Могила паука

Эдвард «Эррор» Куинтон умер. И это было болезненно. Все случилось как-то глупо. Стояла ужасная летняя жара, в которую невозможно спать. Эдвард проснулся слишком рано для каникул, но потная липкость была столь отвратительна, что он не мог оставаться в кровати. Душ помог ненадолго, уже через полчаса воздух в перегретом доме вновь заставил его потеть. Стало еще хуже, когда Гено также проснулся и выразил свое отвращение к обстановке громким душераздирающим криком. Эдвард любил брата больше кого-либо в семье, но в тот момент его собственное настроение было ужасным. И он не хотел позволить своей импульсивности как-то все испортить. Поэтому он сказал Джанет, что пойдет тусоваться с друзьями до вечера и пообедает в какой-нибудь забегаловке, получив одобрение и двадцать баксов. На самом деле, на тот момент было еще слишком рано, едва перевалило за девять. Попытка звать кого-то раньше одиннадцати почти со стопроцентной вероятностью обречена на провал. Даже со своей настойчивостью и самоуверенностью, Эдвард знал, насколько дети ценят ненормированный сон. Была возможность, что Барри уже встал, но ему все равно нужно сначала позаботиться о животных, а Эррор не хотел застрять, помогая с этим на жаре. Итак, он решил, что отправится в парк, прилегающий к лесу, чтобы поискать пауков. Из-за своих суперспособностей (самых лучших, по его нескромному мнению) мальчик находил с этими членистоногими какое-то необъяснимое родство. Эдварду также приносило огромное удовольствие видеть на лицах друзей благоговение, когда он бесстрашно держит неожиданно смирное существо в руках. Может быть, он мог бы положить парочку пауков в карманы, а потом, когда нужно будет за что-то расплатиться, удивится, как они туда попали. Сыграет героя, когда ребята удивятся и запаникуют. Он возился в кустах по крайней мере час, пока его не прервали. — Тебе стоит быть осторожнее, мальчик. Этот паук-отшельник чрезвычайно ядовит, — предупредил его гнусавый мужской голос. Эдвард дернулся от неожиданности и раздраженно повернулся, собираясь грубо упрекнуть незнакомца за подкрадывание, но, лишь кратко оценив его внешность, изо рта вылетело совершенно иное. — О-о! Я видел тебя по телевизору! — он впечатлено поднял брови, совершенно не ожидав чего-то подобного. — На BBC. Выглядел незнакомец приметно, но при том совершенно приятно и обычно. Волосы вились густыми рыжими кудрями, вытянутое лицо с трехдневной щетиной, усыпанное веснушками. Добрые карие глаза щурились из-под больших круглых очков, а уши почти смешно торчали по бокам головы. На груди бежевый жилет поверх футболки с кучей маленьких кармашков. Руки с длинными музыкальными пальцами в перчатках сжимают лямки большого походного рюкзака, а на бедре поблескивал на солнце пустой контейнер для насекомых. Да и весь этот человек был какой-то длинный. — Ой, так я известен? Тебе нравятся передачи о животных? — незнакомец смущенно потер затылок, но что-то в его выражении выдавало недовольство узнаванием. — Нет, — уже без интереса Эдвард вернулся к пауку в своей руке, проведя пальцем по брюшку. Тот остался неподвижен. — Мой друг часто смотрит. И мне приходится. — Вот как, — странная озабоченность мигом слетела с его лица, сменившись почти детской беззаботностью. — Но тебе действительно стоит быть осторожнее с этим пауком. Его яд может лишить тебя конечности, — порекомендовал он, хотя в словах не слышалось особой заботы. Будто бы его устраивало любое развитие событий. — Пауки никогда не кусают меня! — одновременно возмутился идее Эррор и похвастался своей привлекательности для животных. — Они сами ползут ко мне! — Правда? Ты, должно быть, особенный, — сладость в лестных словах казалась совершенно естественной для этого человека, поэтому мальчик гордо расправил плечи и уверенно ухмыльнулся. — Может быть, ты мог бы помочь мне? Я ищу здесь одну разновидность птицеедов, но пока не особо везет, — мужчина достал из походного рюкзака книгу и, недолго полистав, открыл нужную страницу, чтобы продемонстрировать фотографию. — Да, я знаю, где их можно встретить, — кивнул Эдвард и указал в нужную сторону. — Где-то через двадцать минут ходьбы выйдешь к ручью, и чуть дальше там скалы. Там я встречал этих пауков. — Спасибо! — просиял человек, устремив свой взгляд в указанном направление, но вдруг выражение его лица сменилось чем-то застенчивым и неловким. — Если тебе не сложно, мог бы ты проводить меня? Я не местный и боюсь, что не сориентируюсь слишком хорошо. Кроме того, если ты правда так хорош с пауками, это сэкономит мне время. Мальчик неуверенно взглянул на свои наручные часы с человеком пауком. В прошедшем учебном году они считались крутыми, но Эдвард лучше кого бы то ни было осознает, что с переходом в среднюю школу подобные вещи убивают авторитет. Скоро придется убрать долгожданный подарок на девятилетие в ящик, но до осени еще есть время насладиться им. Было пол-одиннадцатого. Если они будут идти достаточно быстро, Эррор сможет пробежать путь назад и выйти из парка к концу часа. Но можно было бы и не спешить. Все равно друзья не знают о его намерениях зайти. — Окей, только двигайся быстрее, — снисходительно фыркнул мальчик, поднимаясь и двигаясь вперед без оглядки, всем видом показывает, что делает большое одолжение, несмотря на ограничение в собственных сроках. Паук все также смирно сидел в его руке. — Спасибо, — весело вновь поблагодарил незнакомец, бодро вышагивая следом. — Кстати, можешь звать меня Сэвидж. — Я Эдвард Куинтон. Но все зовут меня Эррор, — как следует представился он. — Это что-то внутренней шутки? — мягко посмеялся мужчина, на самом деле не желая получить какой либо ответ. — Хочешь послушать о моих исследованиях пауков, чтобы скрасить дорогу? Раз тебе интересно… — Да-да, делай что хочешь, — отмахнулся Эдвард, скрывая любопытство. Тяга к знаниям вредна для крутого имиджа, который он рассчитывает построить. Если бы с ним были друзья, этот поход вряд ли бы состоялся. Дез ни за что не согласилась бы приближаться к месту с опасными и мерзкими пауками, Джастин настоятельно требовал бы перекусить, Коди не пошел бы в лес из-за надуманных глупостей, у Луи плохое предчувствие, а Джеймс и Барри просто отказались бы идти куда-то с незнакомцем. Но Эдвард был один, ему не нужно было обеспечивать их комфорт и выказывать явного пренебрежения окружающими. И, как и все дети одиннадцати лет, он верил в собственную неуязвимость. Конечно, он знает, что плохие вещи случаются, но это так далеко и нереально, что, кажется, нет смысла трястись за собственную безопасность. Эррор забыл о своих намерениях оставаться беспристрастным меньше, чем через пять минут. Ему было слишком интересно узнать что-то о маленьких компаньонах, сопровождающих его по жизни. Сэвидж старался не занудствовать и просто рассказывал самые интересные факты. Например, мальчик узнал, что пауки способны создавать паутину с разными свойствами под свои нужды, что помимо зрения у пауков прекрасный слух, обеспечиваемый возможностью волосков на хитине чувствовать колебания, что кровь пауков на солнце становится синей из-за содержания в ней меди, что в восьмидесяти семи процентах случаев из ста паук убивает змею, что пауки переваривают добычу до начала еды, и что из многих тысяч видов только двадцать действительно опасны для людей. Когда они пришли к скалам, Эдвард уже с наибольшей охотой помог мужчине в поисках птицееда. Пока Сэвидж доставал камеру и записную книжку, Эррор отошел, чтобы положить паука-отшельника в кусты подальше от сородича побольше. Все-таки он не хочет случайно травмировать своих друзей, даже если ему самому ничего не грозит. Он был так отвлечен, что не услышал шагов. Эдвард почувствовал удар, только когда оказался на земле. За мгновение мир будто сделал сальто. Его затылок пронзила ужасная, невыносимая боль, от которой потемнело в глазах. Но даже без этого, его очки отлетели куда-то, что нащупать рукой не получалось. Эдвард не понимал, что с ним происходит, но паника и адреналин заставили его приподняться на локтях и попытаться ползти. Вдруг чья-то рука, крепкая и грубая, схватила его за плечо и перевернула на спину, от чего Эррор ударился о гальку больным местом. Он слабо застонал, но звука громче выдавить просто не смог. Сознание покинуло его на мгновение, тело обмякло, и этого промедления хватило, чтобы что-то массивное прижало его к земле, больно давя на живот и грудь. Те же руки сжали его шею, ткань перчаток грубо впилась в кожу, почти обжигая. Эдвард не думая вцепился в запястья, отчаянно пытаясь оттянуть удушающие тиски, делая короткие бесполезные вдохи. Ему было так страшно, он ничего не понимал, он хотел домой. Паника заставила его плакать, но также и смотреть прямо на причину своих мучений. Солнце скрывало лицо в тени, выделяя лишь силуэт с кудрявой головой, но воображение живо рисовало растянутую безумную улыбку. Белую и зубастую, как у чеширского кота. Эррор не знал, сколько продолжалась эта борьба, и было ли это даже борьбой. Его сознание то меркло, то становилось яснее, и последнее было ужаснее, потому что тогда он ясно понимал — его вот-вот убьют, а сил и возможностей для побега нет. Были ли это секунды или минуты, но мучитель становился нетерпеливым. Он раздраженно одернул руки, и пока Эдвард слабо откашливался, схватил мальчика за волосы и ударил о землю снова. Перед глазами взорвался разноцветный фейерверк боли. — Хватит… Хватит… — едва слышно взмолился Эдвард, зажмурившись, пытаясь убедить себя, что все не реально, и остановить слезы. Он хотел к маме, но ей давно плевать на него. Он хотел, чтобы отец был здесь, но работа всегда забирает его. Он хотел хотя бы Джанет, но и она полностью посвящена Гено и дому. Как никогда Эррор чувствовал себя покинутым, брошенным и бесполезным. — Кто-нибудь… Убийца поднял его ноги и потащил к ручью. Эдвард с умоляющим хныканьем слабо брыкался и упирался руками в землю, пытаясь игнорировать, как больно голова бьется о мелкие камешки. Казалось, на мгновение он все же потерял сознание, потому как совсем не помнил, как его перевернули и окунули лицом в воду. Инстинктивный вдох привел его в чувства леденящим стеснением в легких. Эдвард уже ничего не понимал. Ужас и инстинкты напоминали ему о борьбе, но вырваться к спасительному воздуху не получалось. Руки крепко держали его спину и затылок. Мальчику оставалось только изо всех сил стараться не открывать рот и не терять оставшийся кислород. Минуты растянулись в бесконечную агонию. В глазах вновь померкло, конечности обмякли и замерли, но Эдвард, на удивление, все еще осознавал себя. Вода в ушах приглушала все звуки. Лишь на мгновение страх отступил и его захватило умиротворение. Смирение. Но так же быстро его выдернули на поверхность и бросили на камни. Толчок заставил Эррора закашляться, выплевывая воду. Он неосознанно перекатился на бок и свернулся калачиком, дрожа от боли, страха и потустороннего холода. Освобождение было так близко, но мучителю явно не хватило случившегося. Эдвард не хотел продолжения, не хотел страдать дальше, не хотел быть здесь. Он даже не может бежать или сопротивляться. Его ноги все еще частично в ледяном ручье, однако даже так его левая лодыжка практически горит. Должно быть, мужчина выкрутил ее ненароком. Сэвидж отошел к скинутому ранее рюкзаку, без спешки что-то в нем ища. В эти мгновения мальчик смог выровнять дыхание и слегка собраться с мыслями, что проносились в голове потоком из соображений бежать, сражаться, звать на помощь и фраз: «он убьет меня» и «я не хочу умирать». Почти бездумно Эдвард двигается снова, на коленях пытаясь переползти ручей. Глаза смотрели в сторону выхода из парка. Часть его, незамутненная переживаниями и животным ужасом, осознавала, что ползти слишком далеко, что всплески воды сразу же привлекут внимание, что он слишком медленный и слабый по сравнению со взрослым и здоровым мужчиной. Та же часть не желала покорно принимать свою участь. Едва ли он сдвинулся на метр, как колено больно уперлось ему в позвоночник, усилив ощущение оттянув голову за волосы назад. Эдвард в отчаянии всхлипнул, пытаясь молить о пощаде, но туман в голове не позволял сформировать слова. У него не было на это времени. Металлический отблеск на краю видимости пробудил в нем худшее предчувствие, какое он только испытывал в своей не слишком долгой жизни, прежде чем лезвие охотничьего ножа медленно перерезало ему горло. Вкус железа наполнил рот Эррора. Сердце бешено стучало, и артерия билась вместе с ним, выталкивая кровь наружу быстрым потоком, заодно поднимая ее по горлу вверх, вынуждая открыть рот, чтобы не захлебнуться. Эдвард прижал руки к ране, не заботясь о потере опоры. Мужчина тут же позволил ему упасть. Мальчик почти не обратил на это внимания, отчаянно надеясь как-то остановить кровь, едва находя в памяти отрывки из уроков оказания первой помощи. Он обратил внимание на тупые травмы, часто встречающиеся в спорте. Колото-резаные травмы даже инструктор почти не затрагивал, куда уж Эдварду разбираться в этом. На мгновение тело окутал удушающий жар, оставивший после себя колющий анемичный холод. Его руки по локоть окрасились красным, уже скоро последние силы покинули мальчика, вынудив оставить рану и безвольно замереть. Однако он не позволял глазам закрыться, заставляя себя дышать, лишь бы протянуть подольше. Может быть, если он притворится мертвым, то убийца оставит его. Может быть, если Эдвард достаточно хорошо отдохнет, у него появится энергия добраться до более людных районов, где ему помогут. Сосредоточенный, он почти пропустил момент, как Сэвидж присел на корточки рядом с ним, внимательно наблюдая. Эррор скосил на него усталый взгляд, пытаясь понять, собираются ли с ним сделать что-то еще. Человек не шелохнулся. Прямо сейчас мальчику очень хотелось услышать, как Сэвидж говорит. Как разглагольствует о причинах и мотивах, о «почему» и «зачем», как положено злодеям в мультфильмах, просто чтобы Эдвард мог понять, ради чего он умирает. Но только шум леса нарушал тишину. Во вспышке истончающегося упрямства он попытался спросить, но вырвался только хрип, перешедший в кровавый кашель. Если бы только он остался с Гено, или пошел к Барри, или даже заставил бы себя спать вопреки жаре, Эррор выжил бы. Если бы он был сильнее, умнее или быстрее, то спасся бы. Планировал ли Сэвидж даже убийство? Может быть, если бы эта роковая встреча не состоялась, то никто бы не пострадал. Или же убийца нашел бы другую жертву. Эдварду страшно, что его никогда не найдут, что его тело навсегда останется в лесу, а семья не найдет покоя и смирения в бесконечных поисках. Ему обидно, что тогда Сэвидж останется безнаказанным и, быть может, убьет еще не одного ребенка. Минуты медленной смерти от потери крови тянулись подобно вечности под пристальным взглядом мучителя, но последний вздох покинул мальчика незаметно, а вслед за ним ушла и боль. Через несколько минут мужчина впервые удосужился снять перчатку, чтобы прощупать пульс. Видимо, удовлетворившись его отсутствием, Сэвидж пренебрежительно фыркнул и встал, чтобы очистить место преступления. Гнев к подобному отношению ударил в голову Эррора, но он не мог пошевелить и пальцем. Только наблюдать, как его убийца беззаботно уходит, насвистывая себе под нос, словно только что не оборвал чью-то невинную жизнь. Тогда осталось лишь одиночество.

***

Эдвард хорошо осознавал смерть, но разум его остался заперт в холодном теле. Не было ни загробной жизни, ни колеса сансары. Ничего не изменилось ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, ни через час. Смиренное принятие постепенно перерастало в негодование и панику. Неужели все вынуждены ждать, пока сгниют их тела, чтобы двигаться дальше? Больно ли будет, если его решат кремировать? Сейчас перспектива остаться в лесу уже не кажется такой ужасной по сравнению с темным маленьким гробом в семи футах под землей. Первый день ожидания был мучителен. Мальчик больше не чувствовал жары, наверняка ставшей еще хуже после полудня, но ему все казалось, что вот-вот Сэвидж вернется назад, чтобы найти способ привнести в его посмертие еще больше страданий. Эррор прекрасно знал, что до вечера ни у кого не будет причин беспокоиться о нем, но это не мешало ему верить в лучшее. Тело все больше походило на ящик, и клаустрофобия с каждым часом усиливала дискомфорт, пока это не вылилось в мысленную паническую атаку. Эдвард больше не мог дышать, чтобы мучатся гипервентиляцией, и от этого как-то стало еще хуже. Вечер был полон тихого ожидания. Когда солнце почти село, окрашивая лес в красные и коричневые оттенки, скрывая пятна крови на земле и траве, мальчик перестал бояться возвращения Сэвиджа и начал полноценную игру в ожидание. Самоуверенность или же высокомерие, а быть может это была жалкая надежда, убеждали, что появление полиции или родителей произойдет совсем скоро. Поэтому наступление ночи поначалу не напугало его так уж сильно. Только когда начался дождь, Эдвард пришел к окончательному пониманию, что это тупик. Крупные капли с шумом ударялись о его остывшее тело, но Эррор не чувствовал этого. Со своего места он не может видеть небо, только лес. И глаза закрыть невозможно, чтобы хотя бы на миг притвориться, что все хорошо, что он дома, что это какой-то совершенный кошмар. Его ноги застряли в ручье, где звук струящейся воды пробуждает больные фантазии о сдираемой потоками коже. Боли уже нет, она ушла вместе с последним вздохом, но мальчик все равно ощущает, как внутри все ломается и крошиться. Возможно, это просто гниют внутренние органы. Следующим утром приползли пауки. Они сновали туда-сюда перед глазами, иногда забирались на лицо и зарывались в волосах. Их присутствие приносило мимолетное утешение. Эдвард развлекал и отвлекал себя, беспрестанно наблюдая за жизнью членистоногих. Те, что поменьше разбивали паутины в зоне видимости, но подальше. Крупные особи собирались ближе к бездыханному телу, поедая насекомых и отпугивая животных покрупнее. Иногда они нападали друг на друга, тогда проигравший становился закуской, но почему-то никто не трогал Эррора. Казалось, пауки защищали его. Дни проходили в тумане. Эдвард заставил себя абстрагироваться от любой разочаровывающей мысли. Вместо этого он воображал, что застрял в том самом злополучном жарком летнем дне и все еще коротает время в парке в ожидании полудня. Иногда ему действительно удается убедить себя в этом, испытать сдержанное облегчение, прежде чем с новой ясностью осознать, что его тело разлагается с дикой скоростью во влажной и теплой среде. Пауки не едят его, вместо этого окружающий участок леса постепенно обрастает паутиной. Стены белого кокона сужаются. Мальчику мерещится чувство ползущих по спине ног, когда в маленьком пространстве членистоногих теснится больше, чем им предназначено. Может быть, кто-то из них нашел пристанище в черепе или за ребрами. Эдвард не может знать, он не способен оглянуться, но ему уже все равно. Он устал, и сон невозможен, чтобы сбежать на жалкие несколько часов. Свет уже не проникает сквозь паутину. Это неважно. Если мир отвергает Эррора, то и Эррору мир этот больше ни к чему.

***

Фоксфилд не ждал потрясений. Все началось немногим позже часа дня, когда Луи стало скучно сидеть дома в одиночестве, и он решил посмотреть, что делают другие. Джастин жил рядом и потому был первым выбором, оттуда мальчики вместе решили зайти к Эдварду. Их лидер лучше многих знал, как организовать качественные развлечения на ровном месте. Однако на месте их встретила только Джанет, сказавшая, что ее пасынок ушел уже как четыре часа назад. Луи и Джастин не удивились. Было много мест, куда Эррор мог направиться. Разумеется, Барри, как лучший друг лидера, был следующей остановкой, но на двери висело насмешливое письмо от ребенка Прайсов, говорящее, что он уехал с родителями на выставку и до вечера их можно не ждать. Посещение Коди и Джеймса тоже не увенчались успехом. До дома Дез мальчики добрались уже вчетвером, слегка нервничая из-за странной ситуации. Однако раздраженная девочка, встретившая их у порога, не оправдала надежд. Ее отношение сменилось озабоченностью, когда она заметила отсутствие боевого настроя и растерянные лица. Поняв, что происходит, более сознательная Дез быстро отправилась в дом Эдварда, почти не замечая стайку друзей двоюродного брата, нервно спешащих за ней. Джанет была удивлена их появлением, но беспокойство от их сбивчивого рассказа быстро сделало ее серьезной. Женщина первым делом позвонила Прайсам, узнать, не с ними ли Эдвард, но получила отрицательный ответ. Следом она набрала номер мужа, который тоже встревожился. Было совсем не похоже на его сына внезапно исчезнуть, никого не предупредив. Поняв, что дело серьезное, стайка детей проявила инициативу и отправилась обходить соседние дома и знакомых. Дезире привлекла своих подруг. Они проверили все места, где Эдвард когда-либо бывал, но усилия ни к чему не привели. К пяти часам стало окончательно понятно, что мальчик пропал, и никто понятия не имеет где он и что с ним. Барри заставил родителей вернуться в город, снедаемый тяжелым дурным предчувствием. Город уже встал на уши, и за дело взялась полиция. Они искали. Они не нашли. Заходящее солнце словно развенчивало их надежды на благие вести, а начавшийся дождь открыл глаза на всю сложность и серьезность ситуации. День за днем, неделя за неделей проходили в поисках ответов и построениях новых теорий. У них не было зацепок или свидетельств, Эдвард растворился в воздухе, как утренний туман. Дружелюбная и тихая атмосфера городка сдалась подозрениям и страху. Люди не знали, кому доверять и чему верить. Фоксфилд не ждал потрясений. Никто не был готов. Никто не знал, как с этим справляться. Много кто вызвался добровольцами для поисков, но многие попытались притвориться, что это не имеет к ним никакого отношения. Джанет корила себя, за то, что отпустила Эдварда в то утро. Антонио выступал по телевидению, прося сына вернуться или преступника, забравшего его, отпустить ребенка. Дез пыталась найти помощь в оккультизме, Луи — в волшебных практиках своей семьи. Коди, Джастин и Джеймс помогали с поисками по мере возможностей, но одних их больше не отпускали. Барри оставался дома. Ледяной холод сковал его грудь. Что-то твердило ему, что Эдвард уже труп.

***

Мучающий голод вырвал Эдварда из забвения. Он нарастал, подобно гулу, сначала неистовствуя на затворках угасающего сознания, постепенно выползая наружу. К тому моменту мальчик уже и позабыть успел, что у тела когда-то были и возможности напоминания о длительном отсутствии питания. Фантомные ощущения уже какое-то время не появлялись, хотя раньше Эррору то и дело казалось, что он снова может пошевелить рукой или ногой, моргнуть и даже дышать. Нет такой удачи. Мертвый мозг обманывал его, быстро отнимая брошенную кость надежды. Но голод не унимался. Если бы только Эдвард мог, он бы что-нибудь укусил, лишь бы унять этот невыносимый зуд в челюсти от долгого отсутствия жевания. В темном и тесном коконе, в который его замотали пауки, нет ничего, но фантомные запахи будоражат его несуществующее нутро, что, кажется, мальчик захлебнется слюной, несмотря на свое состояние. Это сводит с ума, чем дольше Эррор не может утолить низменное желание. Мертвый или нет, он хочет есть, и тело будет двигаться по его желанию, даже если придется продать душу дьяволу. Внезапно Эдварда пронзил электрический заряд, словно все его естество испытало на себе судорогу. Разум на мгновение оказался слишком перегружен, чтобы замечать прочие странности, но с возвращением ясности мальчик не мог себе поверить. Его тело снова начало подавать сигналы. Настоящие слезы навернулись на глаза, когда он понял, что лицевые мышцы двигаются в зависимости от эмоций. Эррор попробовал пошевелиться, и что-то дернулось. Несмотря на запутанность ощущений, Эдвард загорелся решимостью и надеждой, что ему больше не придется оставаться в лесу холодным трупом, что он сможет вновь увидеть семью и друзей, что Сэвидж будет наказан. Но восторг быстро сменился замешательством, когда не получалось сосчитать конечности. У него точно были и руки, и ноги, но когда мальчик пытался использовать их, обратных реакций было слишком много. Нижняя половина тела так и вовсе не соответствовала тому, как она воспринималась раньше. Его слух изменился, будто он не слушал звуки, а видел и чувствовал каждый шорох, хотя мозг пытался перевести эти сигналы в знакомую форму. Рот открывался слишком широко, и даже когда Эррор моргает, ему кажется, что глаза не закрываются. Ему срочно нужно выбраться наружу, чтобы понять, как сильно смерть исказила его тело. Он и до всего этого был аномалией с этими синими нитями, но как далеко могут зайти потусторонние силы в играх с ним? Дрожащими пальцами — их слишком много — Эдвард с необычайной легкостью разрывает прочную паутину кокона, вываливаясь на свет. Ближайшие несколько метров укутаны новым слоем белого волокна, но недостаточно плотно, чтобы не пропускать солнечные лучи. Мальчик щуриться из-за смены освящения, но картинка окружающего мира не меркнет, а становится четче. Он переводит взгляд вниз и едва не кричит он ужаса. У него много рук. На них нет ни грамма мяса — это голые кости, лишенные предполагаемой белизны. Эдвард настолько ошарашен, что перестает чувствовать что-либо, кроме праздного любопытства. Поднеся одну из шести рук к глазам, которые видят одновременно плохо и хорошо, чем вызывают головокружение, он может как следует рассмотреть трехцветные фаланги желтого, красного и черного цветов. Пястные кости черные, локтевая и лучевая — красные, затем плечевая — снова черного. Не опуская головы, Эррор прикасается к груди и в отчаяние хнычет, когда пальцы проваливаются в пустоту за клеткой ребер. Только сейчас он понимает, что не сделал ни единого вдоха и не почувствовал стука сердца. В трансе он ведет руку выше, вздрагивая от каждого неживого стука, пока не сможет обхватить шею. Она определенно толще, чем была бы с одними позвонками, которые все же наполовину торчат из-под новой оболочки. Материал твердый, сегментированный для подвижности, отчасти знакомый. Странный звук привлек его внимание к прорывающимся из комьев-коконов паучьим ногам, вслед появилось ярко раскрашенное тельце, подобно костям Эррора. Паук сделал пару шагов, словно привыкая к самому себе, прежде чем начать жадно пожирать паутину. Эдвард зачарованно наблюдал, сглатывая слюну, которой там быть не должно. Голод, пробудивший его от смерти, пожирал нутро. Руки сами собой попытались обхватить живот в попытке унять муки, наткнувшись на тот же твердый материал, что и на шее. Ему совсем не хотелось здесь оставаться. Теперь, когда появилась возможность двигаться, мальчик собирался этим воспользоваться. Где угодно лучше, чем в месте, ставшем твоей могилой. Однако попытка встать на колени не увенчалась успехом — сигналы от ног поступали совершенно чужие. Нижняя половина тела была слишком тяжелой, не было ни пальцев, ни чего-то похожего на стопы, а колени и вовсе гнулись не в ту сторону. Стоит ли останавливаться на том, что ног и сгибов на них тоже больше, чем должно быть у человека? Эдвард мелко и часто задышал, скорее заставляя себя, чем по необходимости. Ему нужно знать, что с ним случилось, но это так страшно, что он не может принять изменения даже потенциально. Как много у него осталось от человека? Можно ли ему пойти домой в таком виде? Папа и Джанет узнают его? Будут ли напуганы? Прогонят ли чудовище или увидят в нем ребенка? Слезы вдруг катятся по щекам, синими каплями окрашивая паутину. Почему это должно было случиться именно с ним? Чем он заслужил такую болезненную смерть? Чем он заслужил такую ужасную жизнь? Из груди рвался истерический плачь, но Эррор усилием воли проглотил его вместе с горьким комом подавляющих эмоций. Он не собирается быть сопливым неудачником, ломающимся из-за «маленьких» проблем. Нужно делать все постепенно, шаг за шагом, как учил Барри. Для начала, научиться управлять всеми конечностями, какими бы пугающими они ни были. До сих пор он мог бессознательно двигать только одной парой рук, но приходилось держать в уме, какой конкретно. Для третьей уже необходимо приложить умственное усилие. Потребовалось некоторое время, чтобы освоиться, в которое Эдвард упрямо не смотрел вниз. Больше пауков вырвалось из своих коконов, опутанный паутиной участок леса становился яснее. Мальчик поднял туловище на двух нижних руках. Условно нижних, поскольку каждые три конечности крепились к плечам, но вторая пара чуть-чуть позади, а третья — ниже. Оставшиеся он поднял на уровень глаз, сгибая и разгибая выбранные пальцы. Пока тело отзывалось хорошо, и видеть кости становилось привычно. Эррор даже расслабился настолько, чтобы как следует растянуть затекшие суставы. Движение по бокам заставило Эдварда оглянуться, ожидая увидеть еще одного членистоногого, но наткнулся на огромную паучью ногу. С другой стороны вытянулась такая же. Мальчик в тревоге опустил взгляд, ожидая, что огромный паук вот-вот проползет над ним. Он не боялся, что его съедят, раньше к нему ни один вид не проявлял агрессии, но подобный гигант вызывает определенные опасения. Однако конечности не двигались, и в голове возникли определенные нереалистичные идеи, которые очень не хотелось, чтобы были реальны. Кажется, настало время развеять туман неизвестности. Эдвард вдохнул ненужный воздух и зажмурился, но это не помогло. Картинка перед глазами только стала четче. Отбросив идею постепенности, разочарованный непослушанием тела, он раздраженно зарычал и обернулся. Тут же на лице расползлась какая-то маниакальная улыбка, сопровождающаяся недоверчивым смешком. — Это шутка? Это, блядь, не может быть возможным, — в отрицании заявил Эррор. Голос его звучал нечеловечно, шипяще и сбивчиво, словно голосовые связки не предназначены для разговора, а рот был непривычно заполнен. В своем потрясении мальчик даже не обратил внимания. Вместо ног к его туловищу крепилось огромное паучье тело. Странная конструкция соответствовала верхней половине цветовой схемой. Сейчас Эдвард понимает, что его шея и живот покрыты хитином, как грудина с брюшком нижней половины. Все восемь ног и педипальпы были костями, частично напоминающими человеческие, окрашенные подобно пальцам, а поверх брюшка росло нечто, вроде костного нароста, покрывающего хитин элипсоидной клеткой. И если какие-то сомнения и оставались, то они развеялись, когда прикосновение послало сигнал в его голову. Это даже не может быть возможным. У Эррора нет кожи, нет нервов или чего-то еще, что позволило бы передать информацию в мозг, который тоже может отсутствовать. Он еще не видел своего лица. Может быть, там не сохранилось ничего человеческого. Несмотря на все, Эдвард смеялся, вновь не способный унять слезы. Ему не перед кем притворяться сильным, но руки сами собой потянулись утереть глаза, невольно превращая жидкость в нити, наматывающиеся на пальцы. Попытка оторвать их привела к вспышке боли. Это стало последней каплей, заставившей мальчика сорваться. Нижняя пара рук ослабела, позволяя туловищу упасть на остатки кокона. Эррор попытался скрутиться в комок, рыдая и икая, оплакивая все потерянное. Пауки, словно чувствуя его горе, подползали ближе, поднимая передние лапки. Большие и маленькие, все одинаковой окраски, также прошедшие через неизвестную метаморфозу. Почему-то эта мысль и их присутствие успокоили Эдварда достаточно, чтобы он понял, как отделить нить от глаз. Все же, у него был целый год, чтобы научиться работать с этой странностью. Стало совершенно очевидно, что он не справится со всем самостоятельно. С его телом уже ничего не сделаешь, однако сойти с ума было бы еще хуже. Мальчик не хочет рассматривать безумие, как вариант преодоления или смирения. Ему нужна помощь, и прямо сейчас. Джанет точно будет кричать и вызовет полицию, или и вовсе рухнет в обморок. Заставить ее слушать будет очень сложно, а Эррор не имеет терпения для этого. Отца может не быть дома, а если и есть, действительно ли он не прогонит, даже узнав в нем собственного сына? Можно ли доверять взрослым в такой ситуации? Следующим логическим выбором был Блю, и не было причин отмести его. Эдвард доверяет всем своим друзьям, но Барри намного более умен, самостоятелен, самодостаточен, собран и ответственен, чем кто-либо другой в его кругу знакомых. Кроме того, чета Прайс редко бывает дома, и даже если они там, дом достаточно большой, чтобы они не заметили Эррора ни внутри, ни в его окрестностях, удобно прилегающих к лесу. Кивнув самому себе, мальчик вновь решительно приподнимается, готовясь заставить эти чуждые ноги нести его туда, куда нужно. Задача оказалась не из простых. Теперь у него было целых шестнадцать конечностей, и хотя педипальпы и руки не участвуют в процессе ходьбы, это не сильно облегчает процесс. Паучьи лапки — незнакомые механизмы. Это не человеческие ноги с одним коленом и стопой, на которых учишься стоять с детства и передвигаешься не задумываясь, полностью автоматизировав процесс с годами. Эдвард снова и снова заваливался на бок, пытаясь поднять тело над землей и сделать хоть пару шагов по прямой. В какой-то момент он просто обхватил руками дерево для сохранения баланса и остатков гордости. На протяжении всего процесса его мучал нестерпимый голод. Когда Эррор на самом деле смог покинуть место пробуждения, его голова немного кружилась от истощения. Хотелось просто лечь и не тратить энергию понапрасну, но также и скорее искать источник пищи. Из интереса он попробовал паутину, обнаружив во рту не только хелицеры, а также пять синих языков. Это в сочетании со странным вкусом и жесткостью отбили на время аппетит. Пришлось понадеяться, что с Барри все пройдет нормально и его накормят. Пока Эдвард проходил через кризисы и самопознание, день сменился ночью. Это не плохо, вероятно, было бы намного труднее добраться до дома Прайсов при свете, учитывая, что мальчику пришлось ползти вдоль края лесополосы, чтобы не заблудиться в чаще. Он обходил все источники света за милю, что в основном заставило идти в обход. Обычно пустыри и темные улицы нагоняли бы страх, но сейчас Эррор самое страшное, что можно встретить ночью, а его убийца нашел его утром там, где должно быть безопасно. Где он чувствовал себя в безопасности. Знакомый дом вызвал волну облегчения. Теперь мальчик мог с легкостью заглянуть через забор, вытянувшись на распрямленных ногах. На заднем дворе работала только подсветка в бассейне. В окнах было темно, исключая комнату Барри. Эдвард не знал, сколько времени, остается только надеяться, что Блю там один. Он уже начал думать, как перебраться на другую сторону, когда тихий лай и нетерпеливый скулеж привлекли внимание. Эррор опустил голову, найдя большую собаку, радостно виляющую хвостом. — Привет, девочка, — тихо поздоровался он, радуясь, что Кловер узнала его. Он совсем забыл о самозваном стороже. Собака еще раз гавкнула, подпрыгнула и убежала. Возможно, чтобы предупредить Барри о компании. Отмахнувшись от осторожности, Эдвард перекинул передние ноги через забор, сильно оттолкнувшись задними, из-за чего чуть не упал. Его спасло только то, что коготки ни лапках держали его приклеенным к поверхности в горизонтальном положении. Очередной странный и новый опыт вызвал только волну раздражения и усталости. В который раз прокляв свое положение, мальчик ступил на траву. Уже было собираясь открыть стеклянную дверь и просто подняться к Блю, он передумал, снедаемый страхом, что друг его отвергнет. Но так же быстро Эдвард выбил эту чушь из головы. Хотя как-то подготовить друга к новости не помешает. Для этого ему все же придется попасть в дом. *** Барри очень, очень устал. Прошло уже больше двух месяцев с исчезновения Эдварда, и многое поменялось в худшую сторону. Оказалось, одного потерянного ребенка достаточно, чтобы заставить всех взрослых Фоксфилда обеспечить тотальный контроль. Детям запрещали гулять в одиночестве, в том числе и младшим подросткам, что вылилось в массовые недовольства младшего поколения. Над городом висело затяжное облако страха и разочарования, подпитываемое отсутствием каких-либо новостей. Сложно найти того, кто не пострадал от пропажи Эррора хотя бы косвенно. Без своего главного соперника Вульф совсем вышел из-под контроля, и его террор останавливало только отсутствие школы и постоянное присутствие взрослых. С началом семестра он объявил себя школьным королем, и даже старшие дети побоялись противостоять богатенькому сынку. Друзья Эдварда были слишком озабочены поисками лидера, чтобы уделять этой проблеме хоть какое-то внимание. Скорее всего, они думали, что легко разберутся со всем после возвращения Куинтона. Мир Барри стал серым и каким-то статичным. Раньше, если Эррор не хотел или не мог посетить его дом, он писал ему обо всех своих злоключениях. Теперь от телефона не звучит выбранный сигнал, а в доме тише, чем когда либо. Блю организовал собственное расследование, полагая, что местные органы правопорядка могут быть слегка некомпетентны в подобных вопросах ввиду отсутствия опыта. Однако даже привлечение собственной строящейся информационной сети не привели к прорыву. Тем утром Эдвард просто растворился в воздухе, оставив им уйму неразрешимых вопросов. Интуиция подсказывала Барри, что у дела не будет счастливого разрешения. Статистика говорит, что самые высокие шансы благополучного возвращения пропавшего приходятся на первые двадцать четыре часа, после чего начинает расти уже другая, более мрачная сводка. Если Эдвард не получит полноценной жизни, то Блю положит свою жизнь на то, чтобы он получил заслуженную справедливость. Или хотя бы надлежащие похороны при отсутствии криминальной составляющей. Неожиданный телефонный звонок прервал его повторяющийся поток мыслей. Барри оторвался от компьютера и взглянул на часы, ярко оповещающие — 23:47. Не представляя, кому он понадобился в такое время, мальчик встал из-за стола и взял с кровати телефон. Он нахмурился, узнав свой домашний номер. По спине пробежали мурашки, и тишина перестала казаться такой безопасной. Звонок не останавливался, и, несмотря на опасения, Блю поднял трубку. — Алло? Кто это? — голос его был жестким, как негнущаяся палка. Он надеялся, что в нем нельзя различить страха или подозрения. — Блю? — с той стороны раздался странный искаженный голос, что интонация почти непонятна. Кажется слегка неуверенным. — Да. Кто это? — требовательно повторил Барри, в еще большем замешательстве. Почти никто не зовет его Блю, и обычно это кто-то из круга общения Эдварда, поскольку Куинтон так представляет его всем. Мальчик встал перед дверью, пытаясь не поддаться разрушительному любопытству и не выйти за дверь. — Вы в моем доме? — осторожно спросил он, и голос предательски дрогнул. — Это я, — заявил ему голос, будто это должно стать ответом на все вопросы и снять подозрения. После секундной заминки собеседник продолжил, будто поняв свою оплошность. — Это Эдвард. — Эдди? — неверующе повторил Барри, пошатнувшись. Словно это развеяло чары, он смог различить в изломанном звуке голос Эррора. — Это правда ты?! Подожди, я сейчас спущусь! — опомнившись, сделал быстрый шаг, чтобы схватить ручку и выйти в коридор. — Нет! — в полной панике потребовал Эдвард, заставив Блю застыть от неожиданности. — Прежде чем ты спустишься, я хочу, чтобы ты меня внимательно послушал. — Конечно. Я слушаю, — сглотнув, согласился Барри, ощущая всем телом необходимость бежать. Но, отринув срочность, он поддался интуиции остаться. — Я… плохо выгляжу. Со мной случилось что-то плохое. И я не могу пойти домой, — начал Эррор издалека, тщательно подбирая слова. — Все хорошо, — чувствуя его нестабильность, пытается успокоить Блю. — Ты можешь сказать мне, что произошло с тобой? — Там был этот парень из телека. Из твоих передач про животных. Сэвидж. Он… — раздался дрожащий вздох, затем еще один. Барри стало страшно. — Он убил меня. — Прошептал Эдвард, словно неспособный сказать это громче. Блю осел на пол, боясь осмыслить услышанное. — Он… — Эррор явно хотел сказать какую-то подробность, но у него не хватило духу. — Я лежал там, в лесу, мертвый. А сегодня просто… проснулся. Со мной что-то не так. И я голоден. Там были пауки. Мое тело пугает меня, — его голос начал становиться неразборчивым, а фразы теряли связь. Барри почувствовал, что это его момент, чтобы действовать. Встав на дрожащие ноги, Прайс решительно вышел в коридор и спустился по лестнице в гостиную. Сначала он не различил в темноте ничего, но тусклый свет из бассейна осветил нечто странное. Мальчик прищурился и сделал шаг вперед, пытаясь понять, что это. Штуки резко сдвинулись, и Барри с ужасом признал в очертаниях огромные паучьи ноги, судя по количеству. С невиданной доселе скоростью он отскочил назад, ударившись о стену. Тварь не последовала за ним, чем несказанно обрадовала, а отступила дальше во тьму. — Эдвард? — на пробу позвал Блю, очень надеясь, что его друг не пострадал. Еще сильнее. — Я здесь, — ответил ему уставший смирившийся голос из того же угла, где притаился монстр. Озадаченный и встревоженный, Барри прополз вдоль стены до выключателя. Зажмурившись, чтобы не быть ослепленным, он включил свет и осторожно открыл глаза, ища чудовище. Оное нашлось именно там, где он предполагал. Блю задрожал, глядя на огромного паука, даже не сразу поняв, что это еще не все. Лишь когда гигант попятился, он поднял голову. Вот когда ему стало дурно. В странной человекоподобной фигуре, прикрепленной к пауку, Барри с трудом узнал своего друга. Его новое черное лицо из хитина весьма точно повторяло то, что было при жизни. Разрез его рта тянулся намного дальше уголков предполагаемой имитации губ туда, где раньше были уши. У пары глаз, подобной человеческой, были веки, а у трех других, маленьких, расположенных вокруг — нет. Белки глаз красные, а разномастные радужки — белая без зрачка в правом, а желтая с синим зрачком в левом — только в больших глазах. По щекам от нижнего века до подбородка тянулись объемные синие отметины, напоминающие дорожки слез. У него также остались волосы, но присмотревшись, можно понять, что это больше похоже на скопление не сильно жестких шипов. — Что? Что ты так смотришь на меня? — расстроенно спросил Эдвард, готовясь бежать или обороняться. — Вау, ты выглядишь как полное дерьмо, — только и выдавил из себя Блю, опомнившись, увидев на лице друга обиду и непонимание. — В смысле, ты сказал, что с тобой что-то не так, но я бы скорее подумал на зомби или на вампира. Не на… это, — он неопределенно взмахнул рукой. — Я не просил об этом, — прошипел Эррор, почему-то хватаясь за горло одной из трех пар рук, остальными обиженно обнимая грудь. Барри моментально пронзил острый укол вины. — Прости, я не хотел, — смягчился он, наконец-то двигаясь к лучшему другу, несмотря на инстинкт держаться подальше от неизвестного. — Ты говорил, что голоден? Давай накормим тебя и спокойно все обсудим. Можешь не говорить все, если тебе тяжело. Я выслушаю остальное. — Хорошо, — с благодарностью согласился Эдвард.