Ich verbrenne mein Studio, schnupfe die Asche wie Koks
Ich erschlag meinen Goldfisch, vergrab ihn im Hof
Ich jag meine Bude hoch, alles was ich hab lass ich los
Mein altes Leben schmeckt wie ein labbriger Toast
Я сжигаю свою студию, вдыхаю пепел как кокаин
Я убиваю свою золотую рыбку, хороню ее во дворе.
Я взорву свой дом, потеряю все, что имею.
Моя старая жизнь по вкусу как черствый тост.
– Peter Fox, Alles Neu
После дня рождения Ремуса в Берлин приходит весна. Как будто бы за ночь город меняется. Бесконечный дождь заканчивается, и серость уходит, словно кто-то протер тряпкой пыльное зеркало, заставляя все стать чётким и ярким. Дни становятся длиннее, температура растет, на деревьях распускаются нежные почки, и ветер из морозного и пронизывающего сменяется на освежающий бриз. Берлин в марте вдруг меняется до неузнаваемости. Или, может быть, дело в Сириусе. Солнце слепит Сириуса, когда он сворачивает за угол и вытирает мокрый лоб запястьем. Он замечает маленький парк в конце улицы и направляется туда, минуя по пути длинную очередь из родителей и их детей перед магазином с мороженым. Бежать по бетону — нормально, но Сириус все равно испускает вздох облегчения и слегка ускоряет шаг, когда его ноги встречаются с мягким гравием парковой дорожки. Парк небольшой и битком забитый. Вот орава маленьких детей сходит с ума на не огороженной забором детской площадке, и Сириус может расслышать их смех и крики даже сквозь громкую музыку в наушниках. Возле площадки находится симпатичный баскетбольный корт, группа подростков в тренировочной форме с решительными лицами гоняется за мячом. Позади корта зеленый островок пестрит маленькими группками берлинцев, сидящих под солнцем на покрывалах для пикника — они смеются, болтают, слушают музыку через блютуз-колонки, едят и наслаждаются воскресным днем. Пахнет свежескошенной травой, индийской едой и счастьем. Пара спортсменов пробегает мимо Сириуса, мужчина и женщина в парных голубых кроссовках, и они кивают ему в дружелюбной манере. Сириус улыбается в ответ сквозь пульсирующую боль в боку — он уже заметил прогресс, но до самого себя в университетские годы еще далеко. В конце концов, такие вещи требуют времени. И Сириус не боится позволить себе его, чтобы не торопясь работать над достижением прежнего уровня. Когда он выбирается из маленького парка, то замечает вдалеке железнодорожную станцию и с удивлением отмечает, что это на самом деле ближайшая станция к его дому, — он даже не понял, что каким-то образом сделал круг и вернулся в свой район. Он даже не знал, что парк был так близко к его квартире! Может быть, ему стоит наведаться туда как-нибудь и тоже погреться на солнышке с остальными? Сириус кидает быстрый взгляд на часы и решает, что сегодня он бегал достаточно. Он чувствует себя измотанным, тонкий материал спортивной футболки под курткой липнет к спине из-за пота. Ему нужно в душ. Как раз тогда, когда он проходит мимо станции, огибая старушку с ходунками на узком тротуаре, краем глаза он замечает очень знакомое лицо, поднимающееся по ступенькам, ведущим от железнодорожных путей. Сириус резко останавливается и разворачивается как раз в то же время, когда Ремус выходит на улицу. Сегодня на нем куртка, которую Сириус до этого не видел — сине-красная ветровка, застегнутая до подбородка. Ремус стягивает огромные наушники и смотрит на Сириуса с удивленной улыбкой. — Привет! Сириус улыбается как-то натянуто, покалывание в боку все еще беспокоит его, но, тем не менее, он тоже снимает свои наушники, позволяя им болтаться на шее. — Привет, — говорит он, подходя ближе. Ремус поднимает брови, его улыбка растягивается в ухмылку, и он оглядывает Сириуса с головы до ног с любопытным выражением лица. — Ты бегаешь? — Да, — подтверждает Сириус слегка робко и откидывает потные пряди со лба. — А что? — Ничего, — быстро говорит Ремус и качает головой, все еще выглядя слегка удивленным. — Просто интересно, не мазохист ли ты часом. Бег? Серьезно? Сириус фыркает от смеха и морщится, потирая ноющий бок. Возможно, Ремус прав. — Ужасно, знаю, — соглашается он и смеется. — Можешь как-нибудь присоединиться. Ремус смотрит на него большими глазами и морщит нос, выглядя как живое воплощение неприкрытого отвращения. — Не могу представить худшего занятия. Но я рад, что тебе нравится! Это хорошо, предполагает Сириус. Для Ремуса с его длинными ногами это было бы больше как быстрая прогулка, а не бег, в то время как Сириус пытался бы не отставать от него. Вот оно, нечестное преимущество в росте. Сириус фыркает и кивает. — Что ты здесь делаешь? Ремус открыто улыбается. — Я собирался увидеть тебя, — говорит он с легкостью. От этого в груди Сириуса расцветает что-то теплое, словно робкий весенний цветок пробивает себе путь сквозь замерзшую почву. Он внимательно смотрит на Ремуса. — Правда? Разве ты не работал всю ночь? — Ага, — говорит Ремус с ухмылкой. Он не выглядит так, словно не спал всю ночь, — такой же свежий и энергичный, как и всегда. — Аконит находится всего лишь в двух станциях от твоего дома. Я подумал, что мог бы заскочить и спросить, нравится ли тебе кофе в Берлине. Верно, клуб, в котором работает Ремус, находится в паре кварталов отсюда. Сириус вопросительно смотрит на него. Формулировка немного странная, но, возможно, все дело в языковом барьере. — Ну, да, естественно, — медленно произносит Сириус. — Я пью кофе каждый день. Ремус раздраженно закатывает глаза, но все еще улыбается. — Не в том смысле пустите-мне-кофеин-прямо-по-венам, как ты, наверное, пьешь кофе. Я имею в виду, нравится ли тебе кофейная культура в Берлине? Сириус в замешательстве качает головой. — В Берлине есть кофейная культура? — Сириус! — вскрикивает Ремус с ноткой обвинения. — Твой район — это горячая точка всех приверженцев кофеен третьей волны. И ты там не побывал? — Нет? — отвечает Сириус неуверенно. Ремус вздыхает и кивает. — Я боялся, что ты так скажешь. Тогда пойдем, я тебе покажу. — Я только вернулся с пробежки, — говорит Сириус, стараясь не думать о том, как ужасно он, наверное, сейчас выглядит, взмокший от пота. — Сначала мне нужно в душ. Пожав плечами, Ремус опирается на перила моста над станцией, выражая тем самым очевидное терпение. — Разумеется, я подожду тебя тут, — говорит он. — Беги, Форрест, беги! Сириус смеется и кивает, уже надевая свои наушники обратно. Он не знает, просто ли это глупая шутка, но мысль о том, что Ремус мог бы стать Дженни Карран для его Форреста Гампа заставляет Сириуса почти что нестись в свою квартиру.***
Ремус все еще стоит на том же месте, где Сириус оставил его пятнадцать минут назад, уткнувшись носом в телефон, сигарета лениво свисает с уголка рта. Это был самый быстрый душ в жизни Сириуса, но он все равно не спешит подходить к Ремусу, имея редкую возможность понаблюдать за ним, оставаясь незамеченным. Его волосы почти что светятся в лучах раннего утреннего солнца, спадая на лоб в небрежной, но искусно уложенной манере. Сириус не знает, тратит ли он хоть немного времени, чтобы убедиться, что его волосы выглядят так, или он такой восхитительный сам по себе. Выглядит ли он таким же красивым, когда просыпается? — У тебя новые очки, — говорит Сириус, подходя к нему. Ремус двигается, отрывая взгляд от телефона, и быстро скидывает наполовину скуренную сигарету за перила, прежде чем виновато улыбнуться. Сириус хмурится, сбитый с толку его действиями. — О да, — отвечает Ремус и смеется с какой-то нервозностью, прежде не знакомой Сириусу. — Подарок на день рождения от друзей. Сириус улыбается и тянется вперед, чтобы стянуть очки с его лица. — Давай-ка посмотрим, насколько ты слепой на самом деле. Эти очки, в отличие от тех огромных в золотой оправе, которые Сириус видел до этого, меньше и в пластиковой прозрачной оправе. На Ремусе они выглядят очень круто, хотя он, наверное, мог бы надеть что угодно и выглядеть в этом хорошо. Сириус подносит их к своему лицу и смотрит сквозь линзы, прежде чем на самом деле надеть их полностью, с удивлением понимая, что деревья и здания вокруг них теперь выглядят четче, а не размыто, как он рассчитывал. — О, вау, — говорит Сириус и слегка смеется. — Может, мне тоже нужны очки. Когда он снова снимает очки, чтобы вернуть их обратно, Ремус смотрит на него с мягкой улыбкой. Сириус видел его без очков лишь однажды, когда они ездили за покупками — наверное, он был в контактных линзах (Сириус надеется на это, раз уж он был за рулем) — но без очков он все равно выглядит немного странно. Не в плохом смысле, просто как будто голый. — Тебе подходит, — произносит Ремус, надевая свои очки обратно. — Тебе стоит сходить к… Как сказать это по-английски? Глазной доктор? — Офтальмолог, — подсказывает Сириус и кривится. — Не-а, тогда мне действительно придется носить очки. Это будет идти вразрез с моим стилем. Ремус смеется и качает головой. — А какой у тебя стиль? — спрашивает он с любопытством. И вот опять. Сириус слегка колеблется — это должно было быть безобидной шуткой. Ремусу всегда надо цепляться к маленьким деталям, которые заставляют Сириуса задумываться над всем? — Я… не знаю, на самом деле, — искренне признается Сириус. Он пытался сделать эту штуку. Перестать врать — другим, но прежде всего себе. Даже если это было неприятно. Однако Ремус не смеется над ним. Он кивает и указывает головой в сторону станции рядом с ними. — Давай узнаем.***
Сириус никогда не был в том районе, куда Ремус привел его, хоть это не так уж и далеко от его квартиры. Его дом окружают в основном другие причудливые новостройки, в этом же месте исключительно старые здания с замысловатыми орнаментами и коваными балконными перилами. Дома выглядят так, будто им, по меньшей мере, сто лет. Некоторые с красными кирпичными стенами, некоторые раскрашены в самые разные цвета. Сириус не может оторвать взгляд от длинного ряда зданий: каждое из них своего пастельного оттенка — розовый, бледно-зеленый, небесно-голубой, кремовый и бледно-желтый. — Мило, а? — со знанием дела говорит Ремус и улыбается. — Мне очень сильно нравится эта часть Пренцлауэр-Берга. Сириус кивает, все еще оглядываясь вокруг. Позади них метро действительно поднимается над землей на короткий промежуток, и Сириус наблюдает за тем, как типичный берлинский желтый поезд прокладывает себе путь по зеленому металлическому мосту, а окна светятся, отражая яркое солнце. Улица кипит людьми. Мамы в модных солнцезащитных очках толкают коляски, молодые парочки шагают по тротуару, словно по подиуму, курьеры с огромными цветными рюкзаками снуют повсюду на велосипедах. Маленькие бутики и кафешки на первом этаже широко открыли свои двери, впуская гостей и весенний ветер. Маленькие независимые дизайнерские бренды, местные предприниматели, предлагающие всевозможные безделушки, прилавки с веганским мороженым и интересные комиссионки — все это смешивается в цельное впечатление, которое нравится Сириусу гораздо больше, чем стандартные торговые районы крупных брендов. Ремус ведет Сириуса к маленькому кафе, мимо которого он бы прошел без задней мысли, если бы был один. Заведению не хватает рекламы, и зона отдыха на открытом воздухе больше похожа на смесь городского сада и пляжа. Бариста — угрюмая девушка с пирсингом на лице. Но она, кажется, смягчается, когда встречается с самой очаровательной белозубой улыбкой и симметричными ямочками Ремуса. Сириус не может винить ее; ему самому едва хватает силы воли не пялиться на своего друга все время. Наверное, с такой улыбкой Ремус мог бы получить все, что угодно, и от кого угодно. Он делает заказ на английском и заводит легкий непринужденный разговор с девушкой, пока она готовит их напитки, спрашивает ее о новых растениях снаружи и мероприятии, которое они проводили месяц назад. Сириус не слушает, он слишком прикован к тому, как Ремус небрежно опирается на стойку, его куртка и рубашка слегка задираются, обнажая пояс нижнего белья и тонкую полоску кожи на спине. — Ты в порядке? — спрашивает Ремус, поворачиваясь к нему с двумя стаканчиками кофе в руках. Сириус моргает и улыбается. — Да. Мне нравится твоя куртка. Ремус наклоняет голову и ухмыляется. — Ты всегда так говоришь, когда кто-то ловит тебя на том, что ты его разглядываешь? — он проходит мимо него и подмигивает. — Будь осторожнее, становится теплее. Скоро не будет никаких курток, чтобы делать им комплимент. Тогда тебе придется сознаться. С дрожащим вздохом Сириус потирает свою слишком горящую щеку и пытается успокоиться. Бариста ловит его взгляд и фыркает от смеха. — Это прекрасная куртка? — предлагает она из жалости. Сириус закатывает глаза. Ему нет дела до глупых курток Ремуса, и все об этом знают. — Ага, — говорит он. — У него таких много. — Не сомневаюсь, — отвечает она многозначительно. Ремус растянулся на лавочке прямо под окном кофейни, балансируя стаканчиком с кофе на одном колене и наклонив голову так, чтобы подставить лицо под солнечные лучи, как ленивый кот. Прежде чем присоединиться, Сириус оглядывает его с каким-то негодованием — надо будет сменить эмодзи в контакте Ремуса на дьявола. Нет в нем ничего ангельского. — Что такое кофе третьей волны? — спрашивает Сириус. Ремус хмыкает и передает Сириусу его напиток. Он подан в большой, неглубокой чашке, замысловатый рисунок украшает поверхность напитка. — В основном, это способ наслаждения кофе, как чем-то большим, нежели просто источником кофеина, — объясняет он. — Немного роскоши. Кофейные зерна собирают в одном регионе, они продаются по методу справедливой торговли и обжариваются уже на местах, в основном уже в кафе. Для Берлина это обычно очень легкая обжарка, которая подчеркивает фруктовый вкус зерен. Сириус в удивлении смотрит на него. — Ты много знаешь о кофе, не так ли? — Я работал в похожей кофейне какое-то время, — говорит Ремус и улыбается, прикрыв один глаз от солнца, чтобы увидеть Сириуса. — Больше нет? — с любопытством спрашивает Сириус. — Что случилось? — Не поладил с некоторыми работниками, — с легкостью признается он. — И чаевые были просто ужасными. Сириус пытается изо всех сил, но все равно у него не получается представить, чтобы Ремус не поладил хоть с кем-нибудь. Или он не договаривает, и произошло что-то большее, или работники в той кофейне были полными ублюдками. — Я тебе не верю, — говорит Сириус, фыркая. — На этой земле нет ни одного человека, которому ты бы не понравился, если бы он встретил тебя. Ремус ярко улыбается и качает головой. — О, поверь мне, есть много людей, которым я не нравлюсь, — произносит он. — Невозможно, — возражает Сириус и улыбается в ответ. — Ах, Сириус, просто потому что я нравлюсь тебе, это не значит, что я нравлюсь всем, — небрежно бросает Ремус и делает глоток кофе, снова опираясь на лавочку и прикрывая глаза. — Ты очень приятный человек, — Сириус закатывает глаза и тоже делает глоток, почти не желая разрушать идеальный рисунок на кофе. — Кроме того, я никогда не говорил, что ты мне нравишься. — Оу, но ты говорил, и не раз, — нараспев тянет Ремус. Он вытянул вперед свои длинные ноги, скрестив лодыжки и удерживая чашку на животе. — Не переживай, ты мне тоже нравишься. Сириус смеется. — Я тебе вообще нужен здесь? Я могу просто уйти. Кажется, тебе нравится разговаривать с самим собой. — Трогательно, — комментирует Ремус с хитрой улыбкой. — Перестань пялиться на меня и взгляни на людей вокруг. Мы на миссии по поиску твоего стиля, помнишь? У Ремуса есть ошеломляющая способность слышать то, что не сказано, и видеть с закрытыми глазами. Сириус отворачивает голову, как будто ее обожгло. Он пялился. Опять. Затем он смещает фокус на проходящих мимо пешеходов. Кажется, будто мимо них идет нескончаемый поток людей, направляющихся в одно место. Сириус вытягивает шею и видит окраину парка и море белых палаток. — Это Мауэрпарк, — говорит Ремус, следя за его взглядом. — По воскресеньям там блошиный рынок, выступления, караоке под открытым небом. Всякое такое. Я покажу тебе в другой раз, как по мне, там лучше летом. Сириус не может сдержать счастливой улыбки при таком легком упоминании перспективы того, что Ремус останется в его жизни еще какое-то время. В какой-то степени, Сириус на подсознательном уровне все еще верит, что однажды Ремус испарится так же быстро, как и появился. Когда его интерес неизбежно угаснет, а внимание переключится на более веселые вещи. Люди вокруг них в основном молодые — где-то между двадцатью и тридцатью пятью — но тут так же довольно много и взрослых людей. Пара бабуль, переплетя руки, совершают утреннюю прогулку. Родители с детьми-школьниками. Женщины в разноцветных хиджабах. Выглядящие занятыми мужчины среднего возраста с приклеенными к лицам телефонами. Самодовольные карьеристы с белыми воротничками и пастельными свитерами, накинутыми на плечи. — Это не мода, это капитализм, — стонет Ремус, когда Сириус указывает на забавного парня в костюме в тонкую полоску. Сириус фыркает. — Мода и есть капитализм, Ремус, — замечает он. — Нет, — с улыбкой отвечает Ремус. — Мода это искусство. Впервые Сириус не думает, что это комментарий, несущий в себе какую-то цель, кроме как ответного аргумента. Все же он заставляет его слегка замереть, небольшой, почти незаметный толчок в груди напоминает ему о давно похороненных мечтах. Ремус никак не мог знать об этом. — Ты знаешь, — говорит Сириус, удивляя самого себя этим проявлением честности, — когда-то я хотел изучать искусство. Ремус, как и всегда внимательный к эмоциональным темам, наклоняет голову и поднимает брови. — Правда? Что ты изучал? Сириус хмыкает. — Финансы и маркетинг. — В Лондоне, верно? — спрашивает Ремус. — Нет, в Оксфорде, — неосознанно поправляет его Сириус, его внимание приковано к самой большой и неряшливой собаке из всех, что он видел, остановившейся понюхать один из цветочных горшков возле кафе. Ремус издает удивленный звук. — Ты ходил в университет в Оксфорде? Сириус смотрит на него, развеселенный его реакцией. — В Оксфордский Университет, — исправляет он со смехом. — Да, ходил. Тебя это так удивляет? — Я думаю, это очень впечатляюще, — серьезно говорит Ремус. Затем он хмыкает. — На самом деле, я не знаю ничего об Оксфорде за исключением того, что я должен быть впечатлен. — Честно говоря, он переоценен, — бормочет Сириус, чувствуя себя неуютно. — Но да, его позиционируют как довольно престижный. Ремус улыбается. — Должно быть, ты был умным студентом, — говорит он. — Тебе нравились финансы и маркетинг? Сириус смеется, возможно, слишком громко. — Я ненавидел каждую секунду там, — признается он, не задумываясь. — Слава Богу, это закончилось. — У тебя были плохие оценки? — продолжает Ремус, его тон искренне сочувствующий. — На самом деле, у меня диплом с отличием, — произносит Сириус с сардонической улыбкой. Ремус хмурится. — С отличием? Это же хорошо? — О, да, это… — Сириус смеется. — Это хорошо. У вас тут такого нет? Как вы называете высшую оценку? Summa cum laude? Ремус прямо раскрывает рот от удивления. — Думаю, мы применяем этот термин только к диссертациям, но я не уверен, — произносит он и качает головой. — Подожди, ты получил высший балл на защите диплома? Это очень… впечатляюще. Сириус думал, что Ремус последний человек, которого впечатлили бы подобные вещи. Он не выглядел как кто-то, кто был бы хоть как-то заинтересован в академической среде. — Разве? — Сириус поднимает бровь. — Кому какое дело до оценок? Прошли годы, в люб… — Нахуй оценки! — перебивает его Ремус и нетерпеливо взмахивает рукой. — Я больше впечатлен тем фактом, что ты изучал предмет в Оксфорде, который ты совершенно ненавидел, действительно закончил его и получил высшую оценку, — он фыркает в неверии. — Ты или гений, или мазохист, или невероятно упертый. Оу. Ну, конечно, Ремус имеет в виду это. Как всегда, смотрит сквозь внешнюю оболочку проблемы, нацеливаясь прямо на ее корень. — Может, я все вместе, — забавляется Сириус и смеется. Ремус все еще смотрит на него с таким замешательством, что Сириус начинает чувствовать дискомфорт. Зеленые глаза Ремуса исследуют лицо Сириуса, будто изо всех сил пытаются раскрыть сложную тайну и с треском проваливаются. — Вау, — наконец говорит он и моргает. Затем он снова откидывается на спинку скамейки, так как наклонился вперед во время разговора. — Вау. Вот бы я мог иногда заглядывать в твою голову. Сириус почти что разражается смехом. Ремус, тот, который вроде бы видит Сириуса насквозь, хочет заглянуть в его голову? Это именно то, что думает насчет него Сириус каждый раз, когда Ремус открывает рот. Как будто они живут на совершенно параллельных уровнях вселенной. — Тебе стоит попробовать себя в искусстве, — решает Ремус и ухмыляется. — Да, думаю, тебе стоит. — Ремус, — произносит Сириус раздраженно. — Мне двадцать восемь. У меня уже есть образование. Я не могу сейчас изучать искусство. Ремус поднимает брови и смеется. — Кто, блять, внушил тебе это дерьмо, а? — спрашивает он. — Конечно, ты можешь. В Берлине есть замечательные художественные программы. Посмотри на Берлинский Университет Искусств, говорят, он очень хороший. Он совершенно упускает из виду суть происходящего. Дело не в том, что в Берлине нет художественных программ, хотя Сириус никогда раньше этим не интересовался. Сириус просто не может повернуться на сто восемьдесят градусов и внезапно решить спустить все годы обучения и работы за борт, чтобы отучиться, в его-то возрасте, на профессию с сомнительными перспективами. Конечно, он, возможно, мечтал об этом в семнадцать, но это было больше десяти лет назад. Этот корабль уже затонул. — Это просто какая-то глупость, о которой я фантазировал в школе, — говорит Сириус, закатывая глаза. — Кроме того, это не так легко. Я годами не прикасался к карандашу. Нельзя просто взять и начать там учиться — нужно создать портфолио, подать заявку, нужны средства… Ремус слушает его с выражением, в котором сочетаются удивление, нежность и раздражение. — Университеты в Германии бесплатные, — возражает он. — Возьми карандаш. Создай портфолио. Подай заявку. Что тебя останавливает? — Из твоих уст это звучит так легко, — стонет Сириус и качает головой. — Это не так. — Кто говорил о том, что будет легко? — спрашивает Ремус. — Это не так, я понимаю. Но это очень просто. Просто сделай это. Если ты попробуешь, и ничего не получится, то тогда ты можешь или попытаться снова, или принять тот факт, что этому не суждено случиться. Если ты не попробуешь… Сириус смеется. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского? Ремус одобрительно щелкает языком. — Видишь, ты понимаешь, — произносит он счастливо. — А ты умный малый. — Ты только что назвал меня малым? — спрашивает Сириус, абсолютно шокированный. Ебаный Ремус Люпин только что… — Умным малым, — исправляет его Ремус и хихикает. — Готов поспорить, ты действительно хорош в рисовании. — Ты буквально вообще никак не можешь знать об этом… Ремус? — Сириус наблюдает за тем, как он быстро подпрыгивает и устремляется к входу в кафе. — Куда ты идешь? — Просто подожди секунду, — кричит Ремус и машет рукой, прежде чем исчезнуть внутри. Он снова это делает. Сириус вздыхает и закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее на солнце. Было бесполезно гнаться за ходом мыслей Ремуса — ты бы провел всю жизнь с огромной головной болью. Лучше всего было довериться процессу и позволить ему получить удовольствие. Ремус мог увидеть, как летит птица, и внезапно вспомнить, что ему нужно было сказать что-то своей подруге-бариста, или, может быть, ему внезапно действительно захотелось маффин или чего-то такого, потому что это весело и не могло подождать, пока Сириус закончит предложение. Возможно, он… — Загораешь, лондонский мальчик? Сириус покидает свой поезд мыслей и открывает один глаз. Ремус стоит возле скамейки, уже вернувшись оттуда, куда ему там надо было, и наблюдает за ним с кривой улыбкой, щурясь из-за яркого солнца. — Как будто Берлин гораздо лучше Лондона, — ворчит Сириус, но улыбается. Быть в такую погоду на улице прекрасно. Ремус ухмыляется и снова садится, держа что-то двумя руками за спиной. — Дождись лета. Ты больше не захочешь быть где-то еще. Я не хочу быть где-то еще прямо сейчас, думает Сириус. Он почти произносит это. — Что там у тебя? С драматичным вздохом Ремус вытягивает руки вперед, показывая Сириусу лист бумаги и маленькую упаковку цветных карандашей, которую ты иногда можешь получить в ресторане, чтобы занять ребенка, пока не подадут еду. Сириус слегка удивлен, хоть и не должен быть. Разумеется, Ремус пошел бы искать принадлежности для рисования, чтобы использовать их сразу же. Прямо здесь, прямо сейчас. Зачем ждать? Это не весело. — Ты хочешь, чтобы я что-то нарисовал, не так ли? — ровно спрашивает Сириус. — Опозорить меня? В твоем еженедельном списке дел есть такой пункт? Ремус по-доброму улыбается. — Вовсе нет, — говорит он. — Компромисс! Я тоже буду рисовать что-нибудь, а потом мы покажем друг другу. И я предупреждаю тебя сейчас, я действительно не умею рисовать. Пока он говорит, то аккуратно сворачивает листок пополам, а затем разрывает его на две части об угол скамейки. Это настолько повседневная вещь, но по какой-то причине Сириус находит это до странного сексуальным — то, как гладко двигаются его руки, как ему даже не нужно думать об этом, как бумага даже рвется с удовольствием. Может быть потому, что Сириус настолько заворожен, что он без дальнейших пререканий берет половину листа. Почему он такой? — Ты мог бы научиться, — машинально говорит Сириус, оглядываясь в поисках подходящего объекта для рисования. Мельком он думает о цветочных горшках, затем раздумывает над тем, чтобы набросать всю улицу, а потом его взгляд цепляется за маленькую семью в кафе возле них. Это всего лишь мать, отец и их маленький сын — не старше десяти, сидит на стуле, склонив голову в телефон, который ему, должно быть, дал один из родителей. Мальчик настолько маленький, что его ноги и в половину не достают до земли, и его волосы смешно торчат с одной стороны. Сириус ухмыляется. — Рисование — просто ремесло, — продолжает Сириус, заглядывая в коробку с карандашами в поисках подходящего цвета. Ремус уже что-то царапает на своем листке, склонившись к низкому столику возле лавочки. — Конечно, у некоторых больше таланта, чем у других, но каждый может научиться рисовать с достаточным количеством практики. Креативность — вот сложная часть. Ты можешь быть самым лучшим художником в мире, с самой лучшей техникой, но если у тебя нет идей, то это как бы бесполезно. Он даже не знает, почему болтает об этом так долго. Не то что бы Сириус хоть в каком-то плане авторитетен, когда речь заходит об искусстве, он должен быть последним человеком, разбрасывающимся псевдо-мудростью, после того как забросил уже названное ремесло много лет назад. Рисовать — не то же самое, что кататься на велосипеде, ты действительно теряешь навык, если не практикуешься долгое время. Бумага слишком тонкая и гладкая, карандаши отвратительные — восковые в самом худшем плане, едва различимые, стержень слишком короткий — и руки Сириуса ощущаются слишком странно, слишком тяжелые и неуклюжие. Но все не так плохо, некоторые вещи остаются с тобой на всю жизнь, оказывается. Он критично оглядывает быстрый набросок и замечает миллион ошибок. Если бы он был один, он бы, возможно, перерисовывал его так много раз, пока не получилось бы лучше, но на данный момент сойдёт. Может быть, так даже лучше, если Ремус увидит, насколько он плох, тогда он перестанет доставать Сириуса с этой бредовой идеей обучения искусству. Как только Сириус думает об этом, он уже знает, что это все равно бесполезно. — Ладно, я готов, — объявляет Ремус и поднимает свой рисунок так, чтобы Сириус не мог его увидеть, прижимая поближе к груди с самой широкой улыбкой. — Но я не могу перестать волноваться. Я дерьмово рисую. Сириус улыбается его восторгу и пожимает плечами. — Я не буду тебя осуждать, не парься. На счет три? Раз, дв… — Три! — вскрикивает Ремус и почти что вырывает листок из рук Сириуса, безразлично всовывая ему свой рисунок. — Вау. — Вау. Они одновременно поднимают взгляд, чтобы посмотреть друг на друга, а затем снова опускают его к рисункам. Честно говоря, Сириус ожидал чего-то дурацкого. Возможно, целую страницу изрисованную маленькими членами, или записку, гласящую «хаха, я тебя надурил» и маленькие члены вокруг нее, или по крайней мере человечка из палочек. Вместо этого там нарисованный на скорую руку, но впечатляющий скетч в стилистике граффити. Сириус пару раз моргает. Он тоже использовал разные цвета! Серьезно, это могло бы украшать стену в Берлине, и Сириус бы думал, что это было нарисовано профессиональным граффитистом, а не Ремусом-Я-Дерьмово-Рисую-Люпином. Надпись гласит «sike!». — Уебок, — смеется Сириус и стукает Ремуса по плечу свернутым рисунком. — Ты меня обманул! Ремус самодовольно ухмыляется и осторожно сворачивает рисунок Сириуса, чтобы убрать его в карман. Сириус наблюдает за ним с растерянной радостью. — А ты и на секунду меня не одурачил, — говорит Ремус. — Я знал, что ты хорош. Это восхитительно! — О, заткнись, — стонет Сириус, но все равно чувствует себя окрыленным похвалой. Ремус также оставил его рисунок, он счел его достаточно хорошим. Вызывающе подняв бровь, Сириус сворачивает рисунок Ремуса и тоже убирает его в карман. Ремус следит за его движениями и улыбается, уперев язык в щеку. Без предупреждения он с энтузиазмом вскакивает и смотрит на Сириуса с блеском в глазах. — Я знаю, чем мы сейчас займемся! Сириус качает головой и сползает вниз по скамейке, прикрывая лицо руками. — Господи боже, куда ты хочешь побежать на этот раз? — В рай! — объявляет он бессмысленно и ухмыляется, протягивая руку Сириусу. — Ты мне доверяешь? С тянущим ощущением в животе Сириус смотрит на его улыбку, затем на руку и фыркает. — Ты только что процитировал Аладдина? Ремус запрокидывает голову и смеется, рука все еще терпеливо висит в воздухе. — Давай, Жасмин, я покажу тебе мир! Никогда до этого шутка не звучала настолько правдивой для Сириуса. Он улыбается и берет теплую ладонь Ремуса в свою. Сириус действительно доверяет ему. Возможно, он не должен. Но он все равно доверяет.