сожаления

Смотря на грохочущие золотые цепи, Ашура думает, что самым глупым его решением в жизни было, пожалуй, сдаться, даже не пытавшись. Он не знает, в какой именно тревожный момент должен был стать более внимательным к состоянию Тайшакутена. Возможно, когда селестиал впервые дернулся от его прикосновения, словно жаром ошпаренный, но тут же рассмеялся и извинился, убедив, что был немного напряжен от предстоящей битвы; или может тогда, когда Тайшакутен впервые избегал смотреть ему в глаза при разговоре. Однако Ашура, словно незрячий котёнок, продолжал тыкаться в ранее гладящие руки, игнорируя, что тепло ладоней давно заменил обжигающий лед. Впервые он действительно насторожился, когда Тайшакутен позвал его героем. Нет ничего необычного в самом звании, на самом деле, однако было разительное отличие между просто героем и моим героем. Тайшакутен оправдывался, мол не пойми меня неправильно, Ашура, просто теперь я не думаю, что могу называть тебя именно так. Нет-нет мне никто не запрещал, это правда было моё собственное решение, ты же знаешь, я не стану тебе лгать. Демон подозрителен, пытается докопаться до истины, но селестиала удачно вызывает император, так что разговор приходится отложить. Ну а после тяжёлой как морально, так и физически битвы, на которой кровь с лица не успевал смыть даже невыносимо сильный дождь, это событие как-то отошло на очень дальний план. Подсчет павших солдат, похороны и возведение надгробий никогда не было лёгким процессом. Через время, когда на сердце стало поспокойней, Ашура вспоминает этот инцидент и хочет снова расспросить, но вдруг понимает, что Тайшакутен не появлялся перед ним с той самой бойни. Сослуживцы уверенно бухтели — Тоже не видели ой как давно и, командир, неужто вы только сейчас очнулись? Сяншэн Тайшакутен ж рядом с вами крутится, как курица-наседка. Палочка благовоний и середины не прогорит, а он уже спешил к вам от самого императора! А сейчас его, поди, пару дней не видано, вот уж точно чудо света. — Пока солдат разглагольствовал, второй раздражённо сплюнул — Да какое там. Ты старик не видел чтоль, что эти двое порознь ходить уже какое время начали? Я то думал поругались, ан нет смотри ка, командир и сам не в курсе, что у этого шебушного в голове роится. — Еще один мужчина важно кивал, соглашаясь с причитаниями, а позже развернулся к Ашуре и кивнул тому на дверь — Дурной человек от дурных людей и мается, капитан. Не знаем мы, где твой суженый, так что иди вон к светлым на сторону, может задержал его император, кто этих селестиалов знает то. А Ашуре приходится отступить до того, как его за шкирку, будто нашкодившего кота, не выкинули за двери. Спрашивает он до самого заката, пока не приходит время сна, и тех, у кого можно спросить расположение потерянного селестиала, не остается. Возвратившись в спальню, которая вообще-то общая с Тайшакутеном с давних времён, он там его и обнаруживает, глубоко спящим в странно непривычной, закрытой от мира позе. Ашура уже хочет разбудить бессовестного, ведь кто так надолго исчезает, не оставив и клочка бумаги с предупреждением. Но злые слова спотыкаются о камень в горле, и демон молчит, не смея раскрыть рта. Он бесшумно приближается к свернувшемуся мужчине и бездумно играется со светлой прядью волос. Так и быть, спросит у него утром. Позже Ашура думает, что всё же именно после того дня всё пошло по пути невозврата. Утром Тайшакутен почти ускользает. Но демон спит довольно чутким сном, так что тело в струящихся тканях, подхватываемых малейшим дуновением ветра и открывающих иногда слишком много бархатной кожи, по скромному мнению демона, накрепко прижато к закрывшейся мгновение назад двери. — Где ты был? Простой вопрос, для которого можно найти простой ответ, однако в комнате не раздаётся больше и звука. — Почему не давал о себе знать? Тайшакутен упорно избегает прямого взгляда, исследует стены, потолок и даже бездумно смотрит на свои светлые пряди волос, которые выгодно падали кривым срезом на лицо. — Так и будешь молчать? Единственный вопрос, на который молчание и правда стало ответом. Ашура как-то немного сдувается, плечи его ссутулятся, а хватка на чужих теперь уже точно плечах ослабевает. Он не привык иметь дело с таким Тайшакутеном. Такой Тайшакутен ему даже не знаком. Его Тайшакутен льнет к любому касанию, словно безмерно любящая хозяев кошка, смотрит открыто, не пытаясь утаить что-то внутри себя или спрятать глубокие нефриты глаз. Его Тайшакутен зовёт Ашуру своим. Селестиал слегка отстраняется и, не встретив сопротивления, наконец вырывается из хватки. Всего пара мгновений и уже не доказать, что происходящее не было секундным помутнением рассудка. На следующий день Тайшакутен не появляется, как и на дни после этого. Войны продолжаются, и Ашура не может избегать их лишь из-за неспокойного сердца. Правда, теперь контролировать ярость бурлящую внутри вулканом в сто раз тяжелее, чем даже до встречи с Тайшакутеном. Его как раз демон видит в последний раз, обуреваемый лихорадкой и сгорая от расползающегося по телу яда. Он лишь вспышками помнит белые рукава перед лицом, касания, такие же нежные, как когда-то, и мерзкое лекарство, влитое чужими губами в его горло. Если бы не маленький цветочек лотоса, который был обнаружен на кровати рядом с ним, Ашура поверил бы, что всё это ему приснилось. Проходят сезоны, и как бы сильно не страдал Ашура, как бы сильно не был ранен, Тайшакутен больше не появляется. — Прямой приказ императора, командир, нас отправляют на границу подземного мира. Похоже, взбесился один из запечатанных богов. Ашура безразлично кивает, не отрываясь от полировки своего меча. Им он начал пользоваться сразу после того, как ослеп на один глаз. И демон, уставший бороться даже с самим собой, признается, что пропустил ту атаку специально, всё ещё храня крупицы глупой надежды где-то глубоко в сердце. Граница выглядит настолько же отвратительно, насколько можно ожидать. Трупы разной свежести валяются куда не плюнь, а земля почернела от количества пролитой на ней крови. Пещера запечатанного божества достаточно огромна, чтобы четверть армии могла пройти без притеснений, но Ашура берёт лишь свой доверенный отряд и отправляется на разведку ради составления плана действий. Пещера темна и достаточно глубока, чтобы идти по ней пол дня, но, даже не пройдя и половины, стало слышно гремление металла. То буйствовал бог, пытаясь выбраться из заточения, чтобы посеять хаос во всех трёх мирах. Ашура был проворен и быстр, намного быстрее своей команды, поэтому, как только он услышал крик, такой знакомый голос, который не забыть - не пытайся, срывается на бег, не замечая вопросительных восклицаний за спиной. Он бежит и бежит, не замечая, как вокруг светлеет от огромных каменных факелов, не замечая сдерживающие рукописи высеченные на камне. Он бежит, чтобы увидеть, как великое существо с шестью руками, светящееся белым, словно опустившаяся с неба звезда, кричит, пытаясь сорвать с себя кандалы, изготовленные небесами. Божество страдает, с его пустых глазниц льётся раскаленное золото, а его крик непрерывен. В нём столько страдания, что сердце Ашуры, кажется, плачет в унисон. Тайшакутен, потерянный казалось навсегда, сейчас предстал пред ним в обличье бога, корчась от мук не то душевных, не то телесных. Ашура не мог совладать с дрожащими ногами, поэтому упал с громким стуком на колени, всё ещё не в силах отвести взгляд. Запах крови давил на разум, но была ли то кровь бога, что стекала реками с его спины, с тех самых мест, откуда раньше цвели лотосы, так красиво обрамлявшие силуэт селестиала. Хотя селестиала ли вообще? С когда-то изящных запястий, ныне ободранных в кровь и вывернутых под неправильным углом ног, которые так любил покрывать поцелуями демон. Или, может, то была кровь, сочившаяся с цицяо Ашуры из-за крика, способного содрогнуть сами небеса? Не может быть, этого не может быть. Хотелось зажмурить глаза, представить, что сцена перед ним - один из тех ночных кошмаров, что так любили мучить его каждую ночь. Хотелось смеяться и кричать, не веря, никогда не поверя, что это он. Хотелось убедить себя, что на самом деле он был брошен, использован, да забыт. И теперь где-то там далеко, за вратами, где демонам нет места, Тайшакутен плавился в объятиях кого-то другого. Что угодно, что угодно, но не то, что происходило сейчас. Он не помнит, как кричал убираться, проваливать, катиться прочь своим людям. Не помнит, как оказался рядом со страдающим существом и не помнит, когда слезы перемешались с кровью. "Запечатанных божеств не спасти" вот что написано везде, начиная от детской сказки и заканчивая учебными справочниками в академиях. Такие боги поддались темноте в себе, своим порочным желаниям и потеряли разум. Единственное, что можно сделать, это заточить их. Божество снова и снова выкручивало свои руки, рвалось, рвалось куда-то вперёд. Подальше отсюда, подальше из места, где его заперли, заковали в цепи и контролировали каждый вздох. Тогда же, когда они ослабнут и перейдут в отчаянное буйство... Ашура не хочет вспоминать конец. Конец сказки с вообще-то счастливым финалом, которую читала ему мать. И демону хочется вернуться в прошлое и кричать, что как, как там мог быть счастливый конец, если у него– ...их жизнь прерывают подарив наконец вечный покой. Ашура рыдает так сильно, как не рыдал над могилой матери. Он тянет свои волосы, понимая, осознавая, что ничего не вернуть. Ничего не исправить. Но всё ещё в безумие отрицая. Он должен был заметить, должен был, ну хоть что-то. Ну почему он был так слеп, почему не надавил, не попросил, не приказал остаться рядом, объяснить. И возможно, может быть, если бы он только сделал это, то Тайшакутена можно было бы спасти. Божество же, словно неразумный зверь, так отчаянно страдая, решительно игнорирует боль и не прекращает греметь цепями в попытке убежать. Пусть даже ему придётся оставить здесь все свои конечности до единой, но убежать, убежать куда-то далеко отсюда. В нём не осталось ничего от былой волшебной красоты: только пустота неразумная с цикличным желанием, которое было не осуществить. Когда приближается армия, Ашура уже не плачет, лишь снова и снова размазывает по лицу стекающую кровь. Его лицо спокойно, а внутри клокочет грустная пустота. — Не приближайтесь. Это единственное предупреждение, которое срывается с его губ перед тем, как вся сила была направлена в один прямой удар на потолок. Проходят лишь секунды и пещера погребает в себе кричащих и спасающихся бегством существ. Ашура смотрит на это меланхолично, пока грудь сдавливает кровавый кашель. Остатки его сил удерживают слабый барьер над ним и его божеством, дабы задержать падение пещеры. — Мой милый Тайшакутен. Мой единственный бог, которому я когда-либо поклонялся. Демон, шатаясь, приближается к тому, кто ни на мгновение не прервал свои действия, хотя бы для оценки ситуации. Всё ещё кричащий, всё ещё так отчаянно желающий свободы, он был глуп и неразумен. — Мы сбежим отсюда вместе. Всего на миг прямо перед тем, как демон использует свою жизнь, чтобы уничтожить Бога, пустые глазницы дрожат и замолкает крик. Взрыв уничтожает всё вокруг на расстоянии несколько сотен ли.