Падение

Шли часы. Баки всё так же дрожал, раскачиваясь взад-вперёд, стиснутый равнодушными бетонными стенами камеры. Въевшийся запах крови, пота и пороха разъедал нос, с каждым вдохом напоминая о бойне, которую он устроил. Перед глазами крутились кошмарные картины, будто его приковали к креслу, заставив без передышки смотреть киномарафон ужасов. Он крепче стиснул себя рукой, силясь дышать ровно, пока судорожные вздохи не прорвались рыданиями. Господь милосердный, как же вышло, что его отбросило к самому началу и с раскладом даже хуже, чем был? И этот кинутый к нему бедолага… может, единственный выживший в атаке, которую Баки заставили остановить. И теперь… теперь одному богу известно, что им уготовано, но точно ничего хорошего. Когда его невольный сосед зашевелился, пустоту на месте невидимой левой руки уже нещадно простреливало иголками. Баки продолжал удерживать руку скрытой, но сил на неё уходило куда больше, чем на всё остальное. Может, потому, что руку он прятал редко. Может — потому что выдохся и был ранен. Может — его подтачивала вина, словно он не заслуживал права прятать своё уродство, зримое свидетельство преступлений. Ему давно следовало проверить морпеха, осмотреть раны и оказать необходимую помощь, как порядочному человеку, но каждый раз, когда он почти решался подняться, чувствовал, как давит к земле всё большая тяжесть. Как можно прикасаться к кому-то руками в крови остальных бойцов его взвода? Баки больше не был порядочным. И даже человеком. — Извини, что ты оказался здесь, — кое-как выдавил Баки, когда сосед завозился лицом в пол и застонал. Хотелось просить прощения за гораздо большее: за заманившее их сюда сообщение, за то, что с этим бедолагой сделал Лукин, за то, что сам он подвёл нацию и свои убеждения, за то, что не смог остановиться, убивая своих… Морпех дёрнулся на голос в безуспешной попытке подняться, захрипел, хватаясь за рёбра, но сумел только перевалиться набок. Осмотрелся и заметно вздрогнул. — Чш-што… — медленно моргая, хрипло прошептал он, уставившись на Баки. — Американец? Баки заставил себя не отводить взгляд и поморщился, рассмотрев, насколько паршиво тот выглядел. Избитый, в крови из множества резаных ран, с лопнувшими губами на опухшем лице, со слипшимися заскорузшими волосами. От форменной куртки осталось всего несколько лоскутов, будто её быстро и небрежно среза́ли. Лукин был неистощим на выдумки по части «воздействий», и Баки невольно прикинул, сколько парень держался, пока не заговорил. Хотя не ему кого-то упрекать за слабину на допросе. Он уже открыл рот ответить, посмотрел парню в глаза… карие. Снова. Слова умерли на языке. Баки зажмурился, не в силах смотреть в лицо призраку того первого, которого убил по гидровскому указу. Заминка затягивалась, становясь странной, и он спохватился: — Угу. Я до усрачки обрадовался, когда услышал, что вы, парни, нашли это место. Я... — Горло перехватило, и голос подвёл. — …хотел бы, чтоб всё вышло иначе. — Что это за дыра? — Морпех с трудом приподнялся и сел, тяжело привалившись к стене. Баки хозяйским жестом единственной руки обвёл мрачную камеру, растянув губы в улыбке без грамма веселья. — Дамы и господа, добро пожаловать в сибирский филиал ада. Как-то вот так. — Бог знает как ему удалось сохранить маску своего прежнего «я» и схохмить, хотя он едва держался. Утратив запал, он откинулся спиной на прутья и продолжил без прежнего огонька. — Но эту часть ты и сам уже знаешь. Мы в подвале Гидры на четвёртом уровне под землёй. Посеревший морпех огляделся ещё раз. — И вправду ад… — простонал он. — Первый лейтенант Энтони Прюитт, морская пехота США. — Он слабо приподнял руку в приветствии. Помешкав, Баки потянулся и пожал его руку своей, окровавленной. — Был бы рад познакомиться в других обстоятельствах, лейтенант. Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс, армия США. Ну-у… — Баки едва справился с лицом, — по крайней мере, был когда-то. — Ну, как говорится, беда на двоих — полбеды, — начал Прюитт и замолчал. Хмуро сощурился, уходя в себя, и вдруг испытующе вперился в лицо Баки. — Стой-стой… Сержант Барнс? Как в «Воющих коммандос»? Да быть не может… Баки запрокинул голову и уставился вверх. Даже спустя столько месяцев он мог с закрытыми глазами по памяти проследить паутинный узор трещин на потолке. За рёбрами сжалось. Когда его в последний раз называли по имени? — Он самый, к вашим услугам. — Он однобоко улыбнулся, как бы извиняясь разом за всё. — Он… Ты же мёртв… — потрясённо выдохнул Прюитт. — Погиб на войне. — Бледный, он не мог побледнеть ещё больше, но Баки видел, как его растерянность сменяется ужасом понимания. — Так ты… вы… здесь с… — он не смог договорить. Баки не выдержал его ищущий взгляд и отвернулся, бессмысленно уставившись на выбоины в стене. — Ну да, конечно, все давно так и решили. — Баки так и предполагал, но сердце всё равно засаднило. Всем было бы лучше, если бы он умер. Особенно Прюитту с парнями. — Ага. Меня еле живого откопали в снегу Советы. Я долго болтался одной ногой на том свете, но думаю, я у них с сорок пятого. — Он зажмурился, сглотнул и выпалил: — А правда, что Сти… Капитан Америка разбился с самолётом? Кивок Прюитта погасил последний проблеск надежды, ещё тлевший где-то в душе Баки. — Он спас мир, — добавил он быстро. — Знать его лично это что-то невероятное. Боже, даже просто встретиться с вами, сержант Барнс, это большая честь! Даже здесь вы… — Он поперхнулся и зашёлся клокочущим кашлем, оставившим на руках мелкие брызги крови. Проколотое лёгкое, в лучшем случае, подумалось Баки. В худшем… ну, захлебнуться собственной кровью не самый поганый выход из подобного места. Баки почти позавидовал. Баки решительно отмахнулся. — Приятель, знакомство со мной больше не честь. В другое время в другом месте — была бы ого-го какая, вон, даже такой балбес, как ты, это просёк. — Он пытался выдать былую браваду, но сам слышал, что звучит как подделка под самого себя. Покатав эту безотрадную мысль, он снова заговорил, с трудом подбирая слова. — Стив, он… ну. Он был парнем что надо. Я б отдал левую руку, чтобы увидеть его снова… — Он горестно покривился. — Так надеялся, что мне набрехали... Сразу б сообразить, что это как раз в его духе — выложиться до донышка, пока не останется, что отдавать… Проклятье. Если б только я не свалился, если б был с ним там против Красного Черепа — всё вышло бы по-другому? Выжил бы Стив, а не я? Ну же, Барнс. Вытащи голову из песка. Не раскисай, чтоб тебя. Отлично сработал — поставил на кон всё и продул. Плохо, очень, и неизвестно, что будет дальше. Хотя нет, поколупай — дальше точно всё будет ещё хуже. И теперь что? Какие карты ещё остались? Он снова повернулся к соседу. — У вас же не было второго отряда побольше, я прав? Опрокинутое лицо Прюитта дало Баки ответ. — Данных удалось собрать немного, но выходило, что нашей команды достаточно. — Прюитт медленно покачал головой, собираясь с мыслями, запустил пальцы в схватившиеся коркой волосы. — А потом случилась какая-то херь… По связи слышал только крики и бред, и… Нас смяли так быстро... так быстро... Он случился. Под языком поднялась слюна, принеся тошную желчную горечь. В ушах эхом отдались вопли морпехов, кровь которых на руках так и не высохла. Баки зажмурился, но стало хуже: под закрытыми веками картины недавней бойни вспыхнули с безжалостной удушающей чёткостью. Стены вокруг дрогнули и поехали каруселью. — Дерьмо… — прохрипел он. — Эта адова дыра намного глубже, чем кажется. Я пытался, сколько уже… Чёрт знает сколько, но с самого начала это была совершенно запредельная ебанина выше человеческих сил. Тут творят какой-то зверский пиздец. Баки затошнило от собственной лжи. Маска своего парня едва держалась, но он продолжал цепляться за неё. Он не мог принять то, что сделал — кем стал — и увидеть это отражение в чужих глазах. Брошенное Лукиным «проголодаешься и дойдёт» до сих пор угрозой билось в висках: это вопрос времени. Раны, с полдюжины полузатянувшихся порезов и дыр от пуль, начало подёргивать, будто понемногу отпускала анестезия. Тело уже вытолкнуло пули, и кровь больше не текла, но на этом исцеление остановилось. — Изобретают оружие? — подал голос Прюитт, снова привлекая внимание. — Господи, Барнс, во что мы влипли? Если они вот так положили всё подразделение, что за архиблядство тут происходит?! — Когда я служил в сто седьмом и мы впервые столкнулись с Гидрой, они тоже разнесли в пыль наше подразделение. Этими их грёбаными синими пушками. — Баки сбивчиво зачастил, глядя мимо Прюитта в стену. — Мы тогда понятия не имели, как с ними бороться. Здесь они занимаются чем-то другим, но таким же паскудным… как всё в этой ёбаной Гидре. Так что, если у тебя в кармане не завалялось волшебной кнопки, чтобы вытащить нас отсюда к чёртовой матери, то, боюсь, нам обоим крышка. — Баки поморщился от собственного бессилия. Прюитт облизнул разбитые губы и кивнул на левое плечо Баки. — Это здесь… руку? Баки украдкой ёрзнул на твёрдом полу, чувствуя, как немеет невидимый хвост. — Очухался уже таким. Просрал при падении. — Что ж, — подытожил Прюитт с тяжёлым вздохом, — раз такое дело, было приятно служить с вами, пусть даже всего ничего. Баки вскинул руку к виску, отсалютовав Прюитту так чётко, как смог. — Большая честь для меня, лейтенант. Должен сказать, я чёртову прорву времени не видел ни одного приветливого лица. Прюитт вгляделся в него и шевельнул пальцем, указывая на пятна крови на одежде. — Вы пытались бежать во время нашей атаки? — Пытался, но далеко не ушёл. — Не совсем ложь? — Я долго торчал тут и мечтал, как ворвётся кавалерия и разнесёт всё к чертям, но знал бы, чем кончится… Поверь, лейтенант, зря, что вы вообще тут оказались. Зря я оставил вам сообщение. Я налажал. Чудовищно налажал. Прюитт придвинулся, поманив Баки наклониться навстречу. Когда его тёплое дыхание коснулось уха, Баки очень остро ощутил, насколько тот близко с его твёрдо очерченным подбородком и языком, который так мокро и мягко шевельнулся во рту, когда Прюитт готовился заговорить… Изодранная рубаха совсем не скрывала крепкие мышцы и мужской запах. Часть Баки хотела вжаться лицом ему в шею, вдохнуть поглубже и… — Кто-то оставил нам сообщение, — тихо продолжил Прюитт. Без разницы, подслушивали их или нет, эту информацию он всё равно уже выдал. — Как, по-вашему, может, у нас тут есть тайный союзник, а? Сердце Баки ухнуло в пятки. — Твой единственный союзник здесь прямо перед тобой. — Баки попытался задавить стыд. Язык не поворачивался признаться, что он на поводке Гидры. Прюитт не поймёт. — Все тут мрази, все и каждый, что бы ни говорили и ни сулили. — Херово, — выдохнул Прюитт. — Тогда зачем нас сюда сунули? Ловушка? — Он досадливо цыкнул, но не отодвинулся от Баки. Это я завёл их всех прямиком в ловушку. Он пожал плечами, не став отвечать: будь он пленным, за которого себя выдавал, всё равно бы не знал ответ. Пузырь вины в груди мешал дышать. Если он не мог признаться даже этому парню, своими глазами видевшему его здесь, в клетке, раненным и ободранным, то как он рассчитывал по возвращению держать ответ перед всеми? Связные мысли упрямо вытесняло пьянящее ощущение тепла, исходящее от лейтенанта в промозглой камере. Можно друг друга согреть: снять одежду, прижаться… Может, выйдет сбить его с мысли о… — Советы точно знают, что это место скомпрометировано, — Баки скорее заговорил, пытаясь рассуждениями вернуть здравомыслие. — Понятия не имею, что они надумают, но эта стычка точно подпалила фитиль под их жопами. — Перебазироваться, да ещё в спешке, та ещё чехарда и вдобавок влетает в кругленькую сумму. Тут не до пленного. Почему-то же Лукин оставил его в живых? — Лейтенант, так понимаю, больше нет ценных сведений? — Нет, — со вздохом признал Прюитт. — Я просто иду туда, куда посылают. Ясное дело. Но спросить всё равно стоило. Прюитт перевалился и с шипеньем втянул воздух сквозь зубы, глянул вниз на свой бок, где чернел огромный синяк от особенно сильного удара по рёбрам. — Поможете? — Он непослушными руками принялся дёргать штанину, пытаясь оторвать край. Баки длинно выдохнул про себя и изобразил ободряющую улыбку. Я смогу. Ничего такого. — О чём речь! Я не медик, но уж перевязать-то смогу. Дай-ка, я сам… — Он одной рукой оторвал длинную полосу от собственной штанины. Эти штаны стоили месяца адских тренировок, но Баки не раздумывая повторил бы ради помощи товарищу… и возможности хоть коротко притвориться, что они просто два пленных американца, делящие одну камеру. Он придвинулся к Прюитту, чтобы получше его осмотреть. Под кровоподтёками на рёбрах обнаружился скверный порез, снова открывшийся. — Думаю, нам нужно позаботиться друг о друге, пока не придёт помощь, — отозвался Прюитт, но в голосе не было прежней уверенности. Баки не хватило сил подыграть. Помощь уже пришла, и посмотрите, куда она их завела. — Вот, придержи-ка, — велел он. Стиснув зубы, Прюитт молча прижал конец импровизированного бинта к боку и дальше только морщился и сопел, когда Баки принялся обматывать его торс. Он не мешал, только следил блестящими в полумраке глазами. С каждым витком Баки наклонялся всё ниже, зубами перехватывая конец укорачивающейся полосы, и тогда выдохи морпеха жарко ложились на шею… по ней взбегали мурашки, щекотно приподнимая волосы на затылке. Воображение подкинуло Баки совсем другую позу, в которой морпех вжался бы лицом ему в затылок, стиснул бы бёдра и всадил свой горячий хер прямо в… — Так откуда ты, лейтенант? — отрывисто спросил Баки, сбрасывая наваждение и надеясь отвлечь морпеха от боли ран. Прюитт моргнул и судорожно облизнул губы, будто очнувшись. — Б… Белтсвилл, — выдавил он. — Белтсвилл, штат Мэриленд. — Он вспотел под коркой высохшей крови и пота; Баки видел и чуял, как маняще-влажно заблестела его загорелая кожа, и хотел её облизать. — …не Бруклин, конечно, но место хорошее... Баки фыркнул, выгоняя из носа будоражащий запах, и глянул на Прюитта, задрав брови — было по-прежнему до чёртиков странно, что о нём знают люди, которых он никогда не встречал. — Ну, не скажу, что бывал в Мэриленде, но по названию похоже на неплохое местечко. Франция, Италия, Англия, Германия, с полдюжины других стран в Европе, а теперь ещё и промороженная Сибирь, но, не считая базы в Висконсине, я даже не выбрался из Нью-Йорка. — Баки снова попытался переключиться на болтовню. — Нужна ещё где-то заплатка? — Да сам не пойму. Сержант, на меня словно наступил великан, от бровей до кончиков пальцев, — признался Прюитт. Провёл по ногам, вздрогнул. — Похоже, сломана голень. Найдётся что-то на шину? — Сейчас сообразим, — отозвался Баки, вставая. Отойти бы от Прюитта с этим его тёплым мускусным запахом, но чёртова клетка слишком мала. Баки взял отхожее ведро и хряснул о стену. Несколько дощечек разлетелись в щепки, но другие остались целы, повисшие на погнутом канте, и Баки оторвал одну. — Надеюсь, в ближайшее время тебе не приспичит посрать, — поморщился он, усаживаясь у ноги Прюитта. — Дерьмо… — напряжённо бормотнул тот, снова безуспешно пытаясь как следует ухватить свою штанину, чтобы оторвать кусок ткани. — Да оставь. Вот, мои всё равно уже всё. — Баки порвал вторую штанину своих штанов. Это было единственное, что он мог. — Лукин со сворой хорошо над тобой поработал. Уроды точно знают, куда бить. — Он сочувственно хмыкнул. — Лукин, да? — переспросил Прюитт. — Тоже были с ним стычки? — Ага, можно и так сказать. Я дочерта раз натыкался на его кулак, на его сапог, на его чёртову тыкалку для скота… — «на его хер», мысленно продолжил Баки, и конечно же, собственный член заинтересованно дрогнул при этом воспоминании. И то, что Баки сидел между ног Прюитта, тоже ни хрена не помогало. Это только вопрос времени. Блядский гон всё ближе, и его ничем не заткнуть. Заткнись, заткнись! — Баки помотал головой. — Прочь!.. Ну же, подумай о чём-нибудь... О чём угодно другом! Баки мысленно заметался, не находя, за что б уцепиться; некстати и как-то неловко подумалось, что его-то при всех лукинских «корректировках» ни разу не били до сломанных костей… — Благодарствую, — проворчал Прюитт, хотя Баки не мог не заметить, как тот покосился на его ширинку. Но если лейтенант и увидел, что у Баки встаёт, ничем этого не показал, разве что дыхание на секунду чуть сбилось. — М... монстры... — Прюитт согласно покривился, но Баки дёрнулся от этого слова. Он не про меня… сейчас… Но потом точно так скажет. Подрагивающей рукой Баки домотал Прюитту ногу, наклонился придержать зубами конец ткани, чтобы завязать узел, и оказался так близко к чужой ширинке, что взгляд сам собой скакнул вверх. В ней тоже наметилось оживление. — В-вот так-то. Чем сильнее захлёстывали бурлящие волны видений, тем труднее становилось сохранять личину, всё равно что во время прилива пытаться удержать в горсти песок. Силы кончались, Баки дошёл почти до предела. Энергия, запертая в основании скрытых частей, давила всё больнее, стремясь прорваться наружу; невидимую руку выкручивало, всё больше мешая сохранять человеческий облик. Он был таким… иссякшим. Голодным. Ему было тесно в собственной коже, из холодной и липкой ставшей раздражающе тёплой. — Да ты и сам неважно выглядишь… — Голос морпеха вытряхнул Баки из его мыслей. Прюитт смотрел на него, стоящего на коленях, и вдруг с мелькнувшим на лице удивлением нежно тронул Баки за щёку, без слов прося наклонить голову, и скользнул пальцами в его грязные волосы. Сердце Баки сбивчиво зачастило, язык метнулся по сухим губам, но не нашлось сил отстраниться. Баки словно со стороны наблюдал, как слепо подаётся навстречу ласковому касанию. Приятно. Слишком. С пугающей ясностью внезапно дошло, насколько же отличается искреннее неподдельное человеческое влечение от того, что изображал Фэрбенкс. Ощущалось иначе и даже пахло иначе. Так приятно… Нельзя. Это всё феромоны. В здравом уме Прюитт бы скорей ему двинул, чем… Но сил прекратить не осталось. — Ну извиняй, что я чуток не такой, как наснимали киношники... небо и земля, верно? — Он фыркнул в попытке свести всё к шутке и замолчал, забыв, что хотел сказать дальше. Невидимая горячая вязкая муть быстро заполняла тесную камеру, оседала на одежде, волосах, языке… Прюитт причмокнул, явно пытаясь смочить пересохший рот. — Липовый Голливуд, ну… — Он хотел подхватить шутку, но не справился с голосом, и вышло тягуче и низко. Его руки скользнули дальше, мягко отводя с лица Баки длинные пряди; большие пальцы начали размеренно поглаживать скулы. — Но я вот такой. — Слова слетели с губ так же легко, как в танцевальных клубах в Бруклине, когда Баки кадрил дамочек. Он чуть повернулся и на выдохе мягко поймал губами большой палец, скользивший вниз по щеке, и от Прюитта внезапно ещё сильнее пахнуло теплом. Судорожно всхлипнув, тот подхватил Баки за подбородок, сам толкаясь пальцем в жаркую глубину рта. Ласка лишала сил сопротивляться, запах ответного возбуждения дурманил и горячил, как крепкая выпивка. Уставшее ждать тело жаждало Прюитта, давно окрепший член распирал ширинку форменных штанов, теперь оборванных до колен. Так больно, так голодно, так одиноко. Баки из последних сил цеплялся за личину, но его хватка слабела, как слабеет огонёк в лампе, когда в ней кончается керосин. Прюитт странно всхлипнул, и у Баки побежали мурашки. Клетка поплыла, будто он окосел, но не настолько, чтобы не заметить, как в обволакивающе-дремотном запахе возбуждения прорезалась едкая нота страха. С неожиданной для раненого скоростью морпех вскочил и тут же со вскриком упал на скамью, вжавшись спиной в стену. — Что за!.. ч-чертовщина… — Голос сорвался в дрожащий шёпот. Баки понял, что произошло, ещё до того, как вслед за Прюиттом глянул вниз и увидел узловатую хищную лапу, но голодная похоть уже так изнурила, что стало плевать, как он там выглядит; она подчиняла всё его существо, не оставляя места вине, придавившей при первых мыслях о гоне. Она отупляла, не давая думать о гнетущем позоре. И всё же Баки остатками ума пока ещё понимал чудовищность своего положения. Ужас и отвращение на чужом лице — именно этого он страшился с той самой минуты, когда в переулке у него впервые отрос хвост. Ты никогда не сможешь вернуться домой… — Прости, — вкрадчиво надавил Баки, пожирая взглядом чужой стояк, не опавший даже от потрясения. — Они… вот что они со мной сделали… Я совсем не... хотел… — Ч-ш-ш… что происходит? — сбивчиво прохрипел Прюитт. Остолбенев, он невольно уставился туда же, куда так жадно пялился Баки, и вдруг вскинулся, смыкаясь с ним взглядом. — Я мог бы помочь… — Баки успел первым. — О господи… — Прюитт застонал от ужаса и возбуждения разом. — О-о... Феромоны ослабляли его волю, и Баки не знал, хорошо это или плохо. Он ненадолго прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки, но чем дольше барахтался в болоте похоти, тем сильнее тошнило от бессильного понимания, к чему всё неизбежно придёт. Он чудовище. Теперь Прюитта не обманывала мнимая человеческая наружность, порочность Баки ясно обнажилась с его демоническим обликом. Приподнявшийся хвост ходил туда-сюда в воздухе, заставляя бёдра покачиваться следом, член распирал штаны. Бугорки на нём распаляюще тёрлись о грубую ткань. — Прости, — снова выдохнул он, — я вправду не хочу вредить, просто… облегчить… нам обоим. Он на четвереньках пополз вперёд, пока почти не уткнулся Прюитту лбом в колени. — Да ты блядь издеваешься? — Прюитт явно хотел возмутиться, но не смог. — Ты... ты… — Он сглотнул, судорожно хватая воздух; вздымающаяся потная грудь мокро блестела в мигающем свете. Он попытался отвернуться от Баки, но дёрнулся и замер, кривясь, — то ли от боли в ранах, то ли от перевозбуждения. — Да если б… — цыкнул Баки, с усилием, будто от магнита отрывая, отводя глаза от прюиттовской ширинки. Боже блядский, да что со мной за херня?! Сука Лукин прав, я ни за что не смогу вернуться домой. — Я тоже этого не хочу, лейтенант. Но меня, чтоб им сдохнуть, сделали вот таким, — глухо прорычал он, стискивая вылезшие клыки. Нет, борись! Да, дай мне, пожалуйста, дай! Я так голоден! Нет, нельзя… но пахнет так вкусно — прямо здесь, он прямо вот здесь! Он тоже хочет, ты ж чуешь, как он пахнет. Мышцы Баки взбугрились, пластины руки вздыбились, когда он впился когтями в бетон. Окаменевший от напряжения, он истекал потом, невольно источая феромоны ещё сильнее. Он отчаянно пытался не дать затянуть себя с головой, но давно не чувствовал под ногами дна. — Ч-чего тебе надо? — голос Прюитта надломился, как будто тот собирался заплакать. В тёплом мускусном запахе его возбуждённого тела едко горчили смятение и боль. Наверняка его член уже изнылся в штанах, на которых проступило манящее тёмное влажное пятнышко. Собственный запах гона наполнил нос Баки, мешаясь с благоуханием Прюитта, и наконец-то вытеснил навязшую вонь крови и пороха. Его тело безвольно поплыло вперёд, подхваченное этим благоуханием, как щепка — течением, пока Баки не смог высунуть язык и дотронуться кончиком до влажной ткани. Этого он и хотел. — Я хочу помочь тебе сбежать, помочь отвлечься... или, — слова слетали частыми жаркими вздохами, сплетаясь в сеть искушения, будто оно было его родным языком, — хотя бы просто отвлечься. Я могу сделать тебе так хорошо… не думай, хоть ненадолго… — Он не видел, но знал, что его глаза заливает чернотой, и метнул взгляд снизу вверх, ловя ответный пристальный взгляд Прюитта. — Н-не… — Шуршание одежды, когда обмякший Прюитт сполз по стене, почти заглушило его безнадёжный протест. Последние крупицы сознания Баки Барнса утекали, как песок в песочных часах. Помоги ему бог — потому что сам он помочь себе не мог. продолжение следует…