Sonnenbrille an
Fahr durch meine Stadt
Ich geb kein’ Fick, 200 km/h
Für alles, was ich sag
Alles, was ich mach
Kann ich später mal nicht bar bezahlen
Надень солнцезащитные очки,
проедь по моему городу
Мне похуй, 200 км/ч
За все, что я говорю, все,
что я делаю
Я не могу заплатить наличными позже
– Apache 207, 200 km/h
Когда-то Сириус был счастливым ребенком. Не благодаря, а вопреки обстоятельствам. На первый взгляд, все было замечательно. Полная семья — мать, отец, все еще в браке, младший брат. Прекрасный дом, прямо в центре Лондона. Финансовая стабильность, о которой многие люди могли только мечтать. Няня, экономка, повар — все там с тех пор, как он себя помнит. Он получал все, что хотел. Одежда, игрушки, безделушки; все, на что он мог положить глаз, тут же оказывалось в его ожидающих руках. Затем Сириус стал достаточно взрослым, чтобы пойти в начальную школу, и начал общаться с другими детьми. И тогда он постепенно понял, чего не хватало. Просто любви. Когда других детей привозили и забирали родители, улыбаясь и обнимая их, спрашивали, как прошел их день и как они себя чувствовали, Сириуса и Регулуса встречал личный шофер. Когда другие дети рассказывали классу, как они провели лето, Сириус сидел в конце кабинета и молился, чтобы его не вызвали. Потому что не было веселых вечеринок по случаю дня рождения, или отпусков с семьей, или просто счастливых воспоминаний. Лишь большой, пустой, холодный особняк, наполненный смотреть-но-не-трогать-вещами, и родители, чья забота о детях не выходила за рамки требования приличного внешнего вида на званых ужинах. Когда другие дети мечтали о том, чтобы стать ветеринарами, или астронавтами, или строителями, предел свободы Сириуса и Регулуса в принятии решений сводился к докторам или юристам. После начальной школы родители при первой возможности отправили их в пансионат: с глаз долой — из сердца вон на девять месяцев из двенадцати в году. Это, на удивление, было к лучшему, потому что там Сириус нашел настоящих друзей. Не важно, кем были твои родители, или сколько у них денег (все там были обеспеченными), почти ни у кого не было дома хорошей жизни, и это было нормально. Большую часть времени Сириус мог забыть о натянутых отношениях с родителями, но с годами они становились все хуже и хуже. Он все сильнее и сильнее чувствовал отсутствие их любви, а родители все меньше и меньше понимали его подростковые тревоги. У Регулуса куда лучше получалось соответствовать их ожиданиям и подчиняться их режиму. Раньше Сириус думал, что он был трусом, маменькиным сынком, жополизом. Теперь он знает, что Регулус просто был умнее — он быстро усвоил правила и играл по ним, занимаясь своими делами, пока никто не смотрел. Сириус состоял из больших жестов и безрассудной бравады. Регулус же из фальшивых улыбок и тяжелого взгляда. Завершение обучения в школе обещало ему выход. Наконец Сириус был достаточно взрослым, чтобы принимать свои собственные решения. Он сказал бы родителям, чтобы они отъебались от него, он бы изучал искусство, он бы женился на своей школьной любви, и все было бы замечательно. Теперь, десять лет спустя, Сириус оглядывается и не может поверить, каким наивным он был. Как будто он был совсем другим человеком. Если бы прямо сейчас Сириус встретил себя восемнадцатилетнего, он, наверное, рассмеялся бы ему в лицо. Как он недооценил, насколько сильным было родительское влияние? Теперь, десять лет спустя, Сириус действительно был достаточно взрослым, чтобы принимать свои собственные решения, но это было ношей, а не свободой. Он и вправду сказал родителям отъебаться, но это просто не помогло: все-таки, танго танцуют двое. Он изучал финансы и маркетинг — самый большой компромисс, на который пошли его родители. Он расстался со своей школьной любовью. А потом с университетской любовью. Потом еще с какой-то. Все ощущалось неправильным. Все девушки были замечательными, дело было не в них, а в Сириусе. Теперь, десять лет спустя, ничего не было замечательным. Вся его жизнь была цепочкой решений, которые кто-то принял за него, а он был идиотом, позволившим сделать это. Его личная жизнь была тошнотворным путешествием от одной девушки к другой в поисках любви, которой он никогда не получал, будучи ребенком, и все напрасно. Его друзья из школы медленно отдалились от него — даже не со злым умыслом, а просто потому, что такова жизнь. Его друзья из университета стали такими же скучными, безжизненными и преждевременно стареющими, как и он сам. Сириусу исполнилось двадцать восемь в ноябре. В тот день он проснулся, посмотрел на девушку, с которой он встречался в течение последнего года, и не почувствовал аб-со-лют-но ничего. Она была милой, она была умной, она любила кататься на лыжах и готовила самую лучшую паэлью, которую Сириус когда-либо пробовал. У нее был план на пять лет, и она даже была готова страпонить его время от времени. Он лежал там, только что встретив своё двадцативосьмилетие, вроде бы по уши влюбленный, на пути к созданию своей собственной семьи, и, хоть убей, он не мог вспомнить ее фамилию. Нужно было что-то менять. Затем он съел праздничный завтрак, который она приготовила ему, счастливо и беззаботно танцуя у плиты в одной из его офисных рубашек, возможно, в уме уже выбирая свадебное платье. А потом он получил спам рассылку от какой-то туристической компании, замаскированную под новостное письмо. Давайте мы покажем вам мир! Лондон, Берлин, Париж, Милан всего за 199£! И лишь одному богу известно, что наконец щелкнуло в его затуманенном разуме. Да, подумал Сириус, именно в таком порядке. Неделю спустя он уволился со своей хорошо оплачиваемой работы, разорвал внешне идеальные отношения и отправил резюме в первую компанию из списка, который он нашел в интернете. Ему даже было все равно, что это было. До тех пор, пока это был Берлин. А затем, может быть, Париж. А потом Милан. Пока он, наконец, не узнает, какого черта он должен делать на этой богом забытой земле.***
(12:45) Привет, когда ты заканчиваешь с работой? (12:56) Привет, Ремус. Думаю, около шести. А что? (12:57) Окей :) Пришли локацию (13:01) Зачем? (14:39) …Ладно (18:09) Эй, серость, мы за тряпками!***
Сириусу приходится буквально прикусить губу, чтобы не показать назойливую улыбку, которая приклеилась к нему с обеда. Сегодня четверг, прошло почти четыре дня с момента, как он видел Ремуса в последний раз и провел морозный, но, тем не менее, очаровательный вечер с ним на железнодорожных путях. Они разошлись, когда небо стало совсем темным. Ремус заразительно смеялся все то время, пока Сириус пытался не умереть от падения со скользких ступенек в полной темноте. Он лишь еще раз поблагодарил за куртку и послал Сириусу ослепительную улыбку, прежде чем запрыгнуть в поезд и исчезнуть. Следующие дни Сириус провел за тщательным разбором их взаимодействия. Он даже не знал, что искал, это просто казалось важным. Ремус Люпин был для него загадкой. Он был спонтанным и безбашенным. Он был веселым и беззаботным. Он был наблюдательным и до грубости прямолинейным. Он был уверенным и расслабленным. Как такой человек вообще мог существовать? Что… Как… А? Мозг Сириуса просто отказывался понимать его. Как будто каждый раз, когда Ремус открывал рот, он говорил последнюю вещь, которую ты ожидал услышать. Он функционировал вообще на другой волне. Сириус не мог выкинуть его из головы. С чем-то сродни искреннему восторгу Сириус выходит из офисного здания и оглядывается. Громкий гудок заставляет его немного вздрогнуть, и он с сомнением подходит к машине. Может быть, сигналили не ему? Затем его сомнения исчезают, потому что это машина из известного сервиса каршэринга в Берлине. И это кабриолет. Сириус в недоумении пялится на него, пока крыша медленно опускается и сворачивается, показывая копну светлых кудрей и огромные, абсолютно, возмутительно смешные солнечные очки. У них толстая белая пластиковая оправа в стиле кошачьего глаза, и они выглядят как что-то с детской костюмированной вечеринки. Ремус шевелит бровями и машет рукой, явно наслаждаясь своим драматичным появлением. — Карета подана! Сириус подходит ближе и качает головой. К несчастью, из-за всего этого представления с машиной, он полностью забыл проконтролировать выражение своего лица и теперь щеголял с самой большой ухмылкой в своей жизни. — Что это, блять, такое? — спрашивает Сириус, потому что он не знает, что еще сказать. Ремус лишь смеется и еще дважды сигналит, заставляя нескольких людей на улице уставиться на него. — Перестань задавать так много вопросов! — кричит Ремус и шутливо машет рукой шокированным пешеходам, совершенно не обеспокоенный. Сириус внутренне вздыхает, чувствуя, словно последние остатки здравомыслия покинули его на сегодня, и забирается в смешную машину, игнорируя дверь. Ремус наклоняет голову вперед и опускает свои глупые очки на нос, чтобы окинуть Сириуса оценивающим взглядом поверх них, удивленная улыбка расцветает на его губах. — Ты только что запрыгнул внутрь? — спрашивает он восхищенно. — Я тоже могу эффектно появиться, — парирует Сириус. — В чем смысл кабриолета, если ты не запрыгиваешь в него, как в каком-то фильме? Ремус со смехом откидывает голову назад и заводит машину. — Mein Gott! — восклицает он по-немецки. — Он, наконец, понял! — Кстати, это была цитата из Дрянных Девчонок? — спрашивает Сириус, когда Ремус выезжает с парковочного места. Почему-то этот вопрос важнее, чем то, куда они направляются. — Чёрт, да, пиздец как люблю Линдси Лохан, — говорит Ремус с энтузиазмом. Сириус фыркает. — Кто любит Линдси Лохан? — Фууу, коза! — снова цитирует Ремус и хохочет. — Перестань! — Сириус пытается спрятать свой смех в ладонях. — Ты ненормальный, совершенно ненормальный. Куда мы едем? Ремус театрально вздыхает. — А зачем? А что это? А куда мы едем? — шутливо пародирует он Сириуса. — Тебе надо расслабиться хотя бы раз. Мы едем за покупками. Сириус усмехается, оскорбленный тем, что его снова назвали помешанным. Как он смеет? — Зачем тебе машина для шоппинга? — спрашивает Сириус. Потому что для этого, буквально, нет причин — общественный транспорт в Берлине замечательный, а когда дело доходит до парковки, то целый город становится сущим кошмаром, и ехать до торгового центра на машине не стоит такой нервотрепки. — Заметь, я не сказал, что мы будем закупаться в Берлине, — беспечно упоминает Ремус, будто у него развито шестое чувство на мысли Сириуса. Сириус пялится на него и пару раз моргает. — Ремус, какого хуя?! Он лишь смеется, удовлетворенный реакцией Сириуса. — О, да ладно тебе. Не будь таким, — говорит он. — Это недалеко. Я хотел съездить в этот магазин, он прям за городом. Сириус раздраженно откидывается на сиденье и качает головой. Этот парень… когда-нибудь он его прикончит. — Это моя куртка? — спрашивает Сириус спустя время, когда они неизбежно попадают в пробку из-за часа пик. Крыша машины все еще опущена, и ранний мартовский ветер недобро дует им в лица. Кто арендует кабриолет в ебаном марте в Берлине? — Нет, — отвечает Ремус ехидно. — Она моя. Сириус смотрит на него, но он может почувствовать, как уголки губ бесконтрольно ползут вверх. Ремус действительно надел любимую кожанку Сириуса, и он мог бы поспорить, что это не было совпадением. Все же он выглядит в ней хорошо, черная кожа резко контрастирует с его светлыми волосами и ярко-оранжевой толстовкой. — Не беспокойся, — добавляет он. — Поэтому мы и едем за покупками. Я куплю тебе новую куртку. Сириусу не нужна новая куртка. У него есть куртка. Его самая любимая кожанка. Или была, раньше. Теперь она в заложниках у этого смешного парня, и Сириус не может собрать достаточно раздражения, чтобы действительно сделать с этим хоть что-то. — Ладно, — смягчается он. — Ты хотел поехать за покупками, чтобы купить мне новую куртку? — Ага, — с легкостью подтверждает Ремус и улыбается. — И, может быть, что-нибудь еще. У тебя отвратительный вкус в одежде. — Отъебись! — отчаянно кричит Сириус и взмахивает руками в безмолвной мольбе. — У меня отвратительный вкус? Твой гардероб состоит из вещей, вызывающих рак глаз, и из краденого добра! Ремус щелкает языком и кивает, как будто Сириус только что сделал ему комплимент. Тот еще уебок. — У тебя вообще есть водительское удостоверение? — спрашивает Сириус с недоверием. В конце концов, когда он изучал бумажник Ремуса, прав там не было. Ремус ухмыляется и умело маневрирует по заполненной дороге, очевидно, выпендриваясь. — Не-а, — говорит он довольно. Сириус смотрит на него в полном изумлении. Он серьезно? Потому что по стилю его вождения так не скажешь, но это вообще ничего не значит. С этого момента он не будет ничего предполагать о Ремусе. — Шутка, — наконец говорит Ремус и смеется. — Вау, видел бы ты свое лицо. Ты мне не доверяешь? — Вообще нет, — бормотание Сириуса сопровождается довольным смехом Ремуса. — Ты точно больной. Я боюсь за свою жизнь. — Не переживай, — серьезно говорит Ремус, его смех резко затихает. — Я очень надежный человек. Ага, с сарказмом думает Сириус, именно так бы и сказал надежный человек. Около часа у них уходит на то, чтобы выбраться из города, и Сириус в какой-то момент во время этой поездки смирился с вихрем, которым является Ремус Люпин. Казалось, он был в хорошем настроении, возможно, как и всегда, и вел себя как полнейший дурак, слушая музыку на запредельной громкости, бесстыдно подпевая ей. И потому, что крыша машины все еще была опущена, вся ебаная улица стала частью этой неловкости. — Я ненавижу тебя, — стонет Сириус, когда они остановились на красный сигнал светофора, и люди из машины возле них буквально опустили стекла, чтобы поглазеть на них. Ремус лишь стреляет в недовольного водителя из воображаемого пистолета, пластиковые солнцезащитные очки сейчас украшают его голову (Сириус настоял на том, чтобы Ремус снял их на время поездки, потому что на улице уже было темно), и ухмыляется Сириусу. — Нет, это не так, — говорит он очень самоуверенно. Сириус и правда так не думал. Но какая-то часть него внезапно захотела возненавидеть Ремуса, просто, чтобы доказать тому, что он не прав. Пробка становится сносной, когда они добираются до автобана. Холодный ветер сносным не становится. Кто едет по автобану с опущенной крышей? Как оказалось, Ремус Люпин. Потому что он крепко держится двумя руками за руль и посылает Сириусу самую обворожительную улыбку, белозубую и с нахальными ямочками. — Уже весело? — перекрикивает он музыку и ветер. Сириус пытается одарить его самым убийственно-смертельным взглядом, который у него только получается, несмотря на слезящиеся глаза, что Ремус счел за одобрение. Потому что он смеется, перестраивается на самую скоростную, левую полосу, и со всей силы давит на газ. Машина ревет как раненый лев и устремляется вперед, вдавливая Сириуса в сиденье так сильно, что ему кажется, будто он почувствовал, как что-то хрустнуло в спине. Он хватается за ручку двери и закашливается, сердце подскакивает к горлу, и ветер дует в ухо с отвратительным свистом. Рядом с ним смеется Ремус, абсолютно бешеный, глаза направлены на пустую полосу перед ними. Когда Сириус осмеливается взглянуть на спидометр, он показывает 210 км/ч. — А теперь? — кричит Ремус, но, слава богу, не оборачивается. Что явно было бы смертным приговором для них обоих. Немцы и отсутствие скоростного режима на автобанах, они все там чокнутые. — Ремус! — кричит Сириус в ответ. — Если мы умрем, то я убью тебя! — Сначала повеселись! Сириус, вопреки обстоятельствам, разражается смехом. Он может почувствовать, как слезятся его глаза, и он не знает, от ветра ли это, или он действительно плачет. Как будто что-то в его мозгу сломалось, как старая скрипучая ветка, и закрутилось в облако пыли. Он чувствует, как его грудь переполняют эмоции, настолько сильные, что он почти удивляется, происходит ли это из-за переполняющего его адреналина, или все люди чувствуют так эмоции на самом деле. Чувства появляются, как короткие вспышки, и уносятся прочь резким, холодным ветром, дующим ему в лицо. Страх, скорбь, злость, принятие, восторг, веселье. Веселье! — Ремус, мне страшно сказать, что мне весело! — кричит Сириус и смеется над самим собой. — Я не хочу умирать! Ремус вопит, громко и долго, и снова смеется. — Отлично! — кричит он. — Отлично, Сириус! Сириус не знает, что он на самом деле подразумевает под этим, но Ремус медленно отпускает газ, снижаясь до комфортной скорости. Трясущимися руками Сириус вытирает щеки и усаживается поудобнее. Стук сердца замедляется вместе с машиной до более безопасного ритма для его здоровья. — Пиздец, — выдыхает Сириус, его слова тонут в музыке и ветре. — Что ты со мной делаешь…***
Они возвращаются в Берлин поздно ночью, огни города сильно и ярко мерцают перед ними. Сириус наклоняет голову, прислонив ее к оконному стеклу, и смотрит на море машин вокруг них. Он словно парит, и если бы крыша машины не была поднята, он мог бы вознестись в темное небо, как гелиевый шарик. Ремус действительно отвел его в тот магазин. Он был построен как маленькая деревушка, нежели как торговый центр, такие милые маленькие домики и старые уличные фонари. Когда они приехали, Сириус чувствовал себя одновременно полностью вымотанным и невероятно восхищенным: раскрасневшиеся, горящие от ветра щеки, маниакально блестящие глаза. Когда он поймал свое отражение в одной из витрин, то почти не узнал себя. Он выглядел живым. Он также чувствовал себя более живым. Ремус просто был таким же, как и всегда — легким на подъем и радостным. Он таскал Сириуса из магазина в магазин, впихивая ему шмотки, как какая-то извращенная версия личного стилиста. Сириус был настолько ошеломлен, что даже не спорил и просто плыл по течению, примеряя выбранную Ремусом одежду и заходя настолько далеко, что он даже купил что-то. Они и правда купили Сириусу новую куртку. Она была теплой и удобной. Ремус, конечно же, голосовал за желтый вариант. Сириус купил черную, потому что, хоть это было и весело, но он отказывался расхаживать как желтый текстовыделитель, к огромному неудовольствию Ремуса. — Мой рай! — воскликнул Ремус, распахивая двойную дверь, ведущую в Линдт, и заходя внутрь широкими шагами. Сириус шел позади него, безумная улыбка растягивалась на губах при виде Ремуса, сходящего с ума, словно ребенок в кондитерской. На самом деле, он и был ребенком в кондитерской. Это было мило. — Если бы ты сейчас мог съесть что угодно, — спросил Ремус спустя некоторое время с озорством в глазах, — то, что бы это было? Сириус замешкался и судорожно попытался найти в своей голове хоть что-то, что-нибудь. — Я не знаю? — сказал он, чувствуя себя потерянным. Ремус окинул его Взглядом. — Когда ты хотел есть в последний раз? — Я нормально ем, — раздраженно пробормотал Сириус. Он не был каким-то там ребенком, о котором надо заботиться. — Нет, я не об этом спрашиваю, — Ремус покачал головой и поднял брови. — Когда был последний раз, когда ты ел для удовольствия, а не для насыщения? Сириус раздраженно хмыкнул. — Ты хочешь конкретную дату или что? — Нет, а ты бы смог назвать? — Ремус улыбнулся. — Нет, — признал Сириус, внезапно чувствуя себя пристыженным. — Какая тебе разница? — Тебе должна быть разница, — настоял Ремус и ухмыльнулся. — Знаешь, чего я хочу? Пиццы. С ней никогда не прогадаешь. Пицца — королева пищевой цепи! Сириус покачал головой и не смог не улыбнуться в ответ. — Пищевая цепь так не работает, — заметил он. — Ага, пицца звучит заманчиво. В итоге они взяли пиццу. Ремус наслаждался. Сириус тоже получал удовольствие, однако, не так охотно. Улыбка на лице Ремуса, когда он закончил есть, почти стоила того. — Сириус? — А? — он отрывает взгляд от окна и смотрит на Ремуса. — Извини, я не услышал тебя. — Кем ты работаешь? — спрашивает он, как оказалось, не в первый раз. Сириус фыркает от смеха. — Я маркетинговый директор в сфере стартапов. Ремус улыбается, оглядывая Сириуса. — Это так по-берлински, — тянет он высоким голосом, очевидно, пародируя кого-то. Возможно, это отсылка, которую Сириус не понимает. — Так и есть, не так ли? — соглашается Сириус и качает головой. — Я ходячий стереотип. — Это стартап в сфере технологий? — спрашивает Ремус радостно. — Типа того, — говорит Сириус и кривится. — Это как облачное хранилище для административных процессов других компаний. — Ты не звучишь таким уж уверенным, — подмечает Ремус и ухмыляется. — Разве ты не должен быть их самым большим фанатом, раз ты маркетинговый директор? Сириус закатывает глаза. — Они должны быть благодарны, что я вообще появляюсь. С моим образованием и прошлым опытом работы мне катастрофически недоплачивают. — Тогда зачем вообще на них работать? — спрашивает Ремус с любопытством. — Разве ты не переехал сюда из-за этой работы? — Не совсем, — признается Сириус. — Это было лишь средством достижения цели. Мне действительно было плевать, на кого работать. Я просто хотел побыстрее выбраться из Лондона. Ремус задумчиво хмыкает. — И каково это: сбежать от дерьмового прошлого и в итоге провести половину жизни, работая на компанию, на которую ты не хотел работать? — Ты пытаешься вывести меня из себя? — Сириус посмеивается и смотрит на его спокойный профиль. — Не понял? — спрашивает Ремус, поднимая брови. — Ты хочешь разозлить меня? — перефразирует Сириус. — Оу, — Ремус улыбается. — Вовсе нет. Я хочу понять тебя. Я тебя вообще не понимаю. — Извини? — Сириус буквально смеется над абсурдностью этого заявления. — Это я тебя не понимаю! Я задаюсь вопросом, настоящий ли ты, или я тебя придумал. — У тебя часто бывают трудности с осознанием того, что существуют люди с другим типом мышления? — вежливо спрашивает Ремус. — Нет, — резко возражает Сириус, — только с тем, что существует кто-то вроде тебя. — Это очень просто, — отвечает Ремус, ничуть не обиженный. — Мы с тобой не такие уж и разные. Тебе не хватает всего одной вещи, которая есть у меня. — И чего же? — Честности, — с улыбкой заявляет Ремус. — Если ты перестанешь врать самому себе, то будешь чувствовать себя лучше. Сириус, уже не в первый раз с момента встречи с Ремусом, чувствует, как будто из легких вышибли весь воздух. Он не знает, как так всегда получается —кажущаяся невинной беседа ни о чем превращается в разговор, выворачивающий душу наизнанку, когда Ремус рядом. Сириус отчаянно желает повернуть время вспять и убедиться, что этого разговора не существовало, или хотя бы замять эту тему и поболтать о чем-нибудь другом. Погода, новое обновление инстаграма, вечернее кулинарное шоу, по которому все сейчас сходят с ума. Что угодно, буквально, что угодно. Ремус, кажется, чувствует его борьбу и не предпринимает ничего, чтобы облегчить ее. Очевидно, его совсем не беспокоит перспектива провести остаток поездки в тишине. Потому что Сириус чувствует, что он должен ответить что-то серьезное на его наблюдение, что он абсолютно точно не сможет сделать прямо сейчас. Но и притвориться, как будто ничего не произошло, тоже не кажется правильным. Когда сквозь лобовое стекло он видит знакомые здания, он с облегчением выдыхает и указывает на дом. — А вот и я. Ремус в замешательстве смотрит на него. — А? Сириус хмыкает. — А, это… Вот тут я живу. Вот и я. — Нет, это не ты, — скептически говорит Ремус. Сириус не может сдержать маленький смешок. — Это… фигуральное выражение. Оно значит, что это мой дом. Ремус издает странный горловой звук и подъезжает к дому Сириуса. — Нет, я понял, — произносит он. — То, как мы говорим — важно, ты же знаешь? — его невероятно яркие глаза останавливаются на Сириусе. — Это не ты, это — просто квартира. Место, где ты работаешь, — просто место. Не ты. Если ты продолжишь ассоциировать свою личность со своим домом или работой, то она медленно сведется к ним. Сириус чувствует, как слова Ремуса приковывают его к сидению. Они задевают какую-то струну в нем, глубоко внутри. Он не знает, какую, не может сразу же понять. Но это важно, он чувствует. — Все же, это часть меня, — возражает он. — Почти все свое время я провожу или на работе, или дома. Это и есть я. Ремус смотрит на него со странным выражением лица, ни следа привычной ухмылки на нем. — Ты — это твоя работа и твой дом, потому что ты проводишь там все свое время, или ты проводишь там все свое время, потому что ты думаешь, что это все, чем ты являешься? Сириус в изумлении открывает рот, полностью безмолвный. Этот парень… невероятный. Как будто он посмотрел на Сириуса всего раз и ткнул толстым пальцем прямо в центр его болящего, кровоточащего, ноющего, маленького личностного кризиса. Что за магия здесь творилась? — Кто ты такой, Ремус Люпин? — выдыхает он. Ремус медленно ухмыляется. — Кто ты такой, Сириус Блэк? Что-то необъяснимое проскакивает между ними, почти ощутимая искра, и на секунду у Сириуса возникает чувство, будто Ремус поцелует его. Он даже чувствует, как приоткрываются его губы, кровь гудит в ушах, как водопад. Но Ремус лишь ведет бровью и откидывается обратно на свое сиденье. — Увидимся, Сириус. На всем пути из машины до здания, вверх по лестнице до своей квартиры Сириус слышит глубокий голос Ремуса, раздающийся у него в голове. — Кто ты такой, — повторяет он оцепенело, когда дверь закрывается позади него. Он оглядывает свою квартиру, будто видит ее впервые. Она не выглядит так, словно в ней кто-то живет. По меркам Берлина она достаточно просторная, хоть и студия. В приличном районе, хоть Сириус вряд ли смог бы назвать, почему это хорошее место. Все, что он знает, так это продуктовый, который находится на две улицы ниже, и станцию, с которой он добирается до работы. Его аккуратно заправленная кровать втиснута в угол возле окна. Напротив нее стоит диван, полностью пустой. Сириус заказал его в каком-то причудливом онлайн-магазине по совету коллеги, но он затрудняется вспомнить, когда в последний раз сидел на нем. Со стороны входа — шкаф, полный рубашек и брюк. С другой стороны, возле двери на кухню, — обеденный стол среднего размера с четырьмя стульями. А для кого — Сириус не знает. Кухня маленькая, но удобная — она уже была здесь, что было одним из плюсов этой квартиры. Укомплектованная только самым необходимым. Другая дверь в коридоре ведет в ванную, недавно отремонтированную, с туалетом и отдельным душем. Единственное, что указывает на то, что ванную кто-то использует, — это одинокая зубная щетка и пара баночек с шампунем и гелем для душа. Квартира выглядит как гостиничный номер. Если Сириус и правда был своей работой и квартирой, то тогда он был очень пустым человеком. Кто ты такой, Сириус Блэк? — Я не знаю, — говорит он, и почему-то его голос звучит незнакомо. Тогда узнай.