Госпожа магистр

– Кляп-то хоть нашла?       Это был самый не подходящий вопрос, который он мог бы задать принцессе, медленно приближающейся к нему с ремнём в руках. Но Лиам давно заметил, что ему не хватает силы воли, когда дело касается удержания языка за зубами в её присутствии. Пока ему было плохо, такое поведение можно было бы объяснить тем, что он не до конца соображает, где находится и чем ему грозят шуточки в адрес будущего тевинтерского магистра, но даже собравшись с силами и мыслями, он продолжал её задирать, будто она случайная девица в таверне, а не имперская сучка, которая может убить его щелчком пальцев.       Разгадка лежала на поверхности, но Лиама при мысли о ней начинало мутить, как в душной комнатушке Эвии. Как Эвия навсегда застряла в этой каморке с тусклым зеркалом, висящим над жестяной раковиной, так Лиам застрял в Тевинтере, может быть, тоже навсегда. Вернётся ли он домой, зависит от этой принцессы, и поэтому он не может сдержаться в желании её задеть. Это злость, порождённая безысходностью. Страх загнанной в угол крысы, которая нападает на протянутую к ней руку, надеясь, что эта исступлённая атака её спасёт, хотя обладателя руки она лишь укрепит во мнении, что крысу необходимо удавить.       Лиам считал, что храмовник не должен бояться. Тем более, магов. Но он и не боялся эту девчонку, которая сама боялась всего на свете – от наёмных убийц до дисциплинарных взысканий. Даже её мать он не боялся, на самом деле. Патриция его нервировала – это правда. Тем, насколько она стереотипная тевинтерская аристократка, про которых ходят байки, включающие в себя оргии и омовения эльфийской кровью. Лиам твёрдо решил, что с этой женщиной лучше не связываться, если он не хочет, чтобы его кровь пустили на омолаживающие притирки, но он её не боялся. Она всего лишь маг, как и все здесь. Очень сильный маг, беспринципный, безжалостный и жестокий, но разве не ко встрече с таким Лиама готовили?       Что его действительно пугало – неизвестность и понимание, что он никак не влияет на то, что с ним будет дальше. Ему были хорошо знакомы эти чувства, и он надеялся, что больше никогда не испытает их. Больше не вспомнит страх и боль от знания, что его судьба в чужих руках, а его желания и мольбы никого не трогают. Даже того, кто растил его с самого рождения, учил обращаться с мечом и держаться в седле. А уж для девчонки, которая купила его на рынке, заклеймила и околдовала, его мнение не убедительней шелеста травы в ветренную погоду. Здесь он никто, а она пришла в его комнату, чтобы в очередной раз об этом напомнить. – Он тебе помешает, – ответила девчонка на его вопрос. Лиам поднялся со стула, готовый защищать обломки своего достоинства любой ценой. Пусть те храмовники у ворот Круга смеются над ним сколько влезет. Он-то знает, что он не раб. – Ты не можешь прибегать ко мне трахаться каждый раз, как тебе грустно, принцесса. В нашем договоре этого не было. – Наш договор подразумевал, что ты будешь меня слушаться, – девчонка треснула ремнём по столу рядом с ним, что, наверное, должно было выглядеть угрожающе, но рот Лиама помимо воли перекосился в ухмылке. Только гляньте, какая строгая принцесска, – я из-за тебя получила наказание. Значит, и ты его получишь. – Как я могу быть виновником твоего наказания? – ехидно возразил Лиам. – Я всего лишь раб, безвольный исполнитель твоих приказов, моя госпожа. Как я могу за что-то отвечать, если я ничего не решаю? – Так ты ничего и не исполняешь! – прошипела девчонка и вцепилась ему в плечо, разворачивая Лиама лицом к столу. – ты глухой, тупой и бесполезный, я не понимаю, как тебя в храмовниках держали всё это время. Тот торговец на рынке должен был скидку мне сделать, чтобы я забрала тебя раньше, чем у него кончится терпение, и он сдаст тебя мяснику за бесценок. – Вы тут ещё и людей едите?! – театрально ужаснулся Лиам, не мешая девчонке стягивать ремнём его запястья за спиной, – есть ли предел у тевинтерской безнравственности? – Нет. – У тебя странные представления о наказаниях, принцесса, – сообщил Лиам, когда она развернула его обратно и отступила на шаг, – я понимаю, что для тебя каждое соитие с женихом хуже порки, но я от твоего вчерашнего выступления в полном восторге. Ты просто не представляешь, как здорово я провёл остаток ночи, вспоминая твою задницу в моих руках. – Да, я слышала какой-то скулёж через стену. Думала, ты снова плачешь. – Глупости, это были звуки счастья. – Сегодня ты таким счастливым не будешь, – пообещала девчонка, стягивая платье и оставаясь, как и вчера, в нижней сорочке, – если не кончу я – ты тоже не кончишь. – Ну хорошо, это уже больше похоже на наказание, – согласился Лиам, – но ты ведь не даёшь мне ни единого шанса на спасение. Как я смогу сделать этот вечер незабываемым для нас обоих… без рук? – Ртом. – Хочешь, чтобы я развлекал тебя смешными историями до самого утра? – попытался отшутиться Лиам, уже догадываясь, к чему всё идёт. Нет, вот на это он точно не подписывался. Ладно, трахаться с этой полоумной, ещё вопрос, для кого это унизительней, ведь это он её трахает, а не она его. И совсем другое – вот это вот, что она задумала. – Если ты сможешь одновременно лизать и рассказывать истории – с удовольствием послушаю. – Я не буду этого делать. – Хорошо, обойдусь без историй. – Принцесса, я твоё тело охранять должен, – напомнил Лиам, – а не творить с ним всякие непотребства, за которые меня из ордена выгонят. – Да, давай, рассказывай, что у храмовников в уставе прописан запрет на непотребства, – фыркнула девчонка, обходя его сбоку. Он развернулся, глядя, как она стаскивает бельё и усаживается на письменный стол, сдвинув в сторону учебные пособия. – Что бы на это сказал твой отец? – предпринял Лиам ещё одну попытку оттянуть неизбежное. – Он не был склонен лезть в мою личную жизнь. Зато я точно знаю, что бы на это сказала моя мать. – Вот! – обрадовался Лиам. – Хочешь быть, как твоя мать? – Очень хочу, – неожиданно для него созналась девчонка, – видел, с какой довольной рожей она сегодня в Круг явилась? А знаешь, почему? Потому что она не треплет себе нервы, пытаясь договариваться по-хорошему с придурками, вроде тебя. Она просто заставляет их делать то, что она хочет. – А мне она сказала, что я ей больше нравлюсь непослушным мальчиком, – заметил Лиам. – Разумеется. Потому что непослушные мальчики исправно поставляют ей новые поводы заняться их воспитанием, а моя мама не любит, когда её плётка лежит без дела. Если тебе не нравится, как с тобой обращаюсь я – могу отправить тебя к ней. – Давай ты развяжешь мне руки, – принялся торговаться Лиам, – и я буду очень послушным мальчиком. Клянусь, ты не пожалеешь. Только не заставляй меня делать… это. – Откуда такая брезгливость, храмовник? Тебя в Церкви в коробке с ватой держали? Я думала, вы там ко всему привычные – грязь, кровь, гной… и вдруг такой страх перед женской промежностью. – Не боюсь я твою промежность, – буркнул Лиам, – просто… лезть туда ртом как-то… не по-мужски. Принцесса, тебе члена мало? – От твоего члена никакого толку. Как и от любого члена, чей обладатель уверен, что всё, что от него требуется в постели – предоставить свой член. – Ты первая, кто жалуется на мой член. – Да я у всех первая, как я погляжу, – хмыкнула девчонка и потянула вверх подол сорочки, приоткрывая вид на чуть смугловатые бёдра, на которые Лиам тут же уставился, забыв о начавшей подкрадываться обиде, – скажи мне, если бы я предложила взять твой член в рот, ты бы так же возмущался? – Откуда у тебя такие фантазии, принцесса? – спросил Лиам, не сводя взгляд с ткани, ползущей вверх по гладкой коже. Впрочем, перед глазами у него уже была сцена, в которой девчонка опускается перед ним на колени. – Мои фантазии тебе явно по душе, – её ладонь сжалась у него в паху, заставляя Лиама хотеть продолжения и сразу же пожалеть, что он не отошёл подальше, пока ещё была такая возможность, – как там говорят? “Его уста твердили “нет”, но его тело кричало “да””. – Моё тело кричит, что я взрослый, здоровый мужик, – ответил он на её ироничный комментарий, – и если ты возьмёшь в рот мой член – я не буду возмущаться, обещаю. – Сначала ты. – Чей член мне надо взять в рот? – Клетуса! – разозлилась девчонка и, подняв руку, дёрнула его за ухо. – Я поняла, интересоваться женскими прелестями – это не по-мужски. Настоящие мужчины интересуются членами других мужчин. Но мне всё равно, что тебя интересует. Вставай на колени. – Но… – девчонка снова рванула его ухо, и Лиам выполнил приказ, страдая от того, что не придумал остроумный ответ на её оскорбительные намёки, и от того, что ему, похоже, придётся сделать то, что она хочет, если ему ещё нужны его уши.       До этого у него не было никаких причин заглядывать женщине между ног. Когда тебя выпустили из Круга всего на сутки, и столько всего надо успеть, тут не до разглядывания, особенно если у случайной любовницы за стенкой какой-нибудь муж-кузнец с огромными ручищами. Он конечно старался доставить даме удовольствие, руками там, но на изучение женских органов у него времени не было. И, как он и сказал принцесске, до неё никто не жаловался, она одна такая особенная. Может, она из тех женщин, которые вообще в постели удовольствие получить не способны? А винит в этом всех вокруг, кроме себя. – И что мне делать? – поинтересовался он, когда девчонка развела ноги, демонстрируя ему невиданное доселе зрелище. На первый взгляд, всё было не так уж страшно. Ни зубов, ни смотрящей в душу бездны он не обнаружил. – Доверься инстинктам, – язвительно отозвалась девчонка, и рывком за волосы привлекла Лиама к себе, – только не вздумай кусаться.       Если бы не её предупреждение, он и не подумал бы её кусать, но теперь Лиаму очень захотелось впиться зубами в какую-нибудь из влажных складок у него перед лицом. Девчонку это разозлит, это здорово. Но кто знает, какое наказание придёт ей в голову в таком случае. Он неуверенно провёл языком снизу вверх, чувствуя под ним упругую плоть. Вопреки его ожиданиям, никакого неприятного вкуса то, что он лизнул, не имело, а запах он бы даже назвал привлекательным. Он бы не смог его ни с чем сравнить и описать. Это был просто её запах. Принцесски. Той, что шумно вздохнула от его первого прикосновения и крепче зажала между пальцев его волосы.       Довериться инстинктам было не так-то просто, потому что чутьё ему ничего не подсказывало. Вот когда его семнадцатилетнего затащила в сарай какая-то весёлая и немного пьяная девица и лишила его невинности на сваленном в углу сене, инстинкты сработали, как надо. Он ни секунды не сомневался в том, что и как он должен делать, она даже не догадалась, что у него это в первый раз. Но сейчас инстинкты молчали, что подтвердило мнение Лиама о том, что девчонка заставляет его заниматься чем-то противоестественным. Ладно, предположим, язык – это член… – Что ты делаешь? – спросила девчонка, едва он протолкнул язык внутрь. – Следую твоим приказам. – Если бы я хотела, чтобы в меня что-то засунули, я бы выбрала член. – А я о чём говорю, принцесса! – обрадовался Лиам, и начал неуклюже подниматься. – Мой член к твоим услугам. – Ну-ка, не дёргайся! – она надавила ему на плечо, заставив опуститься обратно, и опустила руку, ведя ею между ног. Выглядело это очень возбуждающе. – Вот здесь, – указала она пальцами туда, куда Лиама инстинкты бы никогда в жизни не привели. – Это очень далеко от того места, в котором обычно бывает мой член. – В этом и смысл. И ты, и Клетус уверены в том, что достаточно сунуть что-то в дырку, и женщина забьётся в экстазе. – А ты не думала, что дело в тебе? – выпалил Лиам, уверенный, что сейчас ему прилетит, но уже не способный сносить постоянные оскорбления в свой адрес. И в адрес Клетуса, конечно же. – Все женщины бьются в экстазе от того, что им что-то сунули в дырку, одной тебе какие-то излишества подавай. – Да никто не бьётся с вами в экстазе, – на удивление спокойно ответила девчонка, – Клетус насилует рабынь, а те притворяются, что им хорошо, чтобы не получить наказание. И его бы устроило, если бы я тоже притворялась, он даже хочет этого. А в твоём случае девицы в тавернах, увидев смазливое лицо и обточенное тренировками тело, наивно думали, что уж такой-то красавчик точно будет хорош в постели, не то, что местные прыщавые сопляки или мужья с пузом до колена, которые последний раз видели собственный член на третью годовщину свадьбы. А когда выяснялось, что умение трахаться от внешности не зависит, они лгали тебе, что им понравилось, чтобы тебя не обидеть, ведь очень сложно сообщить тебе, как ты никчёмен, глядя прямо в твои щенячьи глазки. – Ты как-то справляешься, – пробормотал Лиам и замолчал, глядя в пол, не зная, что его поразило больше – с какой точностью она описала контингент, с которым он предпочитал вступать в близкие отношения в сараях, или то, что она сказала про Клетуса. Ведь правда, рабыня ни за что не осмелится сказать, что ей что-то не понравилось. И вряд ли все рабыни идут в постель к хозяину добровольно, а значит, и удовольствия они в самом деле не получают. Но он ведь не такой, как Клетус. У его любовниц был выбор, и они выбирали его. А девчонка опять ему мозги промывает ради собственной выгоды.       Алесса думала, что хуже Клетуса сексом не занимается никто. Но храмовника похвалить нельзя было даже за старание. Он не старался. Он не старался хотя бы постараться. Она пришла к нему, надеясь, что у неё получится ненадолго расслабиться, выкинуть из головы все её последние оплошности, но оказалось, что этого недоумка нужно учить не только шнурки завязывать, но и лизать. Максимиллиан назвал её хорошей наставницей, желая похвалить, но на деле он её скорее проклял. Она обречена наставлять этого идиота по любой ерунде, и это за её же собственные деньги.       Тем не менее, глядя на склонившего голову храмовника у её ног, она думала, что зря высказалась так жёстко. Не так уж много времени прошло с посещения невольничьего рынка, и вот она уже вымещает злость на рабе так естественно, будто делала это всегда. Не он виноват, что она выбрала в женихи упивающегося незаслуженной властью эгоиста. Что её отца не стало, и теперь она вынуждена делать первые неудачные шаги в имперском обществе, которое она не понимает. Что ей страшно, и она избирает не самые умные методы, чтобы заглушить этот страх хоть ненадолго. Она злится не на него, наоборот, её очень смешат его попытки увильнуть от близкого знакомства с её промежностью. Она злится на себя. И теперь ещё сильнее. – Я не должна была этого говорить, – нерешительно произнесла она, сомкнув колени, – прости меня. – Да нет, я рад, что ты это сказала, – ответил храмовник, не поднимая голову. – Почему? – удивилась Алесса. – Когда ты сказала, что третьего сына рожают про запас, – он посмотрел на неё снизу вверх, – я подумал, что у нас с Клетусом удивительно много общего. Но я рад узнать, что это не так. Я определённо не поклонник Клетуса. – Ты думаешь, тебя родили про запас? – спросила Алесса, запутавшись в сделанных им выводах. Она-то наоборот сказала, что они с Клетусом одинаковые. – Я это знаю, – твёрдо произнёс храмовник, – когда меня отдали в Церковь, чтобы не пришлось делить наследство на троих, я понял, что меня родили на случай, если кто-то из старших наследников не доживёт до делёжки. А когда стало очевидно, что я не пригожусь, меня сплавили в храмовники. – Это же не обязательно именно так, – засомневалась Алесса, – может, это вопрос уважения и престижа. Сын-храмовник – гордость семьи. – Когда вступаешь в орден – о семье можно забыть, – возразил храмовник, – можно конечно писать письма дражайшей матушке, но мы отрекаемся и от фамилии, и от семейного имущества. О каком престиже речь, если ты просто один из множества брошенных детей?       С такого ракурса она на храмовников ни разу не смотрела. Алесса всегда воспринимала их, как стражей порядка, насквозь коррумпированных и подвластных Сенату. Она догадывалась, что в орлейской церкви другие порядки, но её знания сводились к тому, что воспитанные там храмовники – убийцы магов, и это всё, что стоит иметь в виду.       Она одёрнула сорочку. Заниматься сексом с брошенным ребёнком не хотелось. Глядя на отрешённое лицо храмовника, она хотела его обнять, погладить по голове и начать убеждать, что родители его любят, и это желание Алессу очень смущало. Да и что она может понимать в его беде? Её отец любил и никогда бы никому не отдал. А материнская любовь ей была не нужна, отец давал ей любви сполна. – Я пойду, – она слезла со стола и подобрала платье, брошенное на узкую кровать, – завтра с утра в нижний район тащиться, а алхимиков там столько, что обходить их придётся до вечера. Выспись. – Ты ничего не забыла?       Алесса так испугалась, что расчувствуется и помчится обнимать храмовника, что не вспомнила бы, что у него связаны руки, если бы не этот вопрос. Она остановилась на пороге, сомневаясь, а стоит ли его развязывать. Она же сказала, если она не кончила – он тоже не кончит. Но он тоже не выглядел так, будто его сейчас интересует секс в каком угодно виде. Она подошла и опустилась на колени, развязывая ремень. Как только руки храмовника оказались свободны, он резко развернулся, притягивая Алессу к себе за талию. Другая ладонь легла ей на щёку, а его губы прильнули к её в удивительно осторожном, даже несколько целомудренном поцелуе. Через несколько мгновений он отпустил ошарашенную Алессу, которая тут же вскочила на ноги и зашагала к выходу. – Ты прощена, принцесса, – сообщил он ей за секунду до того, как она громыхнула дверью.