Притяжение миров

Тьма сгустилась над ним, обнимая своей прохладой и покоем. Мгновенный жар в районе груди сменился ледяным холодом, и Армитаж мог поклясться, что его дыхание вырвалось облачком белого пара. Причём он услышал характерный свист, который бывает, когда грудина прострелена. Он попытался было что-то сказать, но из горла вырывались лишь жалкие хрипы и клокотание, которое душило его, отдавая привкусом металла на языке. "Криффов Прайд, - пронеслась мысль в голове. - И убить-то толком не смог". Глаза ничего не видели, потому что его окружала полная темнота. Пошарив руками, Хакс упёрся в жёсткие холодные стенки. Его что, похоронили? Засунули в капсулу и выкинули в ледяное безмолвие космоса? И тут внутри резко обожгло чувство, что кто-то там, далеко, за него боится, переживает. Бред какой-то! За него никто никогда не переживал. Мать, которую он не помнил, не в счёт. Ну разве только Рей Слоун. Но она давно утеряна, не выходила на связь лет двадцать, когда он после окончания Академии оказался на службе у Верховного лидера. Его отчаянная крепость, большой потенциал был замечен Сноуком. Молодые офицеры, умные и амбициозные были нужны новому порядку, и Верховный лидер это понимал. Тем более Армитаж принадлежал к военной ветви бывшего коменданта Арканиса и был его наследником по рождению и по праву приемственности. Сноук хорошо знал о ненависти, которую испытывал Армитаж к своему отцу и выгодно это поддерживал, раздувая в молодом офицере пламя единоличной жажды управления по созданию идеальных солдат. Он смотрел сквозь пальцы, когда неугодные младшему Хаксу люди в окружении его отца, те, которые были свидетелями издевательств над ним и даже участниками, один за другим исчезали с арены действий волею несчастных случаев. Верховный лидер знал причины, но пестовал ненависть Армитажа, приближая его к себе. Умный, технически подкованный Хакс-младший сочетал в себе те качества, которые Сноук считал идеальными в новом поколении офицеров Первого Ордена. Поэтому неожиданная гибель адмирала Брукса, и самого Брендола, не только не огорчила Сноука, а лишь позабавила. Ему импонировало стремление Армитажа подниматься по, не совсем чистой, карьерной лестнице вверх, чтобы занять высокий пост. В юности Хакс пресекал любые сплетни о своём происхождении порой действуя кулаками, и частые посещения медчасти навсегда оставили на его худом теле многочисленные шрамы. Звание генерала самому молодому из существующих офицеров, было встречено Хаксом с толикой благоговения и покорности, а его преданность не раз вызывала в Верховном лидере умиление. Но это было лишь на поверхности. Внутри генерала клокотала лава, которая только и ждала момента, чтобы вырваться наружу. Научившийся прятать свои мысли и чувства за столько лет неприязни и презрения со стороны остального офицерского состава, Армитаж лелеял мечту подняться ещё выше. Но его опередили. Рен со своими криффовыми способностями прямо из-под носа увёл у него мечту. Мечту о создании той силы, того механизма с винтиками и шестерёнками, который привёл бы Галактику к долгожданному порядку. Рен, наделённый этой криффовой Силой, отнял у него то, что должно было быть его по праву. По праву наследования. Он стоял у истоков мощи и величия Первого Ордена, воплотив свои мечты и знания, убрав с дороги всех тех, кто сомневался в нём, в его способности стать нужным и важным. Его наследие… Даже отец слабо верил в него, ежедневно унижая и словом, и делом, называя никчёмным, бесполезным щенком. Память нельзя убить, стереть словно стилусом ненужное предложение в датападе. Память часто подкидывала Армитажу образ тонкого, худого, словно лист флимсипласта, мальчика, который стиснув зубы и кусая щёки изнутри до крови от боли и отчаяния, с вызовом смотрел в блёклые голубые глаза отца, когда он снова и снова преподносил свой урок. Уроки исходили и от мачехи Марателль, которая хлестала его по лицу за малейшую провинность, безобидную детскую шалость, что считала злобной выходкой ненавистного бастарда Брендола. Армитаж помнил, как однажды Марателль не досчиталась одного изумруда в шикарном перстне, которым она всегда царапала его щёки, когда он уворачивался от ударов, и как избила его до полусмерти, потому что предположила, что он специально выковырял камешек. Брендол хохотал, увидя заплывшие глаза сына, распухшие от слёз и унижения, и долго потом называл его свиньёй. Компрессионной свиньёй. Мачеха так и не нашла изумруд, нашёл сам Армитаж. Тот затерялся в складках его одежды, и он долгое время спал по ночам, сжимая в ладошке ярко-зелёный камешек, какими были и его глаза, что достались мальчику от матери. Армитаж оставил его у себя, как напоминание о днях, когда он твёрдо решил стать тем, кого делал из него его отец по требованию адмирала Рэй Слоун. Безжалостным и сильным. Воином, стратегом, будущим наследием Империи. Он некстати вспомнил свой путь, который проделал до самого верха власти от самых низов уютной столовой на Арканисе. И глухо застонал от осознания, что его подстрелил Энрик Прайд. Этот выскочка, который так же, как и Брендол, насмехался над его слабым и хрупким телом, над ранимой и чистой, когда-то, душой. И почему он не пошёл с этими диверсантами? Ну, это уже было бы перебор! Грязные оборванцы с потным предателем и вонючим вуки вызывали в нём те же чувства, что и мохнатые банты, которых гнали туда, где есть вода и корм. Что он хотел доказать им, когда освободил в ангаре от расстрела? Сам удивлялся минуту спустя. Да потому, что снова было это чувство, что так надо, что кто-то будет этому рад, и от эйфории в груди прыгало сердце, когда развалюха Сопротивления наконец-то покинула шестой ангар. Хакс завозился в капсуле, но замер, когда дикая боль снова прострелила его грудь, и он чуть не заорал в жутком безмолвии, что окружала его со всех сторон. Схватившись за рану, он нащупал под кителем бакта-пластырь, наклеенный неровно и криво, а темноту его заточения вдруг прорезало воспоминание о фигуре человека, девушки в жутко знакомой бирюзовой форме майора, которая провожала его безумным взглядом, стоя около терминалов, когда он скользил на заднице по полу капитанского мостика с оплавленной раной в груди. Не может быть! Бешеная диверсантка, которая унизительно куснула его при всех, оставляя следы своих зубов на его ладони, находилась на «Непреклонном» в тот самым момент, когда он попал под раздачу адепт-генерала Прайда. Армитаж заскрипел зубами от злости, и в неудержимом порыве хлопнул себя по груди. Острая боль пронзила грудную клетку и он, прокусив до крови губу, провалился в нежные объятия блаженной пустоты, видя перед собой глубокие, полные ужаса и участия, тёмно-карие глаза кусачей сопротивленки.