What is it I hear? I'm moving towards the fear And it wants to feel you Call my name Heart! What is it I feel?
— Чем я могу тебе помочь?.. Смоделированная за доли секунды ситуация, которая буквально осенила Трэвиса полчаса назад, о том, как пройдёт полнолуние и кто кого быстрее убьёт, трескается и расходится по швам, когда он осознаёт наконец то, что только что услышал. И не работавший до этого мгновения мозг постепенно начинает включаться. Хотя ладно, момент про убийство опускать не стоило бы. Мало ли. — Что, прости? Он смотрит на Лору не мигая, пока до него постепенно доходит смысл. И сам факт того, что Лора сделала-таки свой выбор. — Чем мне помочь? Я же могу сделать хоть что-то, чтобы… — она запинается, не до конца находя слова, чтобы описать то, что хотела. Трэвис не ожидал. Он так-то уже и перестал надеяться. Но… — …чтобы снять проклятие? Полнолуние уже совсем скоро. Нам необходим план. Я понимаю, что немного не к месту подобные вещи в данный момент и сейчас лучше лежать на кровати, лениво целуясь, но я решила всё-таки это сказать, — заканчивает мысль она, уставившись взглядом куда-то в стену. Лора думала об этом — о том, чем полезна будет Трэвису, — много и долго думала, вначале убеждая себя в том, что это лишь для того, чтобы скоротать и без того скучное свободное время, коего у неё была куча. Огромная куча величиной в почти два потраченных зазря месяца лета. Или всё же не зазря? И она почти дошла до истины, но по иронии судьбы в тот самый момент, когда мысль должна была сформироваться в её голове и дать тем самым ответ на вопрос, Трэвис прервал её. В душевой. Утром. Два дня назад. Она думала об этом там, утром, стоя будто в трансе под тёплыми струями воды, пока ей не помешали. — Для начала мне нужна информация. Что ты можешь мне предложить? — Для начала ты должен сказать мне, кто такой Сайлас. Лора смотрит на него и слегка щурится. Испытующе. У Трэвиса меняется лицо. Взгляд. Но лишь на секунду, а потом приобретает своё стандартное нечитаемое выражение. Вот оно. Начинается. У обоих складывается ощущение, будто они вернулись в самое начало, в самый первый день, когда был допрос. Даже не вернулись — резко откатились назад во времени. Или в прогрессе. Веет какой-то ностальгией. — И откуда ты знаешь это имя? — Я слышала его в лесу. В первую ночь. Женский голос сказал мне… — Женский голос? — медленно выдыхает Трэвис, будто не веря. — Да, — уверенно говорит Лора, всем корпусом поворачиваясь к нему и укладывая свои ноги на диван. Её совсем не смущает её же нагота. — В самый первый день, когда мы встретились на шоссе. Что-то было… там, на дороге. Оно сидело прямо посередине шоссе, и из-за этого мы свернули, Макс потерял управление машиной, ну а дальше ты и сам помнишь. Только я никому не рассказывала, что слышала странный голос, безустанно повторяющий одно и то же имя. Пока Макс пытался починить машину, я решила исследовать лес, потому что думала, что мы кого-то сбили. Я боялась, что мы сбили эту женщину. Блуждая, я наткнулась на руины — или это лучше назвать остатками? — цирка. Расклеенные афиши, старые сундуки и вещи, полуразрушенные строения и клетки. Трэвис хмурится. По крайней мере, от допроса первого дня этот разговор несколько отличается. Хотя бы статусом их с Лорой отношений. Тем, что она ему отвечает без посыланий и оскорблений. И тем, в конце концов, что они сейчас сидят друг напротив друга голыми. Последнее — так-то довольно весомое отличие. — И на одной клетке было написано «Сайлас. Мальчик-пёс». А потом я услышала, как какая-то женщина тихо звала его, повторяя это имя множество раз. Громче и громче. Пока наконец не крикнула это мне почти в самое ухо. — Лора прикрывает веки, откидывая голову на спинку дивана. Трэвис слушает. Искренне внимательно слушает, но время от времени он позволяет себе маленькую вольность — посмотреть на Лору. И вовсе не на её лицо. Её обнажённое, приятно вымотанное близостью тело радует взгляд, оставляя после себя незабываемые впечатления, и Трэвис запоминает каждую его деталь. Каждый изгиб. Выжигает в своей памяти навечно, не зная, повторится ли когда-нибудь подобный момент. — В общем, вот. Теперь ты всё знаешь, — ставит своеобразную точку в своём монологе она. — Так кто такой Сайлас, и почему женский голос постоянно звал его? Молчание. Секунда, ещё, три. — Крис никогда не был первым. — На этих словах Трэвиса Лора резко и удивлённо смотрит на него. — Тот бродячий цирк, на сгоревшие остатки которого ты наткнулась в лесу в самом начале, останавливался в этой местности шесть лет назад… Вместе с ним путешествовала гадалка, её звали Элиза. Элиза Ворес. С собой она вечно таскала своего сына, а в клетке, на которой были выгравированы те слова, он и жил. Сайлас Ворес — цыган-кочевник. Дикий мальчик-альбинос. Большой белый волк. Он-то и был первым оборотнем. А что про женский голос, то это Элиза. Или, как её ещё называют в этих местах, «Карга Хэкеттс Куори». Обыкновенная байка для привлечения внимания к лагерю и создания атмосферы, но становящаяся правдой в полнолуние. — И Сайлас покусал всю твою семью? Лоре казалось, в ту ночь, когда Трэвис впервые поговорил с ней о проклятии, он и без того слишком сильно открылся ей. Он повернулся и сел к ней спиной, даже не сняв с пояса кобуру с пистолетом, которую она могла попытаться стащить. Он говорил о своей семье. Просил о помощи. Но тогда — не было пределом. Сейчас они шагнули ещё дальше. Трэвис шагнул. Доверился. Снова. — Моя племянница, Кейли Хэкетт, просто хотела помочь ребёнку, запертому в клетке этой… ведьмой. Она… Просто… Хотела… Помочь. Не знаю как, но она подговорила-таки брата, и они устроили пожар. Это нужно было, чтобы отвлечь внимание. Они зажгли обычное сено, чтобы успеть освободить Сайласа из его клетки. Но не вышло. — Трэвис прерывается на короткий промежуток времени, но всё же продолжает, найдя в себе силы: — Пламя было слишком сильным, и все погибли. Элиза. Труппа. Но Кейли всё равно успела выпустить Сайласа, и он покусал Калеба, её брата, а потом он удрал, но я надеялся, что он вернётся и мы его убьём. Если бы мы убили Сайласа — всем стало бы лучше, и ничего бы не произошло. — С тех пор он пропал, — подводит итог Лора, — но кто тогда покусал Сайласа? — Да. Исчез, будто его никогда не было. Несколько лет безустанных поисков — и всё впустую. — Трэвис вымученно проводит рукой по лицу, устало потирая глаза. — О его жизни до приезда сюда ничего не известно. Мне удалось выяснить, что до Норт-Килла Элиза и труппа путешествовали где-то в районе Филадельфии. Но дальше их следы теряются. Искать что-то там, в незнакомом городе и целом штате, — чистое самоубийство, и это закопало бы нас только глубже в сплошные тайны. Трэвис молчит какое-то время, погрузившись в неприятные воспоминания. — Значит, всё должно закончиться здесь. Получается, я видела… То есть мы с Максом видели… — Кого? — Сайласа. Он заметно оживляется, его лицо вновь приобретает то отчасти маниакально-заинтересованное выражение, как когда Лора впервые сказала ему свои предположения о том, что Макс оборотень и что они это знают. Один в один. Придав своему голосу серьёзности, она продолжает: — Сам посуди. Что такое внезапное может настолько напугать водителя, чтобы он свернул с дороги и, петляя между деревьями на обочине, чуть было не врезался в одно из них? Трэвис качает головой. — Большое животное? Олень? Лось? Кабан? Да кто угодно, на самом деле. Эта дорога проходит посреди леса, и из-за деревьев выскочить может вообще невесть что. — Он, поведя плечами, разводит руки в стороны. — Да, ты прав, — хмыкает Лора. — Но получается тогда слишком интересное совпадение. Полнолуние. Это произошло в районе лагеря. И самое главное… — Это произошло совсем недалеко от сгоревшего цирка. Буквально в трёх или четырёх сотнях метров, если судить по твоему рассказу. Ты это хотела сказать? — Именно, — кивает Лора в подтверждение его словам. — Не слишком ли много совпадений на квадратный сантиметр? Да и сам посуди. Сайлас — ребёнок. Он несчастный, до сих пор несоциализированный подросток с кучей травм, постоянно живший в клетке. Всё своё детство. Всё своё время. Да к тому же ещё и полуволк. Он наверняка бы вернулся в то место. Он попросту не знает, что можно жить по-другому. А если и знает, то не догадывается как. Там были люди, которых он помнил. Там была его мать. Как-никак, это его дом. Грязный, отвратительный, сгоревший, уничтоженный, но по-прежнему дом. Ты когда-нибудь заходил в своих поисках так далеко? — Когда-то в самом начале. Но я ничего не нашёл в том районе. Ни остатков цирка, ни самого Сайласа. К тому моменту он уже пропал. И раз в месяц я выбирал новое место. Мы искали его каждое полнолуние. Искали везде. Своего рода игра в пятнашки, — усмехается Трэвис от своего же сравнения. — Тыканье пальцем в небо в надежде попасть в точку. Каждый раз — попытка, но каждый раз — безуспешно. — Значит, теперь Сайлас вернулся. До полнолуния четыре дня, и я думаю, что нам надо начать именно оттуда. Поиски. Выяснение. Да что угодно, главное — действие, а не просиживание на месте. — Нам? — переспрашивает Трэвис, по-глупому, как болванчик, повторяя лишь одно произнесённое Лорой слово. — Нам. Я в деле. Она смотрит на него, искренне улыбаясь уголками губ, и Трэвис мягко улыбается в ответ, копируя это, _о т з е р к а л и в а я_. Что-то, что он упорно пытался подавить в себе долгое время, показывается наружу. У него не осталось масок, чтобы спрятать это. Собственно, как и не осталось у него желания это «что-то» скрывать. Он отдаётся потоку, позволяя событиям идти так, как они должны. Он впервые за долгое время отдаётся судьбе. Потому что впервые вот так — хорошо. Потому что вот так — правильно. — Ты можешь остаться сегодня здесь. На ночь, — прерывает тишину он. Лора неверяще смотрит на него, но Трэвис трактует её молчание по-своему. И добавляет: — Если хочешь. Лора кивает. Она по-доброму прыскает со смеху, и неловкая пауза улетучивается, будто её и не было. Потом они одеваются. Лора попутно отпускает пару колких и пошловатых шуточек — видимо, общение с Максом не прошло в этом плане зря, — и Трэвис наконец-то с них смеётся; определённый прогресс в ещё одном аспекте. Он разбирает и стелет диван, достаёт припасённые на случай незапланированной ночёвки в участке подушки, и всё идёт так, будто подобным образом и должно было произойти. Даже после похищения. Даже после почти двух месяцев взаперти. Злость на Трэвиса проходит. Становится таким блёклым и почти незаметным пятном, выцветающим всё больше и больше с каждым часом. С каждым днём. Она уходит куда-то далеко-далеко, в прошлое, превращается лишь в обыкновенное воспоминание о том, что когда-то было. Просто было, как и бесчисленное множество других событий в жизни. Когда пройдёт так называемый «срок давности», Лора сможет рассказывать эту историю на тусовках в качестве своей «визитной карточки». Она понимает: все действия Трэвиса были во благо, все его действия были направлены на спасение. Пускай, они не всегда являлись правильными. Не всегда, возможно, этичными с точки зрения обычных человеческих взаимоотношений. Не всегда понятными. А иногда — и здорово так пугающими. Но они были, и, выбирая между ими и тем, чтобы вместо хоть чего-то оказалась зияющая пустота и возможная смерть, Лора без колебаний остановилась бы на первом варианте. И сейчас всё налаживается. Она размеренно выдыхает, позволяя себе задремать. Сон одолевает её быстро, здесь тепло и хорошо, и ей совсем не хочется никуда уходить. Засыпая рядом с ней, Трэвис впервые за несколько месяцев чувствует себя спокойно. Бессонница отступает, и в голове совсем нет неприятных, скользких, удушающих мыслей, которые непременно всякий раз заполоняли его разум, стоило только ему отвлечься от работы или попытаться вздремнуть. У Трэвиса пустота внутри заполняется по кусочкам и становится чем-то целым. Это так необычно. Растущая луна показывается из-за густых облаков.***
Проснувшись, Лора долгое время смотрела в потолок и наконец оглянулась по сторонам. В комнате было пусто и темно. Трэвиса рядом не оказалось, возможно, он пошёл проверить камеру Макса, или, может, что-то случилось, и потому ему внезапно понадобилось уехать, но это неважно. Лора чувствовала, что это неважно. Она повиновалась внезапному порыву и поднялась с постели, медленно подходя к двери. Что-то в глубине сознания говорило ей делать это. И она следовала. Открыв её, она увидела лес. Зимний лес, освещаемый закатным солнцем. Вокруг странные, нереалистичные серо-бежевые оттенки мешались с оранжевыми бликами, и снег серебрился в редких проникающих между мощными кронами деревьев лучах солнца. Лицо обдал слабый ветер. Сделав шаг за порог, Лора ступила в снег, только ей совсем не было холодно. Белые хлопья приятно укутали босые ноги, стоять стало мягко и уютно. Оглянувшись и посмотрев по сторонам, она поняла, что теперь находилась одна вокруг высоких старых деревьев. Больше ничего не было. Только лес. Зима. Закатное солнце между разошедшихся на короткий промежуток времени туч. Искрящийся снег. Что-то вело её, манило за собой, призывая идти и не сворачивать. Она не решилась больше стоять и перешла на уверенный шаг, двигаясь вперёд, потому что любое движение намного лучше, чем оставаться на месте. Она это чувствовала. Небо по-прежнему было ясным, но это ненадолго. Облака надвигались быстро, и до наступления ночи обязательно начнётся метель. Шаги сменились бегом. Она знала, какое место непременно должна посетить.***
Лора просыпается окончательно. Она мало помнит подробности сна, после него остаётся лишь приятное ощущение нужного выбора и того, что она делает всё так, как и должна. Уверенность. В комнате светло, и проникающие через окно лучи солнца неяркими бликами играют на полу, отражаются от поверхностей, путаются во смятых простынях. Впервые за два месяца Лора чувствует себя выспавшейся и отдохнувшей. Впервые за два месяца ей нравится то, что она видит, осмотревшись утром вокруг. Она какое-то время ворочается, но всё же приподнимается на локтях. — Сколько сейчас времени? — спрашивает она у сидящего за рабочим столом Трэвиса. — Половина десятого, — отвечает он. — С добрым утром. Я принёс тебе завтрак. Он на журнальном столике рядом с диваном. Лора коротко улыбается, замотавшись в простыню, как в кокон, и садится у стола. Она осматривает поднос. Трэвис принёс ей тарелку каши, пару бутербродов с маслом и чёрный чай. Ещё тёплый. Между тарелками спряталась маленькая банка ягодного мёда-суфле. Приятно. — Даже не скрутишь мне руки и не отправишь в камеру употреблять всю эту прелесть там? Беззлобная усмешка. Трэвис цыкает. Она готова поклясться, что он по привычке закатывает глаза. — Я позволил тебе спать со мной. Думаешь, если бы я хотел прогнать тебя или надеть на тебя наручники, я бы не сделал это вчера сразу же после… Он осекается. — После чего? — посмеивается Лора с того, что Трэвис до сих пор не может называть все вещи своими именами. Это забавно и мило одновременно. И он учится. Это в любом случае ещё один маленький шаг вперёд. — Не притворяйся. Ты поняла, о чём речь. Конечно, она поняла. Лора сдавленно и нечленораздельно мычит что-то в ответ, прожёвывая бутерброд и запивая его чаем. Трэвис отворачивается обратно к компьютеру и продолжает что-то печатать, всем своим видом показывая, что попытка подловить его на смущении не увенчалась успехом и дальше можно даже не стараться. Лора продолжает завтрак, а затем уходит в душевые. Факт того, что Трэвис даже не идёт проследить за ней и за её маршрутом, греет душу. — Так. Хорошо. Каков наш окончательный план? — спрашивает она, наконец закончив с утренними процедурами и вернувшись в кабинет. Трэвис тоже закончил со своими делами и теперь сидит за столом, старательно изучая карту и что-то на ней отмечая. — Накануне полнолуния мы должны будем посетить то место. Ты покажешь мне всё, что видела. И тогда мы сможем придумать, как убить Сайласа, — отвечает он и кладёт карту на стол. Красным кругом и какими-то написанными невнятным почерком словами на бумаге обозначена область вокруг отрезка шоссе. Того шоссе, на котором они и встретились в первый день. То место, где примерно должно находиться логово Сайласа. Лора соглашается: — Отлично. Только теперь мне нужно вернуться в камеру. Трэвис поднимает на неё взгляд. — Из-за своего подопечного? Последнее слово самую малость режет слух, и Лора только сейчас осознаёт, что не помнит, называл ли он вообще Макса когда-то по имени? Хотя нет, это было. Один раз за все два месяца. В ту ночь, когда сказал, что их проблемы идентичны. Больше — нет. Кажется, будто Трэвис таким образом пытался игнорировать сам факт его существования в этом мире. — Ты ревнуешь? — вопросом на вопрос. — Ни в коем случае. Тебя он так сильно заботит? — Нет, — слово само слетает с её губ. Лора не задумывалась над вопросом. Ответ вышел сам собой. — Тогда какой смысл возвращаться? Окутывает странное чувство сюрреалистичности. Она подходит к Трэвису и заставляет его выложить из рук карандаш. Заставляет поднять голову и посмотреть на себя. Лора держит ладонями его лицо и разглядывает. Как вчера. Мягко очерчивает пальцами жёсткие брови, нос, ведёт по тонкой полоске губ. Она цепляется взглядом за плохо уложенные волосы — неужели так и не расчёсывался после сна? Она смотрит. Это интересно. Это занимательно. Это… Лора чуть наклоняется вниз и вперёд, невесомо касаясь своими губами чужих. И Трэвис отвечает, давая немое разрешение на это действие. Как и на абсолютно любое другое. Он ухмыляется сам себе от промелькнувшей мысли, что его всё ещё никак не попускает после Лоры, точно как после внезапного оглушения. Тяжёлой контузии. Или пули навылет, да и ощущения вполне соразмерны. Это вряд ли закончится скоро. И пока ещё есть короткое время между утром и входящим в свои права днём… О да, они целуются. Лора опускается на чужие колени, потому что так удобнее и потому что так — ближе. Она зарывается руками во взлохмаченные волосы Трэвиса, тянет за пряди, принуждая его к более активным действиям. Он лишь усмехается в поцелуй, не сумев отказать себе в удовольствии прикусить чужую губу. Чтобы услышать тихий стон. Чтобы ощутить, как вздрогнет тело в его руках. — Понравилось вчерашнее? Трэвис говорит это где-то над самым ухом, горячо выдыхая на покрытую мурашками кожу и начиная двигать пальцами так хорошо, так правильно, и Лоре ничего не остаётся, кроме как простонать ему в ответ: — Да… Она самостоятельно двигается на нём, чуть направляя, воспоминания о ночи ещё очень свежи в памяти, и Лора знает, как Трэвис может. Что он может. Она вновь стонет, прося его о большем, и Трэвис не сдерживает себя. Не хочет сдерживать. Придерживая чужие бёдра, он входит самостоятельно, медленно и плавно, но буквально через пару движений Лора практически чувствует, как лопается его терпение. Потом становится хорошо, одурительно хорошо, и она теряется в своих ощущениях. В себе. В реальности. И весь мир моментально сужается до размеров этого маленького кабинета в полицейском участке, затерянном где-то в лесах штата Нью-Йорк. А потом не остаётся ничего.***
Ближе к полудню Лора всё же самостоятельно возвращается в свою камеру. — Макс? — спрашивает она, но ответом ей служат лишь звуки чужого нервного расхаживания вдоль стены. Он заметил её ночное отсутствие. Конечно заметил. Максимально глупо было бы надеяться на обратное. Через пару минут она слышит сквозь приоткрытые окна, как заводится и отъезжает от полицейского участка машина. — Макс… Ты как? Он игнорирует её повторившийся вопрос, и в атмосфере камер сейчас витает только перешедшее в абсолют раздражение. Лора, на самом деле, почувствовала его, ещё когда только спускалась на первый этаж — настолько оно распространилось вокруг и пропитало собой всё окружающее пространство. Казалось, оно проникло почти во все помещения участка, въелось в стены, плесенью осело на скудной деревянной мебели, кроме одной небольшой комнатки на втором этаже. По иронии судьбы именно она вмиг представляется оплотом спокойствия и лучшим местом в этом здании. — Как я? — переспрашивает Макс, противно повторяя её вопрос и извращая интонацию. — Тебя не было всю ночь. Ты действительно хочешь знать, как я? Она понимала, что подобного разговора не избежать. Его слова звучат поверх непрекращающихся нервных шагов теперь уже вдоль решётки, что почему-то кажутся слишком громкими в данной ситуации. Оглушающими. Отвратительными. Макс раздражённо ударяет обо что-то ногой. Или рукой. Матерится. И ударяет снова. — Где ты была? С кем ты была?.. Также ироничен факт того, что, пока она шла сюда, она думала о том, как долго Макс будет не замечать её ночные отсутствия и вообще — её изменившееся поведение. Как бы Лора ни старалась это всё скрывать — идеально выйти всё равно не могло, да и если Макс, откровенно говоря, туповат, то это по-прежнему не значит, что плюсом ко всему он слепой. Ну, или же — в их случае — не чёрствый и максимально неэмпатичный. В конце концов естественная способность ощущать чужие эмоции и считывать чужое отношение к себе у него всегда оставались на базовом уровне. Здесь никогда ничего не менялось. Но она должна играть до конца. Должна. — Всё, что я делаю, — для твоего же блага, — говорит Лора, облокачиваясь спиной о холодную стену. Это приносит некоторое облегчение. Ложь. — Нет, Лора, это всё для твоего же блага. Трахаться со стрёмным копом, который фактически похитил нас и уже как два месяца держит в заложниках. Охеренная помощь, спасибо. Именно то, что мне и было нужно. Как ты вообще угадала с таким по-настоящему гениальным вариантом? Лора чувствует неприятный укол где-то в районе грудной клетки и закипающую злобу. — Макс, беспочвенные обвинения тут ни к чему. И наша ссора на пустом месте тоже ни к чему не приведёт. Ничего и никогда не было. Я не понимаю, о чём ты говоришь. — Да ну? Если бы ей не нужно было играть на публику в одного зрителя, она бы обязательно запустила стоящую на раковине кружку в стену. Или в решётку. Или куда-нибудь ещё, потому что Макс в своих суждениях ходит по охрененно тонкому лезвию и даже не догадывается об этом. — Я делаю всё это, чтобы спасти… Спасти?..***
…Этой ночью ей вновь снилась глухая, беспробудная темнота и зимний лес. Ветер путался в мощных кронах, деревья недобро скрипели и покачивались из стороны в сторону. Приближалась метель. Лора достигла своей цели. Она стояла на утёсе, окружённая высокими соснами, и смотрела на горящий в окнах корпусов лагеря свет. Слабое свечение иногда разгоралось сильнее, а иногда постепенно затухало. Но чем дольше по времени — тем оно становилось всё слабее и слабее, пока не затерялось окончательно где-то в последнем окне. Потом она смотрела вдаль, и там двигались другие фигуры. Их было несколько. Затем — десятки. Сотни. Или, возможно, то были лишь тени, отбрасываемые качающимися деревьями. Игра воображения. Фантомы прямиком из неизведанных глубин сознания. Ночь наполнилась тенями, и, пока метель только-только начинала бушевать, лишь одна тёмная волкоподобная фигура стояла. Ожидая. Метель со временем поглотила всё, а Лора не двигалась и смотрела, смотрела, смотрела. Она знала, что должна будет сделать. Она не потерпит неудачу, раз приняла решение идти до конца. Она попросту не может. Они не могут. «Мы гордимся тем, что смогли помочь». Эту фразу она прочитала ещё пару недель назад. В той книге, что дал ей Трэвис после игры в скрэббл. Она отпечаталась где-то на подкорке сознания, незаметная и неважная вначале — обычные слова; книга тоже целиком состояла из разных, но при этом связанных друг с другом по смыслу слов и предложений, абзацев и глав. Только сейчас, стоя на утёсе и встретившись взглядом с тёмной фигурой, Лора отчётливо проговорила это сама себе. «У людей есть такая потребность — помогать друг другу». Она по-прежнему не двигалась и смотрела. Ночь обязательно подойдёт к концу.***
Чужая рука, поглаживая, касается щеки, и тихий низкий голос будит её: — Нам пора.And in my brain You call my name You're in my brain It's insane.