Учитель моей души,научи меня любить...

Дождливый вечер четверга навевал не менее тоскливые вдохновения, нежели каждое сентябрьское слякотное, покрытое вуалью тумана, холодное утро, лишенное всякого внимания солнца, плотно скрытого от любых глаз вплоть до весны. Из открытого окна зала веяло леденящей сыростью под несмолкаемый шёпот дождевых слёз. Само небо будто плакало под тревожную мелодию арии "Одинокого странника", которую воскресили в звуке рояля умелые пальцы засидевшегося опять допоздна историка. Вспыхнувший свет неприятно кольнул привыкшие к темноте глаза и Илья снял очки, принявшись потирать веки, чтобы избавиться от неприятных ощущений. -Я думал, вы уже ушли,Илья Семёнович... Решили утешить себя Григом? Почему не Моцартом или Мендельсоном? С улыбкой змия, восседающего на эдемской яблоне, преподаватель географии Александр Руневский ненавязчиво прислонился к роялю, вызвав у Ильи сдавленное чувство раздражения. Хлопок закрывшейся крышки инструмента показался действительно слишком злым и громким в тишине. -То же самое я бы хотел узнать у вас, Александр. Почему вы ещё здесь? Вас тоже дождь задерживает? Насколько я знаю, у вас машина.-профессор сосредоточенно поднял на нежелательного собеседника колкий взгляд. Но желательного изгоняющего эффекта это не произвело. Треклятый географ продолжал невинно улыбаться ему, оперевшись локтями о крышку рояля. Мельников нахмурился и, посмотрев на часы, стал рыться в карманах в поисках сигарет. -Именно по поводу машины я бы хотел с вами поговорить. Будет лучше, если я подвезу вас до дома. Это во-первых.. А во-вторых.. Не курите. Это вредно для здоровья. Я не курю и вам не советую. Кажется, этого прохиндея порядком позабавил момент, когда историк замер с незажженой сигаретой во рту, сверля его уничтожающим взглядом, который мгновением спустя сменился усталым. -У вас поразительная способность действовать на нервы.. -Чего могу сказать и о вас. На этой неделе вы довели трех учительниц до слёз. Кто же так делает? Как вам не стыдно... Илья прищурился, пытаясь уловить нотки издёвки в словах, но Александр был на удивление совершенно серьёзен, созерцая его лицо с сочувствием. -Но отбросим все предрассудки и конфликты... Дождь, вероятно, будет злобствовать до утра. Если не сутки. Поэтому я всё же настаиваю на том, чтобы подвезти вас. Илья вздыхает, порядком утомлённый и настороженный внезапной любезностью этого дьявола в человеческом обличье. Этот человек будто карточный шулер никогда и ничего не делает безвозмездно. -Я не хотел бы, чтобы вы простудились под ливнем. Время позднее, погода портится. Ветер того гляди грозится смениться штормом. Не дай бог деревья валить начнёт.. Соглашайтесь, Илья Семёнович. Я же не выпивку вам предлагаю в стенах школы. Что-то в этом расслабленном тоне заставило вновь напрячься. -Хорошо... Только не считайте это дружеским жестом. -Ну конечно. Я же знаю ваше правило.. Вы всегда держитесь на расстоянии ото всех. Вас никто не винит и не принуждает. Просто одиночество вредно для души. А ваше состояние именно последствие этого. Простите мою бестактность, ежели чем-то вас задел... Сказанное вновь резануло по сердцу. Когда то давно он слышал уже эти слова. "-Одиночество вредно для души, Илья.. Надо относиться к людям проще и мягче.. Я знаю, нам будет сложно наверстать ощущение спокойной жизни после всех этих тяжёлых лет. Но пока я рядом с тобой, я не дам тебе пасть духом. Просто знай - я всегда буду рядом и всегда тебя поддержу.. " Перед глазами вновь встал образ того улыбчивого паренька в лётной куртке, накинутой на голый торс, что с беззаботной улыбкой ухмылялся ему, сидя на больничной койке. С перевязанной грудью и плечом,с ссадинами на носу, подбитым глазом, но все равно светящимся от счастья, а потом ойкающим от боли в крепких объятиях своего товарища. "-Илья.. Я в порядке... Всё хорошо.. Ай.. Только осторожнее... А то ещё швы разойдутся.." - майора Мельникова ободряюще похлопали по спине. "-Как твоя нога, Саша?" "-Хромать буду, наверное, всю оставшуюся жизнь.. Но это ничего. Ведь если бы я не выжил, то не знаю, как ты без меня был.. " Длинные пальцы в бинтах ласково стирают слезы с лица Ильи. "-Братишка... Ты нас всех так напугал..." "-А что там с самолётом?"-больной кажется совсем не возражает, когда товарищ принимается настойчиво кормить его овсянкой с ложки. " - Как тебе сказать..." - Мельников отводит глаза. - "Твой летун взорвался, как только я тебя вытащил. Двигатель горел и чуть было огонь в кабину не полез." С отчаявшимся вздохом лётчик падает на подушку, закрывая лицо руками. "-Чёртовы фрицы... Их жадность мне стоила не только здоровья, а теперь ещё и крест ставить на любимом деле?! Хрен теперь мне позволят летать.. " Бедняга кажется готов разразиться приступом безмолвной истерики. "-Маресьев же летал. Даже без ног. Саша.. Запомни одно- я не один, но без тебя я не смогу.. Без тебя я словно никто.. " " - Мне сказали, тебя контузило.. " " - Это не страшно.. Но мы выиграли эту войну, Саша.." "-Так.. Стоп.. Сколько же я здесь пробыл в отключке?!" "-Пару месяцев. Сейчас май. Поэтому.. Это тебе. " Не успевшему прийти в себя от негодования Руневскому протягивают пышный букет сирени. " - Когда меня выпишут уже.. "- бурчит капитан, уткнувшись носом в пахучие цветы, лишь бы скрыть слёзы восторга и благодарности на глазах. " - Завтра, мой хороший. Мы поедем домой.."- Илья ободряюще по привычке треплет товарища по голове. - "А это от руководства тебе. Восхищены твоей доблестью." Под крышкой алой коробки мерцает золотом медаль со звездой, такая же, как и на груди его боевого товарища.. И все же носить звание Героя Советского Союза было несколько тяжёлым бременем... *** Голос Александра в последние дни отчего-то хрипл и резок, будто от долгого пребывания на морозе и это не уходит незамеченным от музыкального слуха Ильи. Наверное, снова из-за погоды терзает старая рана.. Илья осторожно переводит взгляд на колени сидящего за рулём. Перед глазами вновь всплывают события тех роковых лет... Кровь. Алая кровь на белом снегу. Чужое тело на руках заходится судорогой боли. Вдох. Выдох. Дыхание даётся с трудом. Холодный морозных воздух обжигает лицо, лёгкие. Хриплый шёпот у уха и кашель. По бледным губам раненого стекает струйка крови. Белый шарф на груди окрасился в багровый. Только зелёные глаза горят на будто обескровленном, покрытом инеем лице. "-Только держись,Сашка... Не засыпай! Смотри на меня!" Война почти закончилась, был конец февраля. Студеный зимний холод не отступал даже с серединой марта, немца гнали из городов с успехом. Хилое тело в его объятиях подрагивает, кутаясь в одеяло. Тугие повязки с плеча на грудь пропитываются кровью, простреленным коленом он, кажется и не шевелит уже. В самую пургу грузовик несётся по проселочным дорогам,рискуя на каждом повороте попасться немцам или подорваться на бомбе. На каждом ухабе или неровности лётчик Руневский сдавленно стонет от боли сквозь пелену дремоты. "-Не засыпай... Смотри на меня.. Ты нам нужен! Саша! Саша! Саша.." Темнота утягивала на дно, путами стягивая тело, заставляя сдаться и упасть. Кто ты без своего прошлого? Настоящего не будет? Что ждёт там дома? Перед глазами взрывы, горящие дома, выжженная земля внизу, зловещие чёрные "Тигры".. Огонь в воздухе, на земле и на суше.. Тело слабело. Перед глазами вновь загорались те мирные дни. Инженерное училище, новый друг, учения, первые задания, первый полёт.. В тот день нить его жизни чуть не оборвалась. Он один вернулся из той эскадры, отравившихся бомбить Берлин. Запах гари, бензина, дым выедает глаза даже сквозь очки, голова идёт кругом, один из двигателей горит. Он не помнил, как он приземлился, не помнил, как его вытащили из кабины прежде, чем самолёт взорвался. Но даже сквозь боль, страх и тьму он слышал родной голос, звавший его к свету. Илья.. Тот голубоглазый парень-механик с харизматичной щербатой улыбкой, стрелявший лучше любого снайпера. Он словно ангел вытянул его из этой бездны, оставив смерть ни с чем. Его лицо было первым, что он увидел после пробуждения в госпитале, пробыв много суток без сознания. Жаль, ничего нельзя исправить. Это неустанное мелькание дней смешалось в образ песочных часов и уже минуло больше двадцати лет с тех пор.. Из воспоминаний Илью вырывает скрип тормозов. Свет фонарей падает на профиль Александра, чьё сосредоточенное лицо выглядит почти также, как тогда. И лишь блеск в глазах стал более тусклым, усталым, лучики морщинок протянулись из уголков глаз, очертили жёсткую линию рта, заострили тонкие черты. Так завораживающе иногда замечать несовершенства шрамов на этом красивом лице, точно помня откуда каждый взялся. Эти зелёные глаза кажутся разными, если долго всматриваться, но в основном из за этого у Александра сохранилась тревожная привычка никогда не смотреть в глаза никому. Правый глаз с карим краплением у зрачка кажется несколько меньше, чем левый - следствие ранения. Эти жилистые руки, сжимающие изгиб руля, будто ещё вчера с резкой нервозностью перезаряжали автомат. Он помнит каждый шрам на этих кистях и каждый шрам на теле от пуль. Один под лопаткой, второй на плече, третий под ключицей, четвёртый под грудью и пятый на колене. Хромота стала постоянным напоминанием о былом. Каждый раз, стоило ему заметить в коридоре школы знакомую худощавую фигуру в длинном пиджаке с тростью, внутри все переворачивалось, бурлило и болело. По причине своей травмы географ терпеть не мог лестницы, но, когда никто не видел, довольно лихо съезжал по перилам вниз с ловкостью, коей позавидовали бы самые заядлые любители нарушать школьный устав. Впрочем и он, Илья, не без ран остался тогда. Контузия все ещё временами давала о себе знать шумом в ушах и кошмарами по ночам. В такие моменты бессонницы он брал альбом, вновь погружаясь в те события двадцатилетней давности. Жизнь тогда раскидала судьбы друзей далеко и надолго, разлучив и изменив ещё больше. Илью занесло учителем в школу, превратив в объект восхищения и сотен любовных стихов, а Александр пробыл сначала долгое время в Петербурге, потом в Париже, задержался на пару лет в Каире, но все же вернулся домой, томимый мыслями о родине. Искать себя можно где угодно, но родине ты нужнее. Бывший лётчик Руневский появился в школе совсем случайно, но сразу понравился директору несмотря на все свои физические проблемы. Хладнокровный и терпеливый, он выделялся на фоне давнего друга, а именно только ему удавалось охлаждать пыл другого, чей характер с годами стал поистине невыносимым. Сохраняя личностную неприкосновенность, Мельников держал на расстоянии даже его. Обмениваясь колкостями в адрес друг друга они словно пытались избежать самих себя, но стоило только пересечься взглядами, души обоих было видно насквозь. С каких пор давние обиды и гордость стали непреодолимым барьером для восстановления той крепкой дружбы, преградой для которой не стала даже война.. "-Ты мне нужен. Понимаешь?" "-Я всегда буду рядом." "-Ты мой друг, понимаешь? Поэтому ты для меня - всё." "-Мы столько пережили вместе.... Когда мы успели стать настолько чужими друг другу.... "-с горечью думает Илья, теребя в руках клетчатый шарф, начиная снова себя винить. А ведь причина была и весьма весомая,которая была частью вины и Александра. По стёклам стекают струи воды, белая "Волга" неспешно рассекает по пустынной дороге. Сумрак позднего вечера уже окутал сыростью дороги и улицы, оставив лишь фонари мерцать вокруг. -Мы приехали..-надтреснутый голос в тишине звучит непривычно. "-Поразительно.. Ты до сих пор помнишь, где я живу.. " -Возьмите зонт. Вам ещё дворами идти до подъезда.. Ему передают чёрный зонт-трость, вероятно заграничного производства, с фигурной ручкой в виде головы то ли сокола, то ли орла. "-Вполне в твоём духе подобная вычурность.. "-мысленно отмечает Илья, раскрыв зонт как раз в тот миг, когда ливень усилился. -Будьте осторожны пожалуйста,Илья Семёнович. Постарайтесь не заболеть. В глазах Александра какое то странное нечитаемое выражение, но до боли знакомое. Такое же, как в тот зимний день октября 44го.. *** Отправляясь спать, он берет с собой телефон и полчаса сидит, перечитывая раз за разом знакомый набор цифр и будучи не в силах позвонить. Не знает, что сказать, с чего начать разговор. -Саша... Как же мне быть.. Простишь ли ты меня.. "-Простишь ли ты меня, окаянного, с такой дерзостью раз от раза без совести взиравшего на узор твоей наготы, сокрытой от моего жаждущего взора лишь бинтами, пока ты спал безмятежно, израненный, как упавшая с небес птица, но с благодарностью выздоравливающий довольно быстро... Сколько раз я позволил себе осквернить твой светлый образ этими помыслами и представлениями.. О, то была пыточная скамья моего блаженства, пока ты с беззаботностью выздоравливающего сидел на подоконнике, болтая ногами и жующий тот дьявольски алый эдемский плод. Но увы, ни один даже самый искусительный взгляд не сравнится своей сладостью с остротой твоего настороженного взора. Это возвышенное эхо вдохновения, кое я вложил в каждое из своих творений, записанных в той греховной книжице. Заунывно-сладкий холодок наслаждения и взмыв в чреслах мешали каждую ночь спокойно предаваться зыбким сновидениям... " Потирая виски, Илья закуривает,стараясь избавиться от неправильных мыслей, вытаскивая из ящика письменного стола фотографию в рамке, долго её рассматривая, возвращаясь мысленно в тот день. Большинство стихов, которыми он исписал дневник, было посвящено все тому же зеленоглазому ангелу, так истерзавшему его сердце странными чувствами. Не спит в это позднее время и Александр, сидя на подоконнике у открытого окна и внимая звукам музыки из старого патефона. -Ты вправе злиться на меня, мой друг.. Кто я вообще, чтобы тебе запрещать. Я заслужил. Уехал и несколько лет никаких писем.. Вот ты и подумал, что я почил с миром на чужой земле.. Длинные пальцы поглаживают мягкую ткань клетчатого шарфа, пропахшего парфюмом,который Мельников по своей очаровательной рассеянности оставил в его машине. В небесах раскатами гудит неутихаемый гром, дребезжа молниями, затянув все тёмной пеленой. Бурлят потоки воды, стекая непрестанно с неба. "-Под этим же самым ливнем осени мы лежали тогда на крыше в одну удивительно тихую ночь. Ты жаловался, что тебе надоели знаки внимания от медсестёр и я искренне тебя понимал. Лежал, рассказывая свои новые стихи, потирая стянутые бинтом разодранные костяшки. Какие, бывало, чудесные приключения ты воображал, притворяясь погруженным в мреющую книгу,не замечавший, какое адовое снадобье ты вливаешь в мою кровь своей беззаботной улыбкой. Но даже так, будучи посвящённым в эту тайну, мне приходилось лицезреть те дивные моменты пряной прелести, когда я находил тебя в уединении, сбежавшего от всего вокруг, лишь бы предаться одинокому утолению. Словно бес, помыкающий мной, ты рассказывал о чувствах, в то время как моей истерзанной душе оставалось только догадываться, кому они могли быть отданы так искренне и безвозмездно. Как я тогда заблуждался. Несомненно, в такие краткие моменты словно морская волна вздувалась под сердцем, со священным ужасом и упоением я осознавал смысл происходящего со мной. Мне сложно описать тот день, когда судьба свела наши пути вновь спустя долгие годы. Я будто пережил снова то горение в огне, опаленый жарким воздухом пламени, этот взрыв, обернувшийся дрожью, толчком страстного узнавания. В тот миг пустота моей души вновь вобрала в себя все подробности твоего образа, теперь уже переменившегося, возмужавшего ещё более, ставшим мрачным отпечатком в синих глазах за стёклами строгих очков. Ты взирал на меня со строгостью, присущей обвинителю и я полностью принял это. В первые несколько недель ты настойчиво пресекал все мои попытки заговорить с тобой, объясниться. И это было худшей из всех возможных пыток. Я украдкой смотрю на девичьи цветы-личики, что с лукавой игривостью взирают то на меня, то на тебя, и всё внутри будто наполняется вязким отчаянием, словно все эти моральные устои мешают мне нормально впредь жить. Пусть небеса помилуют меня в раскаянии моём.. "