18 сентября, 4:00
Чеченец, который сказал, что лагерь Гареева находится в лютых ебенях, говорил абсолютнейшую правду. Потому что на поиски этого самого лагеря ушло больше недели, в течении которой весь отряд был особенно напряжён. И вот, сейчас в самую рань мы направляемся в Грозный, дабы прихлопнуть суку тогда, когда он и его шакалы меньше всего этого ожидают. До рассвета ещё было несколько часов, и темнота вызывала лёгкую тревогу… у кого угодно, но только не у моих ребят. Пока я, водитель второй машины и Юрок глядели в оба, остальные, кажется, досыпали лишние минуты, пока была такая возможность. — Володь… — раздался шёпот справа. — Да, Юр? — так же тихо ответил я, посмотрев на друга боковым зрением. — Волнуешься? — он смотрел на меня как-то особенно внимательно. — Ликую. — во мне же в этот момент не было абсолютно никакой тревоги, от чего с губ сорвался смешок. Юру удовлетворил такой ответ, он лишь кивнул, не произнеся ни слова. И вроде бы всё хорошо, но что-то в этом показалось странным. — В чём дело? — Ни в чём. Просто… предчувствия нехорошие. — Стечкин тяжело вздохнул. Тишина сразу же вернулась. Не зная, что ответить, я пожал плечами. Нервный настрой Юрка передался и мне, поток негативных мыслей закружился в голове, словно смерч. Всё-таки задание было действительно очень серьёзным, учитывая то, что противников в четыре раза больше, чем нас. Однако… мы наконец-то близки к тому, к чему шли так долго. Да и к тому же, пусть даже бойцов Гареева дохрена, они будут абсолютно одни в дремучем лесу, где им точно никто не поможет. Справимся. За успокоениями себя, я чуть не проворонил тот момент, когда почти подъехал к точке, где находился лагерь. Пусть сейчас было ещё темно, как в жопе, чеченцы явно не глухие и подъезжать к ним на машине было бы палевно. Поэтому отряд бросил транспорт и пошёл через лес пешком. Спустя пару минут впереди показался какой-то свет, который с каждым шагом становился ярче. И вскоре, когда мы вышли к просторной поляне, лагерь показался перед нами во всей своей красе. Был он довольно маленьким — три палатки, одна из которых была маленькой и, скорее всего, предназначалась командирам, полевая кухня, отставленная вообще куда-то во тьму, а по середине всего этого большой костёр, около которого бродило пять бойцов. Часть охраны, видимо. Подобраться к ним оказалось очень даже легко, потому что рядом было много высоких кустов, за которыми нас было не особо видно. — Жду приказа. — раздалось в рации голосами нескольких бойцов, занявших разные позиции. Я ещё раз оглядел лагерь. Бежать недалеко, метров тридцать максимум, охраны мало и она нас не видит, а остальные, в том числе и Гареев, сладко спят, никак не ожидая гостей. Все шансы — наши. — В атаку! Вылетев из-за куста и подбежав поближе, я первым открыл огонь по охране, стоявшей у костра. С громкими матами они пытались ответить, но всё равно были убиты. Лагерь тут же подскочил. На выстрелы сбежалась остальная часть охраны, находившаяся вообще в другом конце этого места, из двух ближних палаток буквально посыпались сонные, но от того ещё более злые чеченцы, сразу попадая под огонь моих ребят, так же уже подошедших к лагерю со своих позиций. В ход шло всё — и ножи, и гранаты. Вытягивая на эффекте неожиданности, мы неплохо разбирались с шакалами, яростно защищавшими и себя, и своего командира. А вскоре показался и сам Гареев. Выскочив из командирской палатки, совместно с ещё четвёркой офицеров, он мельком оглядел место боя, а затем, видимо, поняв, что всё потеряно, рванул с ними куда-то вглубь леса. Застрелив очередного его прихвостня, маячившего впереди, я ринулся за главарём, крикнув своим бойцам в рацию: — Разберитесь с прихвостнями Гареева, а я догоню самого ублюдка! — Так точно! Даже когда вся эта процессия ещё не успела забежать в лес, один из чеченских офицеров, услышавший мои слова, мерзко зашипел: — Хер тебе, не догонишь! Он попытался шмальнуть по мне из дробовика, но промахнулся и тут же был застрелен. Гареев и остальные уже успели слегка оторваться, однако я всё равно быстро догнал их. Пока полкан что-то кричал в рацию на чеченском, его офицеры засуетились и открыли по мне огонь. Ответ не заставил себя ждать, но эти ублюдки оказались поумнее предыдущего своего товарища и уворачивались, как только могли. Ни Гареев, ни его шестёрки до последнего не хотели сдаваться, и я тоже. Лес плыл мимо нас, словно в ускоренной съёмке, и казалось, что он буквально не имел конца. И обмен свинцом тоже казался бесконечным, особенно учитывая то, что ни я, ни чеченец не попадали друг в друга. Спустя какое-то время пустых перестрелок, один из офицеров упал, получив пулю в живот. Это слегка оживило меня. Довольно скоро вслед за ним отлетел и второй, уже с ранением в шею. Остался последний. Последний, и главная мразь окажется в моих руках. Однако этот чечен был самым ловким из всех. Он долго уворачивался от меня, не прекращая огонь, а в какой-то момент даже умудрился бросить гранату. Только я успел отскочить, ринувшись чуть вглубь леса и не прекращая бежать за ними. Придурок потерял меня и замешкался, что позволило снять и его. Всё, остался лишь Гареев. Стоило через какие-то колючие кусты вернуться на узенькую просеку, как в глаза бросилось то, от чего на секунду во мне вспыхнул ужас. Дорога! Впереди, не особо далеко от нас, была ещё одна проезжая часть! И пусть разумом я понимал, что мы находимся в неведомой глуши, и за такое время вряд ли кто-то успел бы прийти полковнику на помощь, в мою голову ударила одновременно испуганная и злая мысль: «Он сейчас вылетит на дорогу, а там какая-нибудь блядская машина!» Эта мысль, совместно с дунувшим в спину холодным ветром, поддала мне хорошего пинка, и оказавшись чуть-чуть ближе к Гарееву, я выстрелил ему в ногу. Вскрикнув, тот упал, ещё в полёте выпустив АКМ из рук, от чего автомат отлетел довольно далеко от своего хозяина. Чеченец попытался подползти к оружию, но я подошёл к нему и наступил прямо на раненную ногу. — Не так быстро. Зашуршала листва. Из-за деревьев и кустов вдруг выступили мои ребята, практически невредимые, не считая совсем лёгких ранений у некоторых. Подойдя ближе, они буквально окружили жертву. Понимая, что оказался в ловушке, чеченский полковник зло оглядел каждого из нас и прорычал что-то невнятное. — Что, попался? — от этого зрелища мои губы расползлись в ухмылке. — Знаешь, кто я? — Знаю… — прохрипел Бекхан, затем снова попытавшись дотянуться до калаша. Я тут же направил на него своё оружие. — Не дёргайся, а иначе пристрелю! — Ты меня в обоих случаях пристрелишь. — старик тоже вдруг ухмыльнулся, глядя на меня. — Чего ждёшь-то? — Да так… хочется посмотреть в глаза сволочи, убившей моих бойцов! — Вот как! — полковник внезапно рассмеялся. — Тогда ты не с того начал, капитан! Неужели ты до сих пор не знаешь, что среди вас всё это время был предатель? — Если бы среди нас была крыса, то её бы уже ликвидировали! — я нахмурился. — Это тебе так кажется. Зайцев же не настолько идиот, чтобы себя выдавать… От этих его слов меня словно током шибануло. Ребята тоже встрепенулись и начали недоумённо переглядываться друг с другом. Нам абсолютно точно не послышалось… — Чего? — Да. Всё это время твой же полковник действовал против тебя. — Гареев говорил это до ужаса спокойно. — Он предупредил меня о первой вашей попытке покушения, поэтому мои подготовили засаду. Жаль, не успел предупредить об этой… — Ха, так значит, вы друзья, да? — мой голос дрогнул от злости, пусть выражение лица и оставалось холодным. Где-то глубоко внутри хотелось закричать, что старик врёт и пару раз отхерачить его прикладом, но то, как он об этом рассказывал, убеждало совершенно в обратном. — Не-а. — с ещё большей ухмылкой ответил Бекхан. — Мы — намного большее, чем друзья. Мы одна семья. Росли в одном доме с самых-самых юных лет. Я не знал, что ответить. Разум сам дорисовал в голове сцену, где чечен звонит Зайцеву и просит его о помощи, как брата. С одной стороны, Артура Сергеевича можно было понять — семью не меняют ни на кого, но с другой… причём в этом всём мои ребята?! Почему чёртов полковник не мог просто отменить задание, выдумав какую-нибудь причину для начальства, вместо того, чтобы специально слать нас на смерть?! От осознания всего этого обмана и наплевательства на наши судьбы со стороны Зайцева, мне вдруг стало так обидно, что я больше не мог сохранять каменное лицо. Мои губы немного поднялись к дёснам, оголив зубы. — Ну, что ты, капитан, расстроился? — всё ещё живой враг напомнил о себе насмешливым вопросом. — И что ты теперь будешь делать, оставшись без половины отряда и без полковника, а?.. Он явно хотел сказать что-то ещё, но не успел. Пуля врезалась ему прямо в лоб, и теперь от ещё одной сволочи осталась лишь бесполезная оболочка. Гареев больше совершенно не интересовал меня, более того, я перестал так винить его в случившемся. Старикан спасал свою шкуру, это понятно, да и он лично не убивал моих бойцов ради этого. Зайцев — вот, кто здесь главная сволочь, ещё и с потрясающим актёрским талантом. Ненависть уже во всю кипела во мне, но пока что нужно было её сдерживать. Я посмотрел на бойцов и отчеканил: — Возвращаемся на базу. Никто ничего не сказал, все молча направились за мной к машинам. Путь на базу не занял много времени, но оказались мы там уже когда рассвело. Как только отряд зашёл на безопасную территорию, я отдал ещё один приказ: — Стечкин, идёшь со мной. Всем остальным — вольно. Когда Юра понял, что мы идём в штаб, он заметно занервничал. — Володь, что ты хочешь сделать? — Поговорить с Зайцевым. Узнать, правда всё это или нет. — конечно, и ежу понятно, что просто так он не признается, но мне просто хотелось пристыдить ублюдка напоследок. Посмотреть его реакцию на прямой вопрос. — Т-только обещай, что не прибьёшь его на месте, если это подтвердится! — голос друга стал ещё более нервным, даже испуганным. — Ты меня совсем за маньяка держишь? Или за дурака? — я лишь рассмеялся в ответ, но в это время мой внутренний голос кричал: «Знал бы ты, глупый, как мне хочется разорвать этого ублюдка на мелкие части…» Поиски Артура Сергеевича вылились для нас в отдельное приключение, потому что его просто не оказалось в кабинете. Это случалось очень редко, поэтому мы слегка опешили. Благо, нам быстро попался другой офицер, который рассказал, что Зайцев на совещании. Мне было известно, где у них проводятся совещания, поэтому найти этот кабинет не составило труда. Когда мы с Юрком оказались перед нужной дверью, я вздохнул и постучал в неё. — Кто? — раздалось с другой стороны. — Капитан Макаров. — я изо всех сил старался притворяться нормальным, что было крайне сложно. — Мне нужно поговорить с полковником Зайцевым! Это срочно! Где-то на минуту воцарилась гробовая тишина, а после Зайцев вышел ко мне, сверля хмурым и недоумённым взглядом. — Я надеюсь, то, о чём ты хочешь со мной поговорить, действительно важно, капитан. — он даже не дал мне ответить, сразу задав свой вопрос. — Как прошло задание? — Прекрасно, Гареев мёртв. И то, о чём я хочу с вами поговорить, как раз связано с ним. — мои губы расползлись в кривой ухмылке, даже несмотря на все мои попытки себя сдерживать. — Перед смертью он сказал мне, что вы сотрудничали с ним и предупредили о первом покушении. Это правда? Взгляд полковника очень резко изменился. Я прекрасно знал, почему, но притворялся дурачком и ожидал его дальнейшей реакции. К большому разочарованию, его глаза очень быстро похолоднели и, устояв, он спросил меня: — А ты сам-то в это веришь? Несмотря на то, как убедительно звучали слова Бекхана, этот вопрос посеял во мне странные сомнения, поэтому я мог лишь пожать плечами. — Вот и всё. Иди, отдохни лучше вместе с остальными. Мне не хотелось уходить, но когда наши с Юрой глаза встретились, на минуту возникло ощущение, что чеченский командир действительно соврал и ловить здесь нечего. Но оно очень быстро улетучилось, ведь стоило развернуться спиной к Зайцеву и отойти шагов на пять, как вдруг он прошипел в пустоту: — Тьфу, Бекхан… даже язык за зубами держать не может, придурок! У меня и так из-за него проблем гора, так ещё и всю контору спалил… — Что? — я всё слышал, и, развернувшись обратно к нему, специально спросил, чтобы поставить ублюдка в ещё более неловкое положение. Внутри снова начинала кипеть злоба. Внезапно полкан не начал оправдываться, а крикнул: — Да, всё это правда! Я действительно помогал Гарееву и хотел даже перейти на его сторону, но для этого нужно было избавиться от тебя и твоего жалкого отряда! Жаль, конечно, что Бекхан додумался связаться со мной уже после того, как я принял вас… но сейчас это уже не важно! Ты всё равно ничего не сможешь ничего добиться, если кому-то расскажешь, капитан, поэтому советую смириться и молчать… а иначе будут проблемы. Артур Сергеевич говорил громко, кажется, вовсе позабыв про других офицеров, которые остались в зале для совещаний и точно всё слышали. Это злило ещё сильнее. Он больше никого не боялся, почувствовал уверенность в своей власти надо мной и над всеми остальными. Пока Юра молча пялился на ублюдка, не зная, что и делать, во мне вдруг закипела такая ярость, что спустя секунду я уже кинулся на него с криком: — ЧЁРТОВ ПРЕДАТЕЛЬ!!! Зайцев не успел увернуться, поэтому мой кулак до хруста впечатался в его рожу. Ещё один удар последовал сразу же за первым. Затем он попытался ударить меня в ответ, но я смог отскочить. В голове за считанные мгновения крутилась куча оскорблений в его сторону, хотелось избивать эту сволочь до тех пор, пока он не сдохнет, однако стоило только замахнуться в третий раз, как Стечкин пришёл в себя и резко оттащил меня от полковника. Некоторое время прошло в молчании, а затем предатель зло взглянул мне в глаза, держась за лицо, и прошипел: — Можешь считать, что уже вылетел отсюда, щенок! — Да и пожалуйста! Это лучше, чем служить крысе! В порыве злости оттолкнув от себя Юру, я поспешил просто убраться подальше оттуда. Никто за мной не погнался, что было даже хорошо. Вскоре штаб остался позади, но меня всё ещё не отпустило. Ярость утихла и превратилась в ужасную, душащую обиду, от которой мои глаза быстро намокли. Стало чертовски противно от всего вокруг, а в первую очередь от самого себя. Ведь ещё когда Зайцев только звал меня в ГРУ, мне казалось, что это закончится плохо! Почему я никогда не слушаю свою интуицию?!..***
14:00
После случившегося весь день проходил просто ужасно. Все бойцы, кроме Юрка, ни о чём не знали, а я чувствовал, что это конец. Зайцев точно не оставит моё нападение просто так. А вот что мне теперь грозит — чёрт его знает… да и почему должно? Полковник за спинами начальства творил вещи куда страшнее, и ему почему-то ни единого слова никто не сказал во время той стычки. Офицеры лишь сидели в зале за закрытой дверью и слушали. Наслаждались ли они этим? Поддерживали ли Артура Сергеевича? Или молча готовили ему большие неприятности? Надеяться на второе не получалось, как бы ни хотелось. Даже несмотря на максимально отвратное состояние, я пытался провести весь этот день с ребятами. Ни о чём не подозревая, они шутили, смеялись и, казалось, были абсолютно счастливы от того, что мы наконец раздолбали Гареева. Видя эти радостные глаза, становилось ещё хуже, печальнее. В горле копилась новая волна слёз, сопровождавшаяся одной единственной мыслью: «Что, если с минуты на минуту сюда придут и разрушат ваше счастье новостью о моём увольнении или, чего хуже, аресте?..» Отряд собрался в казарме практически в полном составе, кроме одного бойца. Стечкин. Единственный человек из группы, знавший о случившемся, был напуган не меньше моего. Его даже не пришлось трясти, чтобы никому ничего не рассказывал — он и так не мог об этом говорить, на вопросы ребят лишь отмахивался. После Юра вышел «проветриться», и уже подозрительно долго не возвращается. Это напрягало ещё сильнее, распаляло мысли о наказании за мой проступок. Но вот, наконец дверь казармы привычно заскрипела. Старший прапорщик подошёл ко мне, страшно бледный, и тихо произнёс: — Володь, тебя вызывают в штаб. Только по одному его виду я понял, что там не будет абсолютно ничего хорошего. Но деваться было некуда, пришлось идти. Стоило только зайти в нужное здание, как меня уже ждал какой-то чужой, незнакомый подполковник. — Макаров. — Я. — За мной, шагом марш. Вскоре мы зашли в его кабинет, и тогда, на удивление, офицер стал говорить несколько мягче. — Присаживайся. — он указал на стул, находившийся напротив его стола. Сев на указанное место, я мельком оглядел кабинет. Был он уютным, но простым — письменный стол, кресло стояли прямо в середине комнаты, ярко освещаясь широким окном, чуть левее стоял небольшая книжный шкаф, в котором вместо книг по большей части хранились какие-то папки с документами, а в самом одиноком углу затесалась ваза с высоким, красивым растением. Но шкаф и ваза не так привлекали мой взгляд, как стол, который был буквально завален всякими разными бумагами, канцелярскими принадлежностями и прочей лабудой. — Ты ведь знаешь, почему тебя сюда вызвали, да? — внезапно спросил подполковник, внимательно наблюдая за мной. — Знаю. — я тяжело вздохнул. — Ага. Это хорошо… но помимо утренней драки полковник Зайцев нам показал ещё один сюрприз. — старик хмыкнул. — Скажи, ты ведь вызвался лично допрашивать пленных, пойманных девятого сентября? — Да. — при упоминании этого дня внутри меня всё сжалось. — Артур Сергеевич сказал, что ты убил их, и об этом знает один из твоих бойцов. Это правда? Помимо ещё не остывшего до конца чувства вины за тот день, во мне проснулся страх того, что, не получив ответа, подполковник и его возможные союзники тронут Юру. Поэтому я тут же признался. — Да, правда. Я сделал это в гневе. — Ясно. Хорошо, что ты признал вину, Макаров… потому что у меня всё равно есть запись с камеры, которую ты не видел в темноте. Ею был запечатлён весь процесс допроса, — он резко замолчал на пару мгновений, словно думал, как бы продолжить, не задев меня, — та ещё, конечно, ситуация… — Что мне теперь делать? — все эти уловки бесили, но со словами о признании во мне появилась хоть какая-то надежда. В том числе и наказать Зайцева… что, видимо, было написано прямо в моих глазах. — С Зайцевым — ничего. — офицер тут же покачал головой. — Этого гада уже пытались арестовать, но он откупился. Не знаю, сколько он заплатил, но за такой проступок — наверное, много. С ним мы ничего не сделаем. А вот тебя спасти можем… Внезапно он потянул руку к бумагам, лежавшим у него на столе, достал одну и положил передо мной. Это было заявление об увольнении по собственному желанию. — Ч-что?! — мой голос дрогнул так, будто мне кинули лист с самым ужасным оскорблением на свете. Что, на самом деле, так и было. — Я знаю, что ты чувствуешь, знаю. Но этот рапорт — единственный выход для тебя. — подполковник тяжело вздохнул. Его взгляд значительно смягчился, он явно сочувствовал моему положению. — Пойми, капитан, тут только два пути — или увольнение, или трибунал. И как ни старайся, третьего просто не дано. Ходить куда-то жаловаться — бессмысленно, Зайцев опять заплатит дяденькам свыше и никто тебе помогать не будет. Этот придурок даже какому-то своему знакомому иностранцу рассказал всё в подробностях, так что дело дошло до ООН! Это капкан, который разжать можно только одним способом! Иначе схватят тебя под белы рученьки, да посадят в тюрьму до конца жизни! А если Зайцев решит окончательно отыграться, то и твоих ребят тоже! Макаров, мальчик мой… просто сделай это. Он был прав. На все сто процентов. Именно поэтому я подчинился, и вскоре рапорт был заполнен. Теперь мне надо было в этот же проклятый день покинуть базу. Сбор личных вещей и прочая волокита не заняла много времени, а особенно хорошо было то, что бойцы ненадолго исчезли из казармы и не видели этого. Вскоре вместо родной формы я был одет в гражданскую одежду, в которой вернулся сюда из госпиталя, и уже собирался выйти за стены базы, чтобы уехать отсюда навсегда, но тут меня сзади окинули голоса: — Капитан! Это были Юра и Лёха. — Неужели ты так просто сдашься, капитан? — Котов смотрел на меня одновременно недоумённо и шокировано. — Я ни за что не поверю, что с этим нельзя ничего поделать! Эта несправедливость не должна остаться безнаказанной! — Мы ничего не сможем поделать. — как бы я ни пытался сделать голос строгим, он дрожал и не слушался. — И я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности… — Без тебя они тоже будут! — упёрся Стечкин. — Володь, ну посуди сам. Ты уйдёшь, а нас отдадут какому-то чепушиле, которому мы и нахер не нужны будем! А Зайцев и его потом придавит, уже вместе с нами! — А если я останусь, то мы всем отрядом загремим в тюрьму. Оно вам надо? — с моих губ сорвалась горькая усмешка. Парни переглянулись, осознавая весь пиздец ситуации, а затем старший прапорщик нахмурился и сказал: — Раз так, то мы уволимся вслед за тобой! — Ребят… Мне хотелось их хоть как-то переубедить, но слова резко иссякли и всё, что я мог сделать — крепко обнять их на прощание. Они тоже обняли меня, вцепились, как в родного, и, казалось, были готовы придушить, но лишь бы ни за что никуда не отпускать. — Володь, не бросай нас, пожалуйста… — вдруг пискнул Лёша, прижавшись ко мне. — Мы тебя очень любим, и пойдём за тобой куда угодно — хоть в тюрьму, хоть под расстрел… — Я тоже вас люблю, парни. — я тяжело вздохнул. — Но так надо. Простите меня… Было крайне тяжело заставить себя отцепиться от них и перестать тянуть время до ухода, но пришлось. Теперь они не пытались остановить меня, понимая, что это было бесполезно. Бойцы просто глядели мне в след…***
19 сентября, 0:30
Иваново, моя малая родина. Сколько лет я здесь не был? Наверное, с тех пор, как умерла мама. Таню ведь закинули в детдом вообще в другом городе, друзей моих тут тоже не осталось… незачем было просто сюда приезжать. Однако сегодня я стоял перед отчим домом, впервые за долгие годы. Не хотелось, конечно, сюда возвращаться, вспоминая прошлое, но больше идти было некуда. Несмотря на поздний час, некоторые люди ошивались по кварталу, в основном, рядом со своими одно-двухэтажными домиками, похожими на наш. Одной из таких людей внезапно оказалась мамина подружка, которую я уже и не помнил, но она меня узнала. — Мамочки… Володя, ты что ли?! — раздалось издалека. — А-ага. — я дёрнулся от неожиданности и даже не сразу рассмотрел её силуэт в темноте. — А… — Не важно. Отмахнувшись от неё, мне стало немного стыдно, но с другой стороны, я сейчас меньше всего был готов слушать бесконечные расспросы о том, какого чёрта здесь делаю, если должен быть на войне. Стоило найти ключ, который, на удивление, был спрятан под ковриком на пороге и лежал там абсолютно нетронутый, и войти в дом, как меня покинули последние силы. В доме было до безумия грязно и пыльно, завтра придётся заниматься уборкой и прочей хренью по хозяйству. Благо, мне во время службы особо некуда было тратить деньги, поэтому того, что осталось на карте, должно хватить на какое-то время. На месяц-два точно. Вскоре из моей головы вышли абсолютно все мысли. Сняв обувь, я зашёл в когда-то родительскую спальню, плюхнулся на кровать и быстро вырубился, на время забыв обо всём.