»…запомни, мужчина не должен заставлять женщину жить в неопределенности. Тогда любовь точно сменится ненавистью, рано или поздно. Они умеют любить даже в ожидании. Это мы, мужики, стоит женщине ненадолго отлучиться, начинаем в уме или в открытую искать ей замену. Если ты знаешь, что не вернешься, лучше скажи правду. Она заплачет, но примет. Только не пренебрегай ею. Вот этого женщины точно не заслужили» Эльчин Сафарли «Мне тебя обещали»
Эмилия взмахивает длинными ресницами, отводя взгляд в сторону от камеры, и поджимает губы. Даже через шестидюймовый экран телефона я могу разглядеть на них крохотные ранки, вероятно от укусов. И этот факт заставляет меня пересмотреть её ответ по поводу того, что дела идут «как обычно». Знаю, что сейчас расспрашивать нет никакого смысла, если Эми решила, что она не хочет говорить, значит так и будет. Редкие звонки серьезно ограничивают возможности нашего общения, и каждый раз мне кажется, что я теряю слишком многое, но продолжаю неумолимо двигаться в противоположную сторону. Частые командировки плохо способствуют привязанности, а если учитывать, что даже находясь в Бруклине, я покидаю базу не чаще трех раз в неделю, поздние ночные возвращения ни в счет, то получается, что мы с Эми практически не видимся. Врать не буду, так было не всегда, просто в последнее время обстоятельства складываются не лучшим образом, вот только объяснить я ей ничего не могу. — Не буду больше задерживать тебя, Эми. Ты домой? — зачем-то уточняю я, делая тон максимально нейтральным. У меня нет никаких тревожных мыслей относительно того, что она может найти себе более интересное занятие на вечер, потому что я хорошо её знаю. А еще никакого права ограничивать её свободу у меня тоже нет. Я повторяю себе это каждый раз, когда внутренний голос встает на дыбы и пытается утверждать обратное. — А куда еще? Спать-спать-спать, — отвечает она, и я незаметно выдыхаю. Спать. Волшебное слово, особенно когда ты не смыкал глаз уже двое суток. — В таком случае, спокойной ночи, принцесса. — Ты — подхалим, Роджерс. Разговора по возвращению домой тебе все равно не избежать. — Отвечу по всей строгости закона, — ухмыляюсь я. Эмилия, услышав это, на секунду теряется и чуть прикусывает нижнюю губу, вскользь дотронувшись до неё кончиком языка. Мне приходится приложить максимум усилий, чтобы выражение моего лица оставалось невозмутимым и ничего не выдало тех мыслей, что периодически имели свойство рождаться в голове. Эми даже не нужно делать ничего особенного, просто достаточно оставаться самой собой, чтобы у меня время от времени мозги вскипали. Мотнув головой, она заставляет распущенную копну волос рассыпаться жидким серебром по плечам, чтобы затем снова собрать их в подобие хвоста без резинки и убрать за спину, открыть лицо и поднять на меня, точнее на объектив камеры, свои невероятные глаза. В них сейчас легко можно прочитать усталость, которая мгновенно прибавляется к той, что успела скопиться у меня за время командировки. Но Эми позволяет себе только короткое мгновение на проявление слабости, и уже через пару секунд на её губах появляется ободряющая улыбка, от которой у меня щемит в груди. Она отдает мне слишком много. Того, чего я не прошу и не заслуживаю. Свою энергию, заботу, внимание, прося в ответ не так-то много — взаимности. По горькой иронии судьбы именно этого я дать ей никак не могу. Возможно, лет пять назад, до Мстителей, до всего этого, мне бы не пришлось даже раздумывать, впустив Эми в свою жизнь. Что изменилось теперь? Я постоянно задаю себе этот вопрос, а ответа всё нет. Эмилия, несмотря на свою должность и весьма серьезный внешний вид, совершенно не создана для сферы бизнеса, политики и уж тем более дел секретной организации. И таким она видит меня: честным, добрым, без единого изъяна. Всё, как пишут в журнальных статьях. Я не могу разочаровать её, просто боюсь, что друг Стив Роджерс и мужчина Стив Роджерс — два разных человека, которым не хватило смелости показать себя раньше, и теперь, чем дальше всё заходило, тем тяжелее было повернуть немного назад и наверстать упущенное.***
По возвращении в Нью-Йорк добраться до штаба я не успеваю. Быстрый заезд домой, душ, переодеться и снова в дорогу. На этот раз недалеко и вполне терпимо. В телефоне у меня координаты места встречи, а в голове красной лампочкой подсвечена надпись: «Барнс жаждет личного общения». Хочет узнать мои впечатления о Портленде, ведь по его милости мы застряли там почти на четверо суток. Абсолютно пустая трата времени, местный отдел полиции, который по какой-то неведомой причине отказался наводить порядок в собственном округе, ссылаясь на то, что здесь всё «гораздо сложнее и явно относится к юрисдикции ЩИТа». Черта с два. Впрочем, я не удивлюсь, если у ЩИТа и правда есть какие-то свои мелкие заморочки в каждом городе каждого штата. С уходом Фьюри деятельность организации перестала быть относительно прозрачной и для меня, но разве может секретная организация не вести двойной жизни, как и все те, кто на неё работает? Конечно, нет. Меня всё еще воротит от этого факта, но пока есть возможность оказывать людям реальную помощь, я буду оставаться в строю. А дальше?.. На этот случай мне бы хотелось приберечь спокойную человеческую жизнь где-нибудь на окраине, как у Клинта Бартона. Воображение рисует яркие картинки завидного будущего, и грудная клетка одухотворенно вздымается на каждом вдохе. Но стоит мне лишь перешагнуть порог места назначения, как волшебный мыльный пузырь лопается, а его ошметки норовят попасть в глаза, чтобы окончательно выжечь оттуда мыльным раствором все зачатки подобных видений. В ресторане полно людей. Интуиция подсказывает, что такое место Баки выбрал не случайно. Любовью к толпе в последнее время он не отличается, как и в принципе тяге к общению с людьми. Если ГИДРА и ставила перед собой цель уничтожить в нём что-то человеческое, так это точно была способность доверять и выстраивать доверительные отношения. Я знаю, что даже находясь под влиянием крупной организации, готовой носить своего командира на руках, он остается глубоко в себе, и в последнее время ситуация только ухудшилась. Надеяться на возобновление какого-то подобия прежних отношений я давно перестал, но просто взять и вычеркнуть из жизни часть своего прошлого всё равно не могу. Может Эми права, и мое сердце действительно так велико, как ей кажется, только историю про Баки она никогда не слышала, и возможно тогда пересмотрела бы свое ко мне отношение. Но в том, что случилось несколько лет назад, моей вины нет. Барнс сделал свой выбор, осознанно. Все мои попытки выйти на контакт проваливались с треском, потому что усердия проявленного только с одной стороны — мало. И сейчас, выискивая среди прочих посетителей знакомое мне лицо, я очень сомневаюсь, что Баки наконец созрел для того, чтобы между нами состоялся конструктивный диалог. Наоборот, я никак не могу отделаться от ощущения, что всё станет в разы хуже. Сегодня для него важно большое количество свидетелей, и я выясню, для чего. Баки сидит спиной ко входу, что кажется очень странным для профессионала его уровня, привыкшего всегда быть начеку. Воспользовавшись редкой возможностью, я чуть замедляю шаг, чтобы мысли в голове разложились по полочкам. Если это действительно встреча строго по рабочим вопросам, то лучше иметь холодный мозг и чистый рассудок, что в принципе кажется мне утопией после выматывающего задания, инициатором которого и стал отряд ГИДРЫ, посланный с легкой руки Барнса. Круг замыкается, и я снова чувствую, как кровь в венах закипает. Заняв предназначенное для меня место, я пару минут молча осматриваю своего некогда лучшего друга, отмечая, что в отличие от меня Баки выглядит не как загнанный между оформлением письменных отчетов и выполнением заданий оперативник. Введенная в организм сыворотка со своими задачами справляется отлично, но даже у нее есть свои лимиты. Требуется период для восстановления, но мир вокруг как бы издеваясь говорит: «подожди-ка еще немного, и тако-о-о-е увидшь…». — К чему весь этот цирк, что вы устроили в Портленде? — спрашиваю я, боковым зрением анализируя окружающих нас людей. Не хватало еще, чтобы Баки притащил с собой целую оперативную группу под прикрытием. Впрочем, зачем ему это, если дело в любом случае придется заканчивать только нам двоим. — Мне показалось, что вы заскучали, сидя в штабе, — на полном серьезе заявляет он, но в серых глазах мелькает тень иронии. Потом он показательно медленно стягивает перчатку с левой руки, и я едва сдерживаюсь, чтобы не возвести глаза к потолку. Будем «игрушками» из вибраниума меряться? — Жарко стало? — бросаю вскользь и больше от безысходности, когда он снимает и вторую перчатку, потому что гнетущее молчание плохо сказывается на моей нервной системе. Работа и жизнь в окружении спецагентов обоих нас превратила в циничных и расчетливых солдат, всегда находящихся на чеку и ожидающих ножа в спину. Любая заминка, будь то необходимость завязать шнурок или застегнуть молнию на куртке, это способ незаметно оценить обстановку, проанализировать состояние противника, найти пути отхода. Случайности не случайны, здесь и сейчас тем более. — Немного, — лениво растягивает по слогам Баки, и его губы трогает совершенно чужая, хищная улыбка, от которой у меня позвоночник покрывается ледяной коркой, не позволяя двинуться ни в право, ни в лево, а только смотреть прямо перед собой. Это неправильно, бояться потерять человека, которого я давно уже потерял, и раз за разом натыкаться на одну и ту же непробиваемую стену. Но сейчас я вижу, что пуленепробиваемый каркас дал трещину, через которую ко мне тянется кто-то пострашнее, чем Зимний Солдат. Край столешницы под моими пальцами с сухим звуком продавливается, а внутри у меня подобно такому же старому, практически превратившемуся в труху фасаду некогда крепкого здания начинает обваливаться вера во что-то хорошее. Чувство, будто меня резко взяли за горло и сдавили, до появления белых пятен перед глазами. Потом так же резко отпустили, предусмотрительно выкачав кислород из помещения, оставив легкие сгорать в мучительной агонии. Это слишком, и подобной реакции я сам от себя не ожидаю, но Баки прекрасно видит, что именно ему удалось сделать, и криво ухмыляется, глядя мне в глаза, которые затягивает плотной алой пеленой. Я откидываюсь на спинку стула, увеличивая расстояние между нами, потому что иначе точно не сдержусь. Домой я возвращался с твердым намерением вытрясти дурь сначала из координаторов операции со стороны ЩИТа, которые проморгали причастность ГИДРЫ к восстанию, а потом уже спросить с руководителей второй организации. Факт нашего сотрудничества находился не только под грифом совершенной секретности, но и держался на одном добром слове в последнее время. Единственное звено, препятствующее возобновлению прежней вражды, само балансировало на грани в связи с предстоящими выборами. Если у сенатора не будет поддержки, а на его место придет человек с иными взглядами, то на одну взрывоопасную проблему в стране станет больше. Для всего мира ЩИТ и ГИДРА — непримиримые враги со времен второй мировой. Так оно и есть, особенно когда дело касается установления превосходства в сфере военных технологий, но ни у нас, ни у них нет таких ресурсов, которыми обладает целое государство, к тому же, готовое этими самими ресурсами иногда делиться. Огромным системам свойственно отбрасывать не менее большую тень, которая служит отличным прикрытием для развития мелких, но не самых бестолковых групп единомышленников. "Десять колец", последователи Улисса Кло, и многие те, кому стало мало отведенного им угла. Эти без разбора полезут куда угодно, и не важно, кто стоит у руля. Подорвать доверие со стороны правительства можно с обеих сторон, поэтому время от времени за десятками засекреченных протоколов появляется соглашение о проведении совместных операций, пусть косвенно, для обмена информацией и прочими данными, но для меня это означает только одно — очередная встреча с командиром основного отряда ГИДРЫ. В такие моменты я вспоминаю, почему иногда не мог уживаться с Баки спокойно. Из-за его непростого характера, излишней самоуверенности и нежелания идти на компромисс. Он всегда гнет свою линию, порой просто из-за чертовых принципов, и даже во вред всему остальному. Но раньше я по крайней мере знал, чего от него можно ожидать. А вот то, что мне пришлось сейчас увидеть, ставит под сомнение данное утверждение. Мы переходим на какой-то новый уровень извращенной игры в бывших друзей. Я дышу. Глубоко, медленно, призывая обостренные инстинкты выйти из режима неконтролируемой агрессии. Сейчас даже факт наличия вокруг десятка людей не сможет в полной мере остановить меня от того, что я хочу сделать. Это не обман зрения, не какая-то гребенная ошибка. Не блядское совпадение, посланное мне «свыше», а хорошо спланированная, неприкрытая провокация. Подперев рукой подбородок, Баки устремляет на меня немигающий взгляд, а на его запястье намотана тонкая серебряная цепочка с небольшим кулоном в виде пера. — Что, Роджерс, хочешь что-то сказать? Или сделать? — с усмешкой спрашивает он, проверяя мою реакцию на продемонстрированный трофей. — Это я всегда успею, Барнс, — отвечаю ему с не меньшей решимостью. Главное сейчас не терять самообладания, но этот сукин сын делает всё, чтобы я забыл, где проходит граница дозволенного. — Считаешь общественное место в центре города хорошим прикрытием? Мой собственный голос становится ниже на несколько тонов, что я уже не могу контролировать. — Прикрытие мне ни к чему, но вот тебе лучше не заводиться, — получаю я ценный совет, всеми фибрами души желая встать и сейчас же уйти, но только не показывать своих истинных чувств. Основная же проблема заключается в том, что Барнс слишком хорошо знает, на какие рычаги давления нужно воздействовать, — на горячую голову дела не решаются. И не надумывай себе лишнего. Я просто присмотрел за мисс Волкер, пока тебя не было. Можешь не благодарить, — снисходительно улыбается он, разводя ладони в стороны и чуть склоняя голову, — ты никогда не рассказывал ей о своем друге детства, правда? Это обидно. А еще нечестно скрывать такой бриллиант. Ни себе, ни людям, кэп, честное слово. Я пытаюсь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мог упомянуть о существовании Эмилии при Барнсе, но нарастающий гнев вставляет палки в и без того прихрамывающий механизм головного мозга, блокируя нахрен все посторонние мысли. У меня есть определенные договоренности с сенатором касательно родных и близкий, а конкретно: не вмешивать их в наши дела никогда и ни при каких обстоятельствах. И я не полный дурак, который поверил в красивые слова. Цена за ошибку со стороны сенатора Донсона очень велика, он и его команда это прекрасно знают, а так как никто не хочет вставать между защитниками Земли и их интересами, то за данными обещаниями приходится тщательно следить. Отсюда делаю вывод, что наглая мальчишеская выходка Барнса — это не приказ ГИДРЫ, а сугубо личный мотив, что, блять, усложняет ситуацию в тысячу раз. Жизнь дана мне как испытание, это я понял еще давно, и даже награду за него придется отвоевывать, выкладываясь на все двести процентов. И этот день точно станет знаком, который вселенная посылает единожды, но зато ни в бровь, а в глаз, как говорится. — Расскажешь, какая она? — ленивая улыбка, и насмешливый блеск в глазах. Он издевается? Липкий, парализующий страх, обусловленный тем, что я не знаю, как они встретились, когда, для чего, и чем все закончилось, невидимым слоем оседает на коже. Виски сдавливает от возникшей в следствии сильного напряжения боли. Я сжимаю руку в кулак, на мгновение переключая внимание Барнса с моего лица, на котором скорее всего все чувства, эмоции и мысли написаны как черным по белому. — К черту иди, — пространство между нами превращается в тяжелую, густую, но не видимую глазу субстанцию. Я через силу втягиваю носом воздух, пропитанный взаимной неприязнью. — В таком случае придется выяснять все самому. Ты совершенно не упрощаешь мне задачу, Стив. Странное и до невозможности абсурдное заявление, которое Баки произносит таким самоуверенным тоном, будто я могу добровольно позволить кому-то другому даже дышать в сторону Эми. — И ты правда считаешь, что я тебе позволю? Что бы ты там себе не напридумывал, Баки, оставь эту затею, или будет хуже. Если она пока не знает, кто ты такой, то не надейся, что так будет и дальше продолжаться. — Не торопись рассказывать ей о том, кто я. Потому что иначе я расскажу, кто — ты, — заглядывая мне в глаза, отвечает он. Теперь там нет и намека на шутки. Я машинально сглатываю, чтобы избавиться от тугого комка в горле, и челюсти сжимаются до скрежета зубов, а Барнс между тем продолжает, — разобьешь девочке сердце. Предлагаю решить это цивилизованно. Девушка свободна, ведь так? Если тебе не хватило смелости заявить на неё права раньше, то теперь сделать это будет не так просто. — Эмилия — не вещь, которую можно себе присвоить, Баки. — О, я знаю, - отвечает он, и я ловлю себя на мысли, что в этих словах не так то много фальши, и что Баки действительно что-то знает. - Она как глоток чистого воздуха, которым ты никак не можешь надышаться. Но открою тебе маленький секрет, Роджерс, ТАКИХ женщин НЕОБХОДИМО присваивать, иначе это непременно сделает кто-то другой. Кажется, однажды я тебе об этом уже говорил, — продолжает наступать на открытую рану он, строя из себя гребанного умудренного жизненным опытом человека, и как бы случайно дотрагивается металлическими пальцами до кулона. Меня прошибает насквозь. Через каждую клетку в теле, каждую пору. Как он вообще мог оказаться у Барнса? Эмилия отдала его, сама? Но зачем? Меня посещает шальная мысль в одно движение перебраться через стол и сорвать украшение с его руки, лишь бы не видеть, с каким недвусмысленным выражением на лице он к нему прикасается. — Тебя это смущает? — Откуда… — начинаю я, а по горлу разливается отравляющая горечь, — откуда это у тебя? — Во-первых, мисс Волкер сама отдала мне его, — подтверждает мои самые страшные догадки Барнс, вонзая в спину очередной нож, который позже он еще не раз прокрутит против часовой стрелки, — а во-вторых, я больше не хочу развивать эту тему. Мы встретились не для этого, Капитан, — выразительно подчеркивает последнее слово он, сворачивая с тропы личных интересов. Стиснув зубы, я молчу, потому что понимаю — информация касательно обстановки по нашей последней совместной операции мне необходима, а больше ни с кем из командиров ЩИТа Барнс разговаривать не будет. Этот ход останется за ним, но ненадолго. На протяжении следующих десяти минут, тянущихся бесконечно долго, мы обсуждаем исключительно работу, и в какой-то момент всё выглядит так, будто нового конфликта и не было вовсе, и только отблески серебренного пера напоминают мне о том, какова цена сотрудничества. — Я решу это, но позже, — в конце концов небрежно бросаю я, поднимаясь из-за стола. У ГИДРЫ нет того, что мне действительно важно, а значит можно сворачиваться. Странно, что обе организации отвернулись от нашумевшего проекта «Скопио», но если бы это было действительно важно, то мы давно сели бы за стол переговоров. Окидываю ледяным взглядом сидящего напротив Баки и добавляю, — сейчас есть дела поважнее. Я оставил её всего на несколько дней, и рядом стали собираться не пойми кто. Придется это исправить. — Что, подаришь ей белые розы и пригласишь в кино? — он тоже поднимается на ноги, и теперь наши лица находятся на одном уровне, — стадия романтических свиданий и прогулок под луной подзатянулась, Стив, и не заливай мне, что это не так. На этот раз он копает гораздо глубже, едва не задевая острием лопаты мое заходящееся в немом возмущении сердце. Меньше всего на свете я хотел, чтобы наше с Эми общение стало поводом для таких вот обсуждений со стороны. Правда услышать это от Баки, человека, на которого в сороковых все девчонки нашего района вешались, в то время как я мог только уныло следовать за ними безмолвной тенью, оказывается особенно больно. Если нам в чем-то и приходилось соперничать как в двадцатом веке, так и в двадцать первом, то уж точно не из-за женщины. Потому что в этой сфере наши интересы никогда не пересекались и не должны были. — Может ты и прав, Баки. И мне пора дать Эмилии того, чего она хочет? — вдруг выпаливаю я, когда внутреннее раздражение начинает выплескиваться уже через край, — потому что в отличие от тебя, у меня на это право есть. — Хочешь поспорить на то, у кого больше прав и нужны ли они вообще? — Только попробуй хоть пальцем к ней прикоснуться, Барнс… — Уже, — «напоминает» он, звякнув кулоном. Теперь всё, чего мне хочется, так это стереть невозмутимое выражение с его лица. Инстинкт собственника, который есть у каждого мужчины, дает о себе знать, загоняя подальше воспитание и мораль. Я точно знаю, куда отправлюсь после этого разговора. — Здесь поставим точку. Спасибо, что скрасил ожидание, Бак, — отдаю порцию фальшивой насквозь благодарности, приправив её обращением, которое не использовал уже несколько лет и делаю это намеренно, чтобы увидеть, как взгляд серых глаз превращается в холодную наточенную сталь. У меня тоже есть понимание о точках воздействия на Барнса, правда выражение «клин клином вышибают» здесь вряд ли подойдет, потому что брошенные сгоряча слова превращаются в своего рода вызов, который Баки примет, о чем я позже сильно буду жалеть, — остальное я сделаю сам, потому что не тебя, а меня она ждала. И не о тебе, Баки, думала всё это время.