Влияние ритуальных действий на вероятность

*** Свой первый бубен Данила сделал в 13 лет. Самым сложным на поверку оказалось не правильное натяжение кожи на каркас, а убедить мать, что ему ужас как необходим хороший кусок козьей кожи особой выделки. Благо, та сама была человеком, не лишенным страсти к музыкальным девиациям, но лишенным доверия к детским психологам. Поэтому кожу Даниле добыли, пусть и не особой выделки, а паниковать на тему его душевного здравия не стали. Хотя, может быть, и стоило бы. Барабанные палочки Данила взял в руки в раннем детстве и ужас как их любил. И барабаны свои любил. Звук удара, вибрация в руку — ты бьешь барабан палкой, барабан бьет этой же палкой тебя. Прекрасный образец взаимности. Но прямого контакта будто бы не хватало. Пытался бить ладонями, но звук, конечно, никакой. А потом, по одному из каналов, которые телик улавливал только со специальной телеприставкой, увидел документалку про какой-то коренной народ Необъятной. Народ этот общался со своими многочисленными богами при помощи бубнов. Боги тогда Данилу интересовали мало, а вот вид узловатых смуглых морщинистых рук, остервенело отбивающих какой-то незамысловатый, но завораживающий ритм, пока украшающие инструмент колокольчики согласно подзвякивают звучным и глубоким ударам, отпечатался на внутренней стороне век. Он не мог лечь спать, не вспомнив звуков ритмичных, глубоких, куда-то в самое пустое тело бубна, ударов и вида запекшейся крови под ногтями шамана. Потом, через лет пять, он вкусит с какими-то прихиппованными модниками, которые «единятся с дикой природой» в двух часах езды от Питера, чая на грибах и пробьет в свой бубен, уже второй в его жизни, побольше и сделанный по древней монгольской методике, почти сутки. Бубен возьмет с него плату, и под ногтями Данилы точно также запечется кровь. Красиво и справедливо как-то, ничего не скажешь. С прихиппованными модниками духовного родства у Данилы не случилось. Он как-то особо отчетливо увидел, что они совершенно не понимают, о чем поют бубны и о чем говорит грибной чай. Ребята самовыражаются, позиционируют себя. Данила тоже был не против посамовыражаться, но для этого ему хватало ну вот ебнуть волосы в синий или на какой-нибудь шумной вписке налить себе текилы, глубокомысленно посолить шею своему другу Саше, вставить ему в зубы кусочек лайма и употребить текилку, соль с шейки, лаймик из ухмыляющегося Сашиного рта и наслаждаться громкими девчачьими визгами и тихим мужским охуеванием. Жаль, что такая замечательная приколюха перестала кого-то впечатлять раз на пятый. Прогрессивная общественность решила, что «ебитесь как хотите, бог вам судья», а они с Гальяновым честно не ебались. Ну, как-то не хотелось. Сосались периодически, но скорее ради эпатажа, а не в порыве страсти. Хороший был пацан, Саша его, хоть и немного улетевший. С другой стороны, не был бы улетевший — они бы не сдружились так близко на фоне прогрессирующей одержимости идеями духовных поисков в шаманических практиках. В этом общем безобидном хобби ведущую роль занимал, конечно, Гальянов. Шуршал интернетами, книгами, которые издавались кучу лет назад тиражом «четыре штуки, две из них маме автора» и своим достаточно беспокойным воображением. Вот и сейчас его снова накрыло какой-то идеей. И не слабо так: распирает буквально как в меме про хомячка и банан. — Я вообще не понял в чем прикол, почему коммуна, но они там сидят втроем в каком-то лесном домике в глубинах Сибири, изучают шаманические практики коренного населения. Через обрядовость шорцев восстанавливают тенгрианские шаманические ритуалы… — «хороший пацан» Гальянов так размахивал конечностями, что даже случайно вывел подупавшего в себя Данилу в реальность. Размахивал руками и энтузиазмом Саша не на пустом месте. Он нашел блог каких-то странных идейных типов из глубокой провинции и ужасно воодушевился. — Ты же знаешь, что такое тенгрианство? — Попустись, родимый, я даже не знаю что такое шорцы. У Саши тут же сделалось лекционное лицо. Данила неуютно поежился. Дело в том, что при всём своем внешнем «айнанэ как способ жить», Гальянов был ботаном специфического склада. Из тех, кто в школе перебиваются с тройки на четверку, не напрягаются в универе даже во время сессий, но выказывают абсолютно неожиданно и без предупреждения такую начитанность и насмотренность в какой-нибудь непрактической, но жутко умной сфере, что в ботанстве этих субъектов ни у кого никаких сомнений не возникает. — Вот ты мышь, Данила. Я тебе на кой ляд скидывал все эти статьи в ночи? — Вот и я думаю, на кой? — Данила понял, что вот сейчас нарывается. Лекции не миновать. Поэтому максимально расслабился, смирился и принял — не показывай хищнику свой страх. Не думай как жертва. Если тигр не почувствует в тебе слабое травоядное, то ты заинтересуешь его не больше, чем старая покрышка — ну то есть максимум он на тебя залезет. На удивление, его энергетический посыл сработал как ладно. Саша махнул рукой и пообещал переслать все свои бесценные статьи. Данила внутренне пообещал себе, что откроет хотя бы одну. — Ну и я подумал… А чего нам тут ерундой страдать? И записал нас на собеседование. С главным их. — Сашины руки опять воодушевленно запорхали. Данила мысленно наложил их на музыку и получилось прикольно. Он вообще любил всякие пластические проявления — они были куда честнее пиздливых человеческих ртов. У Саши вот были очень честные руки. — Съездим, подышим воздухом, послушаем умных людей… — На куда ты нас записал? — хорошо исполненный пуэр встал в горле со смешком, как дилетантская непромытая и не слитая черная нефть, которую так любили всякие психонавты и иже с ними. — Собеседование в коммуну очередных хиппарей, опоздавших на шестидесятые? Саша сделал до крайности оскорбленное лицо и коварно отобрал пиалу с чаем. Мол, на таких неблагодарных свинот заварку тратить грешно. — Ну почему хиппари? Ученые мужи, поговаривают, что неплохие практики, но тут конечно кто знает? Сейчас про каждую девочку с колодой говорят, что она что-то там практикует. — И как же нас будут собеседовать представители сибирского шаманичества? Поедем к ним в лесной офис? Вышлем презентацию со своими достижениями по электронной почте? Саша легкомысленно пожал плечами. Трудности реализации его идей Гальянова вообще по жизни мало волновали: — Сказали, свяжутся. Да пофиг, в зуме может. Собеседование с шаманами-коммунистами в зуме. Прекрасно. Как вся его смешная жизнь. *** Гальянов поошивался у Данилы ещё с часик, потрогал всё, что мог потрогать, несколько вещей уронил, поднял, нашёл залежи пыли под шкафом, но чихал без комментариев, заскучал и ушёл. Сон напал быстро и беспринципно, не позволив даже расстелить диван. Данила вообще в последние полгода заимел нехорошую привычку спать поверх покрывала. Мама называла такой сон «отдыхом калифорнийского бомжика». Бог её знает по какой причине. Данила считал, что тут умеренное панкушество для взрослых почти тридцатилетних мальчиков. Сны Даниле явно какие-то снились, но навыка запоминать их у него никогда не было. Что-то смутно всплывало мутным осадком с донышка сознания, если жизнь решала его, сознание это, хорошенько встряхнуть. Но чаще обходилось без встряски, поэтому никаких озарений и голосов из бессознательного. Сегодня Даниле снился хороший сон, который он запоминать совершенно не планировал. Он играл для пустого зала какого-то дома культуры абсолютно советского типажа. С тяжёлым бордовым задником, на котором, со смешной величественностью, поблескивали вышитые люрексом серп и молот. А от зрительного зала сцену отгораживал алый транспарант, на котором с огромным чувством собственного достоинства сиял лозунг «Ленин побеждает солнце, и оно работает на нас». Играл Данила почему-то не на бубне или барабанной установке, а на странной системе из бубнов и, кажется, парочки дзенгов. Ритм получался совершенно невоспроизводимый в реальности, просто потому, что вне сна у него не было восьми замечательных татуированных рук. Не осознавая, что спит, Данила всё же испытывал смутное сожаление о своих прекрасных руках. Какое-то тоскливое чувство последнего раза. Бубны звучали, руки Данилы исполняли свою танцевальную партию имени мамы Кали, колючий солёный пот почему-то излишне детализированно для сна щипал глаза и ссадину на щеке, которую тот получил, кажется, каким-то идиотским образом, вроде потерся с энтузиазмом лицом о сладко пахнущую грудастую женщину в баре, а у той майка была расшита пайетками. Колючими и злобными. Да, черт с ними, с щипучими каплями пота. Не упустить бы ритм. Холодная чистая ткань, пахнущая почему-то стиральным порошком, которым мама пользовалась, когда ему было лет 6 и тем неуловимым, которое остаётся на ткани, если она сушится на солнце, промокнула ему лоб и тактично исчезла за спиной. Данила, не оборачиваясь, благодарно кивнул и салютнул второй правой рукой. Таинственный доброжелатель тихонечко прошёл в зал, сел в первом ряду и долго с по-детски радостной улыбкой смотрел на транспарант. Кажется, немного танцевал плечами. Даниле было не до наблюдений. Рука выдала финальную мелкую дробь по бубну и кокетливо постучала ноготками по его расписному бочку. Всё. Пустой зал взорвался оглушающими аплодисментами, а единственный гость только улыбался тихой улыбкой и смотрел на Данилу нежнейше, как гордая мать на годовалую дочь, которой впервые нацепила банты на жиденькие кудри. — А знаешь шайтан-трубу? — ровный мягкий голос прозвучал неожиданно громко в моментально утихшем зале. Данила растерялся. Что-то в вопросе было от «а мурку сбацать можешь?», то есть от объективно самого бесячего для музыканта вопроса. Но, почему-то, ответил он не задумываясь: — Я в духовые не очень. Вот друг у меня есть, он хоть смычком на ржавой пиле… Благодарный слушатель серьезно кивнул и направился к сцене. Данила подзалип. Прикольный какой. Лысый, как коленочка. То ли буддийский монах, то ли скинхед из нулевых, то ли томная реинкарнация Маяковского. Ощущался совершенно противоречиво. Данила припомнил банку галлиевых бусин, которую ему подарил кто-то из друзей отца. Берешь в руку — металл, но чуть-чуть передержишь — он разлился по руке и хер когда отмоешь. Теперь ты терминатор. Данила протянул руку первым. Даже не заметил, что снова одну из двух. Монах-Маяковский невозмутимо сел на край сцены, посмотрел снизу-вверх на протянутую руку и пожал: — Привет, Данила. Я Николай. Да не мнись, снизу просто виднее. Данила немного закатил глаза. Вы только гляньте, какие загадочные личности, держите меня семеро. Волосы в носу ему там снизу виднее? Николай вдруг заулыбался и каким-то смущённым жестом потер рукой затылок: — Не обращай внимания, я люблю говорить слова. Вообще просто так — слушать незачем. Давай лучше через неделю пойдем гулять? Я сделаю чай в термос. Сквозь искаженную реальность сна в сознание вдруг пробилась реальность обыденная. Они гармонично наложились друг на друга как надо. Данила огорчённо вздохнул: — Да у меня, точно не знаю, планы вроде какие-то. Может уеду в загадочные ебеня, если всё срастётся. Если нет, то давай конечно… Загадочный Николай понимающе покивал, сказал, что обязательно всё срастётся, бодренько спрыгнул со сцены и пошёл через зал к светящейся табличке с надписью «выход». А потом на сцену вышли знакомый тату-мастер в строгом костюме-тройке и бывшая девушка в костюме койота, посвятили Данилу под торжественную музыку в октябрята. Про достаточно тривиальное, в сравнении со всем происходящим после, знакомство, Данила, конечно же, тут же забыл