14:40
К тому моменту, когда мы с боссом и Федькой выбежали во двор, вокруг уже всё разрушалось и горело. Хищники не были уж очень сильно выше нас по статусу, но их вооружение полностью уделывало всю обороняющуюся группировку. Тут тебе всё, что пожелаешь — и автоматы, и ружья, и три гранатомёта, и просто осколочные гранаты. Разве что не хватает какой-нибудь бронемашины с пулемётом! По слегка отдалённым вскрикам и каплям крови на земле можно сказать, что уже были как минимум раненные. Лидер, смотря на всё это с нескрываемой яростью, быстро поймал какого-то парнишку и прорычал почти утробно: — Что, блять, здесь происходит?! — Хищники происходят, причём полным составом! — слегка дрожащим голосом ответил тот. — Стянули сюда всех своих людей, всё вооружение и явно намереваются нас прикончить! Уже есть один раненный! — Чёрт подери… надеюсь, Док уже заботится о нём? — босс нервно прищурился. — Да. Но шансы у бедолаги, говорят, такие себе… Огонь битвы разгорался всё сильнее, и вскоре мы с Федькой одни бросались в пекло. Грохот выстрелов заглушал всё вокруг, уши звенели, а сердце замирало от свиста каждого подарочка, выпущенного из РПГ. Наши пока особо не сдыхали, но тоже самое можно было сказать и про врагов. Их было много, и они давили нас с особой злостью, буквально наплевав на весь остальной мир вокруг. Всё это перенесло меня обратно в Чечню, в то пекло, через которое я проходил вместе со своими ребятками. И пусть здесь масштабы событий были всё же не настолько велики, мною почти моментально овладело то же напряжение, что и в те военные дни. Автоматчики противника внаглую, сплошной стеной заходили на территорию нашей базы, обстреливая всё живое на пути. По-настоящему прогрызая себе путь через них, я вдруг наткнулся на парней, которых уже считал практически своими. Мирный и Морской, стоя плечом к плечу, выглядели как два самых настоящих солдата, да и вели себя вполне уверенно, будто раньше сталкивались с подобными ситуациями. Даже за такое короткое время от их рук погибло достаточно Хищников. «Вы двое отлично вписались бы в наш отряд…» — промелькнула внезапная мысль в моей голове, пока я, подбежав чуть ближе, помогал им отстреливать ублюдков с ружьями. — Хорошо держитесь, парни! — Возможно. — Артём коротко взглянул на меня и хмыкнул. — Но есть проблема — нужно снять гранатомётчиков, пока они не раздолбали здесь всё в труху, а эти обезьяны нам и шагу ступить не дают с вот этого вот места! — Оставьте это мне. Пробегая между всех возможных укрытий и вынося тех, кто стоял на пути, я быстро нашёл удобную позицию и стал отстреливать сук, залезших повыше, на недавно выстроенную площадку над забором, для охраны. Они меня плохо видели и особо не успевали реагировать, поэтому дело не заняло много времени. Но после него я наконец понял, что совсем потерял Чуганина из виду. В поисках друга, мне пришлось пробежать через самую мясорубку и увидеть многое. Например, то, как одному парню чуть ли не вынесли кишки выстрелом из дробовика, а его друг, весь бледный и испуганный не смог сделать ровным счётом ничего, из-за чего был убит следом. Вокруг кричали ещё раненные, с обоих сторон, и это пугало, но важнее всего мне было найти Федю. Именно поэтому меня тоже подстрелили. Пуля врезалась в боковую часть плеча, чуть ниже сустава, и хоть ранение не было настолько серьёзным, от неожиданности я резко свалился с ног. Послышались шаги, а затем меня со всей дури ударили по спине. Прямо по шрамам. Резкая боль была ужасной, почти парализующей, но кое-как увернувшись от второго удара и схватив пушку, я уже собрался застрелить ублюдка, как вдруг это сделал кто-то другой. — Володя! Чуганин подбежал ко мне и помог встать. — Ты как? — Жить пока что буду. — от нервов и боли дыхание слегка сбивалось, ещё и обстановка менялась так быстро, что нельзя было даже вздохнуть. — Валим в укрытие, пока нас не пристрелили! По пути к ближайшему ящику, наспех вытащенному на улицу невесть откуда, по нам не прекращали огонь. Со всех сил уворачиваясь от вражеских пуль, я умудрился упасть и, к моей полной неожиданности, это погубило Федьку. Когда он попытался помочь мне, попутно оглядываясь по сторонам, то его сняли идеальным выстрелом между глаз. Уже мёртвое тело упало в метре от меня, и земля вокруг его головы тут же залилась кровью. — НЕТ!!! — крик вырвался из самого сердца и вышел настолько громким, что обернулись и наши, и противники. Взглянув на последних, я покрепче сжал пушку в руках, гордо поднялся на ноги и попёр прямо на них. Да, это решение, принятое на одних эмоциях, было глупым и смертельным… но эффект вышел совсем другой, когда вся остальная часть банды повторила за мной и тоже пошла в наступление. Тогда взгляды врагов быстро изменились, и хоть они всё ещё пытались давать бой, в их глазах уже было намного меньше горделивого огня и ощущения всемогущества. Постепенно, снова неся небольшие потери, мы вытеснили их довольно близко к выходу и, пораскинув оставшимися извилинами, нехилая часть Хищников решила добровольно свалить отсюда. А тех, кто остался, было несложно добить. Мы одержали победу в этой битве. Но будет ли она единственной? Что, если ублюдки решат отыграться за этот день? Что, если в следующий раз они убьют Артёма и Никиту? Да и вообще. можно ли считать этот день победным? Эти мысли, вкупе с самой битвой, высосали из меня все остатки сил, как физических, так и моральных, поэтому отойдя от основной массы народа, стоявшего максимально близко друг к другу, и пройдя всего шагов пять, я вдруг рухнул в снег. К счастью, это быстро заметили. Почти моментально послышались слегка приглушённые шаги и голоса Мирного с Морским: — Ох ты ж, блять! Володя, ты жив?! — Ты слышишь нас? Володь? Володя!!!***
16:40
Когда я очнулся, на улице уже темнело. Снег свистел за окном, внушая дополнительную тревогу. Мне уж показалось, что ещё ничего не закончилось и я всё ещё на базе, но стоило открыть глаза, как моему взору открылся потолок родного дома. Пробуждаясь, тело отозвалось болью в плече, от которой из горла сам собой вырвался тихий стон. Совсем рядом раздались шаги, а затем голос Тани: — Володя… При одном взгляде в её глаза сердце до дрожи неприятно заклокотало в груди, разум напомнило непосильное чувство вины. Точно такое же, как в тот день, когда я признался сестре в своих тёмных делах. Однако на этот раз вина касалась не только неё. — Тань… — голос не слушался и застревал где-то посреди горла. — Я… — ТЫ — ГРЁБАНЫЙ ИДИОТ, ВОЛОДЯ!!! В этот день я узнал, что у моего маленького лисёнка выросли зубки. Очень острые зубки, прогрызавшие меня насквозь. Впервые за всю нашу жизнь Танька кричала. Орала во всю глотку, ругала своего непутёвого братца всеми известными выражениями, кажется, лишь самым огромным чудом не срываясь на мат. А я лежал и слушал. Проглатывал всю злость сестрёнки, впитывал в себя, как губка. Будь сейчас передо мной другой человек — я бы показал свою гордость и наорал на него в ответ. Но только не здесь. Таня действительно боялась за меня, боялась до дрожи, едва заметной на сжатых в кулак пальцах. И это вызывало во мне бурю вины, вонзавшуюся в вены и текшую по организму вместе с кровью. Хотелось броситься к сестре, обнять её и долго-долго извиняться, но это только распалило бы ситуацию, поэтому я не двигался, будто меня привязали к этой кровати. Когда крики, наконец, утихли, мы вдвоём были опустошены. Наши эмоции буквально высасывали из нас все жизненные силы, что становилось заметнее и заметнее с каждой секундой. За всё это время мою безмозглую башку успело посетить множество мыслей, множество воспоминаний — от некоторых моментов детства и до самой армии. Отрывки были разными, малосвязанными друг с другом, но их все, абсолютно все отравляло одно и то же чувство — вина. Я никогда не был хорошим сыном, братом или другом. Я оставлял родных тогда, когда больше всего был им нужен, лгал единственным людям вне семьи, которым мог доверять — своим бойцам. Я обманывал их, утаивал многое, о чём им стоило бы знать, разрушил ребятам жизни одним своим поганым приступом агрессии. И сегодня из-за меня погиб очередной человек. Все эти мысли крутились в голове бесконечным смерчем, казались одновременно до ужаса верными и бредовыми, но самое мерзкое — их невозможно было остановить. Они крепчали, становились всё шире и шире, и при этом всём вызывали такую головную боль, будто сам дьявол пытался раздробить мой череп на мелкие кусочки. И, не выдержав всего этого напряжения, мои глаза впервые за долгое время намокли. Что сразу кардинально поменяло ситуацию. Танька, заметив эти слёзы, моментально остыла и, припав ко мне, крепко обняла с тяжёлым, всё ещё слегка рычащим, но одновременно и сочувственным вздохом. — Я знаю, что произошло с твоим другом. Те парни рассказали, за минуту до того, как уйти. Извини, что додумалась наорать на тебя в такой момент… — недолго помолчав, она вдруг горько усмехнулась. — Если так подумать, то мы друг друга стоим, а? Одна Сатана, как говорится. — Есть такое… — прохрипел я, едва взглянув на неё из-за ещё не утихшей вины. Сестра чуть приподнялась на одном локте, а другой рукой осторожно взяла меня за лицо и развернула его прямо к себе, заставив посмотреть в глаза. — Володь. Ты даже не представляешь, как я порой злюсь, когда ты во что-то ввязываешься. Но… это ведь не значит, что я не люблю тебя! Я просто не хочу остаться ещё и без брата! — Я знаю. — перебить её в этот момент было легче лёгкого, да и нужно, чтобы снова не задавать мысленно себе вопрос о том, за какие заслуги меня можно любить. — А я в свою очередь хочу, чтобы мы вдвоём были счастливы. И… честно, я сам ненавижу то, какими методами этого приходится добиваться. Ненавижу то, что в банде приходится грабить и убивать невинных. Ненавижу то, что ради выживания этой банды и ради моего выживания пришлось терять людей, у которых тоже есть семьи, ради счастья которых они бились в этой мясорубке. Но не знаю, как поступать иначе… — Понимаю. — Таня кивнула, и её взгляд стал каким-то особенно печальным, хоть и со всё той же усмешкой, что прозвучала две минуты назад. — Видимо, нам обоим однажды придётся принять одну простую истину: жизнь — боль. И этому не поможешь ничем, даже ненавистью. — Да. — сестрёнка была чертовски права, и от этого становилось как-то тяжелее. Она, пятнадцатилетний подросток, понимала свои и мои эмоции лучше, чем я сам. — И всё-таки, эта ненависть преследует меня каждый день. Иногда я ненавижу абсолютно всё вокруг… даже самого себя… Танька резко и больно ущипнула меня за мочку уха, так, что это заставило меня дёрнуться до новой боли в плече. Когда наши взгляды снова пересеклись, она улыбалась и очень хитро прищуривалась, по-лисьи. — Даже не смей так больше говорить, капитан! — теперь передо мной плавно появился мой привычный лисёнок, хитрозадый и вечно ухмыляющийся. — Ладно-ладно, понял. — мне не оставалось ничего, кроме как сдаться. Тогда сестра медленно поднялась с кровати, ещё раз оглядела меня и побрела к себе, бросив напоследок: — Всё будет хорошо.