Падение

Единственное, что было более зловещим, чем отзвуки стройки, вибрацией доходившие сквозь толщу стен гидровской базы, это когда шумы прекратились. Баки чувствовал, как что-то надвигается. Внутри угрём извивалась тревога, и, он мог бы поклясться, даже шаги охранников зазвучали как-то иначе. Но он никак не ожидал, что «что-то» примет вид благообразного седовласого джентльмена лет шестидесяти в клетчатом костюме, федоре и коричневых кожаных лоферах, которые не пятнала ни капелька грязи. Он пришел безоружный, с простым кожаным саквояжем в руках, распространяющим запах… гамбургеров? Подозрительность Баки сразу же обострилась, он отскочил в дальний угол и забился под скамью, инстинктивно оскалившись. Он остро сознавал, как сильно напоминает испуганное животное, но ему уже было плевать. За пятьдесят отметок, что он провёл в клетке, волосы отросли ниже ушей и свалялись в сальные колтуны, щетина давно стала неопрятной бородой. Петров, мощный мужик с грудью бочонком, помог пожилому мужчине спуститься по короткой лестнице, ведущей в подвал, и даже перенёс один из стульев от стены и выставил в пяти футах перед решёткой. — Товарищ генерал-майор советует вам оставаться хотя бы на таком расстоянии от клетки, — сказал Петров, подозрительно глядя на Баки. — Спасибо, мистер Петров, но на этом всё, — ответил незнакомец на безупречном американском английском и, чтоб его, снял свою пижонскую шляпу, будто входил в чей-то дом. — Но, сэр... — Со мной всё будет в порядке. Благодарю, — прервал незнакомец с небрежной властностью. Петров напряжённо кивнул, развернулся и вышел. Незнакомец без колебаний прошёл мимо стула прямо к камере и осторожно присел на корточки у самой решётки. Нерешительность пригвоздила Баки к месту, хвост с шуршанием тревожно заходил из стороны в сторону. Незнакомец был уязвим: можно бы пересечь камеру и вырвать ему глотку быстрее, чем старик успеет подняться на ноги. Но что, если… вдруг… это какой-то переговорщик, явившийся договариваться об освобождении, или хотя бы возможный союзник? Может, Баки наконец-то стал для Лукина такой занозой в заднице, что выгоднее сбыть его с рук? Баки не знал, что его разум ещё способен рождать такие оптимистичные мысли. — С тобой не очень-то хорошо обращались, не так ли? — Голос «посла» вспугнул беспокойные мысли Баки, заставив его замереть. — Взгляни на себя: грязный, тощий, напуганный. Всё в порядке, я знаю, кто ты такой. — Он подманивал Баки как приблудную кошку. Секунда-другая сомнений, и Баки обнаружил, что осторожно выскальзывает из-под скамьи, и удивился, что у него ещё остались крохи стыда, чтобы, согнувшись, прятать свою наготу. Незнакомец смотрел на него не отрываясь, но в изучающем взгляде не было жадного собственничества, как у Лукина, когда тот осматривал Баки, будто военный трофей. Вместо этого в выцветших глазах мерцало удивление. Баки не был уверен, что оно лучше, но незнакомец, по крайней мере, пялился не скрываясь. Пожилой джентльмен одарил Баки тёплой открытой улыбкой. — Я искренне рад знакомству с тобой… Джеймс, верно? Позволь представиться: Эллиот Фэрбенкс, и я здесь, чтобы помочь тебе. И, судя по тому что я вижу, ты определённо в этом нуждаешься. Вот, ты, должно быть, проголодался. — С этими словами Фэрбенкс достал из саквояжа коричневый бумажный пакет и просунул между прутьями. Баки потребовалась вся сила воли, чтобы не выхватить подачку и не начать набивать рот. И всё же подозрение впивалось в кишки не меньше голода. Едва запах жареного мяса достиг носа, желудок голодно взвыл, и Баки поспешно утёр губы, пока побежавшая слюна не выдала, насколько ему хочется этот гамбургер. — Помочь мне? Так какого чёрта Лукин впустил вас в парадную дверь? — Я понимаю твои подозрения, но знаю, что ты неглуп. Если бы я хотел тебе навредить, чего я, поверь, совсем не желаю, мне не понадобилось бы использовать для этого еду, и мы оба это понимаем. Так что прошу, не нужно морить себя голодом и мучить вместо генерал-майора. Это всего лишь гамбургер. — Фэрбенкс примирительно развёл руками, показав побелевшие шрамы на ладонях. — Когда я в своё время сражался в Великой войне, о, сколько бы я отдал за него. Поешь настоящей еды и позволь рассказать тебе историю. Рука Баки выметнулась за пакетом, рванула его и нашла — святый боже! — всамделишный гамбургер в промасленной бумажной обвёртке и пригоршню слегка размякшей картошки фри. Он едва не заплакал. Отрывая зубами первый кусок сочного жирного мяса с горчицей, он почти не смотрел, как Фэрбенкс поднялся на ноги, придвинул стул и уселся со старческим вздохом. Чертовски вкусно! Баки почти забыл, какова на вкус настоящая еда. Ему бы жевать неспеша, растягивая и смакуя вкус хорошего мяса, хрустящих остро-солёных огурчиков с луком и мягкой булки, но после первого укуса он не смог удержаться и сожрал всё за считанные секунды. — Я готов держать пари, что генерал-майор Лукин держал тебя в темноте не только в физическом смысле, Джеймс. Но я не вижу никакой пользы в том, чтобы скрывать от тебя правду, поэтому позволь мне начать с обещания: я не буду тебе лгать. Баки настороженно оторвал взгляд от уже опустевшей обвёртки бургера и вытер рот. Это совсем не походило на начало освобождения пленных, а куда больше смахивало на добренького копа из Мэтта и Джеффа. Только тогда он понял, что Фэрбенкс уже вне досягаемости: короткое окно возможности закрылось. — Ты с ними, ага? — мрачно протянул Баки. — Ты хочешь обойтись без политесов? Ради бога. Полагаю, под «ними» ты подразумеваешь Гидру, однако, смею заверить, здесь неуместно делить на чёрное-белое, как ты, очевидно, привык, сражаясь с силами Красного Черепа. — А мне-то послышалось, как кто-то сказал, что пришёл мне помочь. Вот тебе и «не буду лгать», Джордж Вашингтон. Ты хоть американец вообще, или твой акцент тоже часть шоу? — Я не солгал тебе, Джеймс, — серьёзно ответил тот. — Единственной заботой генерал-майора Лукина было сохранить тебе жизнь, и, пусть и с потерями, ему это удалось. И он блуждал во мраке неведения, не зная, как с тобой обращаться. Я же, напротив, весьма заинтересован в твоём благополучии. — Фэрбенкс поправил галстук. — И да, я американец. Я служил в Управлении стратегических служб. Поразмыслив, ты обнаружишь, что у этой организации руки грязнее, чем у Гидры. — Ага, и вот тут-то я и назову тебя собачьим дерьмом. Говоришь «служил». А сейчас-то что нет? — Баки с усмешкой скрестил руки на груди. — Выписали увольнительного пинка твоей предательской заднице? — Отнюдь нет, я получил Бронзовую звезду в конце службы. Я больше не служу там, потому что больше нет УСС. Война окончена, сержант Барнс. — Фэрбенкс помолчал, опустив глаза и сжав губы. — Возможно, я скажу лишнее, но тебя держали под успокоительными до тех пор, пока Лукин не убедился, что сможет реанимировать тебя без дополнительных травм... и сможет тебя содержать. Ты изначально не был его проектом, как, я уверен, ты уже сам догадался. Он нашёл тебя в конце января сорок пятого. Сейчас декабрь. Камера закружилась. Декабрь? Как?! Баки оторопело перевёл взгляд на бесполезные засечки под скамьёй. Проклятье, он непроходимо туп: вообразил, что Лукин продержал его с пару недель прежде, чем он очухался, но они же упоминали эти их транки и крио, и… Одиннадцать месяцев. Одиннадцать месяцев, а его так и не спасли. Конечно, Стив и остальные думали, что он погиб: бля, он слишком хорошо потрудился, пытаясь покончить с собой. Никто за тобой не придёт, билось в голове похоронным колоколом. Стой. Старик сказал, что не собирается лгать, но это пустые слова. Он Гидра. — Брехня, — вскипел Баки. — Лживый ты сукин сын. — Я предвидел, что ты это скажешь, поэтому пришёл подготовленным. — Фэрбенкс полез во внутренний карман пиджака, Баки напрягся, но тот вытащил всего лишь сложенную газету. — Не самая свежая, но, думаю, она будет тебе интересна. — Он наклонился просунуть её в щель для мисок. Баки выдернул у Фэрбэнкса номер «Нью–Йорк таймс», мигом выхватил дату — вторник, 8 мая 1945 года, — и метнулся взглядом по строкам громадного заголовка, раскинувшимся на весь верх страницы: ВОЙНА В ЕВРОПЕ ЗАКОНЧЕНА! БЕЗОГОВОРОЧНАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ! ПОБЕДА В ЕВРОПЕ — СЕГОДНЯ! НАШИ ВОЙСКА ВЗЯЛИ ОКИНАВУ! Он сглотнул. Вот оно: настоящее, можно потрогать руками. Он знал «Таймс», как лицо своей ма. Узнал и плотность бумаги, и запах типографской краски, и то как она пачкала подушечки больших пальцев… Сенсационная новость ошеломила. — Как я уже сказал, Джеймс, война окончена. Мы победили. И тут Баки захлестнул гнев, вернув к жизни. — Мы?! — взревел он, шипастые выступы вдоль хвоста и руки вздыбились. — Ты не имеешь права говорить, что ты один из нас, проклятый предатель! Это вы, вас победили! То, что вы, перебежчики, прятались в нашей стране и пролезли в наши службы, не делает тебя одним из нас! — Гидра разветвлена так широко, потому что Гидра намного старше Красного Черепа, но ты об этом уже знаешь. И всё же ты продолжаешь настаивать на отождествлении Гидры с нацистами, подразумевая прежде всего Шмидта, который хоть и состоял в нацистской партии, тем не менее подрывал её изнутри. — Вот ты и доказал, что я прав! — Баки обвиняюще ткнул пальцем в сторону Фэрбенкса. — Красный Череп был сраным буйнопомешанным, а ты припёрся сюда его защищать! — Нет, я всего лишь тебя поправляю. Гидра — не нацисты, Красный Череп мёртв, и ты не увидишь на моём лице скорбь. Он слишком увлёкся властью и захватил нашу организацию для самовозвеличивания. — Фэрбенкс не скрывал раздражения. — Я могу понять твоё недоумение, но настоящая Гидра стремится вернуть порядок в этот разрозненный мир. Наше правительство сыграло немалую роль в создании этого хаоса, Джеймс. Ты действительно полагаешь, что Гидра сильно отличается от правительства США? Баки сплюнул. — Что за пиздецки нелепый вопрос. Даже не знаю, с чего я вообще с тобой говорю, — проворчал он, качая головой. Спорить с щупальцевым нацистом? Какой смысл? — Наша собственная страна не так уж непогрешима, Джеймс. Ты вряд ли знаешь наши истинные цели, только лицо безумца, который, откровенно говоря, принёс нашему делу больше вреда, чем пользы. Нам потребуются десятилетия, чтобы очистить наше замаранное им имя. — Фэрбенкс вздохнул, потирая переносицу. — Американское правительство, в свою очередь, делало во время войны вещи, к которым Гидра не имела никакого отношения, и многие наши члены боролись с этими решениями. Не нужно далеко ходить за примером, в США были свои собственные лагеря для интернированных. Разумеется, тебе о них известно, ведь ты сражался бок о бок с человеком, побывавшем в одном из таких. Лояльных граждан заперли в собственной стране, украли их бизнес и имущество. — Он покачал головой. — Да покажи мне идеальную страну! — Баки хмуро глянул на него. — Дело не в решениях, которые принимают в верхах, а в духе нации. С лагерями это была по-настоящему дерьмовая вещь, но если ты думаешь, что Гидра — выбор получше, то с головой у тебя ещё хуже, чем у Красного Черепа. — Это едва ли единственный пример военных преступлений Америки, и уж никто не увидит справедливости в том, что было сделано, чтобы «положить конец» войне. Война на Тихоокеанском театре военных действий уже подходила к концу, но Штаты получили новейшее оружие из секретного исследовательского центра, которое сочли необходимым продемонстрировать. В августе мы сбросили даже не одну, а две атомные бомбы на мирные города Хиросиму и Нагасаки. Баки театрально закатил глаза, изо всех сил пытаясь не замечать, как изнутри будто окатило ледяной водой. Нельзя, чтобы гидровец понял, насколько точным оказался этот удар под дых, поразивший как откровение. Нельзя брать его слова в голову. Фэрбенкс между тем увлечённо продолжил: — Каждая бомба имела разрушительную силу в двадцать тысяч тонн тротила и сравняла города с землей. Более ста тысяч мужчин, женщин и детей были убиты мгновенно, и ещё тысячи продолжают умирать от выпущенного яда. Красный Череп, возможно, и сошёл с ума от власти и недоработанной сыворотки Эрскина, но основная часть Гидры никогда не желала видеть мир уничтоженным. Мы хотим видеть его единым. Баки так и подмывало снова уличить гидровца во вранье, но он не был новичком в покере и понял, что тот не блефует, а у самого Баки на руках ни одной стоящей карты. На попытку прижать ушлый старик наверняка выудит из карманов очередной заголовок, и Баки только и сможет по-глупому назвать всё враньём. Баки не собирался уступать. — Правительство делает что-то, что тебе не по вкусу, и оп! ты поджимаешь хвост и становишься предателем? Рискнёшь продавать мне гидровское дерьмо под видом шоколада, и я забью его тебе в глотку. Фэрбенкс поудобнее утвердился на стуле. — Почему бы нам не узнать друг друга немного лучше, Джеймс? Возможно, тогда тебе будет легче понять важность нашей работы. Блядские угодники, да за что ему это? Баки почти с ностальгией подумал об одиночке. — Ну, ваши слушатели всё равно не могут встать и уйти, — сардонически заметил Баки, поднимаясь на ноги и возвращаясь к скамье, чтобы растянуться на ней, показывая незаинтересованность в дальнейшем знакомстве. Ничуть не обескураженный Фэрбенкс неторопливо заговорил. — Я происхожу из семьи, имеющей честь сотрудничать с организацией на протяжении поколений, и именно благодаря этим связям мне, тогда ещё совсем молодому, посчастливилось поехать в Прагу, чтобы учиться у Карла Дженига. При упоминании этого имени озноб пробежал по спине Баки, и он недобро покосился на старика. — Ах да, вижу, знакомое имя. Я так и предпожил, когда услышал о вашем вояже через Прагу. Жаль, что Карл умер много лет назад: Леопольд никогда не ценил традиции, как его дед. Хотя и Карл тоже так и не придумал, как усовершенствовать ритуал. — Фэрбенкс прищёлкнул языком. — Опять же, у него не было преимущества, древней реликвии, с помощью которой стало возможным соединить измерения и привести ритуал в действие. Баки снова сел, хмурясь. Он прекрасно понимал, что заглотил наживку, которую Фэрбенкс закинул так явно, но ему и в голову не приходило, что этот невесть откуда взявшийся старик может знать куда больше Лукина о том, что с ним сделали. — Но я забегаю вперед. Знаешь ли ты, что Джениг был не только спиритуалистом, но и священнослужителем? Мы вели замечательные дискуссии о том, что великая космология представляет собой нечто гораздо большее, чем просто религия или «магия», она суть примитивный способ описать то, что мы сейчас знаем как естествознание и физические науки. Человек веками пытался раскрыть тайны Вселенной, чтобы стать лучше и подняться на следующую ступень человеческой эволюции. Мы с Дженигом стремились помочь Гидре осуществить культурные перемены: настоящую эпоху просвещения — после войны и угнетений. Боже, ещё одна их чокнутая догма? Баки мысленно застонал, но Фэрбенкс, едва переводя дыхание, с воодушевлением вещал дальше: — Но потом началась Великая война. Я видел, как пороки одной личности и мелочной политики могут опустошать страны, уносить жизни хороших людей, как харизматичные политики могут поднимать массы на ужасные вещи. Я видел войну, уже две, и у меня нет желания видеть третью. Баки безмолвствовал. Фэрбенкс откашлялся, прогоняя из голоса хрипоту, и пылко продолжил. — Мы не стремимся к войне: зачем тратить жизни тысяч хороших людей, если можно нацелиться на исходные раковые опухоли человечества и удалить их с хирургической точностью? Вот почему стратегия, продвигаемая Соединёнными Штатами, отвращает меня: она уносит жизни сотен тысяч невинных людей, людей, чей потенциал мы никогда не увидим и не узнаем. Американское правительство считает нужным править именно так: будучи единственными обладателями супер-оружия, принуждать другие народы мира к повиновению. Соединенные Штаты не стремятся объединять, но разделять и властвовать. Гидра же стремится стереть границы и покончить с конфликтами раз и навсегда, чтобы объединить человеческую расу. Один флаг, один вид. — Он посмотрел на Баки, слегка пожав плечами. — Даже если ты больше не принадлежишь к человеческому виду, я предполагаю, что ты всё ещё желаешь ему процветания. — Презанятный способ сказать, что Гидра это злая организация, которая хочет править миром. — Стараясь не поменяться в лице Баки тяжело уставился на Фэрбенкса. — Ты тут вовсю мироточишь, но, видишь ли, именно Гидра превратила меня вот в это. Говори что хочешь, но вы убиваете людей, чтобы делать демонов, и ты называешь вас хорошими парнями? Хочешь поспорить? Может, вернёшь меня как было, мудак? Я об этом не просил! — Под конец самообладание дало трещину, и голос жалко сорвался. Фэрбенкс наклонился вперёд, оперевшись локтями о колени, и понимающе нахмурился. — Зола, под руководством Шмидта, сделал это с тобой. Он увеличил масштабы проекта, превзойдя любые начинания Дженига и даже самые его замыслы. Но, как говорится, нужно смотреть шире. Я не могу повернуть время вспять, но могу тебя направить, дав цель, помочь тебе нести добро в мир. Бессмысленно оглядываться назад, Джеймс. Мы должны брать то, что нам дают, и двигаться вперёд. Баки мотнул головой, задавив порыв снова закатить глаза. — Ага, уже бегу. — Исключая невозможное, чего именно ты хочешь, Джеймс? — просто спросил Фэрбенкс. — Ты ведь шутишь? — Баки удивленно фыркнул. — Как насчёт моей свободы? Фэрбенкс скривил уголок губ. — Твои соратники-американцы определённо не примут с распростёртыми объятиями такого тебя такого. — Он указал взглядом на чудовищную руку Баки. — Чего же ты ожидал? Вернуться в… в этот свой… Бруклин? Устроиться на респектабельную работу? — Безрадостно усмехнувшись, он покачал головой. — Даже если тебе бы удалось как-то замаскироваться — и это при условии, что твоя окончательная форма в конечном счёте не сделает любые ухищрения бесполезными — твои друзья, твоя семья и даже твоё правительство не смогут с пониманием отнестись к тому, что тебе требуется для поддержания жизни. Как долго, по-твоему, ты сможешь хранить свою природу в секрете? Баки закрыл глаза, отказываясь встречать взгляд Фэрбенкса. Что угодно лучше, чем загибаться тут. Он отказывался верить, что не существует никакого лекарства. Почему? Потому что иначе всё действительно безнадёжно? Потому что старик прав, и у такого тебя нет будущего? Один хвост-то с трудом удавалось прятать, а теперь вдобавок ещё и рога, и клыки, и эта страхолюдная лапа. Бля, он был прав и в другом: тебе всё хуже, и кто знает, чем кончится. — Я лучше буду бродягой жить под мостом, жрать объедки и отсасывать феям в доках, чем свяжусь с вами, — отрезал он стальным тоном. — Но в том-то и дело, Джеймс. Работа со мной, с какой стороны ни взглянуть, это работа на американское правительство. Просто отделение, готовое работать с твоими… — он обвёл Баки взглядом, — «уникальными обстоятельствами». — Как только тот, на кого ты там работаешь, узнает, что ты из Гидры, тебя мухой вздернут, — процедил Баки. Фэрбенкс улыбнулся и без слов извлёк из своего саквояжа книгу в кожаном переплёте цвета крови, с чёрной пентаграммой на обложке. Баки мгновенно вскочил. Книга! Красное с чёрной звездой выжглось в сознании с Крайшберга, с проклятого золовского ритуала. Баки искал её больше года. Похоже, она была единственным ключом ко всему. Или хотя бы могла прояснить, к чему это всё, как с этим быть, какие-то… мать их, какие-то правила, которые ему следует знать. Последний раз он о ней слышал, что она у Золы, как раз перед миссией с тем клятым поездом. — Откуда она у тебя? — Баки вздохнул про себя: конечно, Стив и Воющие закончили миссию... верно? — Золу разве не изловили? — О да, — кивнул Фэрбенкс. — И сейчас он жив и здравствует и работает на правительство Соединённых Штатов. Ему пока не позволено покидать страну, но после войны он получил хорошее предложение о работе. Подобным же образом многие блестящие умы Гидры и нацистской Германии заняли новые должности, работая на Соединённые Штаты. Так называемая «Операция “Скрепка”». Баки почувствовал тошный вкус желчи. Бесконечная мерзость, множество загубленных жизней, а правительство, блядь, предложило этим военным преступникам работу? — Как я уже сказал, Джеймс, мы все здесь в одной команде. Выходит, гниль проникла куда глубже, чем он думал. Сколько ещё гидровцев жируют на свободе, если такие мерзавцы-фэрбенксы как клещи вцепились в правительство, добиваясь помилования для монстров вроде Золы? — О как. А Лукин и не в курсе. Фэрбенкс с сожалением покачал головой. — Не без причины Лукин не смог просто получить книгу непосредственно от Золы. Ты не хуже меня знаешь, что он хватался за соломинку, пытаясь понять, как обращаться с тобой: он знал лишь самые общие тезисы Золы. Зола намеренно не расставался с книгой. Но я уверен, ты хочешь знать о том, что такое суккубы. — Фэрбенкс веско постучал по обложке. — Книга у меня, ответы у меня. Вау. Полегче. В голове Баки пронеслась вереница картинок с голыми женщинами. Двенадцатилетний Баки Барнс немало гордился тем, что обнаружил в библиотеке непристойные гравюры, безобидно размещённые там и сям в отделах изучения Библии и классической литературы. — Суккубы? Разуй глаза, где я тебе женщина?! Ты же об инкубах, так? — По крайней мере это он знал. С плеч свалилась часть напряжения: может статься, старый мудак был не так сведущ, как выставлялся. Может, всё и не так плохо. — Различие между суккубами и инкубами заключается не в том, что у них между ног, а в том, как они извлекают энергию. Баки поджал губы, забив хвостом. Фэрбенкс щедро махал приманкой, но ответы, которых он так жаждал, можно было получить, просто спросив. Нужно только отставить гордость в сторонку. — Просветите меня, профессор, — он пустил пробный шар, на всякий случай добавив сарказма. Но Фэрбенкс поощрительно улыбнулся. — Все демоны питаются энергией, высвобождаемой во время оргазма их сексуального партнёра: суккубы насыщаются, принимая, а инкубы — покрывая. Могут быть суккубы мужского пола и инкубы — женского. — Фэрбенкс открыл книгу и перевернул, показывая две иллюстрации, нарисованные порыжевшими чернилами на жёлтых, ветхих на вид листах. На одной стороне разворота был скупо набросан стоящий нагой мужчина с когтями и короткими рогами, согнутый пополам, а к его заду прилепился второй. На соседней странице женщина с хвостом-лопатой склонялась над другой, облизывая длинным извилистым языком её грубо нарисованный орган. Рисунки были точь в точь как из какого-то средневекового манускрипта: гротескные фигуры, застывшие в нелепых позах с почти комичными выражениями лиц. — Некоторые демоны даже переходят грань между полами. Баки не знал, что ожидал услышать, но совершенно точно не это, чёрт побери. — Твою налево, как так? — буркнул он. — Почему я суккуб? Зола так выбрал, больной сукий сын? Фэрбенкс пожал плечами. — Я знаю только один ритуал для создания демона. Даже книга не даёт ответа, почему иногда получаются одни, а иногда другие. — Я своими ушами слышал как ты сказал, что в этой книге есть ответы. — Ну хорошо, одна из теорий заключается в том, что это зависит от завершающего ритуал: мужчины обыкновенно создают суккубов, женщины — инкубов. Либо, я допускаю, есть какие-то качества, изначально присущие будущему демону. Либо на всё воля случая. Но послушай, Джеймс, я многое могу рассказать, если ты задашь правильные вопросы. Это твоя возможность: позволь же мне доказать тебе мою добрую волю. Даже распахни Фэрбенкс дверь в камеру, Баки всё равно не поверил бы, что у этого человека есть хоть капля доброй воли. Но он не мог упустить шанс узнать ответы хотя бы на часть вопросов, почти год кипятивших ему мозги, даже если и не собирался принимать слова старика за чистую монету. — Разве суккубы не должны истощать души или что-то вроде того? — Вина царапала за грудиной каждый раз, когда он вспоминал всё, что читал о суккубах, крадущих годы жизни людей, и думал о ничего не подозревающих гражданских, с которыми был на фронте, и, что хуже, о Стиве. Фэрбенкс усмехнулся, явно обрадованный проявленному интересу. — Ты истощаешь энергию, а не «жизненную силу» — если она вообще существует. Баки посмотрел на него сердито. — Да какая к дьяволу разница? Я про то, причиняю ли я им вред? — Вот, это хороший вопрос. Твоё кормление не должно наносить непоправимого вреда твоим партнерам, по крайней мере, ничего сверх временного физического истощения. Возможно, пожилых или больных ты мог бы сделать уязвимей к болезням или нагрузить их без того ослабленные сердца. Я мог бы пуститься в рассуждения об отсталых средневековых представлениях о корреляции между сексом и смертью, но не хочу тебя утомить. Итак, плюс: Стив в порядке. Минус: как и все гидровские мудаки. Ладно, такому ответу можно поверить. Сжав губы, он опустил взгляд на хвост, смирно обёрнутый вокруг колен. А теперь главный вопрос, не дававших покоя с тех пор, как отросло вот это. — Так скажи мне, Эллиот, насколько всё будет плохо? Во что я превращаюсь? — У меня было предчувствие, что ты спросишь об этом. Я понимаю, что неопределённость, должно быть, нервирует тебя: ты естественным образом беспокоишься, что с каждым кормлением меняешься всё больше. Я искренне хотел бы знать, но увы, у меня нет для тебя конкретного ответа. Я лишь могу предположить, основываясь на том, что читал, что это зависит от конкретного человека, и может быть значительное разнообразие вариантов. Нет даже каких-либо определённых физических характеристик, отличающих суккубов от инкубов. Единственная корреляция, по-видимому, заключается в том, что чем сильнее демон, тем больше он меняется. Некоторые демоны в итоге оказываются едва отличимыми от обычных людей. Другие же... — Фэрбенкс замолчал, пожав плечами. Фантастика. Разыгравшееся воображение живо нарисовало, как он мог бы выглядеть с такой каменной шкурой как на руке по всему телу. Баки не скрываясь передёрнулся и угрюмо пробормотал: — Значит, всё? Буду меняться всё больше и больше, пока не стану монстром? — Мы не можем изменить тебя обратно, Джеймс, но мы ищем способы тебя стабилизировать. В любом случае, — мягко продолжил Фэрбенкс, не обращая внимания на вспыхнувший гневом взгляд Баки, — именно мы можем взрастить тебя и того, кем ты стал. Остатки терпения Баки испарились. — Кем стал? — скептически повторил он. — Именно вы превратили меня в это, в блядского суккуба! Единственная причина, почему я не могу вернуться домой, это ты и твои проклятые дружки-культисты! Серьёзно, если ты хоть на миг вообразил, что я буду работать с вами, нацистскими выродками, то тебя ждёт пиздецки неприятный сюрприз! Фэрбенкс со утомлённым вздохом поднялся и направился к выходу. — Я знаю, тебе проще упрямо настаивать на том, что мы здесь злодеи, но поверь, когда я говорю, что принимаю близко к сердцу наши общие интересы. Доверься мне, тебе будет тем легче, чем скорее ты научишься работать с нами, а не против нас. — О, ну если вы все из себя такие славные парни, как насчёт какого-нибудь шмотья?! — крикнул Баки ему вслед. — Как я уже говорил, я верю в обмен, — сухо ответил Фэрбенкс, чьё терпение явно иссякло. Неплохо. — Сегодня я был более чем щедр. Если ты хочешь от нас чего-то большего, тебе придётся научиться давать. Кроме того, я слышал, что в последний раз ты использовал свою одежду для попытки побега, и мы не можем допустить повторения. Но скоро мы побеседуем снова, Джеймс. — Он дважды постучал в дверь, которая тут же перед ним распахнулась. Чёрта с два. Баки скомкал пакет в шар и раздражённо швырнул Фэрбенксу вдогонку, обрадовавшись, когда бумажный снаряд отскочил от его плеча. Фэрбенкс повернулся с выражением идеально исполненного разочарования на лице, будто имел дело с ребёнком. — Рано или поздно ты придёшь к пониманию своей роли. Большинству людей недоступна роскошь знать свое истинное предназначение. Ты же, напротив, был сотворён, чтобы помочь создать новый, лучший мир. Я почти завидую тебе. — Да что ты, приятель! Ну так махнёмся, — проворчал Баки под нос, когда дверь закрылась, и он снова остался один. Затем бережно расправил газету, которую, надо думать, ему подарили случайно. Ему месяцами нечего было читать, и он с жадностью начал впитывать слова, будто в них содержалось откровение.