни на одно лишнее движение. Вторую руку он положил на спинку стула. Это клетка. — Nun, du weißt sicher, dass ich morgen hier weg bin, also habe ich mich um eine Gefangene gekümmert und möchte sie für morgen schreiben — кивнув головой, он усмехнулся, а после положил свою огромную ладонь на плечо Саши. Второй рукой порылся в ящичке и достал нужный документ. — Schreibe — пока Трусова медленно выводила цифры номера, что она давно знала, Рихтер жадно поглощал ее взглядом, пока только им, вместе с этим раздражающе тер девушку по плечу. И ведь правда делал это, будто пытаясь протереть дырку в надзирательнице. — Danke, Richter, ich bin dann gegangen — не очень понятно был это вопрос или же утверждение. Мужчина оголил все свои тридцать два зуба и прижав Сашу к себе, начал поглаживать ту по спине — в знак прощания конечно же. Это неприятно. Руки у него слишком большие, хватка чрезмерно крепкая и несет от него толи алкоголем толи тем заезженным одеколоном, что недавно начал скупать Маркус. Выбравшись из «дружеских» объятий, Трусова махнула рукой и выбежала из помещения. Все еще оставаясь с довольной рожой, Рихтер увалился на стула, глянул номер, что только что написала надзирательница и сщурив брови переписал на другой листок, а после стер остатки карандаша с бумаги на завтрашнее число. — Was ist der Unterschied, wann? Heute ist morgen nicht sehr wichtig. Ich werde ihr gerade ein Geschenk machen, gerade für ihre letzte Schicht an den Gaskammern. Genießen Sie diesen Prozess ein letztes Mal. Ziehen Sie die Bedeutung von Null — бурчит себе под нос мужчина, убирая листок с завтрашней датой в стол.***
— Marcus, bist du zu Hause? — заходя в дряхлое сооружение, трясется Трусова. — Ja, ich werde wechseln — выглядывает из-за кухонного стола юноша и застывает — Sasha, was ist passiert? — подходит к рыжеволосой шатен. Саша смотрит на него тихонько всхлипывает, дрожит, как осиновый лист. — Richter hat mich angefasst — тихо выдает Трусова — ich streichelte ihn über die Schulter, umarmte ihn, als ob wir ihn seit Jahren kennen würden — голос предательски дрожит, слова даются очень сложно, она андрофобка, она боится большинства и подпускает только единицы к себе, кем и является Кондратюк и когда-то Семененко. Она боится, когда к ней без спроса прикасаются и более того проявляют тактильный контакт еще сильнее. Не любит, когда такие придурки пялятся на нее, играют бровями или склоняются над ней. Маркус об этом знает, поэтому лишь тихо выдает: — Kann ich dich umarmen? — короткий кивок и парень аккуратно прислоняется к ней, пытаясь лишний раз не напоминать о происшедшем. Саша утыкается ему в плечо и плачет, долго, долго плачет — Sei geduldig, Schatz, du wirst bald von hier verschwinden und wirst diese Dreckskerle nie wieder sehen — бережно гладит по голове Трусову шатен — Du musst schlafen — немного отстраняется от Саши Кондратюк и провожает ту до комнаты, расстилает кровать и вновь приобняв рыжеволосую удаляется из этого дома. Сегодня точно пострадает чье-то нахальное лицо.***
— Du — подходит к Щербаковой блондинистый цербер, рассматривает номер — Hinter mir — Аня не внимает, что говорит немец от слова совсем, поэтому тот хватает ее за руку и ведет в кучу незнакомых людей. Лишь когда на горизонте показалась длинная труба осознание приходит мгновенно. Идя в толпе таких же несчастливых людей, мысли Ани путаются наверняка в последний раз. Она связалась не с той, сразу было понятно, что та ее кинет, дураку было ясно, что она умрет. Ноги последний раз ощущают землю под ботинками, пытаются больше вдавливаться своим весом в массу. А ведь она одна из немногих, кто точно знает куда идет, Саша рассказывала о том, как все здесь происходит, людей собирают, якобы в баню, даже переводчиков приводят для достоверности, а после, заключенные задыхаются в газе, поочередно, а ведь как страшно быть последним, кто умирает, он видит смерть каждого, кто находится рядом с ним в одном помещении последние минуты жизни. С ней в группе дети, они тоже сегодня попрощаются с жизнью, очень короткой жизнью. Неужто Трусова и вправду так поступила с ней? Все что было между ними было фальшью? Все обещания, слова и поцелуи. Она же предложила всю эту авантюру с побегом. Она же говорила о новой жизни, о счастье вместе о любом преодолении только вместе, только рядом. Получается, что врала, очень искусно врала. Не любила, а что она тогда она делала. Канаты нервов рвутся все больше и больше с каждой секундой, сначала медленно расслаиваются, будто их подцепили ножом, но как только глаза все ближе и ближе видят злосчастную баню, все резко обрывается. Сейчас даже хочется стать Татьяной из небезызвестного романа. Страдать, страдать с другим человеком, но жить, зная, что твой любимый «Евгений» где-то рядом, также любит, но также не может показывать этого на людях. Почему заботилась. Почему пыталась защищать от других церберов. Почему делилась такой ценной и сокровенной информацией, чтобы в итоге просто убить, убить свою любовь. Ане невыносимо больно от этой мысли. Она уже составила слишком много планов в голове связанных с этим человеком, которые растворятся в угарном газе. А она — Саша хотела сделать той предложение, сделала, обещала повторить это за воротами этой тюрьмы, но туда Анечка уже никогда не попадет. Аня хотела быть там, там где она бы могла получить преимущества и сама бы могла заботиться о Саше, больше чем словами и своим хорошим настроением, она тоже хотела делать подарки, мазать раны той если придется, убаюкивать. Хотела отдать ей тем, же, что она когда-то сделала для нее. Хотела без ограничений и страха, о том что кто-то заметит их. Целовать ее, долго, пока их губы не возрастут в размерах, покроются небольшими ранками и множеством слюны, друг друга, дыхание собьется, а на запястьях одной останутся следы от ногтей другой, неглубокие, только в знак чистой и искренней любви. Шаг. Вдох. Выдох. Шаг. О чем болит твоя душа? Анина болит, сильно. То, что она меньше чем через час умрет это не важно, важно то, по чьей вине та умрет. Саши. Она думает так. Щербакова стала подходить к двери настолько близко, что смогла наконец-таки разглядеть лица всех церберов. Среди них Трусова. Что-то весело обсуждает с сослуживцем. От этой картины пелена в глазах все сильнее и сильнее, соленое вещество вот-вот начнет выскальзывать из янтарных очей. Все буквально плывет перед ней, а как бы вы вели себя за полчаса до смерти? Щербакова смотрит лишь на нее. Твердый, затуманенный взгляд. И Саша наконец замечает в толпе смертников знакомое лицо. Мир будто застыл. Только они вдвоем и ничего больше. Не лагеря, не заключенных, не надзирателей. Темнота. Саша хочет бежать к ней, пытается сделать шаг, ноги застыли на месте. А вот Аня двигается, только от нее, куда-то в пустоту. Трусова лишь прожигает ее спину испуганными глазами, не верящими в происходящее сейчас. Голоса, тоже где-то вдалеке, как во сне. Может это и правда сон. Ощипите хоть кто-нибудь ее! Аня, практически уже испарившаяся из этого мира поворачивается к Саше, на щеках слезы, слезы, их не должно было быть никогда у Анечки. Брюнетка не призирает взглядом, зачем это делать в последние секунды жизни, в некогда сияющих очах пустота. Та самая пустота, которую Трусова боялась увидеть больше всего. Ни одного чувства, ни одной эмоции. Губы подрагивают у обеих. Аня перебирает губами, шепчет, Саши все читает, понимает, понимает сейчас каждую букву.Спасибо за все, Сашуль
Щербакова мягко улыбается и скрывается, свет исчезает, вместе с ее обладательницей. Трусова пару раз протирает свои глаза. Дверь в газовую камеру закрылась, за ней Сашина любовь — Анечка. Любимая, солнце, ангел. Любые прозвища, рыжеволосая готова их придумывать все свою оставшуюся жизнь, только бы не терять сейчас Анюту. — Was?! Ich habe Shcherbakov für morgen aufgeschrieben! — повернувшись в сторону Рихтера, кричит тому в лицо Саша. — Warum bist du so sauer? Was für einen Unterschied heute, morgen, sie wäre sowieso tot, ich habe ihren Lebenszyklus nur um einen Tag verkürzt, er würde nichts tun — не понимая почему Трусова вдруг начала себя так вести, пытался спокойно все разъяснить надзиратель. — Ich hätte auch sehr viel getan, du Bastard! — тяжело дыша все еще пытается привести себя в чувства рыжеволосая — Да пошел ты нахуй, чтобы сдох мучительнее, чем она! –немец, все еще непонимающий, что так взбесило девушку, свел брови и удалился. Она не попадет в баню. Она останется здесь, в нескольких метрах от Анечки, но в то же время слишком далеко. Останется здесь, навсегда, одна. Дверь захлопнулась за ее спиной, пути отступления нет. Обида и ненависть сменяются страхом, теперь можно плакать, но так, чтобы ни одна живая душа не заметила это, ведь если она начнет раньше времени спугивать других заключенных и разведет кипиш, ее убьют на месте. Хотя даже не поглощая ядовитый газ, она уже практически мертва внутри, все чувства и эмоции отключены, остались по одной страх и безутешный плач. Все раздеваются, конечно одежда нужна живым, те кто попал в это помещение больше никогда не сможет воспользоваться ею. Резкая боль ударила в голову, только этого сейчас не хватает. Саша. Дыхание сбивается, руки конвульсивно трясутся. Саша. Колени также начали шататься из стороны в сторону. Саша. Губы, как мантру проговаривают все четыре буквы, четыре звука, две гласные и две согласные. Саша. В голосе не обида, а мольба, смешанная с огромным волнением, нарастающим с каждой секундой все больше и больше. Саша. Зрачки истерично бегают из стороны в сторону, изучая помещение, ища рыжую макушку. Саша. Хочется прижаться к ней, выплакаться, поцеловать, увидеть ее счастливой, но последняя эмоция Трусовой, что она запомнить перед гибелью это паника. Саша. Все готовы, всех буквально запихивают в эти «бани», все еще единицы знают, что их ждет в ближайшем будущем. Трусова рассказывала, что спустя пару секунд, когда первые люди начнут задыхаться и падать, будет давка, страшнейшая давка, каждый будет пытаться выбраться, сопротивляться судьбе, но это лишь напрасная трата жизненных сил. Именно, поэтому переступив порог этого помещения Аня ринулась к лавке, плевать, что сейчас подумают эти люди, их мнение больше ничего не значит. Она подальше от них и от газа. Вдох. Выдох. Возможно последние в ее жизни. Собрав последние силы в кулак, девушка осматривает обстановку. Дети радостны, женщины так же не подают никаких признаков страха, даже если знают, делают это для чад, своих или чужих, это уже совсем не важно. Дверь запирается снаружи. Зубы трясутся, по щеке медленно катится хрустальная слезинка. Шум запущенного дыма. Щербакова прикрывает лицо ладонью пытаясь не использовать свой драгоценный воздух лишний раз. Стук ее сердца сейчас кажется слышит каждый присутствующий в помещении. Первыми падают и задыхаются в кашле дети. Аня знала об этом, что первые с жизнью простятся самые низкие и самые слабые в плане иммунной системы. Сейчас начинается самое страшное. Давка. Дамы бегают из стороны в сторону, невнятно крича что-то друг другу на разных языках. Бьют кулаками по бетонным стенам, разбивая кисти в кровь. Пытаются выбить двери, падают и больше уже не встают. Дети, что не поддались смертельному яду на первых секундах, вопят, пытаются привести в чувства уже мертвых родительниц, а после так же падают рядом. Самые импульсивные валяются на холодной поверхности. Самые находчивые либо встали рядом с брюнеткой на лавку, либо расселись по углам истерически дрожа, дабы уже просто в одиночестве дожить оставшиеся секунды жизни. Суматоха кончается, могильная тишина стоит в помещении люди медленно умирают. Рядом с ними гора трупов, сложенных друг на друга. Нет крови, свежих царапин и ссадин. Все вокруг будто погрузилось в сон. Вечный сон. Аня не видит ни одной живой души. Видит людей, точнее их трупы. Кашляет. Истерический смех охватывает ее разум. Она осталась одна, одна, даже здесь. Веки то смыкаются, то размыкаются. Руки сводят судороги. Кисть, уже совершенно неуправляемая, непроизвольно падает вниз, вместе с телом девушки. Пальцы находятся в паре миллиметров от умертвляющего пола. Задыхается, кашляет и вновь задыхается. Она умирает, все же получить пулю в лоб пару минут назад было бы лучшим решением. Это не так мучительно. Сейчас физическая боль смешивается с душевной. Чаши весов равны, сейчас осталось лишь дождаться пока одна из них перевесит и Аня наконец перестанет мучиться. Сердце перестанет бешено биться и избавится от лишних вибраций. Она умирает последней в этой комнате, остальные сотни душ уже ушли в небытие. То, чего она боялась больше всех — задохнуться в полном одиночестве. А ведь этот страх пришел относительно недавно, еще пару часов назад ее волновали абсолютно другие проблемы. Сейчас ей не до этого да и в принципе вся эта головная боль ее больше не побеспокоит. Правда, даже умирая она искренне не понимает как она пришла к этому, почему сейчас делает последний вздох и что чувствует Саша, неужели удовлетворение, как это было в первый день. Одна чаша весов все же перевешивает, ее тело окончательно охватила боль. Громкий всхлип и заключенная перестает что-либо чувствовать. Видеть, слышать, ненавидеть. Буквально спустя пару секунд дверь откроется и в помещение мгновенно залетит Саша, долго искать нужное место долго не придется, она сама рассказывала где в таком случае больше возможности продержаться до открытия дверей. Уже поблёкшее тело, дыхания нет, веки сомкнуты. Трусова пытается трясти ее, приводить чувства, но чем больше попыток кончалось неудачей, тем сильнее пальцы Саши сжимались на плечах Щербаковой. Смерть. Ее осознание приходит по-разному. Кому-то хочется плакать и они делают это, кому-то хочется побыть одному и не обращать к себе лишнего внимания людей, что лезут не в свое дело. Когда кто-то умирает, дети не сразу понимают почему все вокруг плачут, кидают землю в землю и как это их близкий человек больше не придет, не обнимет, не потреплет волосы. Отказываются верить, думают, что их обманывать и вот-вот их родной человек вновь придет домой, возможно даже снова будет раздражать, но это не так важно, главное, чтобы пришел снова, чтобы был рядом. Почему человек, что вчера давал какое-то обещание на сегодня никогда его не выполнит. Апатия. То, чего все хотят в этот период избегать, дабы самому не стать таким же поблеклым телом, просто быть телом, что постоянно болит. Не погружаться еще больше в тлеющие мысли и тяготящие чувства. Не быть так называемым ни на что не способным овощем, а пытаться жить дальше. Естественно помнить о том, что произошло, но отпускать ситуацию, чтобы совсем не усугубить ее. Принятие. Сложный процесс, требующий далеко не одних суток жизни. Почему из жизни уходит он, а мучиться должен я? Почему этот бренный мир так несправедлив? Почему жизнь все время подставляет подножки? Множество вопросов, которые решить нужно обязательно, иначе дальше вы не продвинетесь. Только когда все разложите по полочкам черно-белый мир снова станет приобретать краски жизни. Но давайте вернемся к самому началу. Разным и необычным реакциям на издевательские новости. Один из способов мозга отключиться от мира и неприятных неожиданностей — это заставить человека закрыть глаза — потерять сознание, так произошло с Сашей.***
Он давно не таскал никого на руках, даже отвык от этого, но все же чуть-чуть сосредоточившись, Кондратюк аккуратно поднимает тело Саши и выносит из этой «бани». Выходя озирается на Рихтора, к которому пока что так и не наведался. Глядя на этого курящего придурка, раздраженно выдыхает и направляется в сторону дома. Почему Саша упала никто не знает, предполагают, что просто надышалась этим газом и отключилась, но он знал Трусову, она не такая безрассудная, она бы никогда без причины не полезла в пекло, тем более ценой собственного здоровья и жизни. В какой-то мере она эгоистка, но это лишь качество не делает ее ужасным человеком. Он ведь все еще любил ее, не так как раньше конечно, как подругу, как человека вытащившего его со дна, ведь и правда если бы она не волновалась и ей было бы совсем плевать на Кондратюка, Саша бы не протянула руку помощи мальчику застрявшему в яме собственных чувств, эмоций и переживаний. Он не благодарит ее так, он лишь делает то, что должен был делать всегда — заботится о ней. Путь оказался не таким длинным, он занес девушку в дом, вновь уложил на кровать и пошел обратно на смену сегодня они поговорят обязательно.***
Сейчас в голове лишь одна мысль: «Набить лицо Рихтеру» И он не церемонится, с серьезным лицом подходит к обнаглевшему церберу и с размаха вписывает ему кулаком по гадкому личику. Входит в эйфорию сразу же, не слышит возмущений оппонента, бьет, бьет безостановочно. Сам пару раз получается по челюсти. Не объясняя, кулак Кондратюка с новой силой летит в нос Рихтеру. Кровь брызгает в разные стороны задевая даже форму Маркуса, это плохо и это еще больше раздражает. — Wage es nicht mehr, Mädchen so zu behandeln, niemals! — кричит Кондратюк, вновь ударяя мужчину под дых, на этот раз он валится и слава богу, шатен не собирается извиняться или как-либо считаться с этим уродом. Поэтому еще раз добив того сапогами, вальяжно удаляется с места событий будто ничего и не произошло.***
Саша проснулась в доме, вроде одна, а вроде и нет. Она не понимает слышит что-то или нет. Стучит по разным предметам, склоняется ухом к возможному источнику звука, но все равно ничего не воспринимает. Сейчас главное не волноваться, такое бывает при сильном стрессе, правда и память будто отшибло, Саша очень пытается вспомнить что же такое произошло, напрягает все свои извилины, трет виски пальцами, но все равно ничего не понимает. — Sandra! — слышит, это уже хорошо, возможно он поможет — Sandra, ich bin so froh, dass du dich erholt hast — налетает на девушку шатен, крепко прижимая к себе. Трусова мямлит что-то, пытается соединить звуки в слова и лишь спустя пару минут ей удается выдать невнятное: — Was ist los, Marcs? — чуть отодвинувшись от парня, заинтересовано смотрит на него — Ich erinnere mich wirklich an nichts — теперь уже Кондратюк потерял дар речи, неужели все настолько плохо — Ich erinnere mich nur, dass ich zur letzten Schicht gekommen bin, da war dieser abscheuliche Richter, und dann… — делает паузу Трусова, острая боль ударяет по голове, она потихоньку начала все вспоминать. Боль стала сильнее, девушка хватается за голову и взвывает. Все быстро мелькает перед глазами. Газовые камеры. Заключенные. Рихтер. Аня. А дальше все снова, как в тумане. Рыжеволосая тяжело дышит — Нет! Нет! — кричит Саша, осознание пришло само, также как и родной язык сейчас. Прерывисто вдыхая и выдыхая воздух, пальцы сжимаются у корней ее волос, сильно оттягивая. Руки судорожно трясутся. Кондратюк, заставший с открытым ртом, все еще пытался понять что же произошло. — Sandra, beruhige dich, bitte sag mir, an was du dich erinnerst — аккуратно беря ее руки в свои, успокаивает подругу Маркус. — Jetzt kann ich es dir sagen — истерично усмехается рыжеволосая, Кондратюк лишь сщурил глаза и серьезно посмотрел на собеседницу — Ich habe meinen geliebten Menschen getötet — слеза скатывается по щеке, обжигая обветренную кожу. Только спустя пару минут до юноши начало доходить, как Трусова могла убить свою любовь. Все встало с ног на голову. Заключенная? Она полюбила девушку? Предвещая все бесполезные вопросы друга, Саша продолжила — Es war eine Gefangene, Shcherbakova — эта фамилия, она вновь ощущает ее на губах, не так, как раньше, будто на допросе, будто неверное слово и ее убьют — Anja Scherbakova — теперь уже Маркус закрывает свое лицо ладонями, надеясь спрятаться от всей этой ситуации, а Саша боится этого, боится осуждения или вовсе не принятия ее. Но вопреки всем ужасным ожиданиям шатен вновь прижимается к Трусовой, гладит по спине. Он знает, что такое терять близкого человека. Знает, сколько приходится страдать после этого.***
Она садится в машину, несколько раз перепроверяет вещи, сложенные в автомобиль. Смотрит в пустой ящик, где должна была быть она. Внимательно рассматривает каждый сантиметр, зрачки изучают материал, бегают по поддону никого нет. Как смертный приговор. Сейчас плакать нельзя. Она сильная, она справится. Колеса вновь проезжают по брусчатке, издавая противный звук. Пальцы сложены в замок, тесно сжаты между собой. Она уставилась в одну точку, на серую кепку водителя, Саша медленно погружается на дно своих мыслей и вопросов, которых сейчас слишком много и буквально норовят вырваться из нее. Господи, мужчина, заберите у нее хотя бы половину из ее душевных страданий. Но шофер все так же, с дежурным выражением лица следит за дорогой, не обращая никакого внимания на пассажирку. Даже и не пытаясь вникнуть в ее душу, у него есть свои проблемы, у нее свои, никто не знает у кого больше. Она вновь проверяет этот идиотский ящик, пусто, так же, как и в ее душе.***
8 мая 1945 года в предместье Берлина Карлсхорсте в 22 часа 43 минуты по центрально-европейскому времени (9 мая в 0:43 по московскому времени) был подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии и ее вооруженных сил. Юридический документ, установивший перемирие на направленных против Германии фронтах Второй мировой войны, обязавший германские вооруженные силы к прекращению сопротивления, сдаче личного состава в плен и передаче материальной части противнику и фактически означавший выход Германии из войны. Документ ознаменовал победу советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов и завершение Второй мировой войны в Европе.***
Календарь рыжеволосой показывает ровно год, с того злосчастного события. Многие на ее месте бы уже забыли или не предавали этому такого значения. Она тоже предает, она просто считает с какого дня начала искать Щербакову во всех во всем. В толпах, загруженного города, на плакатах, фотографиях. Даже не вглядывается, просто видит ее, радостную и живую. Видит, а после иллюзия растворяется и перед глазами появляется настоящая картинка. Даже обычный поход в магазин не мог пройти спокойно. Завидев невысокую брюнетку в далеке, Трусова сразу останавливалась и смотрела на предмет изучения ровно до тех пора, пока кто-нибудь в нее не врежется или не спросит, о ее самочувствии. Она отвечает, что все хорошо, но заходя в пределы небольшой комнатки кладет хлеб на стол, садится рядом и понимает, что все очень даже не хорошо. Трусова пыталась вешать объявления о пропаже, детально описывая каждую черту лица. И ведь кто-то находился. Девушки ростом ниже самой бывшей надзирательницы, дамы с янтарными глазами и темными волосами. С идеальными линиями носа или губ. Были Анны, блондинки, голубоглазые, но Анны. Трусова пыталась собрать один образ воедино, правда пока это получалось очень плохо. За такими бессмысленными поисками и иллюзиями она потеряла два года своей жизни. Она просто старела, понапрасну теряя драгоценные секунды и моменты. Общение с Маркусом прервалось, видимо он и правда не смог принять ее, раз не отвечает на десятки писем, с жалобами на ее больные чувства. Каждое отправляют назад, она не выкидывает, копит, когда становится плохо перечитывает и понимает, что возможно уже даже это прогресс.***
— Schuldig! — женский голос раздается из-за двери. Два бугая выводят сопротивляющегося рыжего мужчины, шатен когда-то видел его, но за такими зарослями волос не может увидить и половину его лица, ну а он то и сам не лучше. Со спины охранник подталкивает Кондратюка вперед и он близится к двери. Наручники сжимают плоть, наверняка там останутся следы или даже шрамы. Дубовая дверь отворяется, множество пар глаз направлено только на него. Никто не сожалеет не печалится по нему, люди лишь выкрикиваются оскорбления в его адрес, срываются с мест, смотрят как на прокаженного. Заслужил, больше здесь сказать нечего. Бугай толкает его в сторону клетки, прижав к решетке снимает наручники, а после запускает внутрь. Как обезьянка, ей богу. Это вроде уже пятый — окончательный суд, а к этому привыкнуть невозможно. Невозможно привыкнуть к тому, что в комнате все без исключения ненавидят его, готовы растерзать на месте. В воздухе витает запах старых документов, раньше он нравился Маркусу, теперь бьет по носу. Все встают, он тоже. Рефлексы на такие фразы за три года выработались. — Nun, meine Herren, wir beginnen den endgültigen Prozess gegen den ehemaligen Aufseher des Konzentrationslagers Ravensbrück, Markus Kondratjuk — последняя фраза которую он помнит с этого следствия. Дальше все как всегда. Защищать его никто не собирается, только обвиняют, дают все больше и больше показаний да и сам он никогда этого не скрывал, всегда честно отвечал на вопросы. Он не был горд за это, ему было чертовски стыдно и неловко. Шатена вновь спрашивают, то на что он отвечал уже десятки раз. Да, виновен. Да, признает это. Да, убивал людей. Да, бил. Да, это все он, но пожалуйста прекратите уже весь этот цирк. Это порядком напрягает. Его каждый день избивают сокамерники в «передержке», ведь всем при входе говорят: «Er hat Menschen getötet! Du auch? Hab keine Angst vor einem oder zwei maximal! Und er hat jeden Tag Tausende getötet! Wir müssen dem Dreckskerl eine Lektion erteilen!» — конечно не каждый день тысячи да и самой тысячи на его личном счету вряд-ли наберется, но так звучит агрессивней и более убедительно. Тому кто изобьет его обещали сигарету или еду посущественней. Сами охранники были белыми и пушистыми, пальцем лишний раз не трогали, но в этой ситуации и прикасаться необязательно, ведь обработав пару зеков, весь план выполнен и все в расчете, кроме бывшего надзирателя. — Erkennen Sie das an, Kondratyuk? — он не воспринимает, продолжает пялиться в пол, только грохот от удара по решетке слегка приводит его в себя и он кивает, не знает на что, но кивает, легче уже согласиться со всем и получить смертную казнь, нежели отправиться в тюрьму, где бить будут похлеще «передержки» Вновь все встают. Ему приходится повторить действие, страх не понятно откуда он и уместен ли сейчас. — Markus Kondratjuk, ehemaliger Aufseher des Konzentrationslagers Ravensbrück, wird zum Tode verurteilt. Der Fall wird für geschlossen erklärt — он понимает и одновременно не понимает ничего. Он умрет, странное чувство, знать, что скоро ты скончаешься, а ведь также было с Щербаковой, что когда-то захватила разум Трусовой. Странно, насколько он знает ее не взывал не один суд, наверное это хорошо, что она может жить спокойно и ни о чем не беспокоиться, забыв о том, что произошло пару лет назад. Страшно. Он никогда не думал что боится смерти. Никогда. Она окружала его всю жизнь. Но стоя за решёткой, ощущая теперь себя на месте тех заключённых задумываешься, а зачем ты вообще всё это делал. Зачем повёл туда друзей, обретая их на смерть и вечное несчастье, он пошёл туда чтобы не быть на фронте, а они просто следовали за ним. Теперь он идёт по тюремному коридору. Руки скручены назад, наручники вновь давят на истощенную плоть. Сейчас его вид можно спокойно сравнить с бомжом. Он оброс, борода вместе с волосами перешли всё его границы дозволенного, но мало того из-за ужасных санитарных норм он просто не мог нормально следить за гигиеной. На лице множество ссадин и синяков, нос сломан. Ноги еле тащатся вперед за охранником. Жизнь зеркалит. Сейчас, запинаясь об собственные конечности он плетётся по вонючему помещению, несколько надзирателей всё время его подгоняют, ставят к стенке, расстегивают наручники, а после. Он прекрасно знает, что произойдет сейчас. Тот момент, когда за секунду все воспоминания пролетают перед глазами. Хорошие, плохие, раздражительные. Он видит как маленький предмет неизбежно летит в его сторону. В его глазах этот процесс мучительно медленный, на самом деле это всего секунда из жизни тюремных палачей. Пуля вылетает из отверстия для револьвера, он видел как те летают тысячи раз. Он направлял их на десятки голов, он осматривал их после трупов. Но никогда не видел так близко к собственному лицу. Удар. Свинец пробивает черепную коробку. Смерть наступает сразу же, как только пуля касается мозга. Парень валится на пол, в лужицу из собственной крови. Надзиратели лишь ухмыляются, еще одного подонка не стало.***
За промежуток долговременного одиночества у Саши появился лучший друг. Он жил где-то глубоко внутри нее, советовал, что-то время от времени, потакал сумасшедшим идеям и препятствовал здравому смыслу. Зачастую изнурял ее голодом или старой привычкой связанной с истерзанными предплечьями. Отталкивал от людей которые хотели ей помочь и дать заботу и любовь. Сейчас она вновь одна лежит на кровати. Пытается вспомнить каждую деталь третьего мая сорок пятого года. Как прибежала в камеры, как отключилась, как Рихтер обманул ее, как она даже не попрощалась с ней.— Ты винишь себя?
Вновь он — преданный друг.
— Что?— Люди в таких ситуациях испытывают что-то типо — омерзительная пауза — вины
— В каких ситуациях?— Несчастный случай.
Она усмехается с собственных мыслей. Несчастный случай, она никогда не формулировала эту ситуацию таким образом, какой он несчастный. Он жуткий, гиблый, противный. Несчастный случай — это просто отговорка для слабых людей, не готовых принять собственные грехи. Он вновь ушел, не попрощался, не объяснился, просто сказал что-то, а после растворился во времени, кто знает когда будет его следующий визит.***
Время идет. И вроде всё начало становится нормально. Пятьдесят на пятьдесят, не плохо и не хорошо, как все. Ведь этого она хотела лет семь назад в лагере. У неё есть работа, новые друзья, даже деньги. Он очень давно не навещал ее, не помогал, поэтому пришлось все взять в свои израненные руки. Квартира, мебель в ней, новая девушка — это ее собственные заслуги и работа. Она счастлива, вполне с Алей, она добрая, милая, умная, единственное, что в ней не очень-то и устраивает, это буква «л» вместо «н», она пытается не обращать внимание на это, очень усердно. Она больше не ищет её в каждом встречном, в каждом парке или буфете, она уже нашла, ту, что может сделать её счастливой. И в Але всё хорошо, и аккуратные черты лица, длинные тёмные волосы, прекрасные янтарные глаза, хорошая фигура, начитанность, музыкальное образование. Саша любит её, или ту которую постоянно видит в ней.***
Аля ушла гулять с друзьями, оставив Сашу одну дома, на вновь лишь наедине со своими мыслями. Это плохая затея. Изначально ничего необычного не происходит, девушка просто ходит по квартире и ищет себе занятие. На кухне все чисто, еды достаточно, там помощи Саши не требуется. Обувь в коридоре уже вычищена до блеска, а на полке лежит новый выпуск местной газеты. Неужели действительно же все итак в порядке. Тогда это нужно исправить, найти занятие. Рыжеволосая берет свежий сверток прессы и отправляется в комнату. Она любит читать, не всегда любила, но сейчас это сделать пришлось. Когда ее друг покинул ее она начала изучать русскую классику, романы, пьесы, стихи, все это, желательно с любовным подтекстом, привлекало внимание Саши. Она включала музыку любимых исполнителей, садилась за стол и начинала читать, читать ровно до того момента пока плохие мысли не уйдут из ее головы и не наполнятся вселенной прочитанного произведения. Газета это немного другое. Здесь было интересно читать мнения людей о разных сферах жизни. Узнавать, что тревожит и не дает покоя. В какой-то мере это была не газета, а способ обмена информацией. Однажды туда попала жалоба от какой-то старушки, якобы у нее под окнами при свете дня один парень лезет на другого и жительница города просила разобраться с этим. Странно, как вообще это пропустила цензура, видимо все же эту тему люди могут поднимать время от времени, когда им приспичит. Сейчас, такие же как она могут узнавать об этом всем хоть немного побольше и не чувствовать себя одинокими в этом мире. Дочитав статью о благоустройстве городка, Трусова отложила чтиво и поняла, что она хочет написать что-то сама. Стих. Скорее всего его. Строчки сами лезут в голову, почему-то вызывая острую боль, когда-то она уже чувствовала такую, правда запамятовала когда именно. Только не потерять вдохновение. Девушка носится по комнатке в поисках нужных вещей. Карандаш, лежавший предельно близко к старым воспоминаниям на дне ящичка. Клочок бумаги. Стул. Куча зачеркиваний, ошибок из-за быстрого письма, помарок и даже пару дыр в обрывке. Импульсивно под напором вдохновения она писала, не понимала о чем под пеленой затуманенных мыслей и колющих чувств. Последняя строчка, она выдыхает и сделав небольшую гимнастику для глаз начинает изучать свое только созданное творчество.Сквозь безгранную, странную даль Каждый раз я кричала «Прощай» Каждый раз ведь кричала «Спаси» Но лишь сном все кончалось, увы Самый страшный закат, умоляю, Что же делать в ближайший мой срок Сотни вскриков в душе, все- проклятья И конечно же твой, Боже мой Снится мне, что мы счастливы вместе Что преграды сумели пройти Но лишь очи открыв понимаю Что давно уже это не ты
Поняла. Поняла, почему так резко начало болеть тело. Поняла о чем, а точнее о ком ее искусство, все же стихи наверное не ее стезя. Аня наверное бы не оценила этого. Девушка поджимает губы еще раз всматривается в листочек. Достает другой клочок бумаги со дна ящика. Здесь другой почерк. Чужой. Интересно, как давно он таким стал. На обрывке адрес, который Аня писала незадолго до того злосчастного дня. А Саша думала, что отпустила. Нет. Не смогла. На глаза накатила пелена слез, она снова вспомнила, как прибежала в эти «бани», а там она. С закрытыми веками, бледной и похолодевшей кожей. Трусова кусает кулак. Дальше вспышка света, тогда она падает в обморок, мозг подумал, что не попрощавшись с ней потом будет легче. Но нет, сейчас перерывая библиотеку этих событий она понимает, что первой ее ошибкой было поздороваться с ней и начать общение, а последней — не попросить прощения. Саша мнет бумажку и выкидывает куда-то в сторону. Дверь открывается. Аля дома. Нужно не подавать вида, что что-то не так.***
— Сашуль — и после этого слова всегда все как в тумане. Шесть букв, что заставляют сердце биться чаще, зрачки расширяться, а дыхание сбиваться. Глаза ищут рядом ту самую девушку, с буквами «SU» на спине. Взгляд метается из стороны в сторону. Ищет, очень долго, но в итоге никогда не находит. Тут Аля, не Аня, ее голос, что на несколько полутонов выше некогда любимой заключенной. Но со спины не отличишь, именно поэтому многообещающие поиски всегда срываются. И вот вроде на нее также смотрят темно-карие глаза, с таким же млением и любовью, волосы точно такие же, как и у девушки из ее прошлого. Черты лица отточены, но не так, не так сильно, как у ее ночного кошмара, бессонницы, резкого приступа вдохновения. А раньше Саша тоже была готова до бесконечности придумывать той прозвища, правда более милые и греющие сердце, нежели сейчас. Сейчас Щербакова осталась для нее лишь парой шрамов на предплечьях, огромным шрамом на сердце и несбыточной мечтой ее молодости. Она кошмар, ночной страх, маленькая бумажка на дне выдвижного ящика. Аля то, и одновременно совсем не то, чего бы хотелось Трусовой. Да, она чертова эгоистка. Когда девушка произносит имя Саши, тепло разливается по всему телу, но не с той нежностью и мнимостью, как это делали мягкие губы Анны, а лишь повышает градус жидкости, обжигая раненые клетки измученного тела. Такое тепло быстро сменяется холодом, мерзким, скользящим по все тем же клеточкам, что недавно изувечил жар потерянной любви. Пальцы на руках в такие моменты начинают непроизвольно дрожать, Аля считает это достаточно милым, Саша убийственным. Аля не знает ни одного правдивого факта из прошлой жизни Трусовой, знает лишь, что та уже пробовала отношения с девушкой, по рассказам рыжеволосой, что они ничуть не зацепили ее. Девушка не знает ни о лагере, ни о погибших друзьях надзирателях, Маркусе, Юджине, Ане, знает, лишь, что она первая, с кем Саша честно делится своими проблемами.***
Тихая июльская ночь. Саша с Алей наконец могут спокойно провести время вместе, посвятить его целиком и полностью друг другу. Они далеко за городом, на каком-то заросшем, труднодоступном холме, но терпение и желание побыть наедине одержали победу, в борьбе с ленью и унынием. Брюнетка лежит у Саши на коленях и рассматривает звездное небо. Водит пальцем, будто очерчивая силуэты, мило смеется, когда Трусова передразнивает ее, щекочет или целует. А ведь они и правда в чем-то похожи. Какой раз ловит себя на это мысли рыжеволосая, но каждый раз отрицает это. — Смотри, звезда падает! — по-детски кричит Аля, поднимая свою голову к вверх — Загадывай желание, Саш — поворачиваясь к своей девушке, уже шепчет кареглазая. — Извини, Аль, я не загадываю желания — она больше не ребенок. Она уже давно не верит в чудеса.