Крылатые выражения

Надвигающийся сезон Голых деревьев был не суровее предыдущего, однако не сулил ничего хорошего. Ледяные ветры погружали всю лесную территорию в мрачную мерзлоту, охотники то и дело возвращались со скудной добычей, а то и вовсе с пустыми руками, а запасы лекарственных трав таяли на глазах, как снежинки под лучами солнца. Мотылинка снова и снова проверяет кладовую в поисках пижмы и мяты, цепляясь глазами за любой найденный листочек, даже самый жалкий и крошечный. Болезнь не терпит промедления — слишком высока бывает цена целительской ошибки. Отчаяние захватило Мотылинку настолько, что она сама ощущает себя жалкой и крошечной, подобно этим злосчастным листочкам. «Звездное племя не оставит своих детей на произвол судьбы» — вбила себе в голову ее задушевная подруга Листвичка. Перед каждой встречей в ночь половины луны она горячо и беззвучно молится, и ее шепот оказывает на Мотылинку удивительно умиротворяющее воздействие. «Вера дарует нам силу, чтобы преодолевать испытания» — увещевала Листвичка. «Не бывает ничего лучше той сокрытой от всех духовной мудрости, что обретаешь во время встреч с предками» — убеждала она. «Если целитель будет уделять больше внимания общению с призрачными духами, чем сбору трав и врачеванию, встреча с предками произойдет намного раньше, чем бы хотелось больному» — усмехнулась как-то Мотылинка. Все же ей было не под силу постичь многое из того, что урожденным лесным воинам казалось само собой разумеющимся. Но сейчас врачевательнице было совсем не до смеха — с постели Камышинника раздавались булькающие хрипы, запасы целебных трав на исходе, и Мотылинка совсем не была уверена, что сможет достойно справиться со всеми невзгодами без привычной поддержки мудрого наставника. Но не только болезни занимали все ее сознание. Ее до ужаса беспокоил собственный брат. — Ты меня подвела! — рычал Коршун, злобно сверкая своими льдисто-синими глазами. — Ты обещала, что расскажешь Совету о своем сне. Тогда мы смогли бы избавиться от этой блохастой парочки и все пошло бы по моему плану. А вместо этого ты выставила себя на посмешище! Кто тебе поверит, когда ты в следующий раз разинешь свою глупый рот?! Мотылинка что-то пролепетала в ответ, но брата нисколько не удовлетворили ее жалкие оправдания. — Они поверили бы тебе как миленькие, если бы ты не пищала как младенец, пустоголовая дура! Разве так мы с тобой договаривались? Я всегда был предан Речному племени и заслуживаю стать глашатаем, как никто другой, и ты это знаешь. Звездное племя тоже знает, так за чем же дело стало? Осталось только заставить всех остальных поверить в мое предназначение! Почему же ты отказалась? После Совета Мотылинка старалась не пересекаться с братом и даже не вспоминать о нем, потому что даже хорошие воспоминания теперь перечеркивались той роковой ночью, когда она вынуждена была нагло солгать своей предводительнице и всем племенам о сне, которого никогда не видела. Пятнистая Звезда устроила Мотылинке славную выволочку по возвращении домой, а Ураган с Речушкой косятся на нее с подозрением и испугом. А больнее всего было осознавать, что она не меньше Коршуна виновата в сложившейся ситуации. — Разве для этого я сделал тебя целительницей? Интересно, что скажут твои драгоценные соплеменнички, когда узнают всю правду? Она не должна была давать брату инструмент для шантажа и манипуляций. Она обязана была признаться предводительнице в фальшивом знамении, а также в своей несостоятельности как посредника между мирами живых и мертвых, как только узнала о поступке Коршуна. Она совершает преступление, утаивая от соплеменников правду. Мотылинка часто утешала себя тем, что делает это из благих намерений — в конце концов, она хочет лишь честно служить своему племени, заботясь о здоровье и благополучии своих соклановцев. Но ведь и Звездоцап наверняка оправдывал свою жажду власти и пролитую кровь невинных жертв стремлением улучшить жизнь своего племени, которое под его руководством непременно завладело бы обильными охотничьими угодьями и обрело сильнейшую боевую мощь во всем лесу. Чем же она поступает лучше отца, если ставит собственное желание быть целительницей превыше совести и чувства долга? Если удовлетворение этого желания ставит под угрозу жизни соплеменников, нуждающихся в поддержке звездных предков, в которых они так отчаянно верят? Если с ее молчаливого согласия безвинно страдают одни из самых преданных Речных воинов? Она не может точно вспомнить, когда брат стал таким… чужим. Они всегда были слишком разными, чтобы мирно уживаться вдвоем. Мотылинка — словно хрупкая фарфоровая кукла, словно журчащий ручеек, плавно огибающий препятствия, и Коршун — воплощение грубой силы, способной сокрушить любого, кто помешает его амбициозным планам — будь то победа в игре в догонялки или завоевание поста глашатая Речного племени. Вместе с тем Мотылинка не была полностью лишена честолюбия и холодного ума, а Коршун — эмпатии и сострадания. Они с братом были частью друг друга и вместе с тем единым неразрывным целым. Когда-то связующим звеном, способным ненадолго примирить их противоборство, был их брат Тайлер*. Однако его неожиданная гибель и уход матери спровоцировали окончательное отдаление — Коршун с Мотылинкой продолжали время от времени поддерживать друг друга и вместе разделяли тяготы новой для них воинской жизни, но теперь разница в их характерах и стремлениях проявлялась все отчетливее с каждым днем. Мотылинка распахнула окно, впуская в душную комнату порыв прохладного ночного ветерка, мгновенно растрепавшего ее волосы. Все дурные мысли подождут до утра — сейчас ей как никогда нужно отдохнуть, чтобы восполнить силы для помощи племени, а не тратить время на грустные воспоминания и сожаления о том, чего уже никогда нельзя изменить. Но внезапно ее размышления прервал тяжелый звук шагов и последовавший за ним стук в дверь. «Неужели привели еще одного заболевшего? Скоро понадобится выделять под них отдельные покои, если Белый кашель продолжит распространяться так быстро!» — с этими мыслями Мотылинка направилась к двери, на ходу прикидывая в уме, хватит ли ее запаса трав хотя бы на полноценную первичную помощь. К ее неописуемому удивлению, за дверью оказался вовсе не очередной пациент. По крайней мере, Коршун внешне не походил на больного и Мотылинка не могла припомнить, чтобы признаки хвори проявились у него с утра (она продолжала украдкой наблюдать за братом, хотя и всеми силами избегала встречи с ним). И уж точно никогда она не могла припомнить, чтобы Коршун когда-либо стучал, прежде чем войти, что было совсем странно. И вот сейчас он стоит прямо напротив, устремив на нее тяжелый немигающий взгляд своих льдисто-голубых глаз. Мотылинка опустила взор. Ее мысли спутались, словно клубок ниток, а все невысказанные слова застыли в горле комом. Но когда она все же решилась спросить, что же привело Коршуна в ее скромную обитель в столь поздний час, брат неожиданно заговорил первым. — Я… искал тебя в дворцовых покоях, но твоя горничная сообщила, что ты все еще киснешь над своими снадобьями. Мотылинка не смогла сдержать грустной усмешки. Хоть в чем-то брат остался прежним. — Я уйду, если помешал, — тем временем продолжал Коршун, не сводя с сестры ледяного взгляда. — Вовсе нет, я уже покончила со своими кислыми снадобьями и собираюсь прогуляться перед сном. Можешь составить мне компанию, если хочешь о чем-то поговорить. — Мотылинка втайне надеялась, что Коршун развернется и уйдет, сказав, что, должно быть, зашел сюда, по ошибке и в гробу видел прогулку в ее компании. Ей было слишком тяжело и больно о чем-то говорить с братом сейчас. Сердце рвалось на части от мысли, что сейчас снова придется выслушивать от самого близкого человека, какая же она глупая и никчемная. А может, Коршун придумал очередное пророчество или знак, и снова намерен впутать сестру в свои грязные политические игры? От этих догадок у нее похолодело внутри. Пожалуйста, пусть Коршун уйдет! Сердце Мотылинки упало, когда Коршун коротко бросил, что будет ждать ее неподалеку снаружи, и скрылся в ночной тьме, оставив сестру в полном недоумении. Трясущимися руками заперев целительскую и оставив последние наказы дежурившим там служанкам, она нырнула в темноту, разыскивая знакомый силуэт в черном меховом дублете. Брат действительно поджидал ее недалеко — Мотылинка не спутала бы его ярко светящиеся глаза ни с чьими другими, даже в кромешной черноте. Набрав в грудь побольше воздуха, она медленно приблизилась и сложила руки перед грудью, демонстрируя всем своим видом нерасположение. В этот раз она не намерена играть по его правилам и отстоит свое желание быть честной и порядочной целительницей несмотря ни на что. Больше она не станет давать на его деяния молчаливого согласия своим малодушным бездействием. — Ты… выглядишь бледной. Не стоит так изматывать себя; твое здоровье крайне важно для Речного племени в столь непростое время. Мотылинка сощурила глаза, пытаясь угадать истинные мысли брата за его непроницаемым видом. — Спасибо за беспокойство, но разве в прошлый раз не ты угрожал спустить с меня шкуру? Или я снова тебе понадобилась живой и здоровой для вашего с Ежевикой очередного плана? Можешь не прикрывать свои гнусные амбиции заботой о благополучии наших соплеменников — мне хорошо известно, к чему ты стремишься на самом деле! — на губах Мотылинки появилась горькая усмешка. Коршун по-прежнему оставался непроницаем. — Ты прекрасно понимаешь, что я сказал это сгоряча. Я ни разу не тронул тебя даже пальцем за пределами тренировочной площадки и никогда в жизни бы этого не сделал. Но ты не можешь отрицать, что по собственной глупости навлекла на себя неприятности. Если бы ты четко исполнила то, о чем мы договорились — все остались бы в преимуществе. — Я не намерена портить себе прогулку твоими лживыми оправданиями. Говори, какой еще способ принести пользу твоим планам ты для меня придумал. Впрочем, это совершенно излишне — ведь что бы ты сейчас ни сказал, ты получишь отрицательный ответ. Коршун усмехнулся, хищно обнажив ряд белоснежных зубов. Он задумчиво намотал золотой локон сестры на два пальца и столь же быстро раскрутил назад, пока Мотылинка не успела среагировать. — Я вижу, мое обещание не причинять любимой сестричке вред поселило в ней уверенность, что меня вовсе не стоит опасаться? Зря, очень зря. И почему сестричка думает, что я не могу просто поинтересоваться, как у нее дела? — Кого ты пытаешься обмануть, Коршун? — устало произнесла Мотылинка. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы даже питать такую надежду. И прошу тебя, не называй меня сестричкой. Только один человек во всем мире мог звать меня так, и ты никогда, слышишь, никогда! — не сможешь хотя бы отдаленно стать на этого человека похожим. Во взгляде брата на миг промелькнула боль, но Мотылинка неумолимо продолжала, радуясь, что сумела нащупать больное место: — Иногда я сожалею о том, что первым делом помогла выбраться тебе. Быть может, тогда нам удалось бы спасти Тайлера, который был достоин этой жизни намного больше, чем мы с тобой! Я… я часто думаю о том, как бы все сложилось, если бы ты погиб в том подвале вместо него — и всегда прихожу к выводу, что так было бы намного лучше! — Мотылинка почти выкрикнула эти ужасные слова в лицо брату и неожиданно для себя разрыдалась, не в силах больше сдерживать терзавшую ее внутреннюю боль. Коршун сделал шаг по направлению к ней, но Мотылинка отступила на три шага дальше, вытянув руки перед собой. — Не подходи ко мне, не смей! — теперь в ее голосе звенела ярость вперемешку со слезами. — Я больше никогда не поверю в твою искреннюю заботу обо мне, потому что я для тебя — всего лишь одно из средств достижения цели. Ты заставлял меня лгать в лицо предводительнице и соплеменникам, ты мной манипулировал словно марионеткой, ты впутал меня в преступление, ты… — воздух в легких закончился, но Мотылинка, помедлив, нашла в себе силы сказать то, что вертелось на языке уже давно. — Я ненавижу тебя. Не помня себя, она бросилась наутек. Подальше от этого ужасного человека, подальше от своих ужасных мыслей, сейчас она хотела лишь одного — рухнуть в постель и забыться. Прогнав прочь испуганных служанок, она прислонилась к двери в своих покоях и, полностью обессилев, сползла на холодный пол, ощущая, как соленые дорожки слез начинают медленно застывать на лице.