Я буду рядом, когда твой мир будет рушиться у тебя на глазах.

Первые три недели после увольнения были самыми сложными. Дакота не сильно парился по этому поводу – знал, что больше двух сотен его перемещений во времени ради спасения Кавендиша не останутся незаметными, но он не хотел втягивать его в это. Винни посокрушался обо всех упущенных возможностях, которые были доступны им с машиной времени, около дня, а потом спокойно отпустил это. В конце концов, ему нравилось в этом году, здесь был Майло, который хоть и доставлял кучу неприятностей, но был очень приятным парнем, телефоны и телевизоры уже изобрели, а ещё в одном из кварталов продавали очень вкусные буррито. Да и никогда ему сильно не нравилась эта работа – да, быть путешественником во времени было его детской мечтой, но раз за разом выполнять одно и то же становилось скучным, а до профессионала, как Брику и Саванне, Дакоте было далеко. А вот Кавендиш... Кавендишу было слишком тяжело. Сначала он всё отрицал. Мол, не могли нас так просто уволить, мы спасли мир два раза, у нас куча свидетелей, мы можем притащить Майло как доказательство, это всё затянувшаяся шутка и ещё много чего, что Дакота успел уловить среди хаотичного потока мыслей напарника, пытающегося справиться со стрессом. Он всё время ждал того, что вот-вот босс снова позвонит и будет долго-долго смеяться над ними, но всё-таки скажет, что это всё неправда. Что они хороши и действительно достойны называться путешественниками во времени. Но этого не происходило, и Бальтазар всё больше и больше уходил в себя и становился похожим на безумца. Бормотал что-то под нос, вечно оборачивался и обвинял людей в том, чего они не делали – у него началась паранойя. Дакота был рядом. Просто был рядом, чтобы оттащить его от ничего не понимающей толпы и подтвердить, что это просто был шелест куста. Ничего более. Отдых, Кавендиш, вам нужно больше отдыхать. Затем был гнев. Кавендиш тихо закипал. Он злился на всё вокруг – на босса, на Майло, на дождь, заставший его пока он гулял в парке, на слишком медленного продавца, на посигналившего водителя и, конечно, на Дакоту, который постоянно ошивался рядом и раздражал его одним своим присутствием. Раздражающе стоит, раздражающе шутит, раздражающе ничего не предпринимает. Бальтазар кричал на него по десять раз на дню и так же быстро потухал, бессильно опускаясь на ближайшую горизонтальную поверхность. Винни был рядом. Не кричал в ответ, не подначивал и не обвинял ни в чём. Ему просто нужно быть рядом. Торг. Кавендиш постоянно пытался названивать в будущее. Даже ночью, иногда резко вскакивая с кровати и до смерти пугая мирно спящего Дакоту, словно надеясь, что ночью они потеряют бдительность и случайно ответят ему, но каждый раз гудки обрывались и Бальтазар обессиленно опускался на кровать, не в силах снова погрузиться в сон. Тогда Винни понимал, что нужно говорить. Он приносил ромашковый чай, усаживался рядом и говорил. Говорил много и тихо, говорил обо всём на свете, стараясь не затрагивать то, что они застряли здесь. Он говорил про океаны, про звёзды, про то, чего они никогда не видели вживую или не делали. Пытался показать ему прелесть жизни, словно надеясь, что с ромашковым чаем к тому придёт осознание, что не всё потеряно. Они обязательно будут счастливы даже будучи запертыми в другом времени. Депрессия. В одно утро Винни проснулся,и, с удивлением, обнаружил, что Кавендиш, всегда встающий раньше него и вечно подкалывающий его из-за этого, всё ещё в кровати. Он не спал, просто лежал и смотрел куда-то в стену, не проявляя никакого интереса. Сперва Дакота подумал, что тому просто нездоровится, осознание пришло позже, когда друг, любящий проводить день хоть как-то продуктивно, даже в больном состоянии, ни разу не встал с кровати. Винни вызывает скорую, и та лишь подтверждает его подозрения, сообщая, что никаких угроз здоровью не обнаружено, а вялость и безучастность может являться последствиями сильного стресса или переутомления. Всё, что он может сделать – быть рядом и поддерживать. Дакота действительно сильно переживает по этому поводу. Он привык к другому Кавендишу – Кавендишу, ярко выражающему все свои эмоции. Если он был недоволен, то высказывал это в лицо, если злился, то кричал, при этом умудряясь не материться, но задевать чувства человека, которого ругал, если радовался, то это было видно. На лице расцветала улыбка и весь он подбирался и становился будто выше. Этот же Кавендиш, кажется, ничего не чувствовал. Он вставал с кровати только чтобы попить и сходить в туалет, при этом брёл, пошатываясь, будто постарел лет на двадцать. Винни приходилось уговаривать его есть. Чаще всего он усаживал его и тот с отсутствующим взглядом ел, не чувствуя вкуса и после трапезы падал обратно в кровать. С каждым разом сердце от этого болит всё сильнее, поэтому Дакота решает, что пора что-то предпринимать. – Кавендиш. – Он садится рядом на кровать, и глубоко надеется, что его план сработает. – Кавендиш. – Он кладёт руку ему на плечо и заглядывает в глаза. Тот переводит взгляд на него. Хоть какой-то прогресс. – Нам нужно сходить погулять. – Бальтазар пытается повернуться, но Дакота удерживает его за плечо. – Я серьёзно, жду вас через десять минут у выхода. И он выходит из комнаты, краем глаза замечая копошение в кровати. Выдыхает, дойдя до своей комнаты и только теперь чувствует, как подскочил пульс. Эти приёмы обычно используют на детях. Больше конкретики, больше места для выбора. Ты не просто говоришь ему "пойдём гулять.", ты говоришь ему "пойдём гулять в штанах или в шортах?" или "сейчас или после обеда?". Ребёнок так занят выбором, что забывает, что не хотел этого делать. Со временем они обучаются, но с Кавендишем сработало идеально – конкретика не дала ему времени возразить, поэтому он показывается в дверном проёме. Убитый, но собранный для улицы. Дакота улыбается. Вообще, он старается улыбаться как можно чаще, как бы тяжело сейчас это не было. Он обязательно погрустит потом, и, как всегда, Кавендиш будет сидеть рядом и убеждать его, что они со всем справятся. Но это будет потом, сейчас Бальтазару нужна помощь, поэтому он улыбается, радуясь этой маленькой победе, и выходит на улицу, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Они усаживаются на лавочке совсем недалеко от дома. Винни запрокидывает голову, смотря в небо, которое сегодня затянуто тучами так, что не видно ни одного клочка голубизны. И, несмотря на то, что он любит солнце и ярко-голубое небо, он радуется этому факту. Потому что Кавендиш не любит солнце. Кавендиш любит дождь весь день и хмурые тучи, при виде которых он расцветал. А ещё он всегда покупал Дакоте кофе в такие дни, потому что тот жаловался на усталость и плохое самочувствие из-за "плохой погоды". Один раз Кавендиш спросил его, носит ли он солнечные очки, потому что предпочитает находиться в том времени, где сейчас солнце, и это сильно напрягает глаза. В таком случае, он наверняка не любит облачность, потому что из-за очков всё выглядит намного темнее, чем на самом деле. Ответ был нет. Винни не носил очки из-за того, что любил солнце. Ему просто нравилось, как он выглядел в них, нравилось, что люди не могут читать его эмоции по глазам. Это была часть имиджа, которая накрепко приросла к нему за долгие годы работы. Он полюбил эти очки так же, как и полюбил Кавендиша. Прикипел к ним. Он снимает очки, жмурясь и давая глазам привыкнуть к свету, несмотря на то, что из-за туч его было мало. И затем открывает их, любуясь сначала хмурым небом, травой, птицами, а затем и Кавендишем, сидящим с отстранённым видом. Дакота закрывает глаза и надевает очки, чувствуя, как опять сжимается сердце. Может, снова вернуться? Застать врасплох Брика и Саванну, если повезёт (для этого можно просто походить рядом с Майло), и остановить себя от произнесения этой фразы. Можно всё поменять, можно- – Всё в порядке, Дакота. От неожиданности он дёргается, и чуть ли не кричит, но вовремя останавливает себя. Вряд ли это приведёт к чему-то хорошему. Кавендиш заговорил с ним. Он, чёрт возьми, заговорил с ним впервые за эту неделю. – А? – Переспрашивает он, глупо улыбаясь и открывая глаза, чтобы посмотреть на собеседника. Бальтазар хмурится, но хмурится по-особому. Не так, как в последние недели. Так, как он хмурился, только когда был обеспокоен проделками Дакоты. Он хмурился живо. Он не хмурился от безысходности. – Ты напряжённо думаешь. У тебя всегда такое лицо, когда ты анализируешь, не мог ли ты сделать что-то лучше, чем сделал. Так что перестань. Всё в порядке. Винни улыбается ещё шире и снова откидывается на скамейку, закидывая руки за её спинку. – Хорошо, как скажете. Они молчат ещё немного, прежде чем Кавендиш резко поднимается со скамейки, явно что-то решивший для себя. – Пойдём. – Куда? – Дакота, не задумываясь, вскакивает следом за ним, немного ёжась от порывистого ветра. – Кофе. Нам нужно выпить кофе и наконец разобраться с тем, что делать дальше. И ещё вымыть из твоей головы глупые самоуничижающие мысли. Одной чашкой тут не отделаемся, понадобится две. – Он бодро шагает в сторону кофейни, время от времени поправляя шляпу, которую пытается унести ветер. – И чизкейк. – Влезает Дакота, чувствуя, как тяжесть в груди, не отпускавшая его эти три недели, медленно исчезает. – И чизкейк. – Спокойно соглашается Кавендиш. – Думаю, я задолжал тебе.