Кто не успел, тот опоздал
Наконец оглядевшись по сторонам, девушка заметила трех надзирателей стоявших перед группой людей. И вроде бы ничего необычного, но одна из них была девушка, редкое явление для данного действия. Рост не более 160 см, значительно выделяется на фоне товарищей достигающих около 170-180. «Точно не немка» -проскользнуло в голове Анны. Прожигающий взгляд девушки сверлил каждую будущую заключенную, внимательно осматривая и анализируя. Рыжая копна волос была собрана в култышку, показывая всю серьезность обладательницы прекрасных волос. Все остальное было как у всех: эсэсовская форма, дубинка и плеть. По обе стороны от нее стояли два статных парня. Немцы. В отличии от своей спутницы, молча смотревшей на дам, оба орали что-то переводчику и время от времени грозились ружьями и немецкими овчарками заключенным. После, мужчины начали поочередно выкрикивать фамилии, чтобы узнать, кто же остался хотя бы к этому этапу фашистских утех. -Shcherbakova –девушка молча подняла руку, парень сделал пометку на бумажке и продолжил перепись населения. Сразу после оглашения фамилии, пристальный взгляд рыжеволосой надзирательницы был направлен, только на юную партизанку. Уставившись в спину одной из подруги по несчастью, Анна пыталась избежать зрительного контакта с фашисткой. После завершения торжественной церемонии всем было приказано разойтись по баням, раздеться догола и пройти по оглашенным надзирателям. -Eugene, geben Sie mir bitte Shcherbakov –протянула рыжеволосая одному из своих напарников. -Du hast beschlossen, Russisch wieder zu sammeln? –мужчина взглянул на брюнетку и усмехнулся -Obwohl du weißt, dass sie hübsch ist, vielleicht in einem Bordell? Warum sollte so eine Schönheit leiden? -als würde sie dort nicht leiden — прошипела надзирательница и молодой человек уже был готов что-то ответить, как в их разговор вмешался третий фашист, ждавший тех уже 20 минут. -Was zum Teufel machen Sie hier, Semenenko? –темноволосый парень уставился на выясняющего что-то надзирателя. -Warum sofort Semenenko? Hier steht Trusova noch und versucht, sich wieder einen Russischen anzuwerben. -Marcus, ich möchte nur mit Leuten arbeiten, die ich verstehe — Zhen, gib ihr diese russische, sei ein Mann –c мягкой улыбкой произнес немец, кивнув на это Юджин грустно взглянул на старшего по званию и вновь выкрикнув: «Alle kamen zum Bad!» -быстрым шагом пошел к своим подчиненным. Девушке, ожидавшей свою лагерную одежду, было конечно очень интересно наблюдать за перепалкой немцев, при этом слышать свою фамилию там с каждым разом все страшнее и страшнее. Из раздумий ее вырвала рыжеволосая дама, пихнувшая той платье в полосочку прямо в лицо. На спине огромными буквами было намалевано «SU» — обозначая принадлежность партизанки, на рукаве красный винкель и номер: 17022. На маленькой девушке роба казалась буквально безразмерной, чуть ли не спадая с нее. -Извините, а чуть меньше одежды нет? –довольно вежливо спросила Анна, подойдя к рыжеволосой. -Hast du hier ein Bekleidungsgeschäft? Schnell in die Kolonne! –кричала надзирательница в лицо Щербаковой. Просить у них что-либо было очень глупо, брюнетка надеялась лишь на малейшую человечность фашистов. Во всяком случае ни одного слова из ответа Трусовой, Анна не поняла, поэтому лишь отступила назад к остальным девушкам. Повязав платок на голову, стала слушать новые возмущения и требования своих новых начальников. Спустя время к их группе вновь подошел переводчик и начал дословно объяснять про места работы, рассказал о их иерархии и о том, что самые послушные и трудолюбивые смогут получить труд полегче. После, большинство заключенных отправились уже за знакомой тройкой фашистов, ткать вещи. Остальных забрали новые надзиратели и повели в обратном направлении. Среди тех людей были старики, дети, немощные и глубоко больные, было не сложно понять, что их партизанка больше никогда не увидит, разве, что россыпью темного дыма в небе. Зайдя в небольшое здание, девушек рассадили по рабочим местам и дали план работы. -Каждая должна сегодня сделать не меньше 10 роб –прокричал переводчик, казалось бы, сейчас все должны начать кропотливо работать, чтобы хоть как-то успеть выполнить, выданный им план, но иностранки же наоборот начали кричать и возмущаться, видимо все еще не поняв, где они находятся. Затыкали таких просто, пару ударов деревянной дубинкой по итак уже достаточно хрупкому телу, и девушки начинали дрожащими руками со слезами на глазах вставлять нитки в иголки, заводить машинки и резать ткань. Шум жужжания машинок буквально охватил тюремное помещение, никто не хотел снова получить в живот или отведать вкус крови во рту. Торопясь, пальцы некоторых попадали под иглы машинок, после чего девушки взвывали от боли, а затем снова получали по ребрам, животу, позвоночнику, спине, шее. Спустя 7 часов непрерывной работы, каждую начали проверять надзиратели. Заключенным били по рукам, на этот раз чередуя данный ритуал с плетью и выхватывали труды их многочасовой работы. Кривые швы, слишком натянутая ткань или браки на полотне поощрялись дополнительными ударами под дых, на этот раз били ногами, кулаками или же швейными принадлежностями. После первой такой проверки, некоторых девушек уже выносили от сюда другие заключенные с пометкой «P» на спине. Надзиратели же посмеивались с данной картины и еще больше били дам и пытались найти ошибки там, где, казалось бы найти их было не возможно. — Siebzehn¬tausend¬sechs¬und¬dreißig Nummer, wo ist die Fixierung am Ende der Zeile?! –орала рыжеволосая фашистка на еще одну девушку с пометкой «SU», кажется это была последняя советская заключенная не считая Щербакову, которая осталось в тюремном помещении. Трусова подходила к каждой девушке с такой пометкой на спине и буквально убивала своим ором и действиями, всех к кому подошла эта дама всех без исключения выносили от сюда, та как будто чистила местность, для фееричного финала связанного с Щербаковой. Когда надзирательница закончила с очередной «SU» и направилась, к Анне, та уже мысленно перекрестилась, простилась с жизнью и тяжело выдохнув подняла взгляд на Трусову. В ее работе точно было к чему прикопаться, начиная количеством, заканчивая качеством. — Warum weniger als fünf Robes? –без ора, выпалила рыжеволосая. Может голос устал? — Извините, без переводчика я Вас не понимаю –буквально пропищала Щербакова. Усмехнувшись Трусова ударила девушку по щеке и утыкая Анну лицом в ткань, продолжала задавать свой вопрос, на этот раз ором. Голос не устал. Поняв, что так от русской ничего не добиться надзирательница ударила ее лицом по столу и отойдя на пару шагов сквозь зубы процедила: -Русские здесь долго не живут.Без малейшего акцента. Предательница.
Поднявшись, чтобы понять откуда шла русская речь, которой ей так давно не хватало, ее взгляд прошелся по каждому надзирателю и остановился на рыжеволосом дьяволе, улыбающемся во все 32 зуба. Руки самодовольно сложены на груди, спина как никогда прямая, она получала зверское удовлетворения от своей работы, как минимум так казалось Анне. Довольная своей работой, та отошла на начальную позицию наблюдателя, оставив брюнетку с кучей непонятных мыслей в голове и сочащейся из носа кровью.Неужели хоть один советский солдат, мог так предать родину, настолько, что мучать своих же. Бить, убивать, ненавидеть, свою же нацию. А все ради чего? Ради более мягкой жизни? Если любишь, будешь за своих до конца, остальные слабаки, предатели, глупцы. А какая работа? Надзиратель в лагере для женщин и детей, неужели у этих людей совсем нет человечности, неужели это девушке никогда не было жаль своих жертв? Это уже не человек, а робот, настроенный убивать, таких же как ты. А сколько еще таких же как оно, много же на самом деле таких же меркантильных предателей, готовых на все, чтобы пожить подольше. А ради чего еще?
***
«Почему я вообще здесь?» -Трусова часто задавала этот вопрос себе. Почему когда началась война отец угнал со всеми на родину, не дав никому выбора? Почему именно те, кто ее спасли, повели по такому достаточно гнусному пути? Хотя, признаться честно, для импульсивной Александры, над чьим именем постоянно смеялись немцы и называли ее «Sander», это было моральной разгрузкой и сильной моральной нагрузкой. В начале она даже хотела отказаться от этой работы, потому что во снах она видела только кричащих матерей, у которых забрали детей и прах, что оставался в крематориях. Закручиваясь вихрем воспоминаний, в песке времени, делившем ее жизнь на до и после, она медленно уходила на дно, окончательно сходя с ума от своего превосходства над заключенными. А ведь когда-то она тоже была на их месте. flashback — Ein russisches Mädchen, eine Guerillakämpferin? Wie begann der Krieg sofort in die stärkste Macht übergelaufen? Schwächlinge! –кричал друг, бывшего партнера Александры -Wie hast du dich so verliebt? Solche mögen sie nicht, solche können sie nicht lieben –теперь юноша обращался к своему лучшему другу, а Александра молчала, ждала ответа возлюбленного, в надежде поднимая на него свои изумрудные очи. Зря. — Du hast wahrscheinlich recht. Sie verdient es nicht, von mir geliebt zu werden, und sie kann mich nicht lieben –отводя глаза произнес парень — Du hast mich sicher gebraucht, um meine Leute vor mir zu schützen, und ich bin Cerberus, oder? Löse deine Probleme selbst, ich gehe an die Front, um gegen dich zu kämpfen, ich denke, mein Tod wird auf dein Gewissen, auf dein Volk fallen –процедил парень, глядя уже на заплаканное лицо девушки. Переводить эти слова было до боли сложно, может, что-то не так и ей недостаточно знаний, может это какое-то признание в любви, которое нужно читать между строк, но все было слишком просто, ей воспользовались, вновь. Тогда она полюбила по настоящему впервые, Саша была счастлива с этим человеком, она отдавалась полностью ему, любила, а он заставил поверить ту в то, что это было всего лишь масштабной иллюзией. Оказывается, она пользовалась им, оказывается она не может любить, оказывается ее невозможно полюбить. Вот уже неделю Александра не могла выйти из дома, ни то чтобы она не хотела, она не могла. Друзья бывшего молодого человека, буквально сторожили весь район небольшого городка, куда не выйди, везде они, все как один винят ту, в смерти их друга. Он умер. Через 2 дня после отправки на фронт, их танк разбомбили русские войска, весь экипаж погиб. Они мстили уже не только за него, они мстили за каждого немца, кто погиб от рук советских солдат. Молодые люди портили Александре одежду, выкрикивали проклятия в сторону девушки, били ее. Собравшись с силами, Трусова решилась выйти на улицу, поздно ночью, посидеть на небольшой лавочке в городском парке. Свобода, наконец-таки она ощутила это. Никто не выйдет из-за угла, никто не изобьет, никто не будет портить ей настроение. Распустив свои длинные волосы, девушка подняла голову к небу, считая звезды, самолеты, свои, вражеские. А какие были ее? Что там, что здесь, она никому не нужна. Там она предательница, здесь убийца народа. Разве по своей воле она уезжала подальше от Родины? Разве она убивала всех солдат? Нет, она была просто девушкой, лишенной выбора, какой-либо власти, а главное прав. На жизнь, на свободу, неприкосновенность. — Wer bist du? –выбил из раздумий мужской голос, не успев перевести девушка подняла руки в знак того, что сопротивляться она точно не будет, наверное это очередные друзья того ублюдка, снова хотят избить, ну если хотят, то пусть бьют — Verstehst du Deutsch? Wir werden dich nicht schlagen –продолжил юноша, наконец переведя значение этих слов девушка заметила второго парня, чуть выше того, что задавал вопросы. — Ja, tut mir leid, ich bin ein bisschen verloren, sind Sie August's engste Freunde? Ich kann einfach nach Hause gehen, Sie müssen verstehen, dass ich wochenlang nicht eingesperrt sitzen kann –протараторила девушка. — Oh nein, schöne Dame. Wir kennen keinen August und werden Sie nicht beleidigen. Ich bin Marcus und das ist mein bester Freund Eugene — парень протянул руку Александре, в знак знакомства. После, пара друзей проводили девушку до дома и пообещали, что теперь могут гулять с ней, если той будет скучно сидеть одной дома. Шли дни, Александра все больше сближалась со своими новыми друзьями. Гуляя, та часто замечала на себе достаточно нежный взгляд Маркуса, а на нем точно такой же взгляд Юджина. Сейчас у нее не было времени на новые любовные романы, поэтому Саша часто делала вид, что не замечает этого, лишь иногда отвечая на знаки внимания от молодого человека. После юноша объявил, что те уходят работать в концлагерь и предложили ей то же самое. Нет, она не хотела, зеркалить свою жизнь на других, но выбора у нее просто не было, остаться в этом городе одной, означало снова начать вести отшельнический образ жизни.***
-Eugene –мягкое прикосновение к запястью заставило парня слегка отвлечься от наблюдения за заключенными, увидев хозяина такого прекрасного голоса юноша расплылся в глупой улыбке -Hör zu, ich habe eine reine Männerfrage an dich –замялся Кондратюк. -Ist etwas passiert? –растерянно поинтересовался Семененко. -Ja, nein, aber glauben Sie, dass es besser ist, Sandra einen Vorschlag zu machen –мир Юджина рухнул, глупая улыбка сползла с лица юноши, а некогда горящие огоньки потухли. -Marcus, bitte entschuldige mich, aber ich denke. dass diese Frage nicht an mich geht –отрезал парень и продолжил наблюдение за девушками. Маркус был в недоумении от такой реакции друга, что случилось, он вроде даже об этой прекрасной новости сказал ему первому. Возможно он не в настроении. Но отвлеки бы Кондратюк свое внимание хоть на минуту от Александры, то заметил, что в таком настроении Юджин уже очень давно.***
-Эй! Щербакова, что там по количеству роб? Аня не обратила внимание на столь незаметную русскую речь в данном месте проведении ее жизненного пути. Звук машинок поглощал все, что было вокруг, а мысли о «новом русском знакомом» не давали той покоя. Заметив это, Александра подошла ближе к брюнетке и для вида ударила ту по плечу. Кто знает о чем они — русские разговаривают тут. Правильно, только русские, которых в этой группе больше не было. -Ты меня не слышишь что-ли? А Аннушка? -строгий взгляд пронзил партизанку. -Не боишься здесь на русском говорить? -Кроме тебя, никто не поймет, если что скажу, что угрожала чем-то и скорее всего не совру. -Весело, что тебе от меня надо? Ещё побить хочешь? -девушка приподняла бровь. Не спуская своих изумрудных очей с собеседницы рыжеволосая закусила нижнюю губу. Не дав не сказать ни слова партизанка продолжила: -Все-таки, наверное интереснее пытать людей, зная, о чем они молят тебя -девушка слегка ухмыльнулась, продолжая кроить платье в полосочку. — С огнем играешь, Щербакова — заключила Трусова, помахивая перед лицом девушки дубинкой. -Правда, а что же ты сюда тогда прикатила? — слишком громко и дерзко. Моментально на девушку были направлены 4 автомата со всех сторон комнаты, немцы приняли выкрик за угрозы надзирателю. -Alles ist gut — рявкнула Александра Маркусу, на что тот приказал всем опустить оружие и продолжать наблюдать — А ты оказывается мазохиста, вот честно, извини, я не хотела — в глазах рыжеволосой читалась нечеловеческая жесткость, искры вспыхнули в глазах, как же легко довести эту девушку до точки кипения. Резкий взмах руки, деревянный предмет с огромной силой прилетает в живот брюнетки, после переходит на спину и дальше на шею, оставляя жёлтые гематомы, так странствует по всему хрупкому телу, пока девушка дрожащими руками не закрывает лицо. Этот жест. Этот ужасный жест. Мать делала так, когда ее бил отец. Буквально парализовав Александру, та застыла с оружием около Анны, которая исподлобья глядела на надзирательницу. Ком в горле казался, айсбергом, не дающим девушке проронить ни слова. Мурашки уже полностью охватили ее тело. Пылающие пару минут глаза из прекрасного изумруда превратились в старое болото. Болото ее разума. -Что ты наделала? А?! — вдруг неожиданно отойдя от своих мыслей начала орать рыжеволосая на Щербакову — что ты молчишь, сучка?! — продолжила Александра, взяв ту за шкирку — почему ты начала прикрываться, я разве разрешала тебе это делать?! — глаза в глаза, в обоих страх — почему ты молчишь?! отвечай, быстро! — Трусова начала трясти заключённую, пытаясь выбить ответ — отвечай, чертова партизанка, живо, иначе подохнешь раньше, чем могла бы, дура, отвечай же — в последних словах уже читалась мольба, мол, лучше ответь. Не получив никакого признания, Трусова продолжила, более мягко, но для вида продолжая орать — Давай так, я тебя отпускаю, а сегодня вечером я подойду в барак и мы обговорим все, хорошо. Зачем ей это? Она хотела извиниться. Почему? Она не хотела быть копией своего отца. Конечно, было множество людей, перед которыми ей следовало ни раз извиниться здесь, но черт, что-то есть в это Щербаковой, что-то, что пробудило в ней былую человечность, оставленную в далеком прошлом, зарытой на сотни километров под землей.