Истерика

      Глупо любить вампира. Глупо любить убийцу. Глупо любить того, кто не любит тебя в ответ. Глупо любить того, кто фактически использует тебя. Глупо любить его. Глупо. Но она любит.       Джулия влюбилась в него сразу же, хотя и пыталась в начале это как-то отрицать. Вампир, убийца, родился и прожил в жестоком 18- веке! Он её пациент и не более...! Ох, как же он был красив, как добр, вежлив, нежен... Как смотрел ей в глаза, как улыбался! Как брал за руку, сжимал в своей, благодаря её за то, что она согласилась помочь ему! Как он тогда... Назвал её красивой...! Пусть вампир, пусть убийца, ей уже было всё равно. Совсем всё равно, просто плевать. И на свой план ей стало резко плевать. Он единственный, кто сказал ей, что Джулия по настоящему нужна. Сказал, что по настоящему дорожит ей. Это всё, что она мечтала услышать. Услышать искреннее слова, не ложь, чтобы втереться в доверие. Он искренне дорожил ей и говорил об этом, но он не говорил ей лишь одного, что любит её. Потому что, не любил.       Этого она тоже ждала, ждала каждый раз, когда он целовал её приоткрытые губы. Ждала, когда валил на кушетку, срывая ненужную в тот момент одежду, шепча нежности ей на ухо, называя ласково "мадам", но не говоря слов любви. Даже не называя её имени.       Он никогда не назвал её имени. Будто этому всегда, что-то препятствовало! Он искренне улыбался, говорил, что она ему дорога, что она его самый лучший друг и он доверяет ей больше всех, но... Он назвал её, не иначе как : Доктор, Доктор Хоффман, мисс Хоффман, Мадам, женщина врач, мой рыжий ангел. Но не Джулия. Никогда, ни разу. Никогда вампир не говорил с ней "на ты", никогда не интересовался её проблемами, хотя, раз она его подруга и он ей так дорожит, то должен был, разве нет? Ха... Он вёл себя с ней совсем не так, как с Викторией.       Викторию он звал по имени, нежно брал её за руку, интересовался всем, что касалось её. Если хоть что-то могло угрожать ей, он мгновенно был готов её защитить, прижать к себе и убить, убить за неё. Она ведь похожа на Жозетту, его давно умершую возлюбленную. Он не видит, что это два разных человека. Не понимает, что это не Жозетта. Не понимает, что Виктория лишь использует его. Он любит её. Любит и всегда говорит об этом. Целует в губы, в гостиной Коллинвуда, совершенно никого не стесняясь, даже Джулию, которая стоит в дверях и смотрит на это, борясь с желанием зарыдать.       Он говорит, что они с Джулией друзья. Друзья и не больше. Да, он спит с ней, но думает, что у врача и пациента так принято. Она ведь показала ему "конфиденциальность в отношении врача и пациента" и он поверил, что это действительно так. Его не грызла совесть, у него её просто не было. Днём он прижимал к себе Викторию, целовал её, говорил, что любит, а ночью развлекался со своим врачом.       Джулии больно. Когда она увидела это, то захотела умереть. Умереть, выколоть себе глаза, чтобы не видеть это, отрезать уши, чтобы не слышать... Мужчина, которого она любила, ради которого бросила все свои мечты, которому открылась и отдалсь... Шептал слова любви другой. Зная, что она там и совершенно не думая, что делает, что-то дурное.       Каждую ночь Барнабас приходил в её кабинет или комнату, иногда наоборот, она к нему. Она никогда не говорила ему, что устала, никогда не говорила, что ей больно и, что она не хочет. Джулия никогда не сопротивлялась, она отдавалась ему, слабо улыбаясь и закрывая глаза. Она чувствовала его осторожные поцелуи, нежные прикосновения, его самого, так же, как и он. Она смотрела ему в глаза, но он не видел любви, не видел того, что было в её душе. Он был слеп и глуп. Барнабас не понимал, почему по её щекам иногда текут слезы, даже когда ей не было больно. Он не понимал, почему и из-за чего.       Джулия ничего ему не сказала. Не сказала, что ревнует, не сказала, что любит. Нет, она сказала совсем другое. «Почему...?» Она спросила почему. Почему он так поступил? Она спросила ночью того же дня, как увидела в гостиной с Викторией. Спросила, смотря ему в глаза, не понимая, почему он так жесток. Барнабас смотрел на неё с удивлением и непониманием, а после честно ответил, что любит Викторию. Джулия закрыла глаза и спросила, раз так, то почему же он спит с ней. Проводит каждую ночь с ней, целует её, прижимает к себе её, чёрт возьми, берёт её! Всегда, каждую ночь!       Не ясно как, но разговор перерос в спор, а потом в ругань и ссору. Барнабас и Джулия кричали на друг друга, кричали на всё чёртово поместье, каждый винил другого. Но, в этом бою Барнабас вышел победителем. Он победил, потому что вонзил противнику нож в спину.        «ДА ВЫ НЕ НУЖНЫ НЕ ДЛЯ ЧЕГО, КРОМЕ КАК УДОВЛЕТВОРЕНИЯ МУЖСКИХ ПОТРЕБНОСТЕЙ!»       Он не подумал, когда выкрикнул это. Барнабас вообще редко когда думал. Он так, разумеется не считал, просто брякнул то, что первое пришло в его вампирскую голову. Он стоял и тяжело дышал, а после замер, когда услышал, как, что-то упала на пол и разбилось. Это был стеклянный бокал. Джулия отвернулась, чтобы взять бокал с алкоголем, во время их ссоры. А сейчас он просто выпал из её рук. Она стояла к нему спиной, не шевелясь. Женщина не дышала, не двигалась, просто стояла и всё. А потом она пошатнулась и ухватилась за стол одной рукой, чтобы не упасть, а второй зажала себе рот. По щекам быстро потекли слёзы, тело задрожало, в глазах мгновенно потемнело, в ушах сильно зазвенело, от чего она даже не слышала биение своего собственного сердца. Он её предал. Предал так же, как и другие. Она восприняла это как предательство, он использовал её. Даже если нет, то сейчас это выглядело именно так. Её ноги подкосили, сердце забилось быстрее, а дыхание... Она просто задыхалась. Джулия задыхалась, дрожа всем своим хрупким телом, содрогаясь от горьких рыданий, которые совсем не хотела ему показывать, боясь попросту сорваться на крик.       Джулия ненавидела показывать свои слабости и эмоции, особенно рыдания. Довести её до слёз было трудной задачей, почти невозможной, но... Барнабас смог. И не просто смог. У Джулия была истерика, смешанная с панической атакой. Они случались крайне редко, но если случались, то это означало, что ей по настоящему плохо. И сейчас, ей и вправду было плохо. Совсем плохо.       Все мысли, слова, чувства смешались. Её всегда предавали и она попросту перестала верить людям, расценивая тех, как пациентов, лишь иногда налаживая дружеские отношения, и то, не на долго. Только сейчас, она вновь открылась кому-то. Открылась, отдалась, сделала всё, чтобы тому было хорошо и... Вот это награда? Это? Эта боль? Эти слова, от которых она задыхается? Вдребезги разбитое сердце, которое и так было покрыто многочисленными трещинами? Теперь от него ничего не осталось. Там была пустота. Из-за него. Из-за этого предателя!       Джулия не помнила, как оказалась в своей комнате. Она не помнила, почему лежала на кровати, почему бледные как смерть Барнабас и Элизабет смотрят на неё, крепко сжимая её руки. Не помнила, что произошло. Вообще не помнила. Она сама была бледной, даже бледнее их. Бледнее вампира, как всем казалось. Тело сильно дрожала, пальцы были ледяными, она едва не умерла, Джулия просто могла задохнуться, если бы Коллинз не опомнился и не подхватил её на руки, со всех ног кинувшись в комнату Лиз. Её еле откачали и ждали пробуждения около двух дней, крепко держа за руки, не отпуская её на секунду, будто боясь, что если это произойдёт, то она снова начнет задыхаться и они не смогут ей помочь вновь.       Барнабас прижал её к себе, как только услышал её голос, поняв, что та пришла в себя. Начал просить прощения, рыдать, умолял её больше никогда его так не пугать, вновь говорить, что она ему очень нужна и нужна не для того, о чём он сказал тогда. Он сказал, что дорожит ей, как человеком, дорожит их дружбой, волнуется за неё и не переживёт её смерть. Но он снова не сказал, что любит её.       Джулия лишь улыбнулась, прикрыла глаза и обняла его в ответ. Она не злится, она не сердится, она не будет больше закатывать скандалы, истерить из-за этого, нет. Даже мешать им с Викторией не будет. Она смирилась с ролью подруги, которая может иногда переспать с ним. Смирилась с тем, что он не любит её. Смирилась со всем. Её сердца больше нет, оно разбиралось вдребезги и надежда на хоть какое-то счастье умерла, так же, как и вера в любовь.       Она жива, всё ещё жива, но с таким другом... Эта жизнь может так же легко оборваться. Не важно, от его рук или от её собственных.