Stay In The Daydream

Брайану немного неловко признавать, что ему потребовалось три месяца, чтобы обо всем догадаться. Хорошо — больше, чем немного. Три месяца знакомства с этими парнями, наблюдения за их выступлениями и приглашения их на обеды, встречи с их семьями, переговоры о сделках и уговоры их снять кожаную одежду и надеть одежду, хотя бы немного поприличнее, или причешись хотя бы, бога ради, Джордж. Целых три месяца, а он, в конце концов, даже не сам во всем разобрался: ему пришлось практически лицом во все это ткнуться, в самую суть этой большущей тайны, когда из всех людей, черт возьми, именно он должен был заметить, должен был узнать. Однако это смущение в настоящее время борется внутри него с огромной порцией недоверия, гнева и немалой доли ужаса, что создает жесткую конкуренцию за первое место, из-за чего эмоции будут биться из него фонтаном, едва он откроет рот. — Вы совсем с ума сошли? Ах. Значит, гнев победил. Или это страх? Однако получатель всего этого явно невеселого коктейля эмоций смотрит на него в ответ жестким и холодным, как мрамор, взглядом, совершенно неустрашимым. И, как Брайан не раз убеждался за последние три месяца, защищающийся Пол Маккартни — это страшная вещь. Воздух между ними буквально потрескивает от напряжения, чему, конечно, не способствует нынешнее положение Брайана на своем месте за столом, когда Пол напряженно стоит с другой стороны, отказавшись от предложенного стула, его руки спрятаны, но, без сомнения, сжаты в кулаки за спиной. Брайан отчетливо ощущает себя директором школы, отчитывающим непослушного ученика, а это последняя властная позиция, которую он когда-либо хотел занимать. Видит бог, в свое время он сам сталкивался с ужасными директорами. Конечно, его никогда не ругали за это конкретное нарушение, потому что Брайан хорошо знал… Три месяца, а рухнуло все за считанные секунды. За кулисами, после шоу, пустая гримерка и крошечная уборная за ней, и целых три месяца напряженной работы, ожидания, волнения и обещаний свелись к простому действию: открыть закрытую дверь и застать двух парней, спутавшихся друг с другом так, как два парня не должны быть спутаны. Это было похоже на фотографию, в том, как застыла сцена: один прижат к раковине, другой тесно прижался между его ног, два рта в синяках от поцелуев, две пары рук, исчезающих за поясом, — и две пары очень широких, удивленных глаз, смотрящих на него. Довольно красивая фотография, на самом деле, если уж быть полностью объективным, и в другой жизни Брайан захотел бы ее для своей частной коллекции, с ее напряжением, безумием и хрупким моментом спокойствия. Но это не другая жизнь. Брайан сначала посмотрел на Джона, а затем на Пола, и именно этот последний взгляд Пола, когда Брайан снова закрыл дверь, не сказав ни слова, привел к тому, что Пол был тем, кто стоял здесь перед ним этим утром. Потому что есть причина, по которой Брайан разговаривает с Полом, а не с Джоном, и Пол тоже это знает — в конце концов, он пришел в офис Брайана один. Хотя одному Богу известно, как он убедил Джона остаться. Джон бы уже кричал, сыпал оскорблениями и угрозами, чтобы скрыть панику. Пол, однако, остается стойким, вопрос Брайана висит в воздухе без ответа, и это делает этого молодого человека еще более тревожным. Как будто он пытается решить, как он станет осуждать Брайана, если тот станет осуждать их. — Вы осознаете масштабы риска, на который идете? Последствия, которые ожидали бы вас, если бы вас застал кто-то другой? — продолжает Брайан, когда становится ясно, что Пол будет хранить молчание. Он стремится вызвать чувство вины, потому что даже за несколько месяцев их знакомства он знает, что этот парень ненавидит быть причиной чьих-либо неудобств. — И это касается не только вас двоих, но и остальных участников группы. Ваших друзей. Брайан говорит тихо, потому что, хотя Алистер, вероятно, единственный человек в офисе этим утром, и он, конечно же, осведомлен о предпочтениях Брайана в отношении представителей сильного пола, он, разумеется, не осведомлен о предпочтениях Пола или Джона. Тем не менее, Брайан не может полностью избавиться от пронзительного тона, превращая его во что-то тонкое и слегка истеричное, слабость, которую он ненавидит. Ему никогда не удавалось полностью контролировать свой голос: еще один барьер, который привел его к менеджменту, а не к сцене. А также причина, по которой он обычно терпел сделанные ему выговоры с опущенной головой, потому что, если бы он начал возражать, его голос, без сомнения, сразу же выдал бы его истинные чувства. Пол, что неудивительно, и к зависти Брайана, не страдает от этого недуга. В конце концов, он несколько раз видел, как парень ведет себя во время интервью для радио или журналов, которые они дали к этому времени: он воплощение самообладания, независимо от темы. Хотя обычно он гораздо вежливее, чем сейчас. Брайан наблюдает, как у парня сжимается челюсть, и его голос, когда он наконец заговаривает, звучит тщательно взвешенно, бессердечно, как стол, о который ты ударился ногой. — Мы осторожны… — Пожалуйста, не говори мне, что вы были осторожны, потому что, если бы вы действительно были так осторожны, как думаете, этот разговор бы не случился. — Обычно Брайан терпеть не может перебивать, считает это ужасно грубым, но это исключение он приписывает истерике. Его сердце бешено стучит в груди, так же сбиваясь с ритма, как и барабанная дробь Пита. — Вы даже не заперли дверь. Челюсть Пола снова сжимается, и Брайан вздыхает. Он отчаянно пытается сдержать свой гнев, потому что не может позволить себе сочувствовать этому, но этот гнев быстро стихает. Он терпеть не может читать нотации. В конце концов, он не понаслышке знает, как это сложно, как одиноко быть молодым и… и быть геем, если это вообще относится к этим парням, в мире, который настолько сильно настроен против этого. Мир, в котором они не могут делать все то, что могут другие молодые пары: ходить на танцы, целоваться по закоулкам, держаться за руки в кино — хотя разве Джон и Пол вообще из тех парней, которым нравится держаться за руки? Брайану нужно знать весь размах этой интрижки, является ли она чисто физической, побочным продуктом нездорового любопытства, или (не дай Бог) она имеет более глубокие корни, прежде чем он сможет даже начать «управлять» этим. Да, они подписали контракт, но контракты могут быть разорваны, если потребуется — Брайан уже предусмотрел лазейку для замены барабанщика, хотя он уверен, что Пит не слишком внимательно читал этот конкретный мелкий шрифт — прошло слишком мало времени в их деловых отношениях, чтобы возникли какие-то сложности; в конце концов, он даже не смог обеспечить им прослушивание. Но все же он очень надеется, что такой необходимости не будет. Но он также знает, что Пол так просто не сдастся. Он вспоминает, какой шпаной они были, когда он их встретил, сплошь кожа, Бриолин, прелюдин и — особенно в случае Харрисона — оскаленные клыки, скорее гримаса, чем улыбка, скорее маниакальная, чем радостная. Скорее всего, они до сих пор носили бы эту кожу, и весь образ здорового семейного досуга, который пытался выстроить Брайан, вероятно, развалился бы, если бы не Пол, столь решительный в своих стремлениях, чтобы вернуть своих приятелей по группе в строй, когда они становились непослушными. Но Брайана пугает другая сторона этой решимости. Парень перед ним сейчас одет в один из тех костюмов: разглаженный, хорошо отутюженный, галстук идеально завязан. Хоть на обложку альбома. Но с таким же успехом он мог бы быть и в коже, насколько он внушителен. Как таковой, Пол не вызывает у Брайана опасений, тем более, что его собственные предпочтения склоняются к более крупным, мрачным типам, с более крупными руками, чем у Пола Маккартни с его тонкими пальцами, тем не менее. Он вдруг очень рад, что никогда не пересекался с этим парнем в гамбургском переулке. Господи, Гамбург. Его разум снова возвращается к сцене с двумя парнями в уборной, к знакомому образу того, как они обнимали друг друга. Словно практиковались. — Как долго это продолжается? Он ненавидит формулировать это таким образом, ненавидит, что это звучит как преступление, которым оно якобы и является. Как обвинение, как приговор. — Не понимаю, какое тебе до этого дело. — Мы же с тобой оба понимаем, что это не так, Пол, — упрекает Брайан. — Это как раз мое дело. Вы — мое дело. Так вот, это правда, что если бы я… если бы ты был с женщиной в такой ситуации, я был бы сильно меньше обеспокоен. Но дело не в этом. Это… — Незаконно. Мужеложство. Основания для того, чтобы тебя изгнали из общества и, скорее всего, гнали бы вилами из города, если не бросили в тюрьму, где такому хорошенькому мальчику, как ты, не поздоровилось бы. — Джон. — Это Джон. Кажется, это, наконец, доходит до парня — он все еще не расслабляется, но теперь в выражении его лица появляется нерешительность, уступка, на которую Брайан мягко давит. — Мне нужно знать все, Пол, потому что, если вы несерьезно, если это просто какой-то неуклюжий эксперимент, — он произносит следующие слова, не позволяя себе думать о них, — тогда это должно закончиться, и закончиться немедленно. Он пытается говорить твердо, властно. Он пытается говорить — Господи — как его дедушка, и понимание этого вызывает у Брайана такую тошноту, что на мгновение ему кажется, что придется опустить голову между колен. Потому что это слова, которые его дед мог бы однажды использовать по отношению к самому Брайану, если бы патриарх Эпштейнов — или любой из них, на самом деле, — вообще заботился о том, как (или с кем) Брайан проводил свое время. Нет, вместо этого его семья просто сослала его в музыкальный магазин в Уайтчепеле, где он не мог причинить им никаких неприятностей, сказала ему не лезть не в свое дело и умыла от него руки. Брайан никогда не хотел быть владельцем музыкального магазина или даже менеджером группы. Его сердце всегда принадлежало театру: сначала он думал стать режиссером, но актерская игра ему никак не давалась. И именно потому, что у него ничего не было, в первую очередь подпитывало решимость Брайана рискнуть. Сделать себе имя без семьи. А потом «Битлз» упали с неба прямо ему на колени, и Брайан подумал, вот оно. Это был его шанс. И они, похоже, тоже так думали: Джон сразу же доверился Брайану, хотя, без сомнения, соблазнился идеалом отца, свалившегося с неба, чтобы быть их направляющей рукой. И Брайану было легче всего полюбить Джона в ответ. Каким бы диким и непредсказуемым он ни был, он был артистичным, красивым и ярким. Пол был благословением: прохладная вода, которая успокаивала после пожара Джона, когда он сам не горел достаточно ярко, чтобы сравниться с ним. Но, несмотря на прошедшие три месяца, Брайан знает, что ему еще не удалось завоевать расположение басиста. Что-то всегда разделяло их. Возможно, думает сейчас Брайан, это что-то и есть Джон. Последние остатки гнева, наконец, покидают его, Брайан снова вздыхает, откидываясь на спинку стула и проводя рукой по лицу. Он почти не спал прошлой ночью — как он мог? — и был вымотан. На краткий миг, прикрываясь пальцами, он позволяет себе задуматься, сказал бы он «нет». Если бы он знал, те месяцы назад, правду о том, что жило между этими двумя притягательными, очаровательными молодыми людьми, разве он отказался бы от своего предложения стать их менеджером: извините, нет, спасибо, риск перевешивает награду, удачи вам в ваших будущих начинаниях, мальчики, но на меня не рассчитывайте. Однако он получает свой ответ всего через секунду, потому что, конечно же, нет. Конечно нет. Не существует такого вероятного мира, где он увидел бы этих мальчиков и волшебство, которое они могли соткать из воздуха, и не захотел бы быть его частью. Именно эта магия велела ему остаться после выступления и поздороваться. Потому что, если он почувствовал это, без сомнения, почувствовали бы и другие. Но если кто-нибудь узнает их секрет, эта магия исчезнет быстрее, чем кто-либо из них успеет моргнуть. И тогда на поверхность вновь всплывает этот страх, потому что они рискуют раскрыть не только свою тайну, но и его собственную. Любое откровение раскроет их круг для микроскопического исследования, а Брайан не… он ни в коем случае не монашка, и его правда известна в некоторых темных уголках Лондона, и у него есть друзья, но… но Брайан вырос в этом мире. Он знает, как ориентироваться по этим не нанесенным на карту улицам, что говорить, а что нет, или когда говорить вообще не следует, а эти мальчики ничего этого не знают, и он не знает, как их научить. Он не учитель. Он едва ли лидер. Тогда он пробует другую тактику, теперь более мягкую, пытаясь напомнить Полу — и себе — что он здесь не враг, а друг. Союзник, сражающийся в той же войне, пусть и косвенно. — Я уверен, что ты осведомлен о моих собственных, э-э, склонностях… — Мы не такие, — на этот раз перебивает Пол. Это первый раз, когда он говорит без обращения, и Брайан вопросительно смотрит на него. — Прошу прощения? — Мы не такие, как ты. — Пол все еще выглядит сурово, но теперь ему тоже некомфортно, он переводит взгляд с Брайана и обратно, что ж, он в подходящей компании, не так ли? Во всех смыслах, говорит тихий голос в голове Брайана, и он немного рад обнаружить, что не потерял чувство юмора полностью, по крайней мере, каким бы болезненным оно ни было. — Нам все еще нравятся девушки. Это просто… — Пол пытается подобрать слова, но терпит неудачу. — Мы. Мы. В этом простом маленьком слове так много всего. Брайан думает обо всех их совместных моментах, которые накопились в его памяти даже всего за эти три месяца: зашифрованный язык, на котором говорят эти двое, который Брайан ох как быстро отказался переводить. Песни (песни о любви), которые они пишут вместе, кажутся бесконечным шрифтом. То, как они всегда проявляют себя наилучшим образом, когда находятся рядом друг с другом, и как нервничают, когда врозь. Они тянутся друг к другу на сцене, так же, как Брайан тянется к ним, и, учитывая все это вместе взятое, он не знает, почему так удивительно, поверить, что, возможно, они относятся друг к другу так же, как Брайан относится к ним. И это именно то, что сбивает его с толку, он не понимает: как нравящийся людям, вечно готовый к интервью Пол Маккартни берет на себя этот колоссальный риск, и стоит сейчас здесь, перед Брайаном, отстаивая их отношения, не больше и не меньше. Джона он мог понять; Джон думает своим сердцем, плохо это или хорошо, еще до того, как оно перестанет реветь в его ушах. Но Пол? Пол не рискует понапрасну. А это значит, что для него это нечто важное. У Брайана болит сердце. О, это гораздо хуже, чем он ожидал. Это не просто любопытство или интрижка, нет. Они влюблены друг в друга. Джон и Пол влюблены друг в друга. Как бы он ни понимал сейчас, ему все еще предстоит принять трудное решение. Он делает вдох, взывая в последний раз к разуму. — Если бы вместо меня был кто-то другой, Пол… — Но это был ты, не так ли? И только благодаря многолетнему опыту Брайана в языке теней он улавливает скрытые эмоции, спрятанные в этом вопросе. Это не гнев или пренебрежение. Это просьба. Это отчаяние. Брайан внезапно понимает, что, несмотря на всю его суровую внешность и решительность, парень перед ним так же напуган, как и он сам. Потому что Брайан не просто кто-то другой, так ведь? Брайан — человек, который держит в своих руках все будущее этого мальчика — и его друзей, и если бы Брайан был кем-то другим, его бы уже стерли в порошок, возможно, в ту самую секунду, как только Пол открыл дверь. Но он этого не сделал. Потому что Брайан, скорее всего, поймет. Он был в шкуре Пола — по крайней мере, в туфлях, которые он купил для него. И да, они глупцы, еще глупее, чем Брайан когда-либо был, есть или будет, и они будут единственной вещью, которая когда-либо будет стоять у них на пути, и они все еще могут… но они влюблены, и ничто из того, что Брайан может здесь сказать, не изменит этого факта, да и не хочет он этого. Нет, он знал, что собирается сделать, в тот момент, когда увидел, что было за той дверью прошлой ночью, так же, как он получил свой ответ раньше: как он мог отказаться от этого? Как он мог их подвести? Итак, Брайан принимает еще одно ужасное деловое решение, но, возможно, лучшее из всех, которые он когда-либо принимал в своей жизни. — Хорошо. Взгляд Пола в шоке устремляется на него, прежде чем быстро смениться подозрением, что вполне справедливо. Брайан тяжело выдыхает и снова говорит, возможно, на этот раз, чтобы он сам себя услышал: — Хорошо. Это не разрешение, потому что Пол явно в этом не нуждается, но это принятие. Он поможет сохранить их тайну. Он поможет уберечь их. — Но будут правила, понимаешь? — Он продолжает, пытаясь сохранить какое-то подобие выговора. — Правила поведения в общественных местах, какие риски неприемлемы. Мы также обсудим это с Джоном, чтобы он был в курсе. Пол явно все еще ошеломлен, но затем поспешно кивает в знак согласия. Лучше бы так и было, внутренне ворчит Брайан, хотя все еще не может подавить волну нежности к парню, стоящему перед ним. — Тем не менее, мы оставим это на потом. У нас запланирована запись на Би-би-си сегодня днем, и я ожидаю, что вы все будете вести себя наилучшим образом. — Спасибо, — говорит ему Пол, и Брайан слышит в этом искренность. Он устало кивает и отмахивается, хотя кратко окликает его, прежде чем тот достигает двери. — И ради всего святого, Пол, запирайте дверь в следующий раз, хорошо? У Пола, по крайней мере, хватает приличия выглядеть немного смущенным, одаривая Брайана одной из своих милых, застенчивых улыбок, а затем он в спешке уходит, предположительно, чтобы найти Джона. Брайан смотрит, как он уходит, и когда дверь, наконец, закрывается за ним, только тогда он позволяет оборвать все нити, наклониться вперед и прижаться лбом к гладкому дереву своего стола, чтобы попытаться заставить мир перестать кружиться и, наконец, вдохнуть воздух в легкие, пока он обдумывает только что сделанный выбор. Да, они глупцы, но он не находит в себе силы сожалеть об этом. И, может быть, это делает его самым большим глупцом из всех. Тем более в нем все еще есть та часть, которая завидует Полу, да и как не завидовать: быть таким молодым, красивым и талантливым и чувствовать себя таким уверенным, чего еще тут желать? Быть «нами». И более того, быть желанным в ответ не кем иным, как Джоном Ленноном. Но Брайан заслужил доверие Пола, и он знает, что это поможет ему пройти долгий путь вместе с «Битлз». Возможно, даже дальше, чем надеется Брайан.