Дождливым вечером

Илья Семенович шел вдоль темного коридора школы, изредка посматривая на давно закрытые двери кабинетов. Ни гула детских голосов, ни разговоров преподавателей, ни беготни по лестницам — только ритмичный стук шагов по вымытому полу, разносящийся, казалось, до самых отдаленных уголков здания. Проходя мимо актового зала, Мельников по привычке заглянул туда через стекло, и ему показалось, что над одинаковыми рядами кресел возвышается темный силуэт. Вернувшись к двери зала, он посмотрел туда снова. Елизавета Львовна молча сидела в темном актовом зале, перебирая пальцами пуговицы на блузке. Уже много времени она впивалась глазами в какую-то точку перед собой, не переводя взгляда ни на секунду. Из раздумий ее вывел неожиданно включившийся в зале свет. Она обернулась и увидела входящего в дверь учителя истории. Безразлично посмотрев на эту картину, она повернула голову и вновь погрузилась в свои мысли, - очень грустные сегодня. — Вы не идете домой? - садясь рядом, спросил Илья Семенович, немного холодным, но все-таки любопытным взглядом осматривая девушку. — Вам что за дело? - не смотря на мужчину, с презрением проговорила Лиза. В последнее время она постоянно общалась с ним в таком тоне. После того, как Мельников при всех сделал ей очень колкое замечание, она больше не могла быть к нему такой же доброжелательной, какой была раньше. Ей, как начинающему и еще неуверенному в своих силах учителю, было особенно обидно услышать эти слова. Они еще больше пошатнули ее и так нестойкое мнение о своем преподавании. — Я проведу Вас? — Не стоит, я не пойду домой, - сложа руки на колени, так же холодно ответила девушка. — Неужто Вы собираетесь всю ночь провести в школе? — А Вам какое дело до того, что я всю ночь буду здесь? - раздраженно спросила Лиза, впиваясь горящими глазами в лицо мужчины. Мельников промолчал. Он знал, что любые его слова будут непременно обращены против него: девушке всегда это бесподобно удавалось. Илья Семенович чувствовал себя в тупике: он хотел чем-то помочь Елизавете Львовне, но в то же время понимал, что она не захочет принять от него никакой помощи. Еще больше его терзали непонятные чувства, возникшие в нем недавно. Называть их симпатией учитель истории упорно отказывался, но другого объяснения им он придумать не мог. Преувеличенное чувство вины, подобие симпатии и эти горящие, темные глаза заставляли его смущаться каждый раз, как он видел девушку. — И все же Вы не собираетесь сидеть здесь всю ночь? - со странной надеждой спросил мужчина. — Нет, не собираюсь. — Так куда же Вы пойдете? — Не знаю, на улице снова дождь. — Почему Вы не хотите идти домой? - пытаясь разговорить обычно очень веселую Лизу, он задавал вопрос за вопросом. — Папа сердитый домой придет из-за того, что Ваш класс сегодня натворил. Я не хочу быть там в это время. — Но ведь ничего такого не произошло. — Это Вы так думаете. — Он даже никакого замечания не сделал. В ответ девушка только иронично улыбнулась. Да, не сделал, потому что вернется домой и выскажет свои накопившиеся директорские обиды своей единственной дочери. — Вы можете переночевать у меня, - Мельников знал, что его предложение было крайне неприлично, но он не нашелся чем еще помочь. Лиза только фыркнула в ответ. Она не хотела соглашаться, но и перспектива провести всю ночь в пустой школе ее не радовала. — Ладно, пойдемте, - девушка резко встала, взяла свой дипломат и стала протискиваться между пропускавшим ее Мельниковым и креслами переднего ряда. Когда она уже почти прошла, мужчина положил руку на спинку кресла впереди, преграждая Елизавете Львовне путь. — Я могу сказать Вам что-то? — Если Вы сейчас же не опустите руку, я никуда с Вами не пойду. Илья Семенович опустил руку и пошел вслед за быстро шагающей Лизой. — У меня есть зонт. — Я за Вас рада. — Нет, Вы не поняли. Я имею в виду, что я поделюсь с Вами зонтом. — Я не люблю ходить под зонтом. — Но Вы же промокнете. — Пусть. Вытянув руку перед собой, Мельников все-таки нес зонт над девушкой. Она делала вид, будто вовсе этого и не замечала. — Здесь налево. Илья Семенович придержал дверь, пропуская Лизу в подъезд. — Когда я была здесь в прошлый раз, здесь было светлее. — Да, перегорела лампочка. Аккуратно ступая по ступенькам, мужчина вел Елизавету Львовну под руку, стараясь предупредить каждый ее шаг. — Ваша мама не будет против? — Она сегодня не дома. Но, даже если и была бы, Вы же знаете, как она Вас любит. — И как такая замечательная женщина могла вырастить такого хама, - тихо, но так, чтобы Мельников услышал, проговорила Лиза. Тот промолчал. Слова девушки были вполне справедливы, хоть и немного преувеличены из-за нанесенной обиды. — Вы будете чай? -снимая с Елизаветы Львовны пальто, спросил мужчина. — Не откажусь. — Садитесь вот здесь. А руки можно вон там помыть, - непонятно отчего копошась, Илья Семенович бегал по комнате в поисках чашек. - Сейчас. Присядьте. Может телевизор включить? — Нет, ничего не нужно. Чайник уже, кажется, кипит. — Ах да, чайник! Мельников быстрым шагом направился в кухню, и почти тут же послышался тихий вскрик: мужчина, отвлёкшись, схватил горячий чайник рукой. — Вы в порядке, Илья Семенович? - спросила Лиза у несущего чашки Мельникова. — Да-да, все хорошо. — Что с Вами сегодня? — А что не так? — Вы смешон. Мельников с каким-то осознанием опустил глаза и поставил чашки на стол. — Простите, я сейчас. Он пошел назад в кухню и уперся руками в стол. Опустив голову, он старался собрать мысли в кучу. “Да, смешон, и уже не первый день. Но что я могу с этим поделать, если я...”. Он прервал свою мысль, не позволяя себе даже подумать о том, что он все-таки собирался сказать. “Да кого я обманываю?” Сев на стул, он закурил сигарету. “Влюбился - так признайся... хотя бы себе в этом признайся... Идиот! Какой же я идиот!” — Чай уже почти остыл, - смотря из-под длинных ресниц, проговорила Лиза. Мельников сел за стол и стал маленькими глотками отпивать чай из чашки. Девушка не сводила с него глаз, стараясь прочитать произошедшую в нем перемену. — Надеюсь, мои охломоны не доставляют Вам слишком много хлопот? - желая разбить неловкую тишину, спросил Илья Семенович. — Нет, мы с ними замечательно ладим. Елизавета Львовна тонкими пальцами вертела блюдце вокруг своей оси. Она продолжала делать вид, что разговоры мужчины ей совершенно неинтересны, и она только и ждет рассвета, чтобы поскорее отсюда уйти. Однако она почувствовала перемену и в себе. Девушка знала, что слишком долго обижается на слова, которые можно было бы простить уже к концу дня. Но ее уже несло как по инерции. “Пора уже это заканчивать. В конце-то концов, не такой он и плохой человек. Нет... он совсем не плохой человек. Он даже очень хороший человек. Просто, бывает, слишком холодный и неприступный. Но ведь это не плохо. Ведь это не делает его плохим”. Лиза погрузилась в свои мысли и уже не слышала, что ей рассказывал Мельников. “Нет, он не плохой. И он уже извинялся. Тогда зачем я с ним так?”. Она посмотрела на сидящего рядом мужчину с каким-то даже сожалением. “Нет, хватит его мучить. Я перегнула палку”. — А Вы... — Простите, мне уже пора идти, - вставая из-за стола, быстро протараторила Лиза. На нее вдруг нахлынуло какое-то смущение, ей стало стыдно и совестно за свое поведение. — Но куда же Вы пойдете? — Домой. — А отец? — Не впервой. — Останьтесь, прошу Вас, - Илья Семенович перехватил руку желавшей уйти Елизаветы Львовны. Желание хоть как-то смягчиться по отношению к историку побороло ее нежелание повиноваться. Лиза сделала шаг в сторону стола. — Хотите я вам что-то сыграю? - желая развлечь задержанную им девушку, предложил Мельников. — Хочу. Хоть мужчина и чувствовал неуместность своего поведения, он хотел хоть ненадолго задержать Лизу у себя. Желая сказать так много, он не мог сказать ничего. — Вы хотите что-то определенное? - усаживая девушку на диван напротив, спросил Мельников. — На Ваше усмотрение, -с любопытством смотря на мужчину, ответила Елизавета Львовна. — Вы умеете играть на чем-то? - садясь на стул рядом с пианино, сказал Илья Семенович. — Тоже на фортепиано. — Что ж, надеюсь, Вы не раскритикуете мою игру, - смущенно улыбнувшись, проговорил Мельников. Лиза улыбнулась в ответ. Спокойные и немного сконфуженные речи мужчины и теплый чай смягчили ее сердце — отчего ей становилось только более совестно. Она следила за движениями Ильи Семеновича, за тем, как его пальцы бегали по клавишам, резво перепрыгивая с одной на другую, за тем, как уверенно он пел в противовес тому, как буквально минуту до этого он смущенно говорил почти каждое слово, поминутно опуская или отводя глаза. “Да, он переменился. Более того, он будто стал совсем другим. Вздор, мне просто кажется. Он не изменился ни капельки. Все такой же холодный и бесчувственный”. Елизавета Львовна нахмурилась от собственных мыслей и отвела взгляд от сидящего к ней спиной Мельникова. “И кого я обманываю?”. Снова посмотрела на мужчину. “Дура!”. Со злобой на саму себя Лиза закусила губу. “Все видят, а ты одна и не видишь! Дура! Дура! Дура!”. Зажмурив глаза, она продолжала мысленно корить себя. Затем с досадой выдохнула и снова посмотрела на ловкие прыжки пальцев по клавишам. “Ах, как хорошо, что он всего этого сейчас не видит”. Да, Лиза была права: Мельников не видел мучительных мыслей, которые отображались на ее прекрасном лице. Не видел, но чувствовал. Чувствовал то тяжелое дыхание у него за спиной, чувствовал пристальный взгляд ему в затылок. Он хотел обернуться, чтобы убедиться в своих догадках, но что-то его все время останавливало. — Замечательная песня, - обманчиво-оживленно проговорила Елизавета Львовна. Сводящие с ума мысли не помешали ей насладиться спокойной музыкой, на которую наложили стихи какого-то известного, но не угаданного девушкой поэта. — Я, наверное, утомил Вас своим вниманием, - сев вполоборота тихо спросил Илья Семенович. Девушка в отрицание махнула головой. Мужчина поднялся и встал посреди комнаты, неожиданно о чем-то задумавшись. — Вы, кажется, хотели мне что-то сказать? - увидев вопросительный взгляд Мельникова, девушка, подходя ближе, уточнила: - Там, в актовом зале. — Ах да, - с грустью припомнил Илья Семенович, который надеялся, что разговор не переключится на такой неловкий и необдуманный им шаг. — Так что же Вы хотели мне сказать? - смотря блестящими глазами, настаивала Лиза. О нет, она прекрасно знала, что именно и, может, даже какими словами он хотел сказать это что-то, но ей так мучительно хотелось это услышать. Дыхание Мельникова сбилось. Ему показалось странным и даже глупым, что он, взрослый мужчина, смущается, как мальчишка, когда у него начинают спрашивать о девочке, которая ему нравится. “Во что ты превратился?” - только больше задевая себя, думал Илья Семенович. “Скажи ей! Чего же ты боишься?”. Он посмотрел на стоящую рядом девушку и быстро отвел взгляд. “Ты тряпка, Мельников!” Стоит признать, что укоры в свою же сторону, дали свои плоды. Собравшись с духом, он резко повернулся и, слегка наклонившись и аккуратно обхватив шею руками, поцеловал Лизу, после чего сразу же отвел лицо в сторону. “Почему ты так тяжело дышишь? Не марафон бежал! Ах, во что же ты превратился! Неужели тебе так трудно...”, но он не успел закончить мысль, потому что губы девушки снова прижались к его. Его переполняли смешанные чувства: он продолжал укорять себя в том, что не умеет выражать свои чувства, и не верил тому, что Лиза поцеловала его в ответ. Но пока он боролся с собственной неожиданно возникнувшей неуверенностью, Елизавета Львовна быстро расстегнула пуговицы и уже медленно, поддев снизу пальцами, тянула вверх кофту, ведя рукой от торса выше к ребрам и груди. Она пока не отдавала себе отчета в том, что она делает, но не делать этого уже не могла. Эмоции полностью затуманили ее разум, и теперь она исполняла только то, что приказывало ей сердце. А оно подсказывало ей быстрее стянуть кофту с мужчины, быстрее повалиться на тот диван сзади, быстрее крепко обхватить руками его за спину. Освободив от блузки, Мельников переместил девушку на диван, оказываясь сверху. Стягивая всю оставшуюся одежду, он продолжал целовать Лизу, не в силах насытиться. Судорожно проводя руками то по талии, то по рукам, то по волосам девушки, он опалял и так разгоряченную кожу, целуя то губы, то шею, то ключицу девушки. Он не мог поверить, что та, которая буквально час назад гнала и знать его не хотела, теперь рядом: так же чувственно отвечает на поцелуй, бродит тонкими пальцами по спине, шепчет на ухо его имя, намереваясь что-то сказать, но так и не произнося ничего кроме тихого: “Илья”. Все будто сон. Все произошло так быстро и неожиданно, что теперь трудно было поверить, что это происходит в реальности. Но да, вот же она, снова произнесла имя. Пытаясь синхронизировать ритм толчков с дыханием, Мельников то ускорял, то снова замедлял темп. Результатов это, конечно, не дало: напротив, ритм дыхания сбился окончательно и уже не подлежал быстрому восстановлению. Зарываясь носом в светлые волосы девушки, мужчина что-то тихо шептал, хотя он и сам не смог бы разобрать что именно. Он продолжал прикасаться губами к нежной коже на шее Лизы, поминутно вновь возвращаясь к губам. Руки девушки бродили везде, куда только могли достать: тонкие пальцы забирались и легко сжимали волосы Ильи, шагали к шее и дальше по спине, спускались к пояснице, через бока перебегали на торс и снова выше, перескакивая, к ребрам и груди, и вновь к шее и волосам, зацепая щеки и уши. Полуоткрытые губы, с которых поминутно срывался стон, время от времени закусывались и довольно улыбались, пока щека прижималась к щеке мужчины. Сердце бешено колотилось, видимо пытаясь заглушить все остальные звуки. В этом соревновании оно явно уступало бедному старому дивану, так жалобно скрипящему в ритм толчков. — Куда же пропало твое стеснение, Илья? - смеясь, прошептала ему на ухо Лиза. — Ну перестань, - Мельников накрыл ее губы своими, будто запрещая ей впредь задавать такие смущающие его вопросы. В ответ девушка только сильнее обхватила его шею руками и притянула ближе к себе, так же страстно отвечая на поцелуй. Она старалась не думать о том, что, вероятно, то, что сегодня произошло, абсолютно неправильно, и что так быть не должно, но думать об этом было уже слишком поздно. И все же ей казалось странным, что всего час назад она практически ненавидела его, а сейчас улыбается каждый раз, когда он шепчет что-то совершенно невнятное ей на ухо. “А что здесь странного, собственно? Я сама убедила себя в том, что его не люблю. Без оснований, без причин. А те слова? Ах, глупости, он ведь не со зла это говорил. Нет, я только сейчас поняла, что не со зла это было. Какая же я дура...”. Мельников, будто прочитав мысли девушки, наклонился и трепетно, словно она была хрустальной, вновь поцеловал Лизу. Елизавета Львовна положила подбородок на грудь уже уснувшему Мельникову и стала всматриваться в окно. Дождь все еще моросил. По стеклу текли капли. Они же отбивали на подоконнике причудливый ритм. На секунду Лизе показалось, что все это был лишь сон, что ничего не было, а она просто спит на своей кровати. Но опустив глаза, она увидела тихо сопящего коллегу и сама усмехнулась абсурдности своих мыслей. В учительской все было как обычно: почти в одно время в нее ввалилась толпа учителей, которые тут же принялись обсуждать последние школьные новости. Елизавета Львовна была там раньше всех, будто пытаясь создать себе алиби, когда заглянет отец, и доказать, что она действительно всю ночь провела в школе. Поздоровавшись со всеми пришедшими, она продолжила проверять тетради своих учеников. Дверь вновь открылась, и Лиза увидела вошедшего в учительскую Илью Семеновича, держащего в руках букет ромашек. Девушка нахмурила брови, пытаясь угадать, что будет дальше. — Прошу минуту внимания, - вдруг сказал историк громко, желая обратить на себя внимание всех присутствующих. - Елизавета Львовна, - обратился он к вставшей из-за стола Лизе. - Я, при всех, хочу попросить у Вас прощения за свои слова, еще тогда, давно. Некоторые учителя начали перешептываться, говоря: “Ну наконец-то, он признал свою вину”. И, хоть Мельников прекрасно услышал их слова, он продолжил: — Я виноват перед Вами. Прошу меня простить, - вручив букет, он стал пристально всматриваться в глаза девушки, ожидая очевидный ответ. Лиза легко кивнула, вызвав этим движением радостную улыбку на лице Ильи и всеобщий гул в учительской.