Цветение вишни

Как и сказал Володька, нужно было собрать вещи и подготовиться наконец к "переезду". Может жизнь пойдёт как-то в гору, и все будет более менее нормально? Но находиться в квартире с Маяковским, и видеть его каждый божий день не привычно и даже от части страшно. А как он вообще ходит с таким ростом? Об люстру никогда не цеалялся? А не ударялся ли лбом о высь дверного проёма? Улыбаюсь таким своим светлым мыслям впервые за долгое время. Повторю ещё раз - Володя это не Толя. И ударить может и прикинуть, поэтому пыл свой надо поубавить, но сидеть молчать в тряпочку не буду. И ещё если я на нервы капать ему буду, меня так в скором времени за порог выставят. Ну что поделать, прийдется уживаться как-то. Я иду снова по узкой улице, цепляя пару раз плечом людей, которым уж точно на это все равно. Они куда-то спешат. Может, на свидание? Да чёрт их знает, мне какое дело? К Мариенгофу в дом захожу, он глядит на меня укоризнено так, но ухмыляется при этом. - Серёж, ну все? Погулял, теперь опять ко мне? Я головой качаю, складывая руки на груди. - нет, Толь, шанс квартиру снять появился, стеснять тебя не хочу, поэтому и переезжаю. Вот, вещи забрать пришёл. Анатолий грустнеет, уже кидаясь обнимать меня. - Серёженька, правда что-ли? А ты ко мне приходить будешь? - буду конечно. Смеюсь, хлопая его по спине, трепля по волосам которые видимо он только что уложил гелем. - Есенин, ты мне причёску испортил. Хмурится, отлепляясь от меня, и подходя к зеркалу, начиная снова приглаживать пряди. - ничего страшного, ты и в таком виде женщинам нравишься. - конечно. Открываю шкаф, вынимая оттуда сумку, складывая туда рубашки, пару галстуков, которые мне подарила Зина, но я их завязывать не умею поэтому они и лежат без дела, и все прочее так же бросаю в чёрный саквояж. Толя в последний раз обнимает меня, и я наконец на улице, под мелким дождём который спустился на серенький город. В номер возвращаюсь, все так же. Володя ещё не вернулся, а это значит то, что у меня есть ещё часика так два дабы вздремнуть. Сны мне давно не снятся, просто темнота перед глазами. А вдруг и в правду это уже конец? М? Что тогда делать? Насколько бы не был сильный духом человек - он все равно не сможет принять того факта, что ему осталось не долго. Вот и я так же. У меня правда осталось пару человеческих чувств. Это злость и радость. Злость мной овладевает частенько, ибо некоторые люди полощут мозг. А вот радость не такая частая. Все стороной идёт. Или я просто невезучий? Сон чуткий - слышу как дверь хлопает, ты заходишь, но глаза открывать не спешу. За плечо трясешь, грубо и нетерпеливо. - ну что тебе? Со вздохом спрашиваю я, разглядывая твоё оживленное лицо. - поднимайся давай, я снял нам квартиру. Вскакиваю, поправляя белую рубашку. - уже? И где? Далеко? - нормально. Он выходит не дожидаясь меня, начиная снова хмуриться. Да что ж такое?! И так, мы уже входим в квартиру. Я осматриваюсь, проходя прямо по коридору, смотря с начало по сторонам. Слева кухня а по правую руку идёт кабинет самого Маяковского. Прохожу ещё немного дальше, оказываясь в комнатке среднего размера с белыми обоями, на которых еле переливался рисунок из блестящих ветвей винограда. Относительно маленькая кровать с одеялами в клетку. Шкафом с левой стороны и столом, пока что чистым. Потом я завалю его бумажками, сборниками и газетами. - это кстати твоя комната. Говорит Володя стоя сзади, тяжело выдыхая. Завтра у него будет сложный день. - вижу. Тихо отвечаю я, выглядывая в окно. - неплохо. Очень даже не плохо. Наконец опускаю сумку, присаживаясь на кровать. Он уходит к себе, закрывая дверь. Вот же индюк вредный. Идёт вечер, я осматриваю полки с книгами. Эжен Сю, Достоевский, Гоголь, пару моих книжек со стихами и остальное. Ну, вкус у бывшего хозяина квартиры сомнительный, хотя к русским писателям притензий не имею. Кстати на нижних полках в кухне, я нашёл бутылку водки. А теперь, сижу сочиняю свой стих, проговария строки вслух. А Маяковского так и не видать. Притих совсем. - Мир таинственный, мир мой древний, Ты, как ветер, затих и присел. Вот сдавили за шею деревню Каменные руки шоссе. Так испуганно в снежную выбель Заметалась звенящая жуть... Здравствуй ты, моя черная гибель, Я навстречу к тебе выхожу! Снова делаю глоток алкоголя, переставая писать, глядя в оконце, на небо. Оно вовсе чёрное, будто скоро буря будет. - Город, город, ты в схватке жестокой Окрестил нас как падаль и мразь. Стынет поле в тоске волоокой, Телеграфными столбами давясь. Жилист мускул у дьявольской выи И легка ей чугунная гать. Ну да что же! Ведь нам не впервые И расшатываться и пропадать. Пусть для сердца тягуче колко, Это песня звериных прав!.. ...Так охотники травят волка, Зажимая в тиски облав. Только произношу эти слова, как раздаётся гром. Жмусь испуганно к стене, замолкая. Вспышка, и снова громкий звук. Ну вот, на ночь глядя разбушевалась мать природа. Теперь не засну. В голову пьяную лезут всякие мысли. А если снова под боком у Володи устроиться? Бегу к нему в комнату, туша за собой свет. Он уже лежит на своём диване. Спит? Да нет, вижу что глаза немного приоткрыл. - Володька. Начинаю я, плюхаясь на свободное пространство между ним и стеной. - я не смогу в грозу заснуть. Поэтому, я с тобой сплю. Он вздыхает, уже не собираясь меня сильно бранить. Привык наверное? - Есенин, ты последний дурак. И ещё малое дитя. Спи давай! Отдаёт мне немного одеяла, собираясь отвернуться, но тут-то я укладываю голову ему на грудь. А чего ты хотел? Не прогнал, вот я теперь хозяин спального места. Щелбан мне даёт и затихает, ровно дыша. Руки вместе складываю, закрывая глаза и хитро улыбаясь. Знаю, что через полумрак он должен почувствовать улыбку. И он чувствует, сердце биться быстрее начинает. Эх, Володька, заживём мы теперь с тобой!