***
Пожалуй, выговариваться в молчаливую пустоту стоило чаще. Раньше мужчина не понимал людскую потребность обсуждать личную жизнь с посторонним, но от такого выброса всего, что роилось в голове, ему даже физически стало легче. Паша не пресекал его жажду уходить в подробности — за два с половиной часа приёма вместо одного положенного, и свадьба друга, и Антон, и новые привычки, послужившие основой их знакомства, были описаны с пугающей дотошностью. Слепой и сам не знал, сколько всего мог сказать о новом друге — мозг услужливо ловил все интонации и оттенки, любое ощутимое движение и услышанное слово. Единственным разом, когда психолог прокомментировал его монолог, была сцена на кухне. Он живо описывал чужие эмоции, непонятную тоску в мягком голосе, пока не услышал слабый смешок: — Вряд ли б Вы это заметили, если бы были зрячи. И Арсений просто кивнул, потому что даже представить не мог, сколько таких маленьких изменений мог раньше упускать по невнимательности — а ведь все они были важны. Вероятно, и Серёжино волнение осталось бы незамеченным. Тогда он бы не помог никак близкому, что находился рядом чуть ли не со школьной скамьи. Предпринимательской жилки в том не нашлось, чтобы открывать дело на двоих, зато любви к окружающим и анекдотов — целые вагоны, которые друг «разгружал», когда вёл на заказ мероприятия. Стало до кислой тошноты стыдно за все праздники и вечеринки, которые тот отменял в самом начале его болезни, пока не принял предложение получать за помощь деньги. Их отношения не стали меркантильными, но обрели иной оттенок, который, как выяснилось вчера, предполагал более низкий уровень доверия и откровенности. — У меня всего два уточняющих вопроса, — обрёл Павел дар речи снова, когда затянувшаяся в размышлении пауза дала понять, что пациент выдохся. — Начнём с простого: почему Вы называете мужчину с двумя вышками юношей? Ему же математически не может быть меньше двадцати пяти. — Это ты руководствуешься логикой. А у меня есть только органы чувств, которые дали бы ему лет шестнадцать максимум, — подушечки пальцев слабо укололи воображаемые острые черты и нежная кожа, сам он смутился до жара на щеках. — Это единственное, что тебя смутило? Я же выговорил все свои страхи и желания, которые заставляют меня странно вести себя с этим человеком… — Там как раз всё понятно. И общее разочарование в жизни, которое не мешало бы раньше начать пролечивать, и особенности восприятия, связанные с болезнью. Не думаю, что Ваше желание его касаться — странное или неправильное, пока всех всё устраивает. Он, видимо, не менее одинок, — кабинет наполнил объемный звук глотка, движение воздуха обозначило подъем на ноги. — Вот будет у Вас кризис ориентации — тогда и появится тема для обсуждения. Спокойный голос давал понять, что тот не шутил и был готов к подобному разговору, заранее не осуждая, не высмеивая. Арсений уже почти вскинулся, чтобы начать протестовать, как вспомнил прикосновение колючей щеки к виску, и, приподнявшись, молча уселся обратно. Всё крутил чужие слова в голове, пока не сформулировал осторожный вопрос. — А разве лечат разочарование? Мне казалось, нужно круто менять жизнь, если что-то не устраивает. Но к этому я не готов. — Кардинальные перемены не всегда требуются. Давайте стакан, — стекло вернулось спустя пару всплесков жидкости, психолог вернулся на место следом. — Важны не столько внешние, объективные обстоятельства, сколько Ваше отношение к ним, — видимо, по отключенному лицу было ясно, что он не очень понимал суть слов. — Я объясню. Вы же любите свою работу. Это видно. Проблема не в том, что её слишком много, а в том, что больше ничего у Вас нет. Уходя домой, ложась спать, принимая пищу, Вы мысленно остаётесь в офисе — и, конечно, мозг требует отпуск. Но дальше — больше: проблема не в том, что развод пять лет назад был болезненный, а в том, что больше лезть в отношения Вы не пытались, отмахиваясь и от меня, и от самого себя этим неправдивым «мне не до того». — Ты пытаешься мне сказать, что нужно… — Начать жить, Арсений Сергеевич, — слабо усмехнувшись, Паша постучал пальцем по его колену рядом с местом, где покоился телефон. — Тихонечко, мелкими шажками. Не отвечайте на звонки после конца рабочего дня. Освободите себе хотя бы субботу, но не разово, а чтобы точно был один полноценный выходной. Понимаете, к чему я клоню? — Пожалуй, понимаю. А если, ну, не получится? — Получится, просто не сразу. Вероятно, с непривычки будет немного ломать, но с этим начнём разбираться по мере поступления, — тот вдруг охнул и вскочил. — Мне нужно бежать. На сегодня с Вас хватит. Предлагаю встречаться по понедельникам и четвергам — будет время подкопить эмоции. Как Вам идея? — Звучит прекрасно, — он выдавил мученическую улыбку и тоже поднялся. Двигаться было неприятно — в разных местах тела саднило, будто минуту назад его сбила машина, а страх не справиться даже с мелкими попытками что-то поменять парализовывал. — Арсений, послушайте, — на плечо упала нетяжёлая рука, её хозяин понизил тон и громкость голоса, становясь похожим скорее на старого друга, чем на подчинённого, — Вы не одни. Нас, желающих помочь, уже трое. И лично я верю, что человек, который вывел с нуля построенную компанию на мировой рынок, уж точно способен немного позаботиться о себе. Согласны? — Спасибо, Павел Алексеевич, — мужчина опустил голову, покоряясь вежливому спокойствию и признавая, что его прежнее снисходительное отношение было невежливым. Сотрудник наклонился, пощекотав тёплым дыханием, и тихо засмеялся ему в ухо: — Да можно просто «Паша». Я привык.***
Серёжа был поглощён радостным событием: выполняя функции собаки-поводыря, но забывая о функциях друга, тот механически отвечал на попытки мужчины поговорить и оставлял безжизненной ладонь, которой он касался, словно отдавая на растерзание за ненадобностью. Конечно, слепец не злился, даже не расстраивался, только качал головой, вспоминая, что сам был таким совсем недавно, да шутил мысленно, без зрителей, что увидел некоторые вещи, потеряв зрение. Такой вот парадокс. Или вот вам ещё один: обретя чёткий план действий, окончательно разработанный с психологом в четверг, Арсений растерялся. Как это — просто взять и оставить работу на работе? Он так не умел уже давно. Как это — выделить себе полноценный выходной? А если обоих друзей, старого и нового, рядом не окажется? Любовь к аудиокнигам была не так сильна, чтобы потратить на те целые сутки, а больше дома он не мог ничего делать. Да вообще ничего больше не мог. Они с Пашей пытались придумать хобби, для которого не требовались глаза, но для всех них требовалось выходить к миру, а покупать белую трость слепец отказывался напрочь. Такой беспомощности, поглощавшей не хуже пасти темноты, мужчина не ощущал, пожалуй, никогда. В попытке справиться с нервами, он добил их окончательно, почти перестал есть и спать, поддерживая жизнь в организме только бесчисленными порциями кофе. Именно в таком состоянии его и нашёл Антон субботним утром, после процедуры привыкания к постороннему существу резко схвативший ослабшее тело за плечи: — Боже мой, тебе спать-то дают вообще? — Брось, просто подустал к концу недели, — опустив голову, он попытался отойти, но его не отпустили. — Врать не надо. Я, в отличие от тебя, прекрасно вижу твоё зелёное похудевшее лицо. Доведёшь до истощения, попадёшь в больницу, и что тогда делать будем? — мягко прижав к груди, тот перешёл на полный грусти шёпот. — Меня ведь к тебе не пустят. — Ладно, это аргумент, — ответил на объятие, осторожно обвивая чужую хрупкую талию. — Хотя ты вот похудее будешь. Готовить умеешь? — А найдутся продукты? — Нет, наверное. В холодильнике мышь покончила с собой от безнадёги. Можем её пожарить, — по мозгу эхом раскатился приятный смех. — Не знаю, зачем спросил. — Зато я знаю. Подождёшь минут десять? Я видел магазин по дороге сюда. — Да не стоит… — слова утонули в хлопке входной двери. Парень исчез, но вскоре вернулся, зашуршал пакетами: — Пойдём, мышиный король. Будем тебя откармливать, пока не загнулся. И, конечно, пока второй суетился благословенно тихо, с уважением к его потребности в тишине, Арсений выложил все свои страхи и домыслы, не дожидаясь прямого вопроса. Говорил на одном дыхании, перенимая чужую привычку к быстрой, сбивчивой речи, боясь из-за смущения остановиться совсем, если возьмёт хоть секундную паузу. — Не понимаю, в чём проблема с выходным, — юноша сел напротив, уложил его ноги на свои. — Если хочешь, я могу проводить с тобой все субботы. Вдвоём-то уж придумаем, чем заняться. — Вот уж тебя ещё запрягать не хватало! Ценю, конечно, порыв… — Не ценишь, — просто усмехнулся тот. — Я, может, повод нашёл рядом побыть. — Давай тебе не нужен будет повод? — чужие плечи щёлкнули в каком-то неопознанном жесте. — Если правда сам хочешь, буду рад компании. — Тогда, считай, забились. После завтрака и пустого, но приятного обсуждения прошедшей недели, они перекочевали в гостиную, где Антон взял с полки одну из книг и приземлился рядом, уткнувшись в бедро поджатыми коленями. — Можно у тебя Мопассана одолжить? — «Милого друга»? Странный выбор из всего обилия моей коллекции. Даже как-то обидно за твой литературный вкус. — Эй! — его со смешком не больно ткнули в рёбра, заставив усмехнуться в ответ. — Остальное всё я уже читал. «Серьёзно? Там же целая библиотека. Неужели в твоей голове столько же книг, сколько и в моей?» Из «ничего» сгустившая смелость заставила Арсения податься вперёд и, не с первого раза попав на острое плечо, уложить голову на собеседнике: — А ты можешь сейчас начать? Вслух, если не трудно. — Хорошо. Только учитывай, что я даже не буду пытаться косить под профессионального чтеца. — Этого не требую. Мне просто нравится твой голос. Повисла опасная пауза, за которую мужчина успел проклясть свою откровенность и придумать больше десяти способов сдать назад, перевести всё в шутку. Но в момент, когда он приоткрыл рот для объяснений, зашелестели страницы. Чуть приподняв подбородок, слепой всматривался во мрак, пытаясь угадать эмоцию на незнакомом ему лице, обладатель которого театрально откашлялся: — «Получив у кассирши сдачу с пяти франков, Жорж Дюруа вышел из ресторана…».***
Его разбудил хлопок закрытой книги. Арсений резко подорвался с плеча, оказавшегося губительно удобным, и захлопал глазами: — Прости, кажется, уснул главе на второй. — Знаю. А я вот как раз дочитал, — парень потянулся, слегка задев его локтем. — То есть как? Аудиокнига была, помнится, часов на пятнадцать… — Ага. Сейчас почти полночь, — в ответ на виноватую улыбку, Антон потрепал его тёмные волосы. — Выспался? — Да. За всю неделю, видимо. Прости, мне очень неловко… — тепло исчезло из-под бока. — Уходишь? — Пора бы. Ну или пойдём на воздух, не то я тоже свалюсь. Страх заполнил тело. Улица, такая шумная и опасная, совершенно не привлекала, но собиравшийся домой Антон пугал ещё больше. — Я не очень хорош в прогулках по объективным причинам, — он надеялся мирно договориться, но запястье потянули вверх, заставляя встать. — Значит, на площадке посидим. Давай, там сейчас как раз нет людей. Всё тихо, мирно, а я рядом буду. Смиренно одеваясь наощупь, в еле преодолимом оцепенении следуя за проводником за пределы квартиры и вплоть до момента, как его усадили на качели, мужчина не отпускал чужие пальцы, словно боялся потеряться, как маленький ребёнок. Но юноша оказался прав — пугающим предложение было только на словах, а на деле же тот умудрялся заполнять собой не только небольшие комнаты, но и открытые пространства, плохо шутя и не разрывая прикосновения. Пока за плечи его мягко раскачивали, он поймал себя на мысли, что доверял этим рукам и откуда-то знал, что те не оставят на произвол судьбы. — Знаешь, это довольно странное, но классное ощущение. Я не вижу, как мир движется, но мой вестибулярный аппарат хорошо это чувствует. — Да? Представить не могу, но звучит любопытно, — несколько минут спустя раздался тихий смех. — Напомни, чтоб мы сходили в парк аттракционов. Хочу понять, как ты среагируешь на более резкие перепады. По крайней мере, в теории это звучит весело. — Может, и весело, но гам там будет такой, что меня приступ хватит, — обернулся на голос со всей скорбью мира на лице. — Ты же не хочешь моей смерти, правда? — Добудем тебе наушники, поставим что-нибудь мирное — и пойдём кататься, — тёплая ладонь легла на лопатку, надавливая, чтобы продолжать движение взад-вперёд. — Так просто не отмажешься, я уже загорелся этой идеей! — Вот лишь бы из зоны комфорта вытащить, а. Садюга. — Не «садюга», а «амбассадор развлечений». Будешь огрызаться — раскачаю до мёртвой петли. — Всё-всё, убедил. Тащи меня, куда хочешь, амбассадор, — усмехнулся он, дёрнув плечами, чтобы прогнать мурашки, побежавшие по спине. — Серьёзно? Мы уже на таком уровне доверия? Отвечать Арсений не стал. Сам факт того, что слепой позволил себя вывести куда-то дальше машины у подъезда, всё сказал за него, даже если тот, другой, об этом не знал.