Люди из глины

Утомленный дневным переходом с орбиты, засыпая, лагерь тихо гудел. Когда проповедник кончил петь молитвы остывающему песку и восславил приход Ночной стражи, Майя послушно встала с колен и омыла ладони. Для тех, кого ты отправил Ликам, у тебя всегда должны быть слова — может статься, нет никого, кто передал бы их Вестнику. В ногах нет усталости, руки сами хватаются за пустые дела, дух ее рвется на волю — эти знаки она хорошо распознаёт. Такое знакомое, но почти забытое чувство. Кровь кипит до сих пор. Паруса шатров раздулись и замерли под телом черного мира звезд — ждут, когда тревожная ночь расслабит плечи и лениво склонится к зеленому горизонту, чтобы пурпур рассвета бросил румянец на все, чего коснется вновь рожденное солнце Майры. Свежо. Майя уютно поежилась. Услышала, как тянет швы в плечах, и улыбнулась, не заботясь, видит ли кто. Неприятно в заскорузлой, залитой кровью одежде, пусть она своя и скроена по размеру. Неловко натягивать на себя чужую рубашку. Но приятно принимать доброту от других. Рукава закатала — они вышли ей коротки, а в манжетах узки. Все, как и дома, только Кахира рядом больше нет, чтобы перешил. Вот уж ему было в радость орудовать иглой — что над бархатом, что над рваной раной. От него ей осталась пара почти незаметных швов на ребрах. Зато навсегда. На краю их большого лагеря слышится оживление. Строгий и громкий выговор за сладкие сны часового о мамкиной или чьей бы то ни было титьке. Майе бы хотелось подшутить над несчастным, кинуть грозную садаальскую тень на виноватое безусое лицо. Но не стоит нарушать авторитет начальника службы безопасности корабля, да и в чужую работу лезть — просто невежливо. В стороне тлеет костёр. Там, далеко на севере догорает золотая кромка пустыни, и скалы медленно одеваются в чёрный. Госпожа де ла Крус, кажется, тоже дала бой сну, глаза её тоже ищут дел, и бушует кровь. Лишь когда по периметру синего госпитального шатра выстроились новые стражи, охраняя ли от мира его обитателей, либо мир от доктора Дзе, лишь тогда она ответила на приглашение присесть рядом и выдохнуть этот гадкий день в пламя. В огне все очистится. Майя крутила над бровью ещё влажный пшеничный локон, пытаясь вспомнить, когда же в последний раз было так спокойно и мирно. Как будто выстрелы не сотрясали пещеры, а меловые своды не крошились ей на голову. Как будто нет тяжелой догадки на сердце, что путь она свой прошла и уже знает лицо своего наставника и командира. — Как ты, госпожа? Слышала, тебе всякого повидать довелось, но такое даром не проходит. Ашанти де ла Крус, которая никогда не давала виду, что сомнение ей знакомо, пожимает плечами, будто сама себе удивляется: — Одно дело, когда застали врасплох, а сегодня — совсем не так. — Загребает в смуглую ладонь мягкий мелкий песок и пропускает меж пальцами. — Спасибо. За вопрос. — И ты прими благодарность. Благодарить за отличную работу ведь не странно? Таков пещерный Садальский этикет. Догорает последний брикет. Не только видом своим пытается повторять природу, даже запахом. Красные угли мерцают в сердце костра, и слышно, как холод медленно скребется по седым подзолистым панцирям головешек. У госпожи де ла Крус вид уже не такой боевой, как с четверть часа назад. — Н… — Майя совсем немножко запнулась. Совсем незаметно. — Не пострадала? — Нет. Все в порядке. Вопросы сегодня давались тяжело. — Ты, мне кажется, не в большом восторге от доктора. Расскажешь, чем он так тебе не угодил? — Дело не в самом докторе. — Госпожа де ла Крус обхватила плечи, вот-вот неприятно поежится. — Помню, как лежала после ранения. Ты беспомощный. И чувствуешь себя слабым, беззащитным. Не справившимся. Майя кивнула. Сама она редко себя так чувствовала. Ей повезло: ребята всегда были рядом в самый тяжелый и темный час, и даже Джабар их не оставлял. Как настоящая семья. Только раз она едва не опустила руки. Думала, что осталась одна. «Не справившийся». Слова эти подходили человеку с тяжелым грузом ответственности на плечах, и не ясно, сам ли он согласился его нести, или добрые люди не оставили его без ноши. Только груз потерялся, а привычка его тащить осталась. Так звучат провозгласившие свое одиночество, принявшие его и сроднившиеся с ним. Может, никто не предложил им руки, может, сами они эту руку отвергли. А может, просто Майя не правильно все истолковала, но и ковырять прошлое времени нет. Жизнь и без того слишком короткая, каждый день грозил ее оборвать, и если не попытаться испить каждую из возможностей, то будет ли у неё хоть какая-то ценность? Майя обещала Танцору ей наслаждаться и однажды, возможно, захлебнуться радостью. Она подалась вперёд, заглядывая Ашанти в лицо: — Ты же… умеешь печь? Сможешь меня поучить? Или хотя бы с чего начать подскажи. Госпожа де ла Крус удивилась вопросу и качнула головой: — Нет. Только не печь. — И вдруг воскликнула, почти оправдываясь. — Но готовить умею! Она казалась Майе забавным взрослым и серьезным ребенком. — Ну, не беда. Тогда, хочешь, я тебя кое-чему научу? Если уж менять жизнь, то перво-наперво начнем делать что-то новое, да? Не дожидаясь ответа, Майя резко поднялась, затоптала костер и взяла ее за руку. Ладонь у Ашанти холодная и сухая, как остывший песок. В эту ладонь бы вложить изнеженных солнцем персиков с мясистым мягким бочком или пиалу душистого белого чая с раскрытым цветком на дне. Этой ладони пойдёт что-то, красивое, что-то, приносящее радость и покой. — Пойдем, — Майя потянула ее с земли и повлекла за собой. — Будет весело, — она бессовестно улыбнулась. Проходив десять лет без лица, даже и не подозревала о том, что улыбки бывают бессовестными. — И, спорю на свой завтрак, измажешься по уши. Место, куда она повела Ашанти, Майя приметила с самого первого дня. Здесь, на Майре, оно расположилось под глубоким и темным навесом, чтобы солнце, с утра заглянувшее погостить, не пустило трещин по рыжим округлым бокам кувшинов и толстых глиняных Купцов. — Как ты отдыхаешь, госпожа де ла Крус? Ашанти поджала губу, словно сама суть вопроса с годами стала ей недоступна. Ты не знаешь, что это значит? Не помнишь, как это? Не потому ли, госпожа де ла Крус, у тебя не выходит построить свой новый мир, что ты не помнишь, как жить и само слово это исчезло, а ты его позабыла? — Ну же! Все как-то отвлекаются от работы, — Майя откинула полог и пригласила внутрь. — Один мой товарищ удивлялся, что я не устраиваю для этого спарринги. Сам он ходил стрелять по мишеням, а в другом умер портной. Так славно шил-перешивал. Вот и мне Джабар велел найти занятие, но стреляю я плоховато, а с иглами история та же, что с кулаками. Бить и резать — работа. А вот горшки, хоть они никому и не нужны, успокаивают. На полках молча сохли в ожидании обжига фигурки и посуда самых замысловатых форм. Как эта посуда, как фигурки Купца, Майя привыкла проводить в молчании своё время — не от скромности или покладистого нрава, и того и другого она испытывала нехватку, и строго отделяла от культуры воспитания. Молчание стало привычкой — в мире Садааля, и в своей службе она уверовала в злую силу нечаянно брошенных слов. Славно, что это другая система. Стыдно, что здесь слова рвутся из горла бездумно. И так свободно. Майя нервничала. Незнакомая мастерская, круг не такой, как дома — выше и даже с упором, тяжелее глина и… Она вдруг смутилась, подумав, что сидеть придётся близко друг к другу, но пути назад нет. Ты же не такая трусиха, Майя, чтобы сбегать от обещаний. — Так. Ладно, — она упёрла руки в бока, тут же выпрямилась, похлопала в ладоши, будто стряхнула пыль, огляделась и кивнула на место мастера. — Садись. — Себе подвинула маленький раскладной стульчик. — Научу тебя лупить и резать не людей, а глину. Для разнообразия. Очень успокаивает. Отвлекает от суеты, тревожных и скучных мыслей. — Опустилась напротив, чтобы глаза смотрели в глаза, и подмигнула. — Не волнуйся. У тебя обязательно получится. А внутри ворочается, мечется маленький и приятный страх. Сама волновалась больше Ашанти, когда зачерпнула из бочки рваный кусок подсохшей глины и, обмокнув в воде, вложила в её ладони. — Его надо отбить и хорошенько смять. Позлись на него и не жалей, а потом, — Майя указала на слабо смоченную резьбу в окружности гончарного круга, — бросай в самый центр. Его надо плотно прижать, чтобы не убежал, под конец отлупить, как нашкодившего сорванца. Уже не сильно, но будь настойчива. — А теперь, — Майя кладёт обе руки ей на колени, — раскачивай круг и просто поддерживай одной ногой, чтобы не останавливался. Не спеши. Мы же не убегаем. Прижимай ладонями глину — мы строим дом. Для этого нужна уверенность, терпение и сила. Следи, чтоб не дрожали руки, иначе — конец. Нельзя жить в доме, который криво стоит на фундаменте и не выстоит против ветра. — Знаешь, почему я хочу научиться печь? Смотри, наш дом становится чашей. Пока неказистой, но это не страшно. Сейчас самое важное — сделать отверстие. — В древних сказках старого мира боги мяли первых людей из хлебов, чтобы после в огне напитать силой и оживить их нежную плоть. Для этого важна скорость и твердость в руках. Свести кончики указательных пальцев и медленно погружать их в глину. Понемногу опускай пальцы в центр. Не торопись. — В иных историях, — Майя сосредоточенно следит за её движениями, за взглядом, за тем, как напрягаются с непривычки плечи, — боги создавали людей из глины и закаляли их тела в пламени первых печей. Вот, оформляется горлышко. Следи, чтобы внутри, у дна всегда была лужица воды. Иначе мигом приклеишься. — Чувствуешь? Важно чувствовать все через руки. Опусти ладонь внутрь и, придерживая стенку другой, понемногу сжимай. — Бережнее. Не торопись. И не бойся. Обещаю, ты справишься. Не забывай смачивать глину. Чем выше и тоньше стенка, тем аккуратнее нажимай, а в конце обними талию кувшина, чтобы сузить. Будто гладишь его. Горло у Майи схватывает. Внизу живота стягивает тугой узел и сердце её бьет тяжелая дрожь. Майе хочется передать ей, чему научили её другие, и чего она не успела попробовать: что в этом мире есть не только страх и Тьма между звёздами, но и чудо творения. Есть покой и простое счастье, место, где можно жить, не боясь выстрела из-за угла, и местом этим можно сделать любой уголок Вселенной, который придётся по душе. — Когда все закончится… — Майя держит запястье Ашанти и кладёт ее палец на кромку замирающего кувшина. — Может, ты захочешь куда-то уехать и, если так, то поехали со мной? Может, попробуем начать нашу новую жизнь не в одиночестве? — Встречается с ней взглядом и уверенно говорит: — Вместе.