На грани изуродованной души.

⋨ ☘ ⋩

      Нет ничего хуже, чем отсутствие теплоты в постели, когда даже одеяло не согревает. Но Чонгук уже привык к этому гнетущему одиночеству, к этой давящей тишине и душащей пустоте. В этом мире не осталось места, в котором Гук чувствовал бы себя дома, в безопасности. Не осталось тех, кто бы понимал его, принимал его со всеми изъянами. В этом мире, где практически 8 миллиардов людей, Чонгук в полном одиночестве. И никто не может ему стать другом: мемберы ему уже показали его место, родители его не примут, друзья отвернутся, как только узнают настоящего Чона. Все они не примут парня, который любит не тех, делает не то и думает не о том. Он – ошибка, и сказали ему об этом не последние люди в его жизни, никчёмной и дешевой жизни. Кому он такой нужен? Чонгук уже не может смотреть им в глаза, ощущает отвращение к себе. Ему кажется, что с ним общаются только из-за жалости, хотя, когда всё всплывёт, то и её не останется.       Парень поднимается с кровати, ноги ватные, сердце шумно стучит, отдавая в уши, в глазах темнеет, а руки слабеют. Гука шатает, но он удерживается, не падает всё же. Через пару секунд всё пришло в норму, но ему пришлось опустить голову, чтобы кровь не так резко поступала в голову - рабочий лайфхак. Смотрит в панорамные окна на рассвет; на часах пол седьмого: он ещё не спал, будильник через полчаса. Облачно, холодно, тревожно. Серость портит весь вид, а солнце почти не пробивается из-под облаков. Противная погода. Пол с подогревом не согревает, ноги мёрзнут. – Сегодня слишком плохая погода, чтобы что-то делать, – и это правда, но увы его мнение в этом вопросе не учитывается. Надо работать и точка. Сегодня медосмотр, и, честно, тревога душит его. Парень идёт на балкон, желая получить свою утреннюю дозу никотина. Успокоит она его минут на 15, но это намного лучше, чем ничего. Руки подрагивали, когда Чонгук безуспешно чиркал зажигалкой не один раз, его подушечки пальцев вспотели и проскальзывали по металлическому колёсику. – Да ты заебала! – кричит Чон, выкидывая зажигалку с балкона. Город уже проснулся, и, кажется, вещица полетела прямо на оживлённую пешеходную зону. Ему лишь остаётся надеяться, что она не прилетит никому в голову. Он мгновенно жалеет, приступ гнева быстро отступает, осознание бьёт по голове кувалдой. Пара секунд чтобы переварить произошедшее, и тяжёлый выдох. Надо идти за зажигалкой, которая находится в куртке. С абсолютно недовольным лицом и обессиленным телом парень плетётся в прихожую. Когда он делал ремонт, Чонгук настоял на том, чтобы порогов не было, одна лишь гостиная была на платформе, чтобы отделить зоны, так как кухня и гостиная были одним помещением. Проходя по плитке с окровавленными швами, он лишь думает об осмотре. Его ведь там у какого-нибудь врача разденут, и тогда все всё о нём узнают. Заставят рассказать о каждом шраме. Эти твари только и хотят покопаться в его изуродованной душе. Она вся изрезана вдоль и поперек, есть даже ожоги. Его тело и душа изувечены так сильно, что даже когда всё затянется, шрамов будет так много, что ни один лазер их не сведёт. Проблема ведь на самом деле в них, а не в нём. Они не хотят, чтобы он был таким. Все вокруг желают видеть идеал, ведь Чонгук – айдол, посол ООН, персона, которая может влиять на общественное мнение. И вот он, весь такой идеальный, сидит на кухонной холодной плитке, глотая горькие слёзы во время очередной истерики, молит бога забрать его в лучший мир. Режет свою руку вдоль далеко не в первый раз, надеясь на чудо, но его не происходит. И тогда он поднимается на дрожащих ногах, идёт за аптечкой, заливает рану спиртом, шипя сквозь зубы от боли. Бинтует против часовой, завязывая на два узла. А утром он наденет безразмерный худак, который скроет очертания повязки. Во время тренировки скажет, что ему холодно. За обедом скажет, что хорошо поел дома. Вечером поедет на пляж, чтобы в кромешном одиночестве выпить бутылку виски и посмотреть на ночное небо. Так изо дня в день, по расписанию. Пока ребята идут после тяжёлого дня домой, Гук едет куда угодно, только не в квартиру. Когда они были не настолько известны, он даже мог себе позволить клубы, бары, караоке, но теперь он может лишь арендовать полностью место и всё. Лишь изредка получается по-настоящему побыть на людях. Охрана пытается быть с ним постоянно, но Чонгук устроил начальству далеко не один скандал, чтобы после работы его не трогали. Не хотелось, чтобы кто-то увидел его слабым. Хотя сам Чонгук считает себя невероятным слабаком, не достойным жизни. Это он не сам придумал, ему так сказал очень близкий друг, а может и не друг уже вовсе?       Зажигалка в правом кармане, сигареты в левом. Он лениво переплетает ноги, не желая идти на улицу, но курить в квартире ему совесть не позволит. Его домработница и так очень старается, чтобы оттереть полы, а тут ещё и сигаретный дым выводить. Зачем ей усложнять работу? Да, в общем и целом, это его вредная привычка и она не должна вредить окружающим. Хотя он сам когда-то ругал АРМИ за курение, говорил, что это очень вредно для здоровья, а сейчас что? Сам выкуривает иногда по сигарет пять-шесть в день. И если честно, то Чонгук искренне не понимает, почему его ещё никто не поймал. Хотя он постоянно жуёт жвачку с ментолом, ополаскивает освежителем полость рта, чтобы смыть всё. Но ведь от одежды тоже пахнет. Впрочем, это всё не важно, не ругают и хорошо. Мысли отпускают уже на балконе, когда Чон делает первую затяжку, тело расслабляется, а мозг отключается, даря несколько мгновений свободы. Шум машин, пешеходов, листвы, светофора, – всё это так привычно. Гук смотрит вниз, все куда-то спешат, он, к слову, тоже, но тревога выигрывает. Она душит своими руками за горло, сдавливая гортань. Парню становится трудно дышать, он кашляет, пока сигарета тлеет, зажатая между пальцев, руки подрагивают. Он пытается вдохнуть, забывая выдыхать. От перенасыщения кислородом, в глазах темнеет, сердце ускоряет свой ритм и громко сообщает о сбое. Паника кроет с головой, на глаза наворачиваются слёзы. Это не в первый раз, Гук знает, что ему делать. Он начинает замедлять своё дыхание, дольше выдыхая. Всего пара минут и он уже в порядке. Сигарета догорела, пришлось тушить. Парень берёт новую, две за раз не впервой. Кашлять конечно будет, но зато успокоится. Втягивая никотин, Чонгук думает о том, что сказать врачам, чтобы те его не раздевали. Оправдание себе он найти не сможет. Ладно бы один или два пореза, но, когда их не один десяток, нельзя сказать, что это случайно, тем более шрамы вдоль на предплечье. Как ему их объяснить? Чон делает глубокую затяжку нервно выдыхая, стучит по сигарете, чтобы стряхнуть пепел. Мысли пожирали. Докурив, парень покашливает, так как вторую выкурил очень быстро: этого не стоило делать. Но сейчас время кофе. Надо взбодриться. В холодильнике только яйца, лапша и сливки. Всю еду он предпочитает заказывать. Готовить Чонгук, конечно, умеет, но это занимает очень много сил.       С кружкой усаживается на диван, вслушиваясь в тишину. В квартире очень тихо, даже почти не слышно звука улиц. Это расслабляет. Не спеша попивая свежеизготовленный кофе, парень пытается не думать об осмотре. Может ему повезёт и его не станут раздевать? Хотя очень глупо на подобное рассчитывать. Кажется самое время смириться со своей участью. В худшем случае его выгонят из группы и запрут в психушке на пожизненное. Так ведь и происходит обычно, от мусора принято избавляться. И никому не важно, почему ты стал таким. Важен лишь результат. Вот ты здесь, у тебя не рука, а фарш, и ты никому не нужен. Для приличия тебе улыбаются, а за спиной думают, что ты не заслуживаешь и грамма их доброты, ведь ты уродлив изнутри. Такие лицемеры абсолютно везде. Они смеются над твоими шутками, а потом говорят, как всех их надо расстрелять, чтобы не портили общество. И не так важно о ком они, в конечном итоге в их числе будет Чонгук. Он сорвал куш. Он так отличается от других. Разве он виноват в том, что не может выбирать некоторое, так уж распорядилась судьба. Есть вещи, которые мы не можем контролировать. Почему людей продолжают за них осуждать? Гуку остаётся только принять реальность, и глотать то, что дают. Этот мир несправедлив и жесток. Вот, например их группа учит любить себя, а Чонгук готов срезать своё лицо, растворить тело в кислоте, только бы избавиться от этого позора, который прилип к нему – это уродство, эта грязь, всё и сразу толстым слоем на нём. Чему он может научить? Как во время приступов гнева бить мебель? Или быть может научит избегать эмоций, предпочитая их проживанию лезвие? Научит порочным чувствам? Что он может дать многомиллионной фанбазе? Он урод, может не внешне, но, если судить по внутренностям, то он стух, покрылся плесенью и скукожился. В нём нет совершенно жизненных сил, каждый день на автомате, его мысли где-то очень далеко, он как робот делает свою задачу молча, не жалуется, не ноет, не проронит ни одной слезинки. Он – сильный, он – мужчина, он – пример для подражания. А если смыть косметику, снять брендовую одежду, вычеркнуть его популярность, кто он без этого всего? Головой понимает, что достиг всего этого непосильным трудом, но такое чувство, словно он не заслуживает этой славы, этих денег, этой преданной любви фанатов. Будут ли они его любить дальше, когда все узнают о нём правду? Чонгук уверен, отвернутся даже самые близкие. – Ну и в пизду, – ругается Гук, понимая, что уже начинает себя снова жалеть. О нет, нет, он даже этого не достоен. Посмотрите на него, весь бедный и несчастный. Кто-то без рук и ног и счастлив, а ты тварь неблагодарная, которая даже улыбнуться искренне не может. Парень ненавидит себя. И даже нельзя описать насколько сильно. Ему противно его тело, мерзко от собственных мыслей, хочется вылезти из плоти и помыться с жёсткой губкой, стереть всё то, что уже успело впитаться под кожу, всё то, что так хочется забыть, все те слова, которые были сказаны без осознания их содержания. Только что теперь? Ты хоть бейся головой о стену, не сможешь забыть всего того, что он сказал когда-то. Кружка оказывается на столике, кофе не допит: не лезет. Стоит ли говорить о том, как ему сейчас дурно и страшно? Пора бы собираться в больницу. Если он не приедет, за ним быстренько примчат и довезут в пункт назначения. Тот факт, что он теперь большая шишка, не освобождает его от того, что он обязан посещать осмотры. Хоть трижды президент, но ты обязан. Так что Чонгуку просто приходится смириться с мыслью о психушке и вечном заточении. Упакуют в смирительную рубашку, будут колоть непонятно чем – это его будущее, невзрачное и жуткое, но за него давно решили. Хотя где-то в далеке слышен голос разума, который пытается объяснить, что так не произойдёт: он нужен стране, даже таким куском дерьма, но парень уже все решил и прописал свой сценарий развития событий. Не умеет слышать себя и здравый смысл Чонгук.       Пора уже выезжать, но сил катастрофически не хватало даже, чтобы встать с дивана. Оттолкнувшись руками, с большим трудом парень поднялся с мягкой поверхности. Не спеша идёт в гардеробную, думая, что же ему надеть. На улице очень холодно, градусов 9, соответственно нужно что-то теплое. Как и всегда теплое хлопковое худи спасает. Джинсы безразмерные, высокие носки, белые с раздельными пальцами, шапочка найк, чтобы в уши не надуло, массивный рюкзак очень грамотно дополняет образ. Парни ему часто говорят, что не стоит скрывать такое красивое тело в балахонах. Только вот что ему они предлагают носить? Майки, футболки, что? Он не хочет показывать свои увечья никому, да и желательно умереть с ними так, чтобы о них ни единая душа не узнала. Даже страшно представить, что будет, хотя он и сам это сможет скоро узнать. К реакции компании, мемберов, и даже фанатов он уже давно готов, но до сих пор не представляет, что скажет своим родителям. Как он будет смотреть им в глаза? Он опозорил их семью, посрамил весь род своими желаниями. Гук пытается снова убежать от этих мыслей. Хватает телефон с кровати, втыкает наушник и бежит на парковку. Да даже пара минут без музыки приводят к дикому стрессу. Невыносимо тяжело находится наедине с собой. Это заставляет сильно страдать. Просто нестерпимо. Слышать все эти мысли, которые поливают тебя грязью и помоями. Тишина подобна смерти: она спокойна, приносит отдохновение – синоним умиротворения. Тишина нужна в определенные моменты жизни. Так и Чонгук может быть в тишине только в своей квартире. За её пределами нужно заполнить, предпочтительно музыкой. Ведь никто другой не поймет тебя лучше, чем песня, написанная таким же страдающим человеком как ты. Передоз тишины, и в руках уже нож. Здесь нужно держать баланс, чтобы не случился срыв. И это чертовски сложно, ещё чуть-чуть и парень будет на самом краю. Он ходит по лезвию, рискуя каждую секунду быть поделенным надвое. Хотя кому это интересно? В городе, где в толпе пропихнуться невозможно, вечные пробки и переполненное метро Чон находится в совершенном одиночестве. Как в таком гигантском городе не нашлось родственной души? Ладно городе, Чонгук объехал весь мир, так почему даже в других городах, странах не нашлось того, кто бы понял его. А может он просто плохо искал? Человек же сам виноват в своём одиночестве, разве не так? А что делать, когда попадаются только не те люди? Что делать, когда ты другой, когда они другие? Ситуация кажется безвыходной, а может уже и не кажется. Садясь за руль, Гук лишь думает о том, как на него будут кричать, когда увидят. Надо готовиться к худшему, чтобы реальность не застала врасплох, не ударила сильно по лицу. Что может быть хуже неожиданного пинка под зад? Знаешь где упасть – соломки подложи. Вообще падать больно. Выезжая со двора, парень думает о том, насколько больно соприкасаться с землёй, если лететь с этажа 27. Он просто живёт там. Скинуться бы с балкона, да и не парится. Всем тогда будет уже наплевать на шрамы, на ориентацию, на цвет кожи. Ты для всех станешь суицидником. Грязным и порочным. Ведь суицид – это грех. И плевать все хотели, насколько тебе плохо. Никого не волнует какую боль ты испытываешь всё это время, что хранишь в своём сердце. Оставь это при себе и прими новый ярлык, который будет биркой на большом пальце твоего трупа. Всем ведь так важно быть чистыми, но как они смеют этого просить и ждать, когда буквально тонут в говне и грязи. Все они настолько мерзкие, за их душами числятся сотни грехов, а Гуку не могут простить его выбор. Почему они решают жить ему или нет? Или бог принимает решение? А может быть мама, ведь она тебя родила? Почему кто угодно, но не он? Почему с самого раннего детства всем говорят, насколько жизнь ценна и что нельзя её у кого-либо забирать, но почему-то о чужих мучениях они предпочитают умалчивать. Когда человек ежеминутно бьётся в агонии, умирает от рака, например, то его просят бороться и говорят о каких-то ничтожных шансах на выживание, не давая ему возможности умереть. Они наблюдают за мучениями этого человека, говорят, что он герой, но не отпускают, заставляют мучится до последнего, потому что его жизнь не зависит от него. Кто угодно может распоряжаться его жизнью, кроме него самого. Этот мир прогнил. Тебя гнобят просто за то, что ты родился таким. Ты не мог выбирать этого. Тебя не спрашивали, хочешь ли ты жить в этом жестоком мире. А если, не дай бог, не хочешь, то придётся терпеть, ведь ты сильный. Если есть смелость умереть, тогда используй её, чтобы жить, ну и всё в таком духе. Только это так не работает. Наверное, можно делать что-то без сожалений, ведь ты всё равно рано или поздно умрёшь, но та боль, тревога, отчаянье никуда не уходят. Они так и живут себе в голове. С ними просто-напросто невозможно бороться, особенно когда ты совсем один. Со стороны может показаться, что у Чонгука много близких друзей. Мемберы – члены семьи, друзья из других групп, знакомые известные личности, но при всём этом многообразии в душе холодно и сыро, никто не в силах его согреть, кроме него, но тот лишь добивает. Невыносимо. Гук тормозит машину у входа в больницу. Глаза слезятся, руки дрожат. Давно ли он стал таким невротиком? Около полугода назад ситуация сильно усугубилась. А примерно в январе, Чон начал наносить себе повреждения. Он долго не решался, но ненависть и непринятие себя было уже некуда девать. Пришлось дать им выход в таком формате. Телесные истязания не лучший вариант, но у него других то и не было. Выговориться некому, пойти к специалисту страшно. Ситуация безвыходная. Парень не научился проживать свои эмоции правильно, теперь они накапливались и взрывались как вулкан, разрушая всё на своём пути: тело, душу, квартиру, взаимоотношения с близкими. Он сам всё рушит, умеет только ломать. Ломать не строить, себя раздолбал так, что уже никто не соберёт. Тут ничего не поможет, даже синяя изолента не спасёт. Да и нужно ли это вообще? Есть люди, которые достойны его места, пусть они и будут жить, а Чонгук не заслужил, ему нужно отказаться от всего. Так будет правильно.       Ничто так не бодрит с утра как мысли о самоубийстве. Парень заходит в здание, надрывисто выдыхая. Его уже там ждёт менеджер, чтобы отвести к врачам. Квон Сондык приветливо улыбается, держа в руках медицинскую карточку Чонгука. Вот он и пришёл на казнь. А так ведь хорошо начиналось… – Утречко, спортсмен, – мужчина похлопывает парня по плечу, оглядывая холл. Особо никого и не было, ну естественно, это ведь очень приличная частная клиника. Здесь не так много посетителей, и те, которые есть, они заняты своими делами – большие шишки. По их виду можно сразу сказать: лучше их не трогать. – Доброе, менеджер, что у нас сегодня? – Интересуется, хотя сам прекрасно уже знает, ведь каждые полгода они ходят на медосмотры. В их профессии болеть нельзя. Скоро тур, какие могут быть простуды? Нет, нет, нет. Надо быть здоровым как бык. Хотя, даже если ты и заболеешь, то никто тебе не даст отгул или типа того. Никаких больничных – это правило номер один в этой сфере. – Ничего нового. Быстро посмотрят и домой отдыхать поедешь, – так и хотелось влепить, что быстро не получится, но Чон промолчал, лишь кивнул на это, и они пошли к кабинету. Список для ознакомления парню дали: окулист, невролог, стоматолог, эндокринолог, лор, ортопед, кардиолог, дерматолог, уролог, онколог, психолог, диетолог и в самом конце терапевт с измерением параметров. У ортопеда точно полностью заставят раздеться, чтобы посмотреть осанку. Морально он почти готов, только совсем не знает, что сказать врачу. Может просто промолчать? Оправдываться в такой ситуации максимально глупо. Или просто как-нибудь отшутиться? Тоже не катит, ещё подумают, что он псих, а это ведь совершенно не так. Первым был окулист. Зрение у Гука село не так давно, но не критично, он так же хорошо видит, просто в дали не так чётко. Но ночные линзы хорошо корректируют ситуацию. Столько часов за мониторами, телефоном, бесконечный поток информации, часы работ по ночам за текстами, зрение сильно садится. Врач сначала осматривает глаза с помощью прибора, после просит прочитать символы на доске, а затем выносит свой вердикт: берегите зрение. Ничего пугающего. И так специалист за специалистом. Тревога нарастала, дышать становилось всё труднее, казалось, что на горло что-то давит и очень сильно, но нельзя подавать виду, что стало плохо, паника ведь начнётся. Кабинет 47 – это место его смерти. Менеджер стучит в дверь, а ритм сердца Чонгука замирает, орган катиться прямо в пятки, ударяясь об пол. Кончики пальцев начинает покалывать, а ком тревоги в груди начинает давить. Его зовёт врач, приглашая в кабинет. Парень неуверенно шагает, смотрит в пол, не желая пересекаться взглядом с ортопедом. Палачам в глаза не принято смотреть. – Добрый день, вас что-то беспокоит? – Любезно спрашивает специалист, приветливо улыбаясь. Ну правильно, почему бы ему не улыбаться, не он ведь прямиком отсюда покатиться в дурку. Чон выдавливает из себя улыбку на выдохе, да так, что аж живот скручивает. Руки собраны в замок, плечи сдвинуты вперёд, он пытается защититься, а пульс так и долбит в уши. Всё его тело в состояние острой паники. К слову, кабинет светлый, небольшой, чистенький. Врач сидит вместе с медсестрой. Та роется в каких-то бумажках, стараясь не смотреть на знаменитость. Её понять можно, не каждый день видишь раздетых бантан. Перед ним вроде бы был Чимин, их в разное время отправили, чтобы очереди не было. Гуку очень понравился фикус в углу, но кажется даже он не принимал его. Ужасное ощущение, словно весь мир отвернулся от тебя. – Да нет, всё в полном порядке. Иногда суставы, конечно, ноют, но в целом всё хорошо. – И, кажется, доктор верит, записывает что-то в карточку, оглядывает парня с головы до ног, а дальше выносит смертный приговор. – Хорошо, раздевайтесь до трусов, носки тоже снимайте, – Гук нервно сглатывает, сердце вырывается из грудной клетки, а глаза дерёт. – Я не буду этого делать, – дрожащими губами тихо отвечает айдол. На него направляет свой взгляд врач и его помощница. В их глазах читается непонимание. Голова опущена вниз, он не хочет этого видеть. Кажется, раны воспалились, раз рука сейчас так сильно ноет. – Почему же ты не хочешь раздеваться? В прошлый раз всё ведь было хорошо, – ортопед внимательно изучает пациента, ожидая реакции. Чон прикусывает губу, не желая оправдывать себя. Ему нечего сказать. Они находятся в тишине почти минуту, врач тяжело вздыхает, продолжая говорить, – тогда мы вынуждены позвать твоего менеджера. Нам ведь надо провести осмотр, а через толстовку мы не сможем увидеть твой позвоночник. Я всё-таки не рентген, – мужчина поднимается из кожаного кресла, выходя из кабинета. За дверью стоял менеджер, Чонгук не поворачивался, так что не знал какая реакция была у него, но ощущалось явное недовольство. Ещё возиться как с маленьким ребёнком. В чём, казалось бы, проблема, просто снять одежду. Это ведь врачи, они никому и ничего не расскажут. Но им ведь не объяснишь причину, они в конечном итоге всё равно заставят раздеться, хочешь ты этого или нет, всё во имя здоровья. – Чонгук что-то случилось? Почему ты не хочешь раздеваться? – простой вопрос, на который у парня нет ответа. Вернее сказать, что его просто не хочется озвучивать. Переминаясь с ноги на ногу, Гуку еле-еле удаётся выдавить из себя: – Я не могу назвать причину, я просто не буду раздеваться, – довольно уверено прозвучал его голос, на что он получил смешок от менеджера. – Что за ерунда? Давай раздевайся, не трать наше и своё время! – Голос Квона звучал строго, ну понятное дело, он ведь домой хочет, а не возиться с уже взрослым парнем, даже мужчиной. – Квон, я не стану этого делать, – продолжает настаивать Чон, желая держаться до последнего. Это сравнима с тем, чтобы кричать на цунами уходи. Бессмысленно, да и бесполезно. – Чонгук, не создавай проблем, иначе мне придётся с тебя снимать одежду, – ну естественно, его никто не слушает. Парень как выловленная рыба, делает свои последние попытки вернуться в воду, барахтается, глотает воздух, а после замирает, глаза стеклянные, пустые, душа вышла из тела. Он поджимает губы, стараясь не расплакаться, стягивает сначала правый рукав. На руке забито красочное тату, кожа чистая, невинная можно сказать, краска её ничуть не портит, лишь украшает. Худи Чон снимает через голову, оставляя левую руку в одежде, но недовольный взгляд менеджера заставляет снять кофту полностью. Кажется его сердце остановилось, взгляд в сторону, в кабинете повисло молчание. От самого плеча до предплечья, с отступами от суставов по десять сантиметров, вся эта зона заполнена порезами разной длинны и глубины. Порезы вдоль сильно пугали и выглядели до ужаса болезненно. Толстовка в руке, слёзы сложно сдерживать, но он не слабак – не заплачет. Никто не смеет и слова проронить: думают о том, что говорить в такой ситуации. Все старались сохранять спокойствие, чтобы не спугнуть. – Ты хочешь об этом поговорить? – интересуется ортопед, на что получает отрицательное мычание, – ну тогда раздевайся до конца, надо осмотреть тебя, – Чон кивает, кидая худак на кушетку. – Мы попозже с тобой поговорим, я жду тебя у кабинета, – парень вновь кивает, продолжая стягивать штаны. Ну кажется всё не так и печально. По крайней мере его не сразу отправили в лечебницу. Может всё даже обойдётся. Даже увольнение не так пугает, как возможное похождение к психиатру. С самого раннего детства Чонгук боится психологов и психиатров, ну и психотерапевтов до кучи. Они вызывают чувство тревоги, словно схватят за руку и утащат в больницу для душевнобольных. И парень ничего не может сделать со своим страхом. За все эти годы он так и не набрался смелости сходить к специалисту. Ему страшно, что даже психолог может высмеять его, скажет, что всё фигня, ну или как-нибудь обзовёт, выписав направление в один конец. Ведь нет никакой гарантии, что он этого не сделает. – Повернись ко мне спиной, вытяни руки вперёд, – парень послушно выполняет просьбу, начиная потихоньку расслабляться. Это уже случилось, теперь только осталось дождаться казни. Страшно, конечно, но перед смертью не надышишься, тем более в его случае. Хотя, кто так резво резал вену вдоль, моля о смерти, кто, захлёбываясь слезами просил бога забрать душу его истерзанную? Чонгук не особо верит в бога, но больше не у кого просить помощи. Хочется верить хотя бы в кого-то, кто может решить твои проблемы. Когда так сильно хочешь умереть, но не выходит, невольно обращаешься к богу, ведь сил терпеть совсем нет. Глупо, конечно, думать, что какой-то мужик на небе спасёт тебя, но с другой стороны, на что ещё остаётся надеяться Гуку? За ним никто не придёт, да его труп даже искать не поспешат. Умер дед Максим - ну и хуй с ним. И эта мысль пугает, по-настоящему пугает, приводит тело в оцепенение, ведь что может быть хуже, чем разлагаться в своей квартире, и никто тебя искать не будет. Чон уверен, что даже соседей запах трупа не будет напрягать. Все просто забьют на него. А разве был такой человек? Месяц другой и все забудут о том, что он когда-то был на этой планете. Человек вообще невообразимое существо: дышит, растёт, размножается. По сути, это скелет, обтянутый мышцами и кожей, а между ними сосуды, вены и нервы, а удивительные органы заставляют в буквальном смысле ожить человека. Лёгкие, сердце – они верные признаки жизни и их работа – дыхание и пульс. Это ведь удивительно, что в огромной вселенной, которая растёт с каждой секундой на миллиарды километров, есть система из девяти планет, а на одной из них есть жизнь. Миллиарды лет сложной эволюции и вот он, венец этого всего, вершина пищевой цепи – человек. Чонгук – человек, и ему сложно представить, что столько всего произошло, чтобы родился он – отброс. Миллиарды лет, чтобы был он таким ничтожеством, которое только и думает о смерти? Миллиарды лет борьбы за жизнь, чтобы он добровольно резал себе вены? Достоин ли он жизни в таком случае? Его предки сделали всё, чтобы он родился, а он, неблагодарная скотина, даже не может взять себя в руки, сомкнуть зубы и идти дальше? Да кто он после этого? Слабак не иначе. И ведь правда, другие живут: они счастливы, семьи и дети, дом, работа, а что ты, Чон Чонгук? Что ты сделал хорошего для этого мира? И не надо тут оправдываться, что ты поддерживаешь АРМИ, жертвуешь деньги в школы, занимаешься благотворительностью, спасаешь людей от смерти, оглянись! Ты один. Просыпаешься один, завтракаешь один, обедаешь в компании, где ты лишний, ужинаешь под музыку, а ночью плачешь от одиночества. Ты даже близких не смог удержать, с родителями почти не общаешься, брату почти не пишешь. Ты – ничтожество, которое занимает чужое место в этом мире. Помни об этом всегда, есть люди, которые намного лучше тебя. Ты никогда не будешь первым. Не тянись за звездами – падать очень больно. – Так, молодец. Вставай сюда, посмотрим твои стопы, – парень послушно встаёт на подоскоп. Поток беспорядочных мыслей прерывается. Чон ловит взгляд медсестры, на своей руке и, к сожалению, не с тату. Поймав взгляд айдола, она сразу переключается на бумажки. Этого следовало ожидать, ведь такие шрамы не украшают даже мужчин. Одно дело, когда ты в борьбе с медведем получаешь увечье на всё плечо, и совершенно иное, когда добровольно наносишь их себе, грешник. И всю жизнь тебе прививают чувство стыда: вот самоубийцы такие плохие, они не пожалели своих близких, изуродовали своё тело, они плохие, не думают о других. Но ведь зачастую люди в депрессии только и делают, что думают о других, им не хватает сил на себя. Они думают о чём угодно, о ком угодно, кроме себя. В таком ритме невозможно долго жить. С детства прививают альтруизм, но что делать, когда эгоизма совсем нет? Что делать, когда человек дарит всего себя другим, забивая на свои желания, цели, здоровье, только бы угодить и помочь другим? Для них ты благодетель, ты хороший, и плевать, что ты живёшь для них, а не для себя. Посвящаешь каждый выброс энергии на решение их проблем, забивая на свои. Вот он – альтруист Чонгук. И как сложилась его жизнь? Теперь все его будут винить в эгоизме, что он недостаточно делал для других, что вредит себе и не думает о чувствах близких. Хочется закричать во весь голос: да я только для них и живу, твари вы ебанные. Только и умеете оценивать жизни других, а в свою посмотрите: одно дерьмо! И такие ничтожные, павшие люди смеют судить других, когда сами ни разу не давали денег нуждающимся, не помогали бабушкам перейти дорогу или не спасали животных от верной смерти, оставляя их умирать на холоде. Именно эти люди говорили, что Чонгук испортился, испортил себя татуировками, заставили извиняться, словно его тело принадлежит им, будто они его купили на распродаже и теперь могут распоряжаться им как хотят, забывая о том, что айдол – это живой человек, и он имеет чувства, эмоции и желания. И в этой индустрии приходится угождать таким мразям, ведь иначе рейтинг упадёт, и тогда уже тебя сожрёт компания. Идя сюда, нужно быть готовым к такому отношению, просто Чонгук не знал, что всё будет настолько плохо. Чем больше известность, тем больше ответственность. Понимал ли это четырнадцатилетний ребёнок? Определенно нет. Он даже мечтать не смел о таком успехе, а теперь он ежедневно получает кучу угроз. Что с эти грёбаным миром не так? – Хорошо, одевайся и присаживайся на кушетку, – улыбается как ни в чём не бывало ортопед, на что парень лишь послушно выполняет поручение. Сейчас его поджидает менеджер, который проглотит его полностью и даже не подавиться. Когда это необходимо, Квон бывает жестоким. Его можно понять, нести ответственность за таких важных персон, решать все их проблемы и приезжать по первому звонку в любое время дня и ночи. Очень сложная работа. – Так, Чонгук, смотри. У тебя всё в целом хорошо, осанка немного нарушена, но никаких ухудшений нет. Делай зарядку по утрам для спины. Вот. Можешь теперь идти, и, пожалуйста, береги себя, – Гук неловко улыбается, поднимаясь с кушетки, и выходит из кабинета. В коридоре наворачивал круги Сондык. Он сразу словил Чона за плечи, зафиксировал, чтобы парень не убежал, но смотрел по-доброму, даже с сочувствием. Это сильно удивило айдола. Откуда это взялось? – Чонгук, ты чего хоть? Почему мне не сказал, что у тебя проблемы? Что случилось? Это из-за хейта? Или ребята что-то наговорили? Ты скажи, я их быстро приструню, – кажется в груди потеплело. А может не всем ещё плевать на него? Хотя, с другой стороны, ему за это платят, он несёт ответственность за них, и обязан решать все проблемы. От этой мысли становится досадно. Получается и он туда же? Просто ради денег? Ведь действительно, как он может хотеть помочь просто так? Кажется, в этом гнилом мире таких людей и не осталось почти. Всё за деньги или ради связей. Улыбка тает на глазах, взгляд наполняется болью и отчаяньем. Мужчина не может смотреть как его подопечный страдает, но Чонгук ему никогда не назовёт причин своих проблем. Он его тоже не поймёт, скажет что-нибудь в духе: только пидоры обижаются на такое. Иронично, не считаете? – Квон, всё в порядке, правда. Просто сложный период в жизни, с каждым бывает, – о как умело вешает лапшу на уши. И сложно не верить, когда парень говорит таким приятным, спокойным голосом, улыбается, похлопывает по плечам. Сложно не верить его маске, которую он создавал годами. Только в глазах бездонная пустота. Там нет ни счастья, ни покоя, ни гармонии, одна боль и тоска. – Ты же понимаешь, что я должен об этом сообщить? Мы найдём тебе хорошего психотерапевта, и ты будешь лечиться, – замечательно, за него всё решили. И ведь не дай бог он сделает не так как ему сказано. Ладно штраф, это не страшно, но вот пригрозить отстранением от деятельности вполне могут. Скажете, что несправедливо? А где в этом мире осталась справедливость? Нет ни равенства, ни честности, всё погрязло в коррупции, преступности, вранье и грязи. Чонгуку не нравится этот мир, ему нравится только небо и природа. Нравится бродить по улицам с рассветом. Нравится дышать горным воздухом. Нравится плавать в холодной воде. Но совершенно не нравится жить. Не нравится просыпаться по утрам после убойной дозы каких-то таблеток. Не нравится успокаиваться после истерик, брать себя в руки. Не нравится работать в поте лица, когда тебе физически тяжело поднять хотя бы руку. Не нравятся ярлыки, которые лепят на всех. Не нравится мышление общества. Не нравится своя квартира – в ней слишком холодно и одиноко. Не нравится скрывать себя настоящего, прятаться под маской, чтобы только к нему ещё хуже не относились. И нет, нельзя сказать прорвёмся или типа того, это совершенно не тот случай. Тут можно только скинуться с крыши и перечеркнуть всё, что ты сделал. Только так и никак иначе. – Я всё понимаю, Квон, но давай только без жалости, окей? – Кажется, что простая просьба, но на самом деле сложно чувствовать грань между сочувствие и жалостью. Люди любят переходить границы. В особенности личные. Любители копаться в чужом белье. – Да, я постараюсь. Но ты же сам понимаешь, что нельзя о таком молчать. Почему ты никому не сказал? Ты же понимаешь, что я должен буду сообщить помимо компании ребятам? – Квон внимательно следил за реакцией младшего, пока Гук оценивал обстановку. Он уже почти смирился с этим. Правда совершенно не понятно какой реакции от них ждать. С другой стороны, Чонгук может соврать о причине своего состояния. Просто никому не говорить, и тогда эта тайна действительно уйдёт вместе с ним. Эта идея чертовски манила, завораживала, притягивала на свою сторону, но на другой чаше весов правда. То самое составляющее, которое так ценит парень, ведь на одной правде держится честность, а без неё никак нельзя в мире, иначе в этом порочном обществе не будет и грамма правильности. Сложно, конечно, говорить о правильности, ведь с раннего возраста нам объясняют, что плохо, а что хорошо, но ведь кто-то решил сам, поделил поступки на чёрное и белое. Понятное дело всё строится на идеях гуманизма, логики и выбора общества. Как-никак над этим вопросом долго философствовали. Например, все мы знаем, что убийство человека – это плохо, но, а если ты спас ребёнка от изнасилования, убив маньяка, то ты – герой и хороший. Так и в случае с Чонгуком: убив себя он будет плохим, но, если посмотреть под другим углом, так он убьёт эгоиста, не уважающего общество, который против устоявшихся традиций. Убить ведь гея – это хорошо, не так ли? Потому что такая пара не может дать потомства, и она неправильная, бог не делал людей такими. По мнению верующих любить представителя своего пола плохо, смертный грех, но, чёрт, разве не эти люди говорят: "сердцу не прикажешь" и "кого бог пошлёт". Почему в таких ситуация винят условную жертву? Почему никто не думает, что этот парень и не хотел любить мужчин, всегда восхищался девушками: их походкой, волосами, стилем, телом, голосом, привычками, но не может он их любить как пару, и точка. Он очень старался, изо всех сил. Что только не делал, но всё тщетно, и теперь этот парень крайний. Он тоже не хотел, он хотел быть как все – «нормальным». Общество повесит ярлык «пидор», станет травить, могут избить за то, что ты не такой, каким бы хотели тебя видеть другие. Ты не оправдал чужих ожиданий и будешь жестоко наказан. Поэтому Гук не хотел говорить. Его конечно не изобьют, сам скала, но затравить ещё сильнее могут. Лучше он будет терпеть, молчать, чем окажется позором страны. Ах, а какие заголовки будут то: "Чон Чонгук, участник самой популярной группы в мире, гордость Южной Кореи, посол ООН – гей". Он ведь никогда не отмоется от этого позора, стыд и срам, крах для его семьи. Что о нём скажут родственники? Дай бог, если просто перестанут общаться, а могут же и что похуже. Айдолу и так опасно жить, а с ненавистью ещё и семьи он недолго будет ходить по этой земле. – Да, я это понимаю, – устало выговаривает парень, желая наконец-то закончить этот разговор. Его мысли сейчас спутаны, их очень много. Он уже сам потерял нить того, о чём думал. Сейчас очень важно определиться, принять сложное решение: сохранить всё в тайне, скрыть причины своего состояния, или всё же поделиться своими мыслями с психологом. Вообще Чонгук не против кому-то рассказать о всех своих переживания, но при условии адекватной реакции, то есть его не станут осуждать, не отправят отдыхать в психдиспансер, не расскажут кому-то об их разговоре. Глупо, конечно, просить о том, что и так обязан делать психолог, но, когда читаешь всякие истории из интернета о приёмах, которые не увенчались успехом… это пугает. Стоит ли говорить том, что эта фобия мешает Гуку обратиться за помощью. Если бы не его страх, возможно, он бы давно обратился за помощью, но начитавшись историй о том, как людей запирают насильно в психушках, теперь он не может адекватно оценивать этот вариант. Головой естественно понимает, что эти истории происходили даже не в его стране, но ведь везде бывают такие случаи, может один на миллион, но они есть, и невротик-Чонгук не готов рисковать. Даже при таких шансах, вероятность не равна нулю. Да, очень глупо, ведь нигде и никто не даст гарантии в сто процентов. Так, например вероятность умереть в понедельник намного выше, чем в любой другой день недели, но почему-то эта информация парня не заставляет сильнее нервничать по понедельникам. Какое же всё-таки странное существо человек: верит в приметы, обращается к высшим силам, верит в материальность слова, думает, что молитвы помогут излечить саркому. Это ведь, по сути, идиотизм, но весь мир словно с ума сошёл и безоговорочно во что-то верит, ведь кому-то молитвы помогли избавиться от рака или туберкулёза, хвала богу, а врачи, которые каждый день боролись за их жизнь, что они? Дорогостоящие лекарства тоже не в счёт? Но главный здесь молодец иммунитет, который всё-таки вышел победителем из этой игры. По какой-то причине все об этом резко забывают и начинают искренне верить, что молитвы спасли их. Вы можете сказать: Чонгук, а что ты? Разве не ты обращаешься к богу за помощью? И вы будете правы, но один нюанс, Гук не верит в спасение, не верит, что ему кто-то поможет. Он просто таким образом борется с тотальным одиночеством. Ему просто некому рассказать о своих мыслях, а говорить с пустотой не очень-то и хочется. Именно по этой причине айдол просит бога, разговаривает с ним. Человеку надо во что-то верить, если не в спасение, то хотя бы в то, что его кто-то слушает и слышит. Наверное, для этого и придумали веру, не религию. Религия создана, чтобы управлять обществом, создавать определенные правила, контролировать действия людей, чтобы те были послушными рабами и не мешались. Сейчас это конечно не так сильно выражено, но тем не менее. Например христианство, ну или католицизм, суть одна. Главная заповедь: не убей. Вроде чудесное правило, которое поможет снизить количество убийств, но всё вывернули таким образом, чтобы было удобно правительству. О чём думает каждое государство? Правильно, о рождаемости. Но проблема в том, что чем образованнее население, тем сильнее оно осознаёт ответственность за детей и трудности их воспитания. Куда не глянь, везде не довольны зарплатами, обычное население страдает, но молодёжь всё более и более осознанная. Они не хотят детей, пока не встанут на ноги, а рост населения нужен сейчас. Тогда в игру вступает религия, которая категорически против абортов. Даже если ты забеременела от насильника, то бог дал тебе этого ребёнка, и ты должна его родить, ведь важно количество, а не качество. Так даже лучше правительству, глупыми и нищими людьми проще управлять.       Поток мыслей Чонгук снова сбивается. Он постоянно прыгает с тему на тему, не успевая и сам уследить за их порядком. Впрочем, это не так и важно, самое главное, что нужно проблему решить сейчас, и как можно скорее. Психологиню он давно знает, уже несколько лет ей нагло в глаза врёт, хотя она кажется хорошей женщиной. Нельзя сказать, что она не вызывает доверия, просто Чон не хочет связываться с психологом, который проводит профосмотры. Эта странно. С другой стороны, это их психолог, их компании, который в таком же порядке работает в Хайбе. Скорее всего именно это и пугает. Она знакома со многими шишками. Высоко вероятность, что она консультировала и Шихёка. Не хотелось бы с ним иметь общего психолога. Но ведь можно с ещё одной стороны посмотреть: возможно, что её опыт с работниками даже в плюс. Гук может попросить совета, как лучше вести себя рядом с ними, чтобы они не догадались. Только вот очень сомнительно, что психологиня вступит с ним в сговор и расскажет личную информацию. Это же всё тайна. – Чонгук, ты меня вообще слушаешь? – Оу, кажется, он упустил какую-то информацию. Неловко улыбнувшись, парень попросил повторить, что менеджер, не очень довольно, но сделал. – Ты поговоришь с психологом. Тебя никто трогать не будет, никуда не увезут и не уволят. Всё будет хорошо. Скажи ей всё, что накопилось. Она никому не расскажет. Даже мне, – и головой айдол это понимал, но никак не мог этого принять что ли. Возможно, какая-то его установка мешала преодолеть этот барьер. В любом случае Чонгук согласно мычит и они идут дальше на осмотр. Ещё много врачей перед психологом.       Осмотр был не быстрым. Врачи на него внимательно смотрели, когда парень раздевался. Спрашивали, знает ли кто-то о его проблеме, на что Чон недовольно отвечал, что уже знают. Почему специалистов это так сильно беспокоит? Им ведь лучше будет, если станет меньше пациентов. Нагрузка меньше. С другой стороны, они больше денег получат за приёмы, если людей будет больше. Тогда всё сходится. И вообще, очень сомнительная эта вещь – психотерапия. Сидеть и говорить с кем-то о своих проблемах. Психолог ведь в основном слушает, даже особо ничего не говорит, а ему платят. Хотя Гук понимает, что специалисты этого направления очень много учатся, постоянно повышают свою квалификацию, набираются опыта. Ведь много людей становятся действительно счастливее пройдя психотерапию. Но всё же есть сомнения. Парню кажется, что ему и это не поможет, а тратить время, часы своего времени, не хочется. Правда, что лучше - истерики эти несколько часов, или душевно поговорить с психологом? Только не известно, получится ли душевно. Это под большим вопросом. – Проходи, – постучавшись в кабинет психологини, менеджер отходит в сторону, показательно поднимая кулачки в знак поддержки. Странный мужик он всё-таки. Действительно верит во всё это. Но опять же, что ему остаётся делать? Ведь кому-то надо «спасать» артиста. Кто им будет столько бабла грясти? Конечно, у них есть ещё шестеро, но стоит признать, что Чонгук и Тэхён лидируют по популярности. И позволить кому-то из них выпасть, они не могут. Это будут большие убытки, скандалы, возможно их даже обвинят в шрамах Чона и заставят компенсировать. Кто знает, что АРМИ придёт в голову. В этом вопросе они будут безжалостны. – Чонгук, доброе утро, проходи, – женщина любезно улыбалась. Она просит к себе обращаться по имени, Лина. Очень приятная, красивая и очаровательная. Если бы Чонгук не был геем, он обязательно бы влюбился в неё. Она была точно в его вкусе. Так, о чём это мы? – Привет, – парень присаживается на мягкий диван, оставляя свой рюкзак рядом со столиком. — Кофе, чай? А может банановое молоко? – психологиня хорошо его знает. Они много говорили, но Чон боится ей доверять. Причину он уже проговаривал. – Есть что-нибудь покрепче. Разговор походу серьёзный, – женщина кивает, зажимая кнопку на телефоне, который обычно показывают в кабинетах у начальников в дорамах. – Сонхи, принеси пожалуйста два эспрессо, – девушка на том конце отвечает, что всё сейчас сделает и принесёт, а специалистка переводит своё внимание на пациента, — ну что, Чонгук. Что случилось? Рассказывай. – Проще будет показать, чем объяснить, – руки предательски дрожали, голос был тихим и несмелым. Было страшно, – но с вас клятва, что вы никому и никогда не расскажете. – Естественно, Чонгук. Всё, что происходит и обсуждается в этом кабинете, остаётся только в этом кабинете. Я никому никогда ничего не скажу. Это всё конфиденциально, и ты можешь даже не волноваться по этому поводу, – и чёрт, какая она всё-таки крутая, вызывает доверие к себе. Так и хочется выплакаться ей. Кажется, что она точно поймёт, примет. Можно ли ей довериться, раз всё остаётся между ними? Пусть и возникают большие сомнения... Это ведь всё только на словах, она же не исключает того варианта, что записывает весь разговор на диктофон. И ты вроде надеешься, что она сдержит своё слово: мы всё же не первый год знакомы. Айдол приходил к ней исключительно на обязательные осмотры и тесты, уверенно отмечая крестик у вопроса с подвохом так, что никто не смог догадаться о его состоянии и мыслях. Чонгук бежит от себя без оглядки, так старательно создавая идеальный образ JK – он безумно талантлив, добр, учтив, позитивен, силён. Гук смотрит в зеркало, сравнивает себя и свой образ снова и снова, сходит с ума от разочарования. Где он? Внизу, на дне Тихого океана, в холодной воде. Его тело покрылось противной пленкой, кожа съежилась, став сплошной неровностью, его легкие заполнены водой, юноша давно не может спокойно вздохнуть. Везде холодная вода, которую тело уже не в состояние согреть – оно промерзло. Сердце замерло, охладело, совершенно не реагируя на требования тела качать кровь. Чонгуку холодно. И никто даже не может представить насколько. Хотя это очевидно, он теряет так много крови при нанесение себе вреда, кажется, у него уже очень давно малокровие. Да и в целом, если говорить о здоровье Чона, можно смело заявлять, что он уже развалился. Самое безобидное – это головокружение: они сопровождают его постоянно и безостановочно. Обмороки стали частью его жизни: на тренировках, во время записи, на улице, дома с утра, во время выступлений он ещё держится кое-как. Кровь из носа в любое время дня и ночи, особенно она любит хлестать за обедами, чем парень сильно пугает мемберов. Несмотря на то, что все привыкли к жестким диетам айдолов и их вытекающим, BTS уже давно не экспериментируют с этим. Единственно Чимин бесконечно помешан на диетах и отвесах, хоть и старается уйти от этого. Он не обращается за помощью кому-то, предпочитая скрывать плачевность ситуации. Одни витамины и ребята его спасают, которые кушают вместе с ним, чтобы он отвлекался от мыслей о каллораже съеденного ужина. Чон тут не единственный с проблемами. Юнги-хён в своё время пережил тяжелую депрессию, в то время он очень много пил и практически не спал и не ел. Но тогда ему помогла как раз Лина, которая, в то время, только пришла к ним в компанию. Он почти не знает никаких подробностей, но Шуга-хён плохой актёр. Намджуни-хён последние три года в активном поиске духовного спокойствия. Кажется, что он стремится познать дзен. Хоби-хён всю жизнь был очень двуличным человеком: на камеру такой веселый, улыбчивый, а стоит покинуть площадку, как он уходит в раздумья. Нет, это совсем не плохо, просто он тоже сильно отличается от своего образа. Периодически он веселый, порой грустный. Самый обычный человек, который умеет показывать свои эмоции, и ему не приходится казаться сильным, потому что он и так очень сильная личность. Джин-хён до сих пор агрессивно борется со своими комплексами, ему так тяжело с этим. Он бесконечно говорит о том, как он красив, но все ребята знают, чего ему это стоило, и как трудно было полюбить себя. И даже сейчас есть отголоски его неуверенности в себе. Сейчас ситуация другая. У них миллионы фанатов, которые в буквальном смысле готовы на всё ради них. Они заслужили это непосильным трудом. Об этом даже тяжело вспоминать. Чонгук вообще не понимает, как до сих пор не умер от переутомления. Его организм действительно очень живучий. Об одной персоне он намеренно не думает. Потому что если он начнёт, то не остановится.       И всё же: довериться или нет? Ведь если никто не узнает, значит он может и не молчать. Держать всё в себе долгие годы… это очень сильно разрушает душу и тело. Приходит невыносимая усталость и бессилие. Стоит ли говорить о чувстве полного одиночества? Оно отличается от обычного одиночества. Это как главный босс. В состоянии обычного одиночества ты ещё можешь жить, ты можешь пытаться найти кого-то, ты можешь ощущать себя лучше в компании людей. Конечно, не всегда так работает, но это скорее стадии Чонгука. Когда он только стал отдаляться от ребят. Сейчас он чувствует одиночество в компании людей, точнее друзей, но тут этот факт под большим вопросом. Он им давно не нужен. Они бы заметили, если бы захотели. Значит они и не хотят быть рядом. Правда Чон сам отказывается от посиделок с компанией. Редко навещает друзей. Почти не с кем не общается, оставляя лишь иногда время на пустые переписки. Возможно, они все хотят просто переждать это подавленное настроение парня, но почему они не предлагают выговориться? Ладно там помощь, но всё же. Это больно, это приносит чувство тотального одиночества. Ты начинаешь чувствовать, словно ты совсем один на планете. Никто тебя не слышит и не пытается услышать, поэтому и говорить нет повода. Даже сейчас, задирая рукав толстовки, Гук думает, что его снова не услышат. Даже Лина. Насколько бы она прекрасна не была, она тоже человек. А человек по своей натуре – тварь эгоистичная. С альтруистами вы уже знаете, что происходит. – Я поняла тебя. Ты хочешь сейчас об этом поговорить? – Улыбка с лица женщины сползла. Никто не хочет видеть порезы. Даже психологам неприятно. Ведь за этими порезами стоят очень сильные негативные эмоции, которые рушат людей. Да и тема селфхарма очень тяжёлая. Человек добровольно, как правило осознанно, наносит себе повреждения, чтобы наказать себя, почувствовать боль, возможно просто ощутить реальность происходящего. Причин достаточно много. Чонгук делает это, чтобы забыться. Утонуть в боли и ничего больше не чувствовать. Боль помогает отвлекаться от всего лишнего. Это как перезагрузка. И чем чаще перезагрузка, тем лучше. Чем больше боли в жизни Чонгука, тем правильнее он себя чувствует. Дело не в том, что он мазохист, а в том, что он твердо уверен, что заслуживает наказания за свою ориентацию, за свою любовь. Казалось бы, такое светлое чувство, а парень возненавидел его. Правда любить меньше его не получается. Наверное, у него что-то типа наркотической зависимости от его улыбок. Невыносимо. Думать об этом ему не нравится. Очень тяжело осознавать, что всё таким образом сложилось. – Наверное. Я делаю это с января примерно. У меня нет какого-то фанатизма по поводу подсчёта порезов или типа того. Я просто так отвлекаюсь от мыслей, – разъясняет Чонгук. Он даже не знает, как о таком говорить. Это очень странно, когда ты молчишь столько лет, а в конечном итоге всё равно приходится об этом говорить, о своих переживаниях, чувствах. Это очень сложно. Сложно открыться кому-то, но в отличие от других Лина всегда показывала себя с наилучшей стороны, располагала к себе и согревала. Есть тёплые люди. К ним так и хочется протянуть ладони, погреться, получить заряд энергии. Они сияют. Например, как Хосоки-хён. Он тоже такое своеобразное солнышко. Благодаря его позитивному заряду можно набраться сил, встать и идти дальше. Мужчина всегда позитивно настроен на целый день и подбадривает ребят, чтобы они не грустили сильно. Он действительно крутой. Чон ему, честно говоря, завидует. Пусть у Хоби-хёна сильная теневая сторона, но он такой счастливый порой. Гук был бы невероятно счастлив, хотя бы на пару минут оказаться в его теле и вспомнить, что такое радость. Он очень соскучился по этому чувству. – Скажи, Чонгук, есть ли у тебя секрет, который ты никому не можешь рассказать, и он тебя разрушает? Поясню о чём я. Возможно эта какая-то мысль или совершенное действие, которое, как ты считаешь, не должно быть освещено. Только ты знаешь, и точка. При этом эта мысль тебя очень грузит и разъедает, – парень поджимает губы. Вот как она так всегда? В точку ведь бьёт, и с первого раза ещё. Умеет ввести в ступор. Сложно решиться рассказать о таких вещах. Но ведь она психологиня, она поймёт. Вряд-ли специалист такого направления будет гомофобом. Это не логично. Да и в любом случае, она ведь сказала, что осуждать не станет, – Не пойми неправильно, нам же надо с тобой выяснить причину твоих плохих мыслей.       Чонгук долго торгуется. Действительно, ситуация не из простых, но и перспектива молчать о своей любви до конца жизни не хочется. Была бы воля макнэ, дак он бы на каждом углу кричал, как любит этого грёбанного Ким Тэхёна. К сожалению, такой возможности нет, так что остаётся кричать на пляже ночью, под водой, в подушку, где угодно, но не там, где его услышат. Людям не нужно этого знать. Своей любовью он делает всё только хуже. От неё нет никакой пользы. Эти твари в животе, членистоногие с чешуйчатыми крыльями, которые разрезают органы изнутри, заставляя их кровоточить. Эта отдышка, словно воздух выбили из лёгких. Тахикардия ужасна, кажется, словно вот-вот произойдёт остановка сердца. Во рту дико сохнет, а голос пропадает, стоит Чонгуку заговорить с Тэхёном. Правда сейчас они почти не общаются, парень активно делает вид, что постоянно занят. Это просто до ужаса мучительно. Так бы хотелось забить на всё, взять его за талию, прижать к себе как можно ближе и буквально вцепиться в его такие манящие губы. Он бы долго-долго целовал его с особым трепетом и нежностью. Опыта в таких вещах у него почти нет, но Гук бы очень старался. Но он не может, потому что минимум получит по роже за такое, максимум Ким вычеркнет его полностью из своей жизни. Возможно, так было бы даже лучше. Парень даже начинает представлять эту сцену. Вот они стоят на берегу моря, смеются, и тут он тянется к Тэхёну, целует его, пока он замер, упёршись руками в накаченную грудь макнэ. А после он оттолкнёт его. Крикнет что-то вроде: «Ты ненормальный?! Как ты мог?! Урод! Ненавижу тебя, пидор ебучий!» Именно так примерно эта ситуация выглядела бы. После старший бы ушёл, посмотрев таким взглядом... ну знаете, как смотрят на человека, который разочаровал, опустился в глазах другого на самое дно, как на фекалии какого-то бомжа, что-то сродни с этим. Такое чувство отвращения сложно даже представить, но именно такой взгляд и будет, если Чонгук когда-нибудь осмелится сделать это. Поэтому он не позволит себе показать свои чувства. Не позволит себе так обнять его. Не позволит себе смотреть на его губы. Не позволит себе думать о нём. Не позволит разочароваться в себе. Лучше они будут приятелями, чем никем. Лучше держать дистанцию всю жизнь, чем приблизиться, дотронуться на пару секунд и разрушить всё до основания, изничтожить в пепел. – Знаете, я люблю его, а он ненавидит геев. Сказал, что расстрелял бы их всех. Но я сам это за него сделаю, – улыбается Чон, пока глаза слезятся. Вспоминать это не хочется, но оно само всплывает в памяти постоянно.

Flashback.

      «Была бы моя воля, я бы убил всех геев,» – весна, на дворе цвела сакура, пора любви, свиданий и тихих признаний. Чонгук даже жил с какой-то надеждой, что, может, в этот период всё же расскажет Тэхёну о своих мыслях, чувствах. Было страшно. И вот они стояли на балконе, душевно разговаривали обо всём на свете. Чон ушёл немного к ЛГБТ теме, на что получил категоричный ответ. Вроде бы уже 2017 год был, но толерантностью ещё даже не пахло. Сердце младшего было разбито вдребезги, словно его окунули в азот, а после ударили отбойным молотом. Там не осталось и маленького кусочка, всё разлетелось в пух и прах. Больше не было смысла говорить об этом. Больше не было смысла питать ложные надежды. Больше не было смысла вообще ни в чём. Его растоптали. Того маленького, наивного, чувственного подростка, который ещё умел так искренне улыбаться жизни. Того парнишку, который был столь благодарен миру и людям. Того мечтателя, который так хотел и стремился изменить мир. Но теперь, получив нож между рёбер, пронзивший легкое и сердце одновременно, он не мог вздохнуть полной грудью, а тревога стала пробираться в его тело через открытую, колотую рану. – Наверное, это к лучшему, – тогда подумал Гук, сидя у себя в комнате, обняв подушку. Его лицо сильно опухло и покраснело. Кожа была влажная и солёная. Он много плакал. Может, часа два. Ему до этого дня казалось, что люди придумывают о том, что можно прореветь несколько часов, но макнэ был так разбит, что слёзы не проходили ещё несколько часов. Он снова и снова, как на репите, прокручивал слова старшего. И каждый раз в грудь врезалась тонкая иголка. Она проходила до трахеи, оставаясь там, покалывая. К утру вся грудь была заполнена иглами. Они делали больно, но не настолько, чтобы Чонгук не справился с этим. На утро он улыбался. До него дошло, что в этом мире его никто, абсолютно никто, ни один человек, не примет. Ему повесят значок «пидор», прут под зад, скажут что-то в духе: «о, любитель совать в жопу члены.» или что-то подобное, и отправят на все четыре стороны. Их популярность только начинала расти, нельзя было допускать никаких оплошностей. Поэтому парень для себя решил, о его ориентации никто не должен узнать.       

End flashback.

             И вот сейчас он сидит на мягком диване, пьёт горький эспрессо, морща нос, и рассказывает, как любит одного придурка. До чего он докатился? А ведь сам обещал, слёзно клялся, что к мозгоправу ни ногой. Ну и что теперь? Даже слово держать не в состояние. И как после этого он смеет считать себя мужчиной? Не стыдно ли тебе, Чон Чонгук? Ты – позор семьи, позор компании, позор страны. Ты по натуре урод. Тебя никто не сможет когда-либо полюбить. Таких как ты принято изолировать из общества, да, Чонгук-и? Тебе не следует просить помощи. Ты её не достоин. Есть более важные люди в этом мире, которые принесут куда больше пользы, чем ты. И эти мысли убивают. Разъедают изнутри, словно кто-то отгрызает части души от тебя. Это невыносимо больно. Хочется закричать в голос, убежать от этого садиста, но разве возможно убежать от самого себя? Разве кто-то может это контролировать? В этом мире всё слишком сложно. Это невыносимо обременяет. Чону уже трудно дышать. Он втягивает воздух ртом, опрокидывая голову назад. Его руки дрожат, как у алкаша со стажем. Хотя зависимости у юноши есть определенные, особенно алкоголь. Толком не пьянея, но голова становится легче, можно на какое-то время забыть о том, кто ты, где ты. Утонуть в каком-то расслабление что-ли. Конечно, это всё не остаётся без последствий. Всему есть своя цена, и Чонгук давно принял правила этой игры. Если его поразит рак лёгких через пару лет от сигарет, ну или откажет печень от потребления спиртного, то он готов это принять. Он готов умереть от этого, хотя нехватка воздуха очень пугает, но ведь это не такая и плохая смерть в целом.       Гук очень часто думает о том, какая смерть более безболезненная. Он достаточно настрадался и не хочет ещё перед смертью страдать, но с другой стороны, это плата за покой, ведь после смерти тело обретёт его. Он будет полностью расслаблен. Его душа постигнет состояние умиротворения, душевного покоя и гармонии. Разве не мечта любого человека? Просто обрести покой. Так сладко звучит и уже совсем не пугает, даже манит. С каждым днём всё интереснее, что же там за пеленой. Что будет, когда он сделает последний выдох и его глаза станут стеклянными? Парень часто представляет свою смерть, свой труп, как он разлагается, и его никто не ищет. Он представлял, как его найдёт горничная. Кажется, даже она не будет удивлена. А просто вызовет скорую, и всё. Его положат в черный мешок, отвезут в морг. На его тело придут посмотреть ребята, которые будут разглядывать его с безразличными лицами, лишь холодно отвечая на вопросы патологоанатома. После его кремируют, потому что даже на последнюю волю Чонгука им будет похуй. Он хочет быть похоронен на пляже. Ему там так нравится. Он даже уже купил участок, это его частная территория для захоронения. Он хочет обернуться призраком и ходить по этому пляжу, смотреть на закаты и рассветы, купаться в холодном море и улыбаться, глядя на облачное небо. Всё что он хотел бы после своей смерти. Но его никто не спрашивает. Засыпят в непонятную банку, поставят куда-нибудь, чтобы все ходили к нему и молились за его душу. Даже после смерти не будет покоя... — О чём ты думаешь, Чонгук? — интересуется женщина, внимательно разглядывая лицо пациента. Тот неохотно переводит на неё взгляд, устало выдыхая. В его глазах вселенская тоска, разочарование, боль и отчаянье. По взгляду так много можно сказать, но никто впритык не видит, как и насколько юноша страдает. Как его грудь разрывается от невыносимой пустоты, которая поглощает все его органы и разум, желая разрастись ещё сильнее. В его мыслях не осталось просвета от слова совсем. Давно нет покоя, даже во время сна. Он постоянно дёргается, у него нескончаемые нервные тики, тремор и дурная привычка разгрызать кожу подушечек пальцев. Он уже не сходит с ума, он уже сошёл. — Просто… Мне кажется, когда я умру, все просто забудут обо мне, словно меня никогда не существовало. Даже не захотят хоронить, где я указал в завещании, — голос Чонгука грустный, его печаль проникает в глубины сердца психологини. Она эмпат, поэтому чувствует весь спектр эмоций младшего. Сложно как-то реагировать в такой ситуации. Та тоска в его голосе заставляет наворачиваться слезам. Насколько же он разочарован в людях, что даже думает о том, что самые близкие не исполнят его последнюю просьбу? Почему его посещают мысли о том, что его забудут, когда он буквально в сердцах арми. Он уже в истории этой планеты, и даже если стереть его прах с лица земли, то его успехи никуда не исчезнут. Значит, Чонгук обесценил весь свой труд и себя? — Почему ты считаешь, что всем на тебя наплевать? С чего ты решил, что каждый тебя ненавидит? У тебя ведь должна быть причина так думать, — объясняет женщина, поправляя свои очки. Лина имеет светлые длинные волосы, собранные в довольно высокий хвост. На ней белая струящаяся рубашка, чёрная юбка карандаш и высокие каблуки, поверх накинут белый халат с бейджиком: Лина психотерапевт. В кабинете уютно. Куча подушек и игрушка на диване. Видно, что она заботиться о клиентах. И правда старается помочь. Это подкупает. — Понимаете ли… Они часто говорили, что представителей других ориентаций надо уничтожать. Вернее сказать, говорит только он, но другие никогда его не останавливали, да, может и не поддерживали, но разве молчание не равно согласию в таких случаях? Почему же они позволяли ему так говорить, видя, как сильно это меня задевает? Разве это не считается за соучастие? Я ведь лишь хотел быть не один, чтобы кто-то из них встал на мою сторону, а они затыкали меня, говоря, чтобы я не разводил скандалы из-за такой глупости. Понимаете? Для них это лишь глупость. Так, всего лишь убить человека, который не выбирал каким ему стать. Он просто родился, — Чонгук почти плачет. В его глазах стоят жгучие слёзы. Его взгляд полон обиды и разочарования. Так больно слушать это, а ещё больнее видеть, насколько сильно это причиняет боль самому Чону. Как это его ранит. — И ведь… я честно пытался. Я хотел любить девушек. Они прекрасны, но, блядь, — ругается юноша, откидываясь на спинку дивана, прикрывая лицо руками, — я просто не могу. Это совершенно не то. Просто люблю его и всё. Ничего не могу сделать. Нет никого красивее него. Ни одна девушка не переплюнет его в той изящности и эстетики, которой обладает он. Он грёбаное произведение искусства. Его надо поставить в музей, пылинки с него сдувать и беречь как национальное достояние. Невыносимо красивый, — он не может больше держаться. Чувства разрывают его. Рёбра с хрустом ломаются, выбивая воздух из лёгких. Слёзы текут по щекам, но он прячется за ладонями, чтобы только никто не видел, как ему мучительно больно. Это не сравнимо с физической болью. Это более невыносимо, ведь от больного колена ты можешь выпить обезболивающие и всё, а с сердцем так не получится. Оно ноет, кровоточит от иголок и порезов: всё истерзано. Он буквально задыхается от боли, желая прекратить эту агонию, но его никто не слышит, и, вероятно, не услышит. От чего становится ещё хуже. Эта мысль добивает, не позволяя уже держаться. Чон закидывает голову назад, размазывая пальцами свои слёзы, чтобы их не было видно, хотя это так глупо. Она всё равно всё видит, слышит. От неё уже нет смысла это прятать. — Я бы хотел быть другим. Я бы хотел не любить его, но как я могу? Не получается. Я правда пробовал. Он улыбается, и всё, мой мир рушится. Все стены, которые я так старательно строил, одной своей чёртовой улыбкой до фундамента сносит. Это больно. Просто невыносимо. Я больше не могу терпеть. Я с ума схожу, — заявляет Чонгук, всхлипывая. Чёртов слабак! Даже выдержать не смог! Да как ты смеешь плакать при других? Тебе не стыдно? Позорище. Возьми себя в руки! Это только эмоции, держи их при себе. Никому не хочется знать, что там у тебя. Твои проблемы — это твои проблемы и это неизменно. Чонгук, ты — ничтожество, не достойное той жизни, которую имеешь. Ты не смеешь и думать о том, что можешь жить. Это непозволительная роскошь для такого отброса как ты, понимаешь?       Гук подбирает к себе колени, утыкаясь в них, стараясь спрятаться от всех, особенно от этого голоса в голове, который ненавидит его больше, чем Чонгук сам себя. Он только и твердит постоянно о том, насколько ничтожен парень. Двадцать четыре на семь, днём и ночью он слышит, как его оскорбляют. И совсем не понятно - его это мысли или какой-то левый голос в голове. Он не знает. Известно лишь то, что он правда не достоин. Хотя если так рассуждать, а кто вообще достоин жизни? Ведь если посмотреть на мир и людей без розовых очков, очень многие делали вещи и похуже, но почему-то они не упрекают себя, не стремятся наказать себя за свои деяния, напротив, зачастую гордятся своими выходками. Например, серийные убийцы, как правило они полностью признают свою вину, но не видят ничего плохого в своём деяние. Но ведь Чонгук никого не убивал, никому никогда не вредил и плохого слова в лицо никогда особо не говорил, дак почему же он чувствует такой груз вины, просто зато, что любит человека? Почему гениталии так важны в этом вопросе? Почему юноша не может любить человека просто потому, что он есть. По какой причине его так ненавидят? Он же не говорит, что делать другим, а ему почему-то только указывают и указывают. За него всё давно решили. Почему он не может решать, что будет делать? В какой момент его жизнью стали управлять непонятные люди? — Чонгук-и, всё хорошо. Я тебя не осуждаю, правда. Ты в праве любить того, кого считаешь нужным. К сожалению, любовь не всегда приносит счастье, для некоторых это страдание, — спокойно говорит Лина. Её голос буквально согревает. Она умеет успокаивать. Чонгук вытирает своё лицо и смотрит на девушку. Его глаза красные, боль в них бьёт в самое сердце, заставляя сочувствовать. Он выглядит побитым. Он выглядит разбитым, да настолько, что сложно представить сколько времени займет восстановление. — Честно? Вот так просто? И даже не станете унижать меня? И не станете говорить мне что-то и просить жить? — удивляется Гук, явно не ожидая адекватности. Он слишком предвзят. Даже к психологу. Это странно. Он ожидал, что всё будет совершенно иначе. Парень чешет нервно шею, начиная бегать глазами по кабинету. Кажется, он слишком плохо думал о Лине. — Нет, не стану. Повторюсь, ты в праве любить того, кого хочешь. Твоя жизнь принадлежит тебе, и ты делаешь всё так, как считаешь нужным. Ты можешь прислушиваться к чужому мнению, но не использовать как план действий, — Чон растерянно хлопает глазами. Кажется, что-то разумное он слышит впервые за очень и очень долгое время, ведь кроме как голоса в своей голове поговорить было не с кем, а тот не очень-то и добр. А теперь, когда он позволил себе открыться, доверить свои мысли кому-то, он не получил удар под дых - о нет, его поддержали, даже сказали, что он прав. В какой момент жизни Гук стал удивляться адекватности? Насколько же всё плохо? Разве люди так ужасны? Чонгук и сам не хочет верить, что мир так жесток, но факты говорят об обратном. Он слишком рано снял свои розовые очки и лишился детства во имя карьеры. Стоило ли оно того? Он уже не знает... — Я плохо о вас думал, простите, — кланяется Чонгук, виновато поджимая губы, на что Лина по-доброму усмехается и машет рукой, мол, ничего страшного. Она действительно внушает надежду в расколотой душе юноши. — Всё в порядке, Чонгук-и. Как я понимаю, ты очень долго молчал о своей проблеме, поэтому и успел на придумывать себе всего, возможно, чего-то в интернете начитался и просто испугался. Такое бывает, всё хорошо, — успокаивает психологиня, ласково улыбаясь. Она то понимает, какими люди становятся, находясь в тотальном одиночестве. Что происходит с ними, и как они начинают думать. Гук вынужден так думать, чтобы жизнь не вонзила нож в спину, и он смог просто выжить, не доломаться окончательно. В этом мире жить очень больно, просто большинство привыкли и уже не замечают того, что видят люди в депрессии. Обычные люди покрываются слоем толстого панциря, и стрелы боли в них почти не попадают, а человек в депрессии словно голый и немощный. На нём и миллиметра слоя защиты нет. Лезвия впиваются в самую плоть так крепко, что достать их не представляется возможным. Можно только истошно кричать, плакать, молить о помощи и пощаде. При всём этом ты лежишь голым в толпе прохожих. Никто не останавливается. Никто даже не смотрит на тебя, ни то, чтобы помочь. Все делают вид, словно тебя и не существует. Со временем ты сможешь встать, пойти, пока в спину прилетает стрела за стрелой. Твоё тело кровоточит, ты кашляешь, потому что лёгкие задеты, но дождь всё бережно смоет. Здесь очень холодно, очень страшно и одиноко. Ты идёшь сквозь толпу, совсем обнажённый со стрелами в плоти, но никто, ни единая душа на тебя не посмотрит. Потому что ты никто и ты никому не нужен. У себя есть ты, больше никто добровольно тебе не станет помогать, ведь ты просто прохожий, ещё и голый. Вдруг ты извращенец? И тут, с этой метафорой, становится понятнее, почему же пациенты так бояться. Всё просто и банально. Никто и никогда не вставал на их сторону. А даже если и вставали, то это было совсем не то и не так. Такие люди глубоко травмированы. И даже если их кто-то поддержит или поддерживает, складывается впечатление, словно они не заслуживают этого, из-за чего накладывается табу. Они не смеют рассчитывать на поддержку, приходя к выводу, что это из жалости или по другой причине. Психологов они тоже не жалуют, ведь, по их мнению, они их слушают только потому, что пациент им платит. Частично это так, но это ведь не значит, что они совсем им не сопереживают, верно? Просто они учились, проходили курсы, чтобы помочь, поэтому и берут плату, вот и всё. Это их работа. Это так странно выглядит. И бесплатно им поддержки не надо, и за деньги. Они никому не доверяют. Даже самому себе, потому что чувствуют себя обречёнными на страдания. Пациенты не помнят, какая жизнь была до. Хорошее быстро забывается, а боль сопровождает их на постоянной основе. Они много плачут, смотрят в пустоту и пытаются содрать это губкой в душе. Но они не могут. Просто начинают сходить с ума от невыносимой боли в груди. Дыра в душе растёт с каждым днём, обрекая их на вечные страдания. И нет света в конце тоннеля. Только тьма. Нет выхода, нет остановки, нет кого-либо. В полном одиночестве они идут по рельсам, зачастую спотыкаясь, получая новые и новые травмы, они ползут вперёд, но света там всё ещё нет. Километр, два, позади уже не одна сотня, а света нет. Тогда они ложатся на рельсы и смиряются. Это не день, не два, не пару месяцев, а годы. Они годами идут без передышки в поисках источника света, который хотя бы чуть-чуть их согреет.       Некоторым везёт, им помогает терапия, а кто-то больше не может выдерживать эти адские муки. Это состояние агонии бесконечно, днём и ночью, круглосуточно они чувствуют себя ужасно. Нет никакого просвета. Даже если они делают вид для близких, что он есть. Теряется смысл жизни на фоне этой боли. Это просто становится невыносимо. Какой смысл в продолжении, если тебе бесконечно больно? Не стоит забывать про тревогу - подружку депрессии. Они идут за ручку позади страдальца, хихикая над его немощностью. Кто он такой, чтобы сопротивляться? Не остаётся выхода. Только один: закончить это всё. Эти страдания так сильно изводят, а отдохнуть не получается, так как бессонница блюдет всегда и не даст тебе выспаться. Ты не сможешь получать энергию из еды, потому что она безвкусная, противная и мерзкая. Начинает тошнить от одного упоминания о еде. Кто-то же находит своё утешение в еде и начинает потреблять тоннами сладости, вкусности, от чего зачастую поправляется, после пытается худеть, а там срыв за срывом, и пациент утопает в болоте расстройства пищевого поведения. Два пути, в которых ты не останешься в хороших отношениях с едой. Тебе придётся есть её, вспоминая прежний вкус, но тебе не будет нравится. Даже во время приёма пищи ты будешь страдать, пытаясь съесть какую-нибудь вкусность, которая раньше тебе нравилась, но тебе придётся её выплюнуть, потому что вкус будет совсем другой. Вероятно, ты впадешь в истерику, потому что это просто-напросто выше их сил.       Рано или поздно это надоест настолько, что уже ничего не утешает в этих кромешных приступах боли. Рано или поздно человек сдаётся. Никто не может это терпеть слишком долго. Годы проходят, в жизни ничего не меняется. Работа, дом, семья, всё в подобном роде. У кого как. У Чонгука: работа, дом, истерика, работа, дом, приступ паники, срыв и так по кругу. Это замкнутая цепочка событий, которую нужно разорвать. Поможет тут только лечение. Уже одними беседами тут не спасти юношу. Убойную дозу нейролептиков и антидепрессантов, желательно уколами, чтобы быстрее начался эффект, иначе беды не миновать.       Лина видит состояние юноши, видит его склонность к суициду, самонаказанию. Она замечает нервные подёргивания и попытки собраться в позу эмбриона, чтобы защититься. Женщина понимает, что Чонгук уже подсознательно пытается убежать от жизни. Он не хочет находится в этом кабинете, в этом здании, в этом городе, в этой стране, в конце концов на этой планете и даже не в этой вселенной. Он бы хотел найти тихое место, его обитель, где больше его никто не трогает. Найти свой дом и жить там. Возможно завести собаку, какое-нибудь животное, чтобы не было совсем одиноко в том месте. И всё. Ему для счастья уже больше ничего не надо. Просто быть здоровым и в своём доме. Утрачивается ценность вещей, денег, статуса. Всё теряет смысл. Без этого было бы хуже, да, но с этим лучше не станет. Это так и работает. Апатия поглощает тебя полностью. Как питон сначала обвивает твоё тело приступами, а после всего, с головы до ног заглатывает, заставляя живьём перевариваться. Отвратное ощущение, но сделать с ним ничего нельзя. Поэтому приходится смириться. И Чонгук смирился. Смирился с апатией, депрессией, селфхармом, попытками суицида, но не смог смириться со своей ориентацией. Как же сильно его задели чужие слова, что он пришёл к такому итогу? Как чьи-то пару предложений могут разрушить чью-то жизнь вот так основательно? Хотя история знает не мало таких примеров, но всё же. Насколько он их всех любил, чтобы почувствовать себя настолько преданным? — Чонгук-и, давай я попробую тебе помочь? Опережаю твои возмещения, я не пытаюсь тебя отговаривать от задуманного, хотя по идее должна, но давай ты сам решишь? Твоя жизнь – твои решения. Я просто попытаюсь избавить тебя от чувства тревоги и дать тебе поспать. Нельзя же принимать такие решения, когда ты несколько месяцев толком не спал, верно? Нужно это всё обдумывать в здоровом состоянии, а не в умирающем, — иллюзия выбора. Лина прекрасно понимает, что он вынужден будет согласиться, но она лишь пытается подобраться к юноше и показать, что понимает его, что будет рядом, даже если он решит всё же покинуть игру. Ей хочется защитить его. Хочется показать, что мир не настолько ужасен, и даже после таких предательств можно улыбнуться.       Чонгук невольно усмехается, а после тает в улыбке, совсем печальной, болезненной, но всё же. Кажется, где-то в животе потеплело. Его порадовало то, что девушка не стала его переубеждать, а просто предложила достойную обстановку для принятия такого решения, так выразимся. — Да, давайте попробуем. Я бы действительно не отказался поспать хотя бы часов пять-шесть, это было бы действительно чудесно, — смеётся с иронией артист, понимая плинтус своих запросов от этой жизни. От нынешней жизни. Раньше так не было. Раньше он улыбался во все тридцать два зубы, тянулся к людям с открытым сердцем и мягким разумом. Но сейчас он получил результат своей доброты: его растоптали, впечатали в грязь, заставили наглотаться дерьма и буквально задохнуться своей ущербностью. Стоило ли оно того? Вопрос, который давно мучает. Сейчас у его семьи есть всё: у родителей квартира, у брата тоже, не один загородный дом, поездки по миру, почётное звание семьи Чон. Цена вопроса – его ментальное здоровье. Он поставил на кон всё: своё будущее, своё время, своё здоровье. Придя в компанию в 14 лет, поразив своими вокальными данными, он понял, вот она его мечта: блистать на сцене, прорываться в чужие сердца текстами песен, пробирать до мурашек своим голосом и дарить улыбку людям. Он просто хотел помогать другим в тяжёлые времена. Но вот вопрос, где все эти люди сейчас? Глупо, конечно, такое говорить – Арми горой за него: тысячи постов в Твиттере ежедневно, сотни его фото с признаниями в любви и пожеланиями счастья, здоровья. Вот они все пишут слова поддержки в сложные моменты, но где это всё будет, когда они всё узнают? Правильно, нигде. Потому что он ничего не стоит. Его любовь, влечение, боль, депрессия, тревога и самоповреждение. Кому в здравом уме нужен такой человек? Чонгук считает себя обузой. Обузой мирового масштаба. — «Я слишком порчу всем жизнь. Было бы куда лучше, если бы я умер. Желательно не своей смертью, чтобы не осуждали. Сколько этого дерьма сейчас, но сколько ещё будет потом? Наверное, меня возненавидят... Я заслужил. Я такой грязный и уродливый. Если честно, я бы хотел отрезать себе кожу со шрамами, а может быть и руку полностью. Пусть и прекрасно знал, что останутся следы и их никуда будет не деть. Впрочем, какая разница? Когда меня похоронят, и я буду разлагаться, останутся лишь кости, и будет совсем не важно, как выглядела моя кожа, моё лицо или тело. Всё это не имеет значения там, в загробном мире. Там ничего не имеет значения. Я просто обрету покой, за который сполна заплачу. Думаю, что это равноценный обмен. Сначала я вскрою себе вены, вдоль и глубоко, как пытался ранее. Я проведу много времени в агонии, потом будут судороги, моё тело станет совсем бледное, я буду умирать с чувством боли, ужаса и ненужности в луже своей остывающей крови. Можно ведь считать это хорошей платой за покой моей души, разве нет? Я и так очень много заплатил, имею полное право на отдачу,» — Чонгук смотрит в окно. Его мысли столь депрессивные и пугающие, что они его самого доводят до мурашек по всему телу. Смерть… что после? Упокоение, но ведь загробного мира, по мнению младшего, нет. Его ждёт пустота, ровно ничего. Лишь тьма, но уже другая, которую ты видишь закрывая глаза, а не с открытыми глазами. Эта тьма окутает как облако, согреет и убаюкает, предавая тело людское отдыху, которое оно заслужило, а разум… он просто умрёт. Сложно определиться переродиться ли когда-нибудь Чон, даже если и так, то в этой жизни он слишком много страдает. — О чём думаешь? Хочешь поделиться? — Лина видит эти хмурые брови, сосредоточенный взгляд и нервные сглатывания.       Да не то, чтобы хотел, но понимает, что надо бы, ведь она хочет помочь, кажется единственная, кто пытается вслушаться в его мысли, единственная в этом чёртовом мире. Она не осуждает, не бежит с копьями на него, а мирно слушает, стараясь понять. Действительно понять. Это что-то на грани фантастики. Чонгук привык, что его ненавидят. Чонгук привык, что его хотят убить. Чонгук привык, что на него не обращают внимания. Он привык терпеть всё это, засунув свою гордость куда подальше. Кстати, о ней, сомнительно, что она вообще осталась. Сложно сказать. — Вы знаете, я так много пережил, но никакой награды не получил? Разве это честно? Разве я должен и дальше терпеть такое отношение к себе? С одной стороны меня никто не держит за руки, и никто не заклеил рот, я могу говорить что хочу, но у каждого, абсолютно у каждого моего слова будут последствия и я просто ни имею никакого права на ошибку. Но что делать, если я сам сплошная ошибка? Не пора ли мне покинуть этот зал сражений? — метафоры, как же суицидники их любят, безусловно, далеко не каждый может чётко обозначить суицид как «покину эту жизнь», «умереть». Не все могут озвучить слово «смерть» в слух говоря о себе. И это далеко не потому, что они слабые, а просто это действительно страшно. И если человек понимает весь масштаб, то ему действительно страшно. Страх смерти – это нормально. Так заложено природой, просто, иногда не видно другого выхода, а в каких-то случаях его вообще нет, — И вы знаете. Я часто думал о том, что я могу переборщить, слишком сильно надавить или переборщить с таблетками… да, я преследовал цель умереть, но до последнего надеялся выжить. Я ещё не пришёл к той стадии, где я уверенно закончу свою жизнь. Какой бы мир не был невыносимый, тут я хотя бы могу вздохнуть, пусть даже не полной грудью, — Чон нервно перебирает свои пальцы, опустив взгляд на свои худые колени. Ему уже ничего не хочется. Просто домой и попить чай. Он устал болтать с девушкой, пусть та и очень обходительна. — Ты знаешь, мне нравится ход твоих мыслей, конкретно то, что сейчас, пусть всё, объективно, очень плохо, но ты можешь дышать, идти, смотреть. Это уже многого стоит, — улыбается психологиня, закрывая блокнот, — приезжай завтра сюда в 10 утра. Мы с тобой обсудим план твоего лечения и сеансы терапии. Я очень надеюсь, что после, ты сможешь вздохнуть без чувства тревоги и скал на плечах, — она читает его как открытую книгу. Это радует, хотя и должно по идее пугать айдола, но он лишь радушно улыбается и поднимается с кресла. Её слова заставляют юношу вздрогнуть. Чонгук задумывается, когда вообще последний раз мог выдохнуть с облегчением? Когда ему не приходилось прятать себя настоящего за сотней масок? Когда в последний раз он вёл себя как хотел? Когда в последний раз он был собой? Когда он убил это всё в себе? Он допускает сейчас мысль о том, что хотел бы взять всю свою волю в кулак и победить, показать себя настоящего всем, надеть футболку и не стыдиться своих шрамов. Он допускает мысль о том, что мог быв себе позволить целоваться с парнем на улице, не испытывая адской вины за свой порыв чувств. Он допускает мысль, что смог бы пережить волну нереального и жестокого хейта в его сторону, и, возможно, у него даже останутся фанаты, которые полюбят его настоящим. Без улыбок на камеру, без фильтрации своей речи двадцать пять на восемь, полюбят его руки с татуировками и шрамами, полюбят его душу истерзанную, примут его ориентацию. Сердце начинает стучать быстрее и, кажется, в груди теплеет от этих мыслей, а голова даже становится легче. Такое вообще возможно? А что, если игра стоит свечь? — Спасибо, до завтра, — он накидывает свой рюкзак на плечо и выходит из кабинета, где его уже почти час нервно ждёт менеджер. Он сразу замирает, пытаясь высмотреть на лице диагноз. Что ж, это было очевидно, от него не отстанут и он не поедет пока домой. Удручает.       Менеджер заваливает вопросами, но Чонгук тактично ушёл от всего этого натиска и отправился как можно скорее домой. Ну как домой, в квартиру. Сейчас ему нужно много обдумать. Решить, как он будет действовать себя с ребятами, в компании, что скажет родителям. Сегодня-завтра и будет заявление от Хайба. Они не станут такое скрывать, потому что если это всплывёт, а это точно произойдёт, то за сокрытие такой информации от Арми их сожрут целиком, не оставив и мокрого следа. Иногда Чон побаивается своих фанатов. Порой они так жестоки, что кажется, словно они способны на убийство. А может и не кажется. Бывали случаи, когда они были слишком агрессивны. Они не прощают ошибки, никогда: всё помнят. Те, кто осознают их мощь – следят за языком, кто недооценивает – жалеет об этом мгновенно, лишаясь будущего и карьеры, ведь Арми не знают жалости к обидчикам их мальчиков. Они и так прошли столько дерьма в ранние годы, теперь они не позволят обижать их. И это навевает на мысль, может они и не отвернутся от него, даже если узнают? Не все же такие гомофобы. В США, например и странах Европы все очень даже толерантные, в Республике Корее его точно съедят заживо, обглодаю даже кости, но всё же появляется некая нить надежды на благоразумие фанатов. Чонгуку так больно, что он не сможет, наверное, пережить уход фанатов. Чувство вины его сожрёт, разрушит и сожжёт. Он заплатит с полна. Он уже заплатил. Чонгук чувствует себя уже наказанным, но ему этого мало. Словно великий мученик, стремящийся к просветлению. Только смысл от этого? Он ничего не чувствует, он ничего не хочет, он ничего уже не может сделать. Поздно отступать, поздно пытаться спастись. Он ведь раньше пытался, правда старался, но какой смысл в этом? Проще ведь всё залить виски, выкурить сигарету, нанести очередной порез и пойти спать. Так проще для него, хотя это нихуя не просто. Это сложно. Невыносимо жить в таком ритме. Тяжело просыпаться с утра за несколько часов до будильника или вовсе не спать. Тяжело клеить улыбку. Тяжело скрывать сотни порезов и вечные бинты. Тяжело кушать эту безвкусную еду, чтобы не упасть в обморок. Тяжело тренироваться, когда больно даже идти. Тяжело дышать, когда сердце на грани остановки, настолько быстро стучит. Всё это сложно и невыносимо, но он же держится. Будь на его месте другой, любой другой, большинство уже бы вышли из этого челленджа, потому что это слишком сложно. Не многие могут это выдержать, что в итоге и происходит. Срыв. Вот и сейчас Чонгук не чувствует своих рук и ног. Его тело такое холодное, он почти стал трупом. Его сердце закаменело и потрескалось на тысячи частиц, которые рассыпались по всему телу юноши, заставляя испытывать адскую боль при каждом движении. На плитке очень холодно. Кровь тёплая, греет руку, странно, конечно, разрезать себя, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Руки похожи на мрамор, кожа тонкая и покрывается плетениями из крови, которая так и пытается хоть немного согреть Чона. Ничего не помогает. Теплый пол отключен, форточки на распашку, ветер северный, шорты, нет носков, футболки тоже, запачкается, потом придется перекисью оттирать. Кто бы его грязное тело отер? Глупый пидор. Никто более. Чонгук тяжело дышит, смотря на глубокий порез. Каждый раз он думает, что скоро завяжет, ведь на его руке уже почти нет места для шрамов, их так много, что даже самое плотное тату не скроет их больше. Хотя это часть его прошлого, настоящего, да и вероятно будущего, почему он должен это скрывать? Он всегда прячет то, насколько ему плохо и больно. Каждую ночь он рыдает, кричит, молится, но ничего, вообще ни-че-го. Никто его не слышит. Он полностью одинок в своих мыслях. Гук никогда не станет человеком, который сможет открыться кому-то и в тот момент, когда станет совсем хуево и петля уже будет на шее… он никому не позвонит и не напишет. Потому что его не поймут. Потому что им не холодно. Потому что у них руки тёплые. Потому что они могут улыбаться не через разбитую душу. Потому что у них есть семья, которая любит их такими, какие они есть. Потому что они не он. Они всегда будут на ступень выше, сколько бы он не старался, сколько бы сил не вкладывал, он будет внизу, на дне. Зато тут тихо, пусть и невыносимо одиноко. Здесь нет прохожих, здесь нет света, здесь нет вкусной еды, тут есть только отчаянье, боль, расплата и одиночество. Как раннее было сказано, в этом месте никто и никогда не проходит. Это место напоминает заброшенное метро. Бетон снизу и сверху. Периодически включается страшная лампочка, которая свисает на одном проводе с потолка. Есть проход вперёд и назад, но оттуда не исходит ни свет, ни тепло. Там такая же пустота, как и тут. Ещё здесь сыро, от чего ещё холоднее ногам. Обувь промокла, и трясёт не по-детски. А ты сидишь, не один день, не один даже месяц и всё ждёшь, когда кто-нибудь придёт, откроет дверь, которой здесь и не было никогда, протянет тёплую руку, накинет пальто и отведёт домой. Ах, такое красивое и значимое слово – дом. Дом – место, где ты живёшь, это может быть человек, с которым ты чувствуешь себя дома, это может быть страна, она ведь тоже твой дом. Дом – место, в котором ты чувствуешь себя любимым. Но что делать, если тебя даже и любят, показывают это, но ты чувствуешь холод? Явно не с ними что-то не так. Наверняка это ты дурак, ничего не понимаешь. Вы через столько прошли вместе, и что теперь? Хочешь вычеркнуть их всех из своей жизни? Себя вычеркни. Они не виноваты. Виноват только ты, ты виноват, ведь только ты влюбился не в того человека. Ты сам выбрал свою участь, дак почему же сейчас сидишь на холодной плитке, весь в крови, вытираешь слёзы ладонью и плачешь как ребёнок? Хотя нет, дети не способны так сильно кричать от разрыва своей души. Чонгук опустошен. В нём больше ничего нет, даже крови не так много. Ничего не осталось. Оболочка, пустышка, как любят говорить. Теперь он ничего не стоит. Его можно выкинуть на помойку, прямо как котёнка швырнуть об стенку бака, в дождь ещё желательно, чтобы он прочувствовал всю свою ничтожность.       Чонгук давно понял, что он грязный, порочный, мерзкий. Такие люди как он… они не виноваты, но он виноват. Гук поддерживает их всех, но он никогда не будет на своей стороне. Это пугает. Если посмотреть на ситуацию со стороны, то это вызывает удивление и ужасает. Как же сильно он ненавидит себя, что даже не готов защищать свои интересы? Насколько сильно нужно ненавидеть себя, чтобы полностью подчиняться чужому мнению? Он такой ущербный. — В этом мире столько переменных, но есть одно неизменное число, которое вертится по всему примеру. И хочешь ты этого или нет, ты останешься постоянной, не смотря на свои попытки бегства. Рано или поздно тебя догонят и подчинят, дак какой смысл бежать, если итог один? Какой смысл жить, если всё равно умрёшь? Какой смысл любить, если всё равно останешься с разбитым сердцем? Зачем всё это? Я недостаточно страдаю? Куда ещё больше? Я не могу больше, — он тихо шепчет, даже не пытаясь вытереть слёзы, ведь они текут без остановки. Его руки не поднимаются – онемели. Крови, кажется, больше, чем обычно, но его это совсем не волнует. Главное, сейчас он вздыхает полной грудью, чувствуя себя наказанным, чувствуя справедливость, чувствуя кару за свои деяния. Он понёс наказание за свои порочные чувства. Теперь ему надо просто встать с плитки, тяжёлой походкой дойти до аптечки, залить порез зелёнкой, накрыть ватой, прижать, перебинтовать. Устало прикрыв глаза, артист плетется в свою спальню. За окном темно, и дико клонит в сон. Кровью завтра займётся. Сейчас это не имеет значения. Раз хочется немного поспать, надо воспользоваться этим моментом и отжать свой законный несколько-часовой отдых.       Чонгук прикрывает глаза и вяло улыбается. Он чувствует некое умиротворение. Тяжёлое одеяло обнимает его, заставляя чувствовать себя хотя бы чуть-чуть в безопасности. Подушка такая мягкая: даже не верится, что она всегда такой была. Свежее белье так вкусно пахнет, пробуждая второе дыхание. Он вспоминает моменты из детства, когда его мама меняла ему пододеяльник, ведь мальчишка был не в силах справиться с этим монстром. Женщина его так бережно обнимала, прижимая к себе и шептала на ухо тихое: «Я люблю тебя, сынок». Этот запах… эти сладкие воспоминания, когда он был действительно счастлив. Когда он не работал в поте лица и не падал в обмороки от усталости. Те времена, когда, приходя со школы, он бежал к маме и рассказывал, как прошёл его день. Те времена, когда они с братом строили корабли из бумаги и устраивали морские бои перед сном, а отец их гнал спать. Этот запах порошка от свежего постельного белья, вернул его на миг в детства, заставляя вспомнить о тех временах, когда всё было действительно хорошо, и он мог жить беззаботно. Чон проваливается в сон в мыслях о детстве, поцелуях мамы в лоб перед сном и кораблях. Он вздыхает спокойно, веки плотно закрываются, и он растворяется в состоянии покоя и умиротворения. Сейчас он просто может немного отдохнуть и набраться сил, ведь сегодня хуже, чем вчера, но завтра будет хуже, чем сегодня.