In the name of love

Что-то всё-таки изменилось, Стив был прав. Он, я или мы вместе — не важно, но я ощутила сильное желание отгородиться от этих чувств на время. Если раньше мысли о Роджерсе были спасительным островком посреди тяжелого рабочего дня, то теперь я гнала их от себя как можно дальше. Сперва мне казалось, что мы всё разрушили, и эти догадки убивали, заставляя сердце обливаться кровью. Единственный человек, с которым я могла поделиться своими переживаниями, была Кейли, и она эту историю восприняла в штыки, что сильно меня не удивило. Она никогда не имела ничего против Стива, но нашей игры в «недоотношения» не понимала. Теперь я тоже посмотрела на ситуацию её глазами и увидела свою к нему привязанность слишком эмоциональной и даже немного абсурдной, хотя конечно это нисколько не отменяло тех чувств, которые зарождались в груди при одном лишь упоминании его имени. Если бы их не было, или бы влечение не оказалось такими сильными, то в тот вечер я не сделала бы того, что сделала. Не рискнула бы выставить самое сокровенное напоказ, нарисовав у себя на лбу мишень. Это коварная влюбленность толкает нас на необдуманные вещи. Страшное по своей разрушительной способности чувство. Приходит не вовремя, выбирает не того. Весь вчерашний день я провела у Кей, надеялась, что это поможет мне ненадолго отвлечься. Так и вышло, только мы не сидели у телевизора под звон бокалов с вином и полным столом еды из доставки, которая должна была заполнить образовавшуюся пустоту в груди. Мы делали «маникюр» кошке Кейли. Её породистой, гималайской, избалованной, пушистой сучке, которая в последнюю свою попытку сбежать, лихорадочно кинулась на пол, сбила с журнального столика кружку с горячим чаем, унеслась в прихожую и там принялась орать, как жертва домашнего насилия, призывая соседей прийти на помощь. Несколькими минутами позже, когда Изабелла уже восседала в своей дизайнерской корзинке с личным одеяльцем и атласными бантиками и ленточками по краям, а Кей шептала ей слова любви и бесконечные обещания того, что больше она «никогда так не поступит», я заметила на своей руке неглубокий порез, царапину, тянущуюся вдоль запястья. Здорово, теперь люди еще и подумают, что у меня есть суицидальные наклонности, и в следующий раз, когда кто-то попытается разбить мне сердце, я возьму в руки лезвие или веревку с мылом. Короче говоря, поступок Роджерса задел меня слишком сильно. Моя любовь к этому человеку покрылась тонким слоем льда, как мыльный пузырь, когда тот попадает в минусовые температуры. На работу я отправлялась в скверном настроении и была уверена в том, что в лучшую сторону ситуация уже не изменится. Ричард опять надает кучу заданий, на утреннем собрании будет отчитывать отдел за все грехи, а потом посылать мне через перегородку томно-уничтожающие взгляды. Мне нужен был буфер, между мной и людьми, которые меня окружают. Такой себе громоотвод, на который я смогла бы всецело переключить свое внимание. В теории это могла бы быть деловая встреча с новыми партнерами, чьи контакты записаны на ярко-розовом стикере, приклеенном к клавиатуре, или поездка на другой конец города за какой-нибудь супер важной ерундой. Да что угодно! Но вселенная поняла мою просьбу буквально, и послала это «что угодно» прямо в наш офис. Заметив напротив входа в здание знакомый мне тонированный внедорожник, я понимаю, что совпадений нет и быть не может. Желание приблизиться к машине на долю секунды пересиливает меня, но взяв себя в руки, я все же иду к центральным дверям. Не оборачиваться, не смотреть, не дергаться, повторяю себе как мантру и быстро запрыгиваю в лифт, только там позволив себе вдохнуть полной грудью. Миссис Браун, наш финансовый директор, вошедшая следом, одаривает меня вопросительным взглядом и немного свысока своего опыта, о котором слагают легенды. Черт, я её даже не заметила. — Эмилия, как вы? Почему все вокруг хотят подловить меня на случайных откровениях? Выпрямив спину, отбрасываю назад распущенные волосы, поправляю ремешок от сумки на плече, и отвечаю коллеге с не меньшим энтузиазмом. — Всё хорошо. Как вы, миссис Браун? Мой деловой тон приводит её в замешательство, я и сама удивляюсь, как мне удалось так быстро совладать с эмоциями. — Сейчас наведаюсь к Ричарду, и всё станет чуточку лучше. Кабина лифта останавливается на 13 этаже, и нам обеим приходится выходить. Мой босс уже у себя, это плохо, но, если у них запланирована встреча с директором по финансам, значит у меня есть не меньше чем полчаса свободного времени. На входе перед развилкой основного коридора дежурит Джина, секретарша. Она встречает нас с охапкой серых и темно-синих папок в руках, часть из которых предназначена для меня. — Здесь всё, что вы заказывали, миссис Браун. А это просили передать вам, Эмилия. Я забираю документы, пытаясь догадаться, что на этот раз подготовил Ричард. Миссис Браун проходит вперед, уверенной походкой повидавшей жизнь бизнесвумен, и я следую за ней, но сворачиваю направо, в свой кабинет, в то время как женщина идет налево, к нашему начальнику. Сквозь перегородку мне виден силуэт начальника, вальяжно восседающего за своим рабочим столом. Но гораздо интереснее то, что в моем офисе тоже мелькает чья-то фигура. Я замираю на пороге своего же кабинета и думаю, не вернуться ли к Джине и не потребовать объяснений, почему она не предупредила о посетителе? Но я не делаю этого, потому что где-то глубоко внутри уже знаю ответ на незаданный вопрос. Догадываюсь, кому именно потребовалось оставить свою машину у входа, а самому подняться в офис. Ко мне. — Привет, внезапный и очень настойчивый незнакомец, — улыбаюсь я. Стараюсь, чтобы вышло более-менее естественно, потому что на душе у меня сейчас кошки скребутся и совсем не до улыбок. Кошки, черт. Я машинально потираю заклеенное лейкопластырем запястье. — Баки, — напоминает мне мужчина, мгновенно поднимаясь на ноги. До этой самой минуты он вполне себе комфортно располагался на диванчике, стоящим напротив моего стола. Спокойный, собранный, весь в черном. Я стараюсь не обращать внимания на то, что теперь у меня в кабинете витает аромат чужого, пусть и весьма приятного, парфюма. Прохожу к своему месту, вешаю сумочку на угол кресла. Баки молча наблюдает за моими действиями, остановившись там, где и стоял. Дистанция, я помню, с ним мне нужно держать дистанцию, если я не хочу, чтобы разумная часть меня полетела под откос. — Каким образом тебе удалось уговорить Джину впустить тебя сюда? — спрашиваю, повернув голову через плечо как раз в тот момент, когда мужчина заканчивает бесстыдным образом рассматривать область моей талии или что-то пониже. Господи, ну почему он даже не пытается сделать вид, что заинтересовался автоматической точилкой для карандашей, рядом с которой и я стояла? Зачем вот так, прямо и совершенно обезоруживающе. — Плитка швейцарского шоколада творит чудеса, Эмилия, — он улыбается одними уголками губ, выражение глаз остается нечитаемым. Готова поклясться, что Джину он подкупил не только сладким, но и пустил в ход свое обаяние. — Хорошо, и какова была цель взятки в виде шоколада? — Увидеть тебя, конечно, — говорит он таким тоном, словно удивлен, что я еще не догадалась о причинах его визита. — И еще, у меня настоящая беда, — добавляет чуть более серьезным голосом и даже театрально хмурится. — Ты не похож на человека, не способного найти решение для проблемы, какой бы она ни была, — озвучиваю свое предположение я и, судя по хитрому прищуру серых глаз, попадаю в цель. — И именно поэтому я здесь. Сенатор Донсон устраивает прощальную вечеринку перед предстоящими выборами. Я хочу, чтобы ты пошла со мной. Всего за пару секунд его интонация меняется со сдержанно вежливой до властно-повелительной, показывающей, что сопротивляться или спорить смысла нет. Я не сразу понимаю, что уже восприняла это как вызов. Новую опасную игру, в которую включаюсь раньше, чем успеваю подумать. Словно строить перед Баки непроницаемые стены нет никакого смысла, он всё равно обойдет их или того хуже, сломает. — Интересная формулировка у твоего предложения. Хочешь, — чуть вздернув подбородок, одариваю его многозначительным взглядом, на который мужчина отвечает снисходительной ухмылкой, потому что знает, ему ничего не стоит спустить меня с небес на землю, туда, где последнее слово за ним, где он всегда будет сильнее. Туда, где я не буду сопротивляться. Но пока он этого не делает, позволяя мне чувствовать себя хозяйкой положения, а стены родного кабинета только усиливают это, придают внутренних сил. — Очень хочу, Эмилия, видеть тебя рядом со мной на этом вечере. Вот так сразу, без лишних разговоров он переходит к сути дела. Что ж, при всем моем желании запереться в своей комнате и смотреть сериалы, поедая мороженое из ведерка, я перед Баки в долгу, и будет лучше, если мы закроем это дело. — Что, если я откажусь? — задаю провокационный вопрос, прислонившись к краю письменного стола. Баки стоит напротив и явно раздумывает, какой шаг предпринять следующим. В конце концов он разводит руки в сторону и с серьезным выражением лица говорит: — Тогда я, вероятно, расстроюсь, но это твое право. Когда он вновь поднимает на меня свои выразительные, но такие далекие сейчас глаза, мне начинает казаться, что на этом наша история и закончится. Он сейчас развернется и покинет мой кабинет, и как следствие, мою жизнь тоже. Это уже третий раз, когда я отвечаю ему отказом, но вины Баки в том, что сегодня я встала не с той ноги, нет, и очень некрасиво с моей стороны дразнить его. — У меня есть условие. Теперь в его взгляде мелькает неприкрытый интерес. Мужчина выразительно выгибает брови и весь обращается во внимание, ожидая моих дальнейших слов. — Давай поговорим, — в моем предложении нет ничего из ряда вон выходящего. Простая человеческая просьба. — Поговорим? — Да. Расскажешь что-нибудь о себе. Я многого не прошу. Ты ведь уже в курсе того, где я работаю и чем занимаюсь, как зовут мою лучшую подругу. И если мы куда-то пойдем вместе, мне бы хотелось иметь возможность поддержать разговор, — добавляю уже более дружелюбным тоном, когда вижу, что лицо Баки становится отстраненным. Он тщательно анализирует услышанное, вызывая во мне желание закатить глаза. Неужели я наткнулась на еще одного крайне осторожного в своих действиях мужчину, как Стив? Из того порой слова не вытянешь, одни сплошные тайны, в то время, как я свою собственную жизнь выворачиваю наизнанку для него, не получая ничего взамен. Я не чувствую себя частью его настоящего, а просто существую где-то на периферии, и последние пара дней лишь упрочнили эти мысли в моей голове. Я не сильно удивилась, когда поняла, что в ближайшее время Стив в гости уже не зайдет. «Занят». К тому же это исключает вероятность того, что я снова начну приставать со своими чувствами, очень удобная позиция быть вечно занятым. Я слишком много всего передумала за последние пару дней и измотала себя морально. Раньше я слепо верила, что Роджерс с головой погружен в работу, теперь же начала допускать мысль, что он проводит свой досуг в другом месте и с другими людьми. С женщиной, быть может. О своей личной жизни Стив никогда ничего не рассказывал, хотя пару раз я и задавала ему такой вопрос. Определенными вещами он не делился, а мне, как бы ни хотелось, но нельзя было напустить завесу таинственность на собственную жизнь. Работа, друзья, семья, коллеги, последний неудачный роман — всё собрано, хоть досье формируй для архива. Роджерс прекрасно умеет слушать. Ему хочется открыть душу, пожаловаться на несправедливость мира, получить совет, поддержку. Когда я разговариваю с ним, мне кажется, что время вокруг замирает, и есть только я и он, готовый заслонить своей грудью от любых проблем. В такие моменты я чувствовала себя особенной, сидя плечом к плечу с собственным героем. Но наш поцелуй и последняя встреча приоткрыли мне глаза. Два года — это существенный срок, чтобы понять, чего именно ты хочешь. Я давно поняла и нисколько не пугалась этого. А он… Черт, мной движет обида. Задетое женское самолюбие. Я открыла ему свои чувства, но пресловутый огонь не вспыхнул. Этого оказалось мало. И всё застыло. Если раньше Стив казался мне открытым океаном, находиться в водах которого безопасно не смотря ни на что, то теперь это было похоже на полнейший штиль на летнем озере, садись на весла и греби подальше, у берега можешь дотащить эту лодку уже на себе. Хорошо, первого шага я так и не дождалась, кинулась сама, но дальше то куда мы движемся? Вчера вечером, когда я в последний раз попыталась переступить через гордость и позвонить ему, то отчетливо слышала женские голоса на заднем фоне. Нет, это не был заливистый смех или глупые выкрики, будто он зависает где-то в баре, а вполне спокойная и размеренная речь. Может и правда работа, только для меня это уже не имеет значения. У меня есть своя жизнь, свой распорядок, и я тоже могу быть «занята», общаться с кем-то, а не ждать у дверей, как верная собачка в надежде, что её приласкают. — Что ты хочешь, чтобы я рассказал? — подает голос Баки, возвращая меня в реальность. У меня даже получается искренне улыбнуться. Оказывается, что для счастья нужно не так уж много. — Сам начни, с чего считаешь нужным. Он смотрит на меня с толикой сомнения, постепенно во взгляде пропадет озорной блеск. — Хорошо. Начну с этого, чтобы не шокировать тебя завтра, — уверенный, что мы всё-таки отправимся на вечер вместе, Баки поочередно снимает кожаные перчатки, и только когда становится видно левую, я понимаю, чем был обоснован его выбор. Он показательно разминает кисть, сжимая и разжимая пальцы, а я неотрывно слежу за тем, как ведет себя искусственный протез, а это очевидно он, только очень необычный. Всё так же, не глядя на меня, Баки чуть выставляет левую руку вперед, придирчиво её рассматривает, и я едва не воспринимаю это как приглашение. Вовремя останавливаю себя, снова прижимаясь к столу задней поверхностью бедер. Ненормальная, Эми! Не хватало еще, чтобы ты кинулась изучать её, как экспонат в музее. — Да, ты прав, — говорю я, — это могло бы вызвать множество вопросов. — Задай их сейчас, — он не предлагает, а практически приказывает. Во всяком случае голос звучит так, что я начинаю ощущать слабость в коленях и сильнее впиваюсь пальцами в край стола. — Это будет не очень-то красиво с моей стороны. — Боишься задеть меня? — Не без того, — киваю головой, — перчатки ты носишь не случайно, а значит не в восторге от того, чтобы люди видели. — Причина в другом, — спокойно, я бы даже сказала, с исключительным хладнокровием, поясняет он, — люди пугаются чаще, чем испытывают приступ любопытства. Но о тебе, похоже, нельзя сказать ни того, ни другого. Он ошибается, любопытство во мне присутствует, а вот страха действительно нет. Я смотрю то на него, то на бликующую в искусственном свете кабинета руку, пытаясь сопоставить новый образ. — Такое ведь не в медицинских учреждениях делают? Ответа не следует, но я всё равно его знаю, и что-то в этом молчании заставляет меня напрячься, словно кто-то внезапно дернул за тоненькую ниточку, привязанную к одной из сердечных артерий. Но Баки стоит здесь, передо мной, спокойно открыв одну из тайн, которую обычно предпочитает держать вдали от чужих глаз. Глубоко вздохнув, отрываю свою пятую точку от стола и со сдержанным видом доцента кафедры, попавшего на научную выставку, подхожу к мужчине. Он протягивает ко мне раскрытую ладонь, и уже через мгновение я ощущаю своей кожей гладкую текстуру металла. — Холодная, — сопровождая свои действия комментариями, я держу его ладонь в своей, — и тяжелая. Баки усмехается. — А дизайн интересный. Подцепив кончиком указательного пальца край рукава его куртки, бросаю быстрый взгляд под затемненную область. — Она…вся такая? — Не знаю, — улыбка на его губах становится шире. — Издеваешься, да? — я тоже улыбаюсь и отпускаю его руку. Напоследок дотрагиваюсь до его предплечья, которое на ощупь оказывается таким же твердым, и отхожу на пару шагов назад. — Ладно, что еще может меня удивить? — Мы сейчас говорим про завтрашний вечер или вообще? — Без разницы. — Ну, я полон сюрпризов. — Чем ты занимаешься? — Не очень приятных сюрпризов, в таком случае, — быстро исправляется он. — Расскажи. Я переживу.