Nach roten Lippen, nach großen Klippen
Nach Gauloises Kippen schmeckt der Kuss der Freiheit
Nach Kiffen schmeckt der Kuss der Freiheit
Mama, ich muss los, muss dabei sein
Как красные губы, как большие скалы
Поцелуй свободы на вкус как окурок Голуазы
Поцелуй свободы на вкус как травка
Мама, я должен идти, я должен быть там
— Prinz Pi, Fähnchen im Wind
Отношения, которые сложились у Сириуса с матерью после выпуска из Оксфорда, можно было описать только как «несуществующие». Всю свою жизнь Сириус чувствовал себя загнанным в ловушку: ожиданиями своих родителей, правилами, которые они установили, деньгами, которые родители без колебаний использовали, чтобы помыкать им. Может, если бы его жизнь сложилась чуть-чуть по-другому, если бы у него были другие родители, то он бы гораздо раньше нашел в себе силы исключить их из своей жизни, возможно, даже до того, как он закончил школу. Но так не произошло. Все, что у него было — Регулус, который всегда придерживался позиции «закрой глаза и думай об Англии», когда дело доходило до их родителей. Не то чтобы они просили от него невозможного. Окончить школу, получить приличное образование, стать уважаемым взрослым. И Сириус растоптал все свои маленькие мечты, желания и хотелки. Он окончил школу с лучшими оценками, сам поступил в Оксфорд, получил приличное образование, стал уважаемым сыном, которого так хотела его мать. В день, когда Сириус получил свой диплом, он стоял в тесном ряду среди своих бывших одногруппников и будущих коллег и улыбался в камеру. Весь день был сплошной катастрофой — все, что могло пойти не так, пошло не так, — и у него не было времени встретиться с семьей до церемонии. Все вручение он сидел в первом ряду вместе с остальными студентами, и там было слишком много людей, так что он не видел, где именно сидели его родители. А потом церемония закончилась, все речи произнесли, выдали дипломы, сделали фотографии. И единственный, кто подошел к нему, — Регулус. Один. — Поздравляю, — сказал он и слабо улыбнулся. — Теперь ты свободен. Другие могли бы подумать, что он говорил об университете и образовании в целом. Но Сириус знал, что Регулус имел в виду на самом деле. И тогда он понял, что все эти границы, которые он соблюдал, все стены, в которые он врезался до этого, были сделаны им самим. Это он загнал себя в ловушку. Не его мать. Потому что до того самого момента, пока не стало понятно, что никто не придет, что его мать даже не собиралась приходить на его вручение, Сириус все еще верил, что если он сделает то, что она от него хочет, то он каким-то образом заслужит любовь, которой так отчаянно жаждет. И будто со словами Регулуса оковы пали. Он был свободен. Не только от ожиданий и финансовой зависимости, но и от собственных ошибочных надежд. Конечно же, Сириус все еще с ней разговаривал. На день рождения и Рождество — всего лишь короткие и вежливые звонки — и иногда, когда требовалось его участие в делах семьи. Но кроме этого не было ничего. Когда Регулус выпускался из Кембриджа, это было похоже на зеркальное дежавю. И когда Сириус подошел к своему младшему брату, он улыбнулся и повторил его слова. — Поздравляю. Теперь ты свободен. Теперь, годы спустя, Сириусу трудно вернуться к прошлому мировоззрению. Он помнит, как думал тогда, подавлял чувства, которые пронес с собой через школу и университет, страхи, которые взращивал внутри себя. Но он больше не может соотнести себя с тем человеком. С его взрослой точки зрения это кажется глупым. Почему он так боялся поступать по-своему? Почему позволял родителям принимать решения за него? Почему он был таким глупым, думая, что все, что он делал, могло изменить его отношения с семьей? Сейчас уже, конечно, горевать поздно. У него был шанс послать их после школы, и он этого не сделал. У него был шанс сделать после выпуска что-нибудь еще, и он не сделал. У него был шанс сказать матери все, что он думал о ней, об отце, об эмоциональном насилии, которому они с Регулусом подвергались, когда были детьми, о ее ебанутых способах мышления, и он не сказал. Он вежливо улыбался, звонил ей дважды в год, а в остальное время притворялся, будто ничего не происходило. Честно говоря, когда Сириус думает о смерти своей матери, он почти ничего не чувствует. Она была ужасным человеком. Она делала и говорила множество сомнительных вещей. Она не сделала ничего хорошего ни для него, ни для Регулуса с тех пор, как они были детьми. И может быть, если бы Сириусу было восемнадцать, а не двадцать восемь, он бы скорбел. В конце концов, она была его матерью. Но ему больше не восемнадцать. У Сириуса своя жизнь, та, частью которой мать никогда не хотела быть, хотя Сириус все равно бы ей не позволил. Он финансово независим, у него есть друзья, у него все еще есть Регулус. Она прожила долгую счастливую жизнь, которой не заслужила. Все когда-то умирают, и вот наступило ее «когда-то». Так работает вселенная. Сириус скорбит по самому себе, и ему стыдно признаться в этом. Он скорбит по вещам, которые не смог сделать, по вещам, которые так и не сказал ей, по лжи, которую он скармливал себе все это время. Сириус чувствует облегчение, и ему стыдно признаться в этом. Потому что, да, он освободился от ее влияния давно. Но какая-то часть Сириуса, которую он прячет в очень темном пыльном углу своего сознания, все еще жаждет ее одобрения. И теперь этой его части больно, она плачет и рыдает. Но ему хорошо. Это ощущается так, будто последний барьер, который он установил в своей голове, наконец рухнул. Сириусу двадцать восемь, и все равно, каждый раз, когда он думает о ней, его подташнивает и настроение портится. Каждый раз, когда он слышал ее голос, он снова чувствовал себя маленьким и бессильным. Пару раз, когда он видел ее после университета, ему хотелось убежать. Сириус все еще боялся ее. А теперь в этом нет необходимости. Сириус чувствует удовлетворение, и ему стыдно признаться в этом. Потому что Вальбурга Блэк была ужасным, жестоким человеком. Она была расисткой, элитой, нарциссом и не ценила ничего, кроме контроля, страха и своего образа. С ее кончиной мир стал чуть лучше. Эти мысли ощущаются почти запретными. Потому что Сириус знает, что его мать не какая-то извечная злодейка — очевидно, некоторые люди скажут, что она была замечательным человеком, имела свои ценности, что у нее были хорошие качества — но она злодей его истории. И она его мать. Как это сочетается? В день, когда Сириус узнает о ее смерти, он не ночует у Ремуса. Ему не кажется, что он сможет справиться с этим. Потому что, очевидно, Ремус хочет поговорить с ним, он волнуется из-за отсутствия реакции. Сириус чувствует на себе его взгляды каждый раз, когда Ремусу кажется, будто тот не смотрит. Но Сириус просто не может. Он просто не сможет честно поговорить с Ремусом по этому поводу. С Ремусом, который явно еще не оправился после смерти своих родителей. Он просто не поймет, как Сириус может так думать. С Ремусом, который такой настоящий и добрый. Как Сириус сможет посмотреть ему в глаза и сказать, что не грустит из-за смерти матери. Что Ремус о нем подумает? Потому что Сириусу не плохо. Ему хорошо. И ему плохо из-за этого. Той ночью Сириус борется с желанием напиться, борется с желанием снова закурить и сделать что-то глупое и безрассудное. Он идет домой, принимает душ, ложится в кровать. Он немного смеется, немного плачет и не может дождаться приезда Регулуса.***
Сириус замечает Регулуса еще до того, как он выходит через автоматические двери, ведущие из зоны прилета, потому что он достаточно высокий, и его прям окружает эта аура «не разговаривай со мной, я здесь самый сексуальный», которая создает практически физический барьер вокруг него — кажется, другие люди не решаются подойти к нему слишком близко. Он и правда выглядит немного пугающе, если ты к этому не привык. Состоит из резких линий (брови, скулы, нос, глаза-лазеры) и плавных движений (естественно, искусно выверенных). Сириус улыбается, когда замечает, что подошедший ближе Регулус тоже нашел его взглядом. Он раздраженно выгибает бровь, глядя на Сириуса, а потом чуть ли не убивает взглядом женщину с тремя сумками, которая едва не врезалась в него. — Это он? — спрашивает Ремус, стоя возле Сириуса. — Тот парень в белой рубашке? Вообще, рубашка не белая, она больше кремовая; свободный покрой и расстегнутые две верхние пуговицы — Регулус одет сегодня неофициально. Сириус решает не исправлять Ремуса, потому что тогда он просто посмеется над ним из-за того, как он привязан к деловой одежде. А потом над Ремусом уже посмеется Сириус, потому что он может различать оттенки мебели, но не одежды. И это было бы просто грубостью, потому что Ремус так великодушно предложил съездить с Сириусом в аэропорт, а потом отвезти его с Регулусом поужинать. — Эй! — вскрикивает Сириус, когда Регулус подходит к нему с маленьким рюкзаком в руках, который обычно используют для коротких путешествий. — Как долетел? — Привет, — говорит Регулус на порядок спокойнее Сириуса. — Как обычно. Затем его взгляд находит Ремуса. — О, да, Регулус, это Ремус. Мой парень. Ремус, это мой брат Регулус, — говорит Сириус и внимательно наблюдает за Регулусом. Регулус даже бровью не ведет. Он вежливо улыбается и вытягивает руку для рукопожатия. — Приятно познакомиться, Ремус. Ремус ухмыляется в ответ, в свете из окон зоны прилета его кудри отдают золотом, и с энтузиазмом пожимает руку Регулуса. — Взаимно! Добро пожаловать в Берлин! Сириус облегченно выдыхает, даже не заметив, что затаил дыхание. Ладно, хорошо. Немного удивительно, но хорошо. Он ждал, что Регулус скажет хоть что-нибудь, но, возможно, ему плевать. По мнению Сириуса, это более чем славно. — Спасибо, — довольно говорит Регулус, наклонив голову. — Давайте вызовем такси? — О, нет, я на машине, — сообщает Ремус. — Я завезу вас к Сириусу, чтобы ты мог оставить вещи. А потом, если хочешь, можем поужинать. Я знаю отличное местечко, где готовят вьетнамскую кухню. — Я снял номер в отеле, — исправляет его Регулус. — Но звучит отлично. Ремус счастливо кивает и ведет их к выходу из аэропорта. Как только он поворачивается к ним спиной, вежливое безразличие сходит с лица Регулуса и он вертит головой, чтобы посмотреть на Сириуса. Сириус проглатывает смешок и пожимает плечами. Регулус, все еще пялясь на него, дергает подбородком, как бы говоря «ты еще заплатишь за это». Сириус поднимает брови, как бы отвечая «можешь пойти нахуй». Регулус поджимает губы, давая понять, что ему все равно. — Все в порядке? Сириус и Регулус смотрят на Ремуса, который прервал их тихий разговор, и улыбаются. — Конечно, — говорит Сириус. — Просто замечательно, — уверяет его Регулус. — Ладно, — не убежденно говорит Ремус и открывает машину. Сириус только собирается великодушно предложить Регулусу сесть спереди, но он, выпучив глаза, как бы говорит ему «даже не думай» и решительно забирается назад. Сириус и Ремус смотрят друг на друга поверх крыши машины, и Сириус закатывает глаза. Ремус мягко улыбается. Регулус называет отель, и к тому времени, как Ремус заводит двигатель, он уже в середине Очень Важного телефонного звонка. Сириус более чем уверен, что он делает это специально, возможно, мучая какого-нибудь бедного интерна рабочими звонками на выходных, просто чтобы избежать неловкого пустого разговора. — Он очень занятой, — тихо объясняет Сириус, когда Ремус смотрит на него с веселым выражением лица. Ремус ухмыляется, совершенно не переживая, и оставляет успокаивающую руку на бедре Сириуса до конца поездки. Он был особенно заботливым в течение нескольких последних дней, с тех пор, как узнал, что мать Сириуса умерла. Это было мило, но совершенно не обязательно. Сириус даже чувствует себя слегка виноватым, потому что заставляет Ремуса беспокоиться слишком сильно — в этом нет ничего такого, с чем Сириус бы не справился, и ему бы понравилось, если бы они просто сделали вид, что ничего не произошло. И хоть Ремус больше не пытался поговорить с ним об этом, возможно, решив дать Сириусу немного пространства, Сириус все равно чувствовал, как на него молча давит то, что он должен отреагировать таким образом, чтобы Ремус не подумал, что он бессердечный ублюдок. — Точно нормально, что я иду с вами? — осторожно спрашивает Ремус, когда они ждут, пока Регулус заселится в отель. — Конечно, а почему нет? — говорит Сириус и улыбается. — Я не хочу… — он невнятно взмахивает рукой. — Вставать между вами двумя. Вам, наверное, многое нужно обсудить. Сириус вздыхает. — Более чем уверен, мы после ужина напьемся в слюни у меня дома, — говорит он. — Так что у нас будет достаточно времени, чтобы наболтаться. Кроме того, разве это не то, что я должен сделать? Похвастаться партнером перед семьей? Ремус медленно улыбается, и его взгляд до невозможности смягчается. Он слегка поглаживает бедро Сириуса. — Да… думаю, именно так, — говорит он. — Он милый. Я думал, Регулус будет более… смущенным? Сириус подавляет восторженный смех. Милый. Регулус развил «притворную вежливость» до целого искусства, так что Сириус даже не удивлен, что он сумел одурачить Ремуса. Если бы Регулусу было шестнадцать, он бы устроил огромную сцену. Потому что, ну, Сириус ему как бы не сказал, что у него новые отношения. С мужчиной. И что этот мужчина к ним присоединится. Сириус и Регулус никогда не были сторонниками задушевных бесед. — Нет, не парься, он очень понимающий, — успокаивает его Сириус. Ремусу не нужно знать, что, как только Сириус и Регулус останутся наедине, Регулус вынесет ему все мозги. — Спасибо, что подождали, — говорит Регулус, забираясь обратно в машину уже без багажа. — Всегда пожалуйста, — радостно отвечает Ремус. — Ладно, кто-нибудь хочет есть? — Я, — вклинивается Сириус, чтобы повеселить Ремуса. Регулус лишь вежливо улыбается, и только Сириус видит, как дергается его щека. — Тогда поехали! — решает Ремус и снова заводит машину. Они отправляются во вьетнамский ресторан, о котором Ремус говорил ранее, и Сириус со стороны наблюдает за разговором между Регулусом и Ремусом, который похож на театральную постановку. Потому что Ремус, как обычно, довольная и радостная версия себя. А Регулус в который раз показывает, что он самый лучший актер на свете, без заминки погружаясь в зеркальное состояние. Они часто делали так в детстве, когда их заставляли ходить на бесчисленные ужины и мероприятия с родителями. Все было таким невероятно унылым и скучным, и они развлекали себя, играя в эти игры-притворства, суть которых была в том, чтобы разговорить кого-нибудь из взрослых и вести себя так, будто они — это не они, а кто-то, кто бы и правда вписался в эту толпу, выражая поддельный интерес ко всему, о чем говорили люди. И только когда Сириус вырос, он понял, что, возможно, так себя вели все на этих вечерах, даже взрослые. Особенно взрослые. И в какой-то момент Сириус отказался менять себя, чтобы вписаться, в то время как Регулус добросовестно развивал этот навык. Теперь он мог поддержать разговор с кем угодно и о чем угодно, улавливая личность того, с кем он говорил, и подстраиваясь под нее как какой-то социальный хамелеон. Возможно, это и стало причиной, по которой он был так успешен на работе, хоть почти и не имел настоящих друзей — кто захочет дружить с кем-то, кто становился совершенно другим человеком в зависимости от того, кто стоял перед ним? Сириус сомневается, что Регулус вообще может предстать в своем настоящем обличье перед незнакомцами. Кто-нибудь вообще знает его? Знает, какой он на самом деле? Так, как знает его Сириус? — Было приятно познакомиться с тобой! — искренне заявляет Ремус. — Мне так жаль, что пора на работу. — И мне! — говорит Регулус и ярко улыбается. — Огромное спасибо, что забрал меня. И я в восторге от еды, она была замечательной. Ты самый лучший гид! Ремус очаровательно краснеет, услышав похвалу, и Сириус слегка раздражен тем, как Регулус обвел его вокруг пальца. Но, ладно, у Ремуса, по крайней мере, будут приятные воспоминания о сегодняшнем вечере, и он будет думать, что теперь у него есть еще один лучший друг. Что угодно, пока он счастлив. — Да ладно, пустяки, — отмахивается Ремус. — Надеюсь, твое пребывание в Берлине пройдет удачно. Может быть, увидимся завтра, если хочешь. — С удовольствием, — заверяет его Регулус. — Мы с Сириусом подумаем, чем нам заняться, и ты узнаешь об этом первым. Ремус ослепительно ухмыляется. — Замечательно! — он подзывает официанта, чтобы заплатить. — О, нет, Ремус, я сам, — говорит Регулус, доставая кошелек. — В качестве благодарности за то, что помог мне! Ремус пытается возразить, но Регулус просто отмахивается от него. Сириус фыркает, глядя на Регулуса, давая понять, что он не собирается бороться за счет. Этой маленькой занозе в заднице придется раскошелиться после представления, которое он устроил. — Спасибо, это очень мило, — говорит Ремус с искренней улыбкой. Затем он сжимает колено Сириуса (весь ужин его рука пролежала именно там) и наклоняется, чтобы быстро поцеловать его. — Ладно, мне пора на работу. Повеселитесь там! Сириус улыбается. — Хорошего вечера! Регулус и Сириус смотрят, как Ремус выходит из ресторана и машет им напоследок через большое окно, а потом уходит в направлении ближайшей станции метро. Регулус поворачивается к Сириусу, и судя по выражению лица, с него хватит. — Серьезно? — в неверии спрашивает Регулус. Сириус ухмыляется. — Хочешь прогуляться, младший братик? У меня тут квартира недалеко. И по пути есть хороший винный магазин. Регулус фыркает. — После такого мне нужно что-то покрепче вина. — У них есть виски. — Идеально, — решает он. — Ну, веди, старший брат.***
Регулус грузно опускается на стул и ставит на стол бутылку виски, как какой-то центральный элемент. Он купил какое-то причудливое и невероятно дорогое дерьмо, и Сириус подозревает, что Регулус вряд ли знает разницу между хорошим и плохим виски, но еще давно решил, что деньги заполнят пробелы в тех местах, где ему не хватает вкуса. Сириус ставит два бокала на стол и садится напротив Регулуса. Регулус окидывает его оценивающим взглядом из-под полуприкрытых век. — Так ты теперь гей? — спрашивает он, приподняв бровь. — Когда это случилось? Сириус закатывает глаза. — Не думал, что ты будешь таким узкомыслящим, — язвительно говорит он. — И я не гей. Более чем уверен, что я бисексуал. Возможно, на самом деле, Сириус Ремусо-сексуал. Потому что, черт возьми, этот мужчина — что-то с чем-то. Сириус не верит, что он сможет ощутить хоть часть этих чувств, которые в нем вызывает Ремус, с кем-нибудь еще, вне зависимости от их пола. — Я? Узкомыслящий? — Регулус смеется и наливает себе виски. — Сириус, я очень даже гей. Сириус наклоняется вперед, чувствуя себя так, будто его глаза вот-вот выпадут от того, как сильно он их выпучил. — Прошу прощения, что? Регулус посылает ему раздраженный взгляд. — И как ты не знал? Два года назад я буквально пришел на твой день рождения со своим парнем. Сириус вспоминает тот день и хмурится. Регулус и правда привел с собой какого-то парня, но их отношения вообще не походили на романтические. — Марк? Я думал, он сказал, что вы коллеги. — Да, потому что ты спросил его, где мы познакомились, — говорит Регулус и закатывает глаза, делая глоток. — Мы, кстати, занимались сексом в твоей ванной. — Это был ты? — спрашивает Сириус и смеется. — Какого хуя? Можешь, пожалуйста, не трахаться больше у меня дома? — В мою защиту, — подмечает Регулус, — вечеринка была очень скучной. — Затем он в шоке качает головой. — Как ты можешь быть таким слепым? Я годами убивался по твоему одногруппнику! Сириус, забавляясь, поднимает брови. — По кому? — Зак Хэзер, — говорит Регулус. — Он учился с тобой в Оксфорде, ты по-любому помнишь его. Сириусу нужна секунда, чтобы понять, что только что сказал Регулус, и ему приходится поставить бокал на стол, чтобы не расплескать виски от того, насколько сильно он смеется. — Зак? О Боже, — он смеется. — Не хочу ничего портить, Рег, но он как бы отсосал мне на первом курсе. Регулус смотрит на него так, словно говорит «И ты понял, что ты би, только сейчас?», а потом фыркает. — Я никогда не говорил, что у меня с ним ничего не было. Сириус слегка морщится. — Даже не знаю, это смешит меня или волнует, — признается он. — Мне смешно, — самодовольно говорит Регулус. — Потому что я был первым. — А я был последним, — заявляет Сириус и поднимает брови. — Что это говорит о тебе? Регулус слегка усмехается. — Ты ведь знаешь, что мы очень похожи? Ты внимательно слушал? Вдруг он выкрикивал мое имя? Сириус самодовольно улыбается. — Боюсь, его рот был занят. — О, я уверен, у него было достаточно места, чтобы вдоволь выговориться, — тянет он. Сириус смеривает его невпечатленным взглядом. — Потому что у тебя маленький член, — добродушно объясняет Регулус. — Я понял, — фыркает Сириус и качает головой. — От того, что ты объяснил плохую шутку, она лучше не стала. Регулус поднимает брови, будто спрашивая, с чего это вдруг Сириус решил, что он шутит. — Как это вообще возможно? — спрашивает Сириус. — Что мы братья и оба квиры? Регулус пожимает плечами. — Кровосмешение? — Фу, давай не об этом, — решительно говорит Сириус. — Когда ты узнал? — Что мне нравятся члены? — с маленькой улыбкой спрашивает Регулус. — Я всегда знал. А вопрос в том, как ты этого не знал, Человек В Шкафу? Ты позволил Заку Хэзеру отсосать тебе и вообще не задался вопросом? Сириус вздыхает. — Не знаю? Я думал, так у всех? — Что все считают, что целовать парня и девушку одинаково приятно? — с ухмылкой спрашивает Регулус. — Не, Сириус, так определенно думают не все. — Знаешь, что бы помогло? — обвиняюще спрашивает Сириус. — Поговорить с кем-нибудь. Желательно с другим квир-представителем в семье, понимаешь, о чем я? Регулус морщит нос и залпом допивает виски, а потом снова до краев наполняет бокалы. — Нет, мы не будем делать этого, — небрежно говорит он. — И вообще, как только я выйду за дверь, то этого разговора никогда и не было. — Меня устраивает, — вздыхает Сириус. Он не думает, что сможет справиться с тем фактом, что у Регулуса был секс с левым типом в его ванной. — Так у нас все в порядке? — Мне плевать на твою ориентацию, — честно говорит он. — Но серьезно? Он? Сириус хмурится, не до конца уверенный в том, о чем говорит Регулус. — Что? Ремус? Ты о чем? Регулус смотрит на него так, будто увидел призрака. — О чем я? Он же противный. — Алло? — Сириус ошеломленно смотрит на Регулуса. — Нет, он не такой. — Он как карикатура, — продолжает Регулус. — Как кто-то может быть таким гиперактивным? Он всегда такой? Сириус смеется. — Да. Он просто был рад, что познакомился с тобой, — объясняет он. — Дай ему шанс, он самый очаровательный человек на свете. — Как кто-то может быть настолько счастливым? — удивленно спрашивает Регулус и делает глоток. Да, прямо сейчас он выглядит как полная противоположность Ремуса. — У меня есть дикое желание слегка подпортить ему настроение, понимаешь? Типа, как ты вообще можешь проводить с ним так много времени? Я бы себя прикончил. Сириус закатывает глаза от драматизма в голосе Регулуса. Они хоть и похожи, но Сириус был мрачным и хмурым иногда, а Регулус был таким все время. И не потому что он был грустным в принципе. Он просто был угрюмым дикобразом. — Я не думаю, что это плохо. На самом деле, я думаю, что это замечательно, — говорит Сириус. — Он не всегда такой, у него бывают моменты проницательности. Но да, в общем и целом он очень энергичный и позитивный. И он пытается найти во всем радость. Он как маленькое солнце. Регулус слушает, как он бубнит, вертя в руках стакан с виски, а потом какое-то время задумчиво разглядывает Сириуса. — Ты его любишь, — заявляет он. — Ну, конечно. От этого Сириус замолкает. Все настолько очевидно? — Да, — признает он, и, по какой-то причине, это происходит само собой. — Я люблю его. — А он знает? — спрашивает Регулус, такой же мудрый, как и всегда. Сириус колеблется, утыкаясь взглядом в стол и ерзая на стуле. — Я… так думаю? В смысле, он же должен знать, да? Типа, даже ты сразу понял. — Ты никогда не говорил ему этого, — переводит Регулус. — Почему нет? Да, Сириус, почему же, блять, нет? — Я просто… Я… — Сириус фыркает и ловит себя на том, что он раздраженно дергает ногой. — Я не знаю, ладно? Правда, не знаю. Просто не могу. Регулус задумчиво хмыкает. — Скажи мне, — требует он. Сириус хмурится, ничего не понимая. — Что я люблю его? Уже сказал. Проблема не в этом… — Нет, — ухмыляется Регулус. — Скажи мне, что любишь меня. Сириус на секунду замирает и испускает нервный смешок. — Да ладно. Ты серьезно? Регулус пожимает плечами, все еще ухмыляясь. — Я люблю тебя. Теперь скажи в ответ. — Отъебись, — бормочет Сириус и потирает щеку, ему внезапно становится очень неуютно. — Ты же любишь меня, не так ли? — спрашивает Регулус в неверии. — Ты мой брат. — Да, — он снова ухмыляется. — А теперь скажи. — Регулус… — Скажи. — Ты невоз… — Скажи! — Окей! Ладно! — Сириус смотрит на него, его сердце бьется с невозможной скоростью. — Я люблю тебя. В горле встает ком, а щеки горят так, будто его ударили. А потом… ничего не происходит. Регулус просто улыбается, искренне. И все. Ха. — Видишь, — спокойно говорит он. — Было не так уж плохо. Нет… не было. Кроме инстинктивного порыва стряхнуть с себя тот факт, что он только что обменялся признаниями в любви с Регулусом. Что ж, да, он правда любит его, это очевидно. Но это же Регулус. Они не занимаются всем этим «чувственным» дерьмом. — У тебя когда-нибудь были проблемы с… ну, знаешь? — спрашивает Сириус, чувствуя себя неловко, хоть и знает, что Регулус бы не стал смеяться над ним. Регулус кивает. — О, да, определенно, — говорит он, выглядя загруженным. — Это было большой проблемой. — И как ты ее решил? Он поднимает брови. — Терапией. — Ты ходил к психологу? — спрашивает Сириус, пораженный таким открытием. Регулус смотрит на него, широко раскрыв глаза, а потом с глухим стуком ставит стакан на стол и наклоняется вперед, будто не может поверить в то, что Сириус только что сказал. — Сириус, ты прикалываешься? — спрашивает он. — Я ходил к психологу с четырнадцати лет. — Какого хуя? — Сириус пялится на него в таком же шоке. Что это за разговоры? Как много он не знал о своем брате? — Зачем? Выражение на лице Регулуса — чистейшее неверие. — У меня было расстройство пищевого поведения, — говорит он пренебрежительно. — Как так вышло, что ты не знал? Да я месяцами на рехабе торчал! Сириус и правда помнит, как Регулуса на какое-то время забрали из школы, когда он выпускался. Но РПП?! — Мать сказала, что у тебя обострение мононуклеоза! — Ну, конечно, — вздыхает Регулус и качает головой. — И куда я, по-твоему, ходил дважды в неделю на протяжении многих лет? Сириус пару раз удивленно моргает. — Не знаю? Я не следил за каждым твоим шагом, — он не может удержаться от встревоженного взгляда. — Черт, Рег. Ты в порядке? Он закатывает глаза и небрежно взмахивает рукой. — Да, я в порядке. Все под контролем, — говорит он. — Не могу поверить, что она сказала, что у меня мононуклеоз… Они смотрят друг на друга и одновременно вздыхают. На самом деле, это вполне в духе их матери. Не дай бог, кто-то бы узнал, что у одного из сыновей Блэков проблемы с ментальным здоровьем и РПП. На следующей вечеринке в саду было бы неуютно, не так ли? — Она много чего говорила, — бормочет Сириус и наполняет их бокалы после того, как допивает виски. — И ничего хорошего, — соглашается Регулус. Он отклоняется на спинку стула, закидывая руку на соседний, и смотрит, как свет преломляется через янтарную жидкость в его стакане. Сириусу понятно, что Регулус уже достаточно пьян, потому что его щеки порозовели, а в глазах появился этот почти что дикий блеск. Отдельные пряди выбились из аккуратной укладки и спадают на лоб. Сириус чувствует, как кружится голова, и он не знает, виной тому алкоголь или огромное количество информации, полученной от Регулуса за сегодняшний вечер. — Что ты чувствуешь по поводу всего этого? — спрашивает Сириус. Потому что ему правда нужно знать, что он не один. Регулус хмурится и качает головой. — Я не знаю, — задумчиво говорит он. — Я мало что чувствую. В основном, головную боль от того, что мне приходится заниматься всеми сопутствующими вещами. — Тебе нужна помощь? — Сириус внимательно смотрит на него. По телефону он сказал, что помощь не нужна, но Сириус не видел его лица, поэтому Сириус не может сказать наверняка, был ли Регулус честен с ним. — Пока нет, — говорит он и тоже смотрит на Сириуса. — Тебе нужно будет разобраться с бумажками, чтобы вступить в наследство. Но юристы еще свяжутся с тобой по этому поводу. — Много бумажек? — спрашивает Сириус. Когда умер их отец, Вальбурга сама со всем справилась. — Откуда мне знать, — отвечает Регулус с горькой усмешкой. — Она вычеркнула меня из завещания. Теперь все принадлежит тебе. Сириус раскрывает рот от удивления. — Она сделала что?! Почему? Регулус поджимает губы. — Потому что она думала, что у тебя с большей вероятностью появятся наследники, — говорит он и слегка посмеивается. — Какая ирония. О, ради всего, блять, святого. Она вычеркнула Регулуса из завещания, потому что он гей? Сириусу кажется, будто он может захлебнуться желчью, вставшей у него в горле. — Можешь забрать, — ровно говорит Сириус. — Все, что есть. Я не хочу быть причастным к этим деньгам. — Мне они не нужны, — говорит Регулус, закатывая глаза. — У меня все в порядке в этом плане. — Как и у меня, — вставляет Сириус. Он вздыхает. — Давай пустим большую часть на благотворительность? Что выбесило бы ее больше всего? Поддержка квир-представителей? Регулус оживленно кивает и делает глоток. — Выпьем за это, — бормочет он. — Остальное поделим, — решает Сириус. — Ты тоже заслуживаешь часть этих денег за то, через что тебе пришлось пройти. Регулус хмыкает, но не спорит, и Сириус благодарен ему за это. Он бы ужасно себя чувствовал, забрав себе все деньги, потому что его мать была той еще гомофобной мымрой. И правда, какая ирония. — А что ты будешь делать с недвижимостью? — с любопытством спрашивает Регулус, и Сириус внезапно вспоминает, как недавно он думал об их старом доме в Лондоне и о том, как когда-то им придется придумать, что с ним делать. Он не знал, что это произойдет так скоро. Ему приходится сделать большой глоток виски, чтобы смыть этот ком, вставший в горле. — Дом на площади Гриммо? — презрительно спрашивает Сириус. — Да пусть хоть сгниет. Я подумывал над тем, чтобы отдать его под приют для бездомных или что-то в этом роде. — Если вдруг что, — медленно говорит Регулус, — я бы хотел забрать дом себе. Мне плевать на деньги и другое имущество. Сириус фыркает. — Серьезно? Ты хочешь его? — он этого не понимает. Он бы умер счастливым человеком, если бы ему больше никогда не пришлось возвращаться в эту дыру. — Зачем? Регулус ухмыляется. — Я мечтал о том, чтобы полностью его переделать во что-то неузнаваемое еще с тех пор, как был ребенком, — признается он. — Знаешь, исправить все это дерьмо и все такое. — Ты бы хотел жить там? — спрашивает Сириус, все еще ничего не понимая. — Даже если бы переделал его? — Конечно, — уверенно говорит Регулус. — Выкинуть всю эту старую, стремную мебель, которую они обожали. Поставить джакузи в их спальне. Заниматься огромным количеством гейского секса в каждом углу этого дома. Вот, что я называю исцелением. Сириус смеется, представляя джакузи посреди родительской спальни. — Да, в смысле, удачи. Если это поможет. Регулус кивает. Какое-то время они сидят в тишине, а потом Регулус смотрит на Сириуса потемневшими глазами. — Как думаешь, я плохой человек, если мне не грустно? — спрашивает он, будто читает мысли Сириуса. — На самом деле, я хотел спросить тебя о том же, — отвечает Сириус и невесело улыбается. — Я не знаю, Рег. Так ли это? Я оплакал свою мать, человека, которым она должна была быть, много лет назад. Он медленно выдыхает и устало потирает бровь. — Мне кажется, что со смертью отца, умерли оба наших родителя. Она и до этого была ужасной, но после его смерти все стало гораздо хуже. По правде говоря, Сириус не думал об отце уже долгое время, а если и думал, то это всегда как-то было связано с матерью. В его голове они не существовали отдельно друг от друга. Но сейчас, как будто кто-то поднимает заслонки, и его накрывает воспоминаниями, которые он так старательно прятал. Суть в том, что Орион Блэк не был хорошим человеком. Но и плохим он не был тоже. Некоторые могли сказать, что он был под каблуком жены, но Сириус в этом не уверен. Он был просто… не с ними. Или ему было плевать. Он никогда не прибегал к какому-либо виду насилия в отношении Сириуса или Регулуса, но и с матерью он никак не разбирался, он вообще никак не давал понять, что что-то не так. — Мы можем просто сойтись на том, что, когда люди умирают, это грустно, — начинает Сириус, облекая в слова мысли за последние дни. — И что то, что она никому не рассказала о своей болезни, тоже грустно. Но она была старой, а мы уже выросли, и никакой связи между нами никогда не было. Так что к черту все эти социальные нормы оплакивания, как будто мир кончился с ее смертью. Ей бы все равно было плевать, так что пусть покоится с миром и все такое. — Мерзость, — комментирует Регулус и поднимает свой бокал. — Полностью согласен!