Дама и дракон

Всё, чего я хочу, — это согласия с моими желаниями после конструктивной дискуссии. У. Черчилль

— Имперским адмиралом? — недоуменно переспросила она и в следующий момент рассмеялась, звонко, весело и неудержимо, словно в компании друзей отдавая должное хорошей шутке. На мгновение закаменев от обиды, он смотрел, как она смеется, запрокинув голову и встряхивая челкой. Вспыхнувший гнев и раздражение мешались в нем с досадой и чем-то еще. Райнхард вдруг почувствовал себя школьником у доски, не выучившим урок и в ответ на вопрос учителя сочинившим что-то абсолютно бредовое, но весьма забавное. Поймав его взгляд, она резко замолчала, посерьезнела и вдруг устало провела рукой по лбу, словно смахивая прилипшую паутину. Мгновенная смена эмоций на ее странном, ассиметричном лице с чуть раскосыми глазами завораживала. Как будто оно было гладью озера, покрывающейся легкой рябью от малейшего дуновения ветра. Видеозаписи не передавали точно этот постоянный танец выражений, и Райнхард обнаружил, что ему сложно оторвать от него взгляд. — Простите, Ваше превосходительство, я не хотела задеть вас. Это большая честь. Просто очень неожиданно было услышать такое предложение от руководителя государства, девяносто девять процентов населения которого считает, что место женщины на кухне, а не во флоте. Боюсь, что ваши адмиралы будут оскорблены. Райнхард неторопливо снял со стола крохотную чашечку костяного фарфора и поднес к губам. Он уже вполне овладел собой и позволил себе обратиться к собеседнице чуть покровительственно. — Преимущество автократии, адмирал, именно в этом. Совершенно неважно, какие дикие убеждения царят в головах у девяносто девяти процентов населения. Имеет значение только то, что думает тот, кто поднялся на вершину власти. Это становится если не нормой, то директивой к исполнению. Или неписанным законом. — Мда, «кто здесь еврей — в люфтваффе решаю я», — непонятно произнесла она, а Райнхард после паузы продолжил. — С момента получения вами приказа о капитуляции прошло больше суток. И конечно, вам уже известны многие обстоятельства. — Да, прекрасный план, — учтиво и холодно заметила она. Теперь ее лицо напомнило Райнхарду фасад дома с наглухо захлопнутыми ставнями. — Угроза орбитальной бомбардировки всех сколько-нибудь значимых объектов военной и гражданской инфраструктуры столичной планеты. Сотни тысяч жертв. Игра в заложники — эффективная игра, отдаю вам должное. — Не мне. — Он сделал эффектную паузу. — Единственной женщине в моем генштабе. Суперинтендант Хильдегарде фон Мариендорф придумала и воплотила этот план. Если бы я считал, что место этой женщины на кухне, я был бы уже мертв, погубленный своими рыцарскими представлениями о единоборстве с вами. Но отнюдь не тем, что недооценил вас. Райнхард многозначительно улыбнулся. В фарфоровой чашке перед адмиралом, ровно такой формы и объема, как она любила, остывал чай, заваренный в пузатом чайнике по всем правилам. Он лично приказал выяснить ее вкусы и позаботится о достойной встрече. — Только идиоты в генштабе и командовании Альянса могли недооценивать вас. И вы прекрасно этим пользовались, играя на их амбициях, высокомерии и предубеждениях. Эти люди презирали и боялись вас, а сами не стоили даже пыли под вашими ногами. Как и гражданское руководство, которому вы подчиняетесь сейчас. Вспомните хотя бы грязную кампанию в прессе по поводу вас и покойного адмирала Гринхилла. Мы оба прекрасно знаем, кто ее развязал сразу после подавления мятежа. До этого он говорил убежденно и горячо, немного наклонившись к ней, но внезапно запнулся, смешался и отвел взгляд. — Вы имеете в виду расследование по поводу моей предполагаемой сексуальной связи с адмиралом Гринхиллом и его небескорыстного участия в продвижении моей военной карьеры? — она заметила его заминку. Райнхард почувствовал, что краснеет. — Вашу преданность демократии и присяге они выставили местью отвергнутой женщины! — кофейная чашечка глухо стукнула о стол. Он читал протоколы, смотрел добытую официальную видеозапись и был действительно возмущен. На тех слушаниях адмиралу вменили не только разрушение «Ожерелья Артемиды». Люди в галстуках за высокими трибунами с удовольствием копались в личной жизни женщины, недавно спасшей их шкуры. Даже по разорванной помолвке проехались. Райнхард подумал, что ее несостоявшийся жених погиб в той самой битве при Астарте, когда они впервые сошлись флот на флот. «Символично! Надеюсь, этот неудачник собрался женится на ее лучшей подруге не потому, что она опередила его на два звания». — Так много болтовни по поводу равных возможностей, свободы выбора, свободы высказываний. А на деле — сплошная ложь. «Свобода возможностей» оборачивается диктатом денег и связей, — кому как ни вам знать это. «Свобода высказываний» становится свободой клеветать и безнаказанностью для любого черноротого лжеца. А так называемая «свобода выбора» у вас — такая же иллюзия для целых социальных групп, как и у нас, но мы хотя бы не лицемерим. И я покончу со всем этим. Более того, сделаю это быстро и эффективно. Что возвращает нас к преимуществам автократии. Она посмотрела на него грустно. — Ваше превосходительство, вы молоды, талантливы и отважны, но вы смертны. То возможно прекрасное государство, которое вы хотите построить — боюсь, оно ненадолго переживет вас. Один человек, даже самый исключительный, не может сломать хребет истории. Это способна сделать только единая воля больших человеческих масс. — Насколько больших, адмирал? Я не один. Со мной мои люди. Лучшие люди, мои вассалы. Они такие же, как я — талантливы, целеустремлены, и жаждут перевернуть этот тухлый мир. Я хочу изменить порядок вещей. И мы его изменим. Вы нужны нам, адмирал. Вы нужны мне. Она сидела перед ним, маленькая, бледная, в мешковатом кителе, скрадывающем фигуру. Лохматая неаккуратно заплетенная коса была переброшена через плечо. Он ни секунды не обманывался ее кажущейся безобидностью. Его разведка собрала на адмирала впечатляющее досье. Эта женщина дослужилась до своего звания потому, что привыкла использовать все шансы, и не только на поле боя. Почему-то вспомнилась история с командиром розенриттеров и покалеченным им коммандером из штаба адмирала Лобоса. Кажется, тот тип позволил себе чересчур вольное замечание о адмирале. И он все еще не вышел из комы. То, что полковника фон Шёнкопфа не разжаловали и даже не понизили в звании, очень много говорило о возможностях его командующей. Впрочем, сам он предпочел бы пистолеты или шпаги. — Я не думаю, что нужна вам, — сказала она, покачав головой. — Я не принадлежу к тем сильным женщинам, которые готовы бомбить гражданские города во имя победы своего сюзерена. И как оказалось — позволить их бомбить ради победы своей стороны. Приказ о капитуляции или совесть — в данном случае не имеет значения. — Совесть? — черный гриб Вестерланда на мгновение вспух перед его глазами, и Райнхард похолодел. Выстрел наугад или она знает? Но это невозможно. Он постарался взять себя в руки. — Совесть — прерогатива демократии, вы хотите сказать? Кажется, кто-то из великих древних демократов утверждал, что без истины она — не более чем глупость, которая достойна сожаления. — А что есть истина, ваше превосходительство? Он поднялся на ноги. — Истина в том, что я собираюсь построить великую процветающую Империю, в которой прекратятся войны, в которой воцарится справедливость и в которой равноправие не будет пустым звуком. Потому что все будут равны перед моей волей. Когда мою мать сбил на машине пьяный аристократ, он не понес никакого наказания. Когда мою сестру забрали во дворец, никто не спрашивал о ее желаниях. Когда вас вызвали на те парламентские слушанья и добивались вашей отставки, никого не волновала их законность. Я сделаю все, чтобы больше такого никогда не повторилось. Он смотрел на нее горящими глазами. «Потому что никто в Империи не посмеет посягать на то, что принадлежит мне». Она вздохнула. — А моя истина в том, что я собираюсь выйти в отставку, на пенсии докончить свое историческое образование и сесть за написание книги. Райнхард склонил голову, пряча улыбку. Он знал про нее достаточно, чтобы понимать, — отставка не для таких людей. Еще ничего не кончено, и это не последняя их встреча. На поле боя или за чаем — не важно. Он ненавидит ждать, но он подождет. Кирхайс всегда наставлял его в том, чтобы быть вежливым и предупредительным с дамами.