Иммортель нарцисса горит ярко

      Планировал ли Кирилл хоть когда-то просыпаться посреди ночь не из-за того, что ему самому приспичило проблеваться, а кому-то другому? Однозначно нет. Ошибался ли он? Однозначно да. Потому что прямо сейчас сидит рядом с Макаровым на холодном сером кафеле, в тусклом свете одного светильника над зеркалом, чтобы лишний раз не раздражать замутнённое сознание Лёши.       Макарову плохо. Просто отвратительно. А Гречкин сидит рядом, самым бесстыдным образом рассеянно наблюдая за Лешей. Макарову точно будет стыдно это вспоминать, но сейчас думать об этом не получается. А Кирилл кажется абсолютно спокойным… и немного сонным.       Голова гудит…       Все события в последнее время развивались в разы быстрее и катастрофичнее обычной жизни Макарова. Это пугало. И очень напоминало те довольно жуткие времена митингов и погромов Питера из-за ЧД… Но тогда он участвовал в этом всем чуть ли не в первых рядах по своей же инициативе, а сейчас…. Он и не знал, чем навлек на себя такое. Да, очевидно, не он, а Гречкин, но… в этом было что-то ещё, иначе он бы вполне мог просто уйти, чего и хотел Кирилл. И Лёша был вполне уверен, что он может это сделать, но это оказалось не так. А расплачиваться за ошибку, совершенную из-за дерзкого необдуманного суждения, приходится именно Макарову, просыпаясь ночью от того, что его чуть ли не выворачивает наизнанку.       — Прекрати так пялиться… — наконец может глухо выдавить Лёша, когда его отпускает от очередного приступа тошноты.       — Да ладно, как будто я ни разу не видел, как кто-то блюет.       Да нет, точно видел… но не как это делает Макаров. Разве Кирилл должен был такое лицезреть? Лёша уверен, что нет.       — Обожаю блевать… самый кайф, когда набухаешься в говно.       — Ужас… — Кирилл только смеётся, будто в реакции Макарова было что-то необычное или глупое для него.       — Да нет, поверь, это правда ахуенно, потому что, когда ты в говно, тебе не сразу хочется блевать, чувство тошноты очень медленно и долго нарастает, настолько, что оно тебя уже просто заебывает, а когда блюешь – отпускает, и это прям ахуенное ощущение… — в каком-то трансе вдохновлено объясняет Гречкин, вспоминая.       — Я не планирую становиться алкоголиком, так что мне эта мудрость не пригодится, — хмуро уставившись в стену, останавливает речь Кирилла Лёша.       — Ладно-ладно… — Гречкин ещё раз сухо усмехается.       Кирилл устало облокачивается на фасад ящиков под раковиной, когда у Макарова начинается новый приступ, и он наклоняется над унитазом.

***

      Всё определённо шло не туда. Всё было не так, как должно было быть. Эта мысль крутилась в голове ежечасно. Но Лёша не говорил об этом, потому что боялся и одновременно считал это достаточно очевидным.       Макарову казалось очень странным то, что он так долго не думал о том, что происходит. А между ними явно что-то происходит уже довольно долго, хотя Гречкин ничего и не говорит. Лёше кажется, что он до ужаса наивен, раз придаёт значение тому, что делает Кирилл. Но он сейчас слишком многое делает. Как минимум он был рядом. А это уже что-то из ряда вон выходящее для Макарова.       Гречкин почти не отходил от него… после возвращения из больницы прошло уже достаточно времени, но у Лёши накопилось от силы пара часов личного времени без Кирилла поблизости.       Он касался его… достаточно часто, но аккуратно. Невесомо проводил кончиками пальцев по обширным синякам… даже без учёта обработки всех полученных травм, это было чаще должного.       У Гречкина просто не было видимых для Макарова причин на такие действия. И на такое поведение. И вообще на всё вот это. В ситуации с Кириллом обычно, если нет видимых причин, то это было сделано «по приколу».       Ну да, это выглядело… достаточно правдоподобно. Хотя и тупо.       Лёша ничего не понимал, и это просто убивало.       Макаров всегда уважал чувства людей вокруг, но уважать что-то иллюзорное и возможно даже не существующее было крайне проблематично.       Думать об этом было сложно и страшно, он очень боялся ошибиться в выводах и снова всего лишиться.       На самом деле проблема была в выборе, стоявшем перед Гречкиным. Точнее в том, какое именно решение он принял. И чтобы полное осознание новых условий жизни не давило на него так сильно, он делал вид, что ничего не произошло, и все было как раньше… а нахождение рядом с Макаровым успешно этому способствовало. Он сам странным завораживающим образом успокаивал Кирилла.       После оглашения выбора отцу в квартиру никто не пытался вломиться, так что младший сделал вывод, что Всеволод все сделал, не сказав больше ничего. Скорее всего тот только и ждал этого. В любом случае, можно было не париться хотя бы по этому поводу.       Никто не пытался вломиться ровно до одной поздней ночи, спустя примерно неделю.       Хотя в начале ни Гречкин, ни тем более уже спящий Лёша, даже не услышали тихие шорохи и разговоры со стороны прихожей. Кирилл понял, что что-то не так, только когда услышал достаточно громкий звук закрывающейся тяжёлой металлической двери и последовавшее за ним совершенно инородное тихое «блять, ты чё, долбоеб?».       «Да ебаный в рот, что, опять?!...» — подумал Гречкин и, найдя беретту, осторожно, стараясь издавать минимальное количество звуков, вышел из комнаты.       Коридор был достаточно длинным, чтобы за время его медленного и практически бесшумного преодоления успеть перебрать в голове сотню вариантов, что пошло не так в плане старшего Гречкина. Не поверили? Нашли какие-то доказательства, что Кирилл точно его сын? Просто ничего и не слышали об этом? Или Всеволод никаких объявлений и не делал пока что? Хотя прошла уже целая неделя.       Кирилл осторожно выглядывает из-за угла и… блять.       Ублюдки. Ничего лучше не придумали, что-ли?       — Какого, блять, хуя вы здесь забыли?! — Гречкин, невероятно раздраженный, выходит из-за угла, опуская пистолет.       — Нихуя себе. — шарахаясь, ругается Макс, замечая оружие, которое, вероятно, вполне могло быть направлено на них с Саней.       — Как вы здесь вообще оказались? Дверь была заперта. — Кирилл откровенно в ахуе с этих двоих, и попеременно смотрит то на одного, то на другого.       — Ну мы открыли. Точнее я. Я умею вскрывать замки и… — начинает Саня, звучит уверенно, совсем не пытается оправдаться, скорее ставит перед фактом.       — Пиздец. Я даже знать не хочу, что вам такое могло понадобиться от меня посреди ночи, что вы решили, что взломать замок – ахуенная идея.       — Ээ.. Ну… — Макс довольно демонстративно снимает с плеча знакомый Гречкину рюкзак, — мы тебе вроде как кое-что должны…       — А блять, точно, ох… ладно. — Кирилл смутно припоминает, что с той встречи как раз прошло примерно полтора месяца и немного успокаивается… хотя адекватные люди все равно так себя не ведут.       — Пересчитывал Паша. — уточняет Макс, протягивая Гречкину рюкзак с деньгами.       — Да? Тогда я ему верю. — Кирилл в какой-то небрежной манере забирает его… достаточно тяжёлый… и оставляет у стены в коридоре. — че-то ещё?       — А ты нам здесь уже не рад? Мы вообще бухлишко привезли, хотели с тобой тут позависать. — Макс, ухмыляясь, смотрит на Саню, и тот, демонстрируя, приподнимает пакет из КБ с, очевидно, несколькими бутылками дешёвого и скорее всего крепкого алкоголя, — Мы давно у тебя не тусовались… больше двух месяцев, — может быть даже больше, но Макс не уверен, поэтому слегка приуменьшает.       — Не-а, пиздуйте отсюда, я не могу. — твёрдо отрезает Гречкин, хмурясь.       Да они ахуели: вламываются в его квартиру посреди ночи без предупреждений и ещё говорят, что хотят здесь бухать.       — Чего-о-о? Кирилл Гречкин не может нахуяриться? Никогда в жизни не поверю. — Макс от этого только веселится и смеётся.       — Да, не могу. У меня сейчас проблем дохуища, иначе я бы не выходил к вам со стволом. — Кирилл открыто злиться, ведь у него правда было слишком много других нерешенных вопросов, о которых он мог подумать, но вместо этого к нему в жизнь нагло лезут эти придурки, — Так что валите нахуй и, блять, никогда больше даже не думайте о том, чтобы вскрывать мою дверь, если до этого момента не было очевидно.       — Ну Кирилл! — смеясь, жалобно вопит Макс. Чужие проблемы в основном его правда только смешат, так что для него это была вполне нормальная реакция.       — Тихо, блять. Молча съебали. — тихо и вкрадчиво шепчет Гречкин. Эти двое были слишком раздражающе громкими.       — А что, помешаем твоим соседям спать? Хаха, не, ты сам всегда орал больше всех. — хотя Кирилл раньше всегда был громче, и об этом знали все.       — Лёха спит. И поверь, ему так хуево, что я бы не стал его будить на вашем месте. — Гречкин, конечно, врет, потому что Макаров вряд-ли что-то им сделал бы за это, но если эти долбоебы его разбудят, то Кирилл скорее всего сам их убьёт.       — Лёха…? А, пиздюк, точно. А чё с ним, первые отхода? — усмехаясь, спрашивает Макс. На вид ему очень нравилась сложившаяся ситуация.       — Не смешно.       — Да я и не шучу. Я ещё помню того пацана, с которым ты познакомился в прошлом году. Он же в итоге сторчался, да? Хотя ему тоже было лет 16. — несмотря на свои слова, Макс говорит улыбаясь, будто такая жестокая ситуация кажется ему смешной. Либо он так скрывает свои эмоции.       — Блять, да, я помню, и больше я такое повторять не буду, тем более с ним.       Гречкин не хочет об этом вспоминать. Нет, ему не стыдно и не жаль, это полностью решение того парня, Кирилл просто предложил попробовать, а он осознанно согласился. Но теперь вспоминать об этом не хотелось, ведь было неприятно представлять, что и Макаров мог бы согласиться. Подсознательно Гречкин понимал, что Лёша этого не сделает, но… точно он знать все равно не мог.       — А чё так? — вызывающе спрашивает Макс на это.       — Да очевидно, выебать его хочет, если ещё не сделал этого. — за Кирилла отвечает Саня.       — Да ты заебал, ещё не надоело? — Гречкин, хмурясь, переводит взгляд на Саню. Бесит. — Нет, не в этом дело..       — То есть ты даже не отрицаешь, что хочешь? — Саня перебивает и этим злит ещё больше.       — Тебя пристрелить, чтоб успокоился наконец? — серьёзно спрашивает Кирилл, направляя на него беретту. Саня держится хорошо, по нему видно, что выстрела он боится, но смотрит с вызовом, будто не верит, что Гречкин сможет сделать этот самый выстрел.       — Эй, бля, ты чё? Тихо, спокойно, Кир, опусти пушку, спокойно. — Макс резко меняется в лице, держится на расстоянии, но неотрывно смотрит на Кирилла.       — Тогда пусть ебало завалит. — строго, властно и со злостью в голосе заявляет Гречкин, даже не дрогнув от слов Макса.       — Да он же постоянно так себя ведёт, пора было уже привыкнуть. — как-то даже слишком обречённо и жалко говорит он, даже не обращая внимания на Саню, который наверняка возмущён его словами.       — Да ну нахуй, я не собираюсь привыкать к тому, что он доебывается до любой хуйни, хотя сам, например, вечно с тобой трется. — достаточно громко и с раздражением отвечает Гречкин, — Сань, а может ты Макса выебать хочешь? Как тебе такое?       — Кирилл… не надо. Завали, пожалуйста. — Макс смотрит в глаза так серьёзно и с такой болью, будто пытается передать всю весомость своей просьбы. Хотя скорее мольбы.       — Блять, — Гречкин, не решаясь несколько секунд, хмурится и резко опускает оружие, отводя взгляд в сторону, потому что смотреть и на первого, и на второго было тошно.       — Ублюдок. — глухо рычит Саня, прежде чем врезать Кириллу в челюсть.       Гречкин отшатывается и чувствует, как сильно и тяжело начинает саднить место, куда пришёлся удар. Условный «друг» смотрит на него с животной яростью, готовясь повалить на пол и скорее всего разбить его лицо в кашу. На это у Кирилла появляется только ответное и очень схожее желание. Он набрасывается первым.       Получается сделать несколько ударов. Первый роняет Саню на пол и разбивает нижнюю губу в кровь. Второй припечатывает одной скулой к кафелю пола прихожей, разбивая уже её. Но перед глазами на пару секунд темнеет, когда ответный удар приходится куда-то в ухо. Гречкин на несколько секунд точно теряет сознание, которое возвращается только тогда, когда ему уже пару раз успели врезать, прижав к полу всем весом тела. Самому из такого положения выбраться крайне сложно, это ясно как день.       В обычных уличных драках на этом моменте остаётся только смириться и ждать, пока человек насладится твоим уже просто избиением. Потому что сейчас ты вряд-ли поменяешь исход. Победил оппонент, тебе остаётся принять поражение.       Вот только Саня был настроен далеко не на просто сломанный нос противника, как становится вскоре очевидно. Нет, Кирилла явно собираются убить.       Макс, обычно просто угорающий со всего подряд, сейчас всерьёз что-то пытается сделать, но сам получает локтем в нос и больше не лезет, отходя в сторону и безуспешно пытаясь остановить кровь. Кирилл с попеременным успехом старается либо закрыться от ударов, либо отбиться, либо столкнуть с себя озверевшего парня. Почти все лицо и руки остро отзываются болью.       Так умирать Кирилл тоже не планировал.       И от этого его попытки становятся только более жалкими. Он, уже, вероятно, отовсюду истекающий кровью, пытается кричать и вырваться. Не выходит ничего, кроме загона самого себя в ещё большее отчаянье.       Но Гречкин случайно цепляется рукой за что-то металлическое… его беретта, выбитая из рук ещё в самом начале драки.       Раньше Кирилл без раздумий выстрелил бы. Но сейчас… либо он сам изменился, либо его остановил крик Макса, заметившего это, либо просто был не способен на рациональное мышление в тот момент, но вместо выстрела он с усилием треснул Саню увесистым пистолетом по голове. Оказывается весьма эффективно, потому что тот вырубается.       Гречкин грузно и тяжело выдыхает, спихивая с себя бессознательное тело. Но вставать не собирается, наверняка он просто сразу же упадёт, так что это бессмысленно.       — Кирилл…? — Лёша, незаметно для всех появившийся из коридора, недоверчиво осматривает картину произошедшего.       На вид бездыханное тело лицом вниз на полу; рядом Кирилл с полностью измазанным кровью лицом, в такого же вида домашней футболке и с огнестрельным оружием в руках; у стены смутно знакомый Макс с чуть ли не ручьём крови из, вероятно, сломанного носа.       У Макарова дежавю.       — А… блять. — устало ругается Кирилл, на большее сил пока не хватает, вздыхает, концентрируясь, — Я все объясню, честно…       Одно и тоже, из раза в раз, ничего не меняется. Вроде это называют «эмоциональные качели», да? Когда все хорошо, а потом резко какая-то хуета… Гречкин явно только на эмоциональных качелях и живёт.       — Чья на тебе кровь?.. — тихо спрашивает Лёша.       — Моя… — так же тихо отвечает Кирилл.       — Тебе помочь встать?       — Я… да.       Макаров подходит к нему, протягивая дрожащую руку.