Нарисуй мелодию моих чувств

***

Это был тёплый летний вечер прекрасного города N. Приятный ветерок, поднимая тонкий белый тюль, будто играл им и обдувал стройный стан, так старательно работающего над своими рукописями человека. И имя ему было Иван Алексеевич Бунин. Однако, если говорить весьма честно и откровенно, на Ивана Алексеевича молодой человек явно не походил в силу своего юного возраста. Ему только недавно слегка перевалило за двадцать, и я уверяю Вас, от подобных формальностей кто-кто, а он бы явно не то, чтобы не пострадал, но и не против бы был отказаться. Ему правда нет особого дела до подобных мелочей. Убрав за ухо выбившуюся прядь светлых, можно даже сказать блондинистых волос, которые он обычно старательно укладывал по обе стороны пробора, Бунин, тяжело вздохнув, откидывается на спинку кресла, вертя в руке простой карандаш. В этот раз рассказ молодому писателю действительно даётся трудно, хотя время для творчества весьма разумное — дело близилось к полуночи. Да, это определённо не его стиль. Но в голову совершенно ничего не лезет, а слова путаются так, словно состоят не из букв, а из тонкой паутины, легко путающейся между собой. Случилось ли у него что-то? Нужна ли ему помощь? А может быть он просто влюбился и мысли молодого человека заняты лишь кем-то одним? Нет, нет, нет и ещё раз нет. Ему просто нужен отдых. Верно, правда, в отличие от догадок и предположений жизнь кажется совершенно скучной, хотя она на то и дана, чтобы состоять из американских горок, катаясь на которых то быстро поднимаешься, то ещё быстрее падаешь. И нет, работа у Вани была отнюдь не трудная, а даже наоборот — библиотекарь, и если кому-то могло показаться, что эта работа скучная и совершенно неинтересная, то Ваня считал иначе. Ему с головой хватало того, что он имел. Проработав уже около года в здании, приятно пахнущим старыми книгами, бумагами и пылью, полностью свыкнувшись со своим рабочим графиком, ранними подъёмами и в перерывах между работой и обедом написанием небольших, но поистине гениальных рассказов, Бунин заслуживал долгожданный отпуск. Те дни, которые юноша так отчаянно ждал, желая наконец вдоволь отдохнуть и окунуться с головой в своё творчество, оказались не такими уж и продуктивными. Вдохновение будто исчезло, отвернулось от Ивана, прыгнув в бездонную пропасть. И если, сидя в библиотеке, у него получалось делать не просто наброски, а уже весьма готовые, и что самое главное, достойные произведения, дома он будто лишился этого умения. — К чёрту это всё, мне надоело. - не то раздражённым, не то скорее уставшим тоном произнёс Ваня, подвинув свои рукописи на край стола и положив сверху пресс-папье для удобства, чтобы бумаги вновь не разлетелись по всей комнате (а с ним это случалось не впервые), направился на кухню для того, сварить себе кофе, дабы хоть как-то прийти в себя. Возможно, ему действительно стоило немного отвлечься, а лучше всего идти спать, но сам Ваня считал иначе. Он думал, что только кофе спасёт его. Молодой  человек зашёл на кухню совсем не большой, но до одури уютной квартиры. Бунин снимал её на протяжении этого длинного и самостоятельного года, за всё это время не попросив у родителей ни копейки. Когда Ваня нашёл остатки своего любимого кофе, предварительно кладя одно кофейное зёрнышко в рот, словно леденец, он стал неспеша готовить любимый напиток с использованием турки, по всем правилам заядлого кофемана. Когда кофе был сварен и перелит в большую кружку, чего бы уже кофеманы явно не оценили, Ваня, отпив глоток, прикрыл глаза, думая о том, чего бы ему хотелось добавить. А хотелось ему чего-нибудь сладкого... Например карамели. Да, точно. Именно её. Иван плавно поставил кружку на стол, и, подойдя к кухонному шкафчику, открыл его, элегантно встал на носочки, чтобы достать эту самую карамель. Возможно с ростом парню и не повезло – всего 169 сантиметров, но его беспокоило подобное в самую последнюю очередь. Лицом Ваня явно вышел, фигурой так тем более, отчего же ему тогда переживать? И правда. Внешне Ваня был именно красив. Всегда аккуратный, опрятный, вкусно пахнущий Иван Алексеевич, действительно заставлял одним внешним видом привлекать к себе внимание и невольно называть по имени отчеству. Для полного образа этому человеку не хватало лишь очков и сигары, хотя, последним он побаловаться действительно любил. Уж такая не хорошая, но довольно эстетичная привычка сложилась у Бунина. Он и сам больше походил на эстетичную привычку. Когда Ваня справился с приготовлением своего любимого кофе, (карамель, кстати, была довольно редким, но метким для писателя удовольствием), он, захватив с собой несколько штук овсяного печенья в одну руку, в другую же такой желанный напиток, направился обратно в зал. Взглянув на настенные часы, висевшие в коридоре, Бунин прошёл мимо них и вернулся за своё рабочее место, удобно усаживаясь в любимое, пусть и старенькое кресло. Так определённо лучше, и лишний раз писатель убедился в этом тогда, когда отпил долгожданный любимый кофе. Вот, что ему было нужно. Блаженно вздохнув, Ваня поставил кружку на стол, и, подвинув рукописи обратно, стал писать, стараясь не задумываться о том, что именно он пишет. И это действительно сработало. Исписывая лист за листом, радуясь, словно маленький ребёнок тому, что у него вновь потихоньку получается вернуться в свою стезю, Ваня совершенно перестал замечать всё вокруг себя. Единственный приятный шум, который не давал ему полностью отключиться от реальности — тиканье настенных часов, доносящееся из коридора. Но такая идиллия не могла ведь длиться вечно, не так ли? Услышав собачий лай где-то неподалеку от своего многоквартирного дома, Бунин, дёрнувшись пусть от не слишком громкого, но резкого источника шума, закатил глаза, понимая, что сбился уже в самом конце произведения. Чёрт. Кто раздразнил собак?! Вдохновение больше не лилось ручьём. Тяжело вздохнув, Ваня ощутил лёгкий летний ветерок, слегка поёжился, до этого совершенно не замечая, что действительно немного замёрз. Подумывая согреться карамельным кофе, он дотронулся кончиками пальцев к кружке, но заметив, что она уже негорячая, скептически поднимает бровь. Оказывается, писал он действительно долго. Накинув на плечи клетчатый мягкий плед, Бунин, открыв верхний ящик стола, достал оттуда пачку своих любимых сигарет, и захватив рядом лежащую зажигалку, встал из-за стола, отодвигая по-прежнему развивающийся прозрачно-белый тюль. В лицо ударил приятный ветер, от которого буквально несколько мгновений назад Ваня ёжился, но который уже сейчас напоминал прикосновения любимого человека... которого у Вани, по правде говоря, не было. Переживал ли об этом сам Иван Алексеевич сказать довольно трудно, ведь он, будучи человеком умным, никогда не проявлял своих истинных эмоций, а оттого многие знакомые считали его не то скрытным, не то скрывающимся. Затянувшись едким дымом, Бунин вновь услышал лай собак, а после отборный и громкий мат, сопровождающийся дополнительно криками. — Блять! Да идите вы к чёрту! Я же по-хорошему просто мимо проходил! - раздавался где-то со стороны голос неизвестного человека, видно которого из-за ночи и деревьев совершенно не было. Было ясно лишь одно - голос принадлежал мужчине. — Ай! А ну брысь отсюда! Уйдите! Кыш, кыш! - не прекращал кричать неизвестный голос откуда-то из темноты, заставляя устремить Ваню свои аквамариновые глаза на источник шума. Потушив сигарету о кирпич дома, он по привычке, не глядя, бросил окурок в старую консервную банку и, нагнувшись через перила, стал пытаться хоть что-то рассмотреть, даже несмотря на то, что глаза уже потихоньку привыкали к темноте. Послышался вновь заливистый собачий лай, а после ещё более взволнованный и надрывистый крик человека, как гром среди ясного неба, обрушившегося на этот тихий и спокойный район города N. До появления названного гостя, конечно же. — Эй, нет! Нет! Пожалуйста! Помогите! - от последнего слова у Вани на загривке зашевелились волосы, а по телу пробежал холодок. Может быть человеку нужна помощь, а он стоит здесь, как истукан, просто вслушиваясь в темноту?! — Эй! У Вас всё в порядке?! - своим в меру звонким и даже приятным голосом выкрикивает Бунин, привлекая к себе внимание и человека, и собак, на мгновение отставших от него. — А?! Господи, нет! Здесь собаки, я не могу от них отвязаться! - взволнованно затараторил, как могло показаться по голосу не мужчина, а скорее юноша, вероятно, такого же возраста, как и сам Иван. Но таких поспешных выводов молодой писатель ещё сделать был не в состоянии. — Забраться ко мне на балкон сможете?! - мгновенно выдаёт Ваня, чему и сам удивляется. Шёл второй час ночи, этого человека он не просто не знал, а даже не мог нормально рассмотреть. Единственное, что он знал - незнакомец боялся собак. Либо собаки незнакомца, здесь ещё стоит разобраться... — Да! Конечно да, спасибо! - в тоне юноши послышался отблеск надежды на спасение, и он, явно обладая отменной физической подготовкой, что сразу же заприметил Иван, словно обезьяна залез на подоконник первого этажа, а после, подтянувшись о край балкона, крепко ухватился за перила рукой. — Аккуратно! - и сам не поняв, к чему такое беспокойство, просто по привычке выдаёт Ваня, всё-таки решаясь помочь названному гостю забраться на балкон, боясь, что тот, пусть и всего-лишь со второго этажа, но может не дай бог сорваться на землю. А свой заслуженный отпуск в больнице, а потом и в участке с совершенно незнакомым человеком провести явно не хотелось. — Всё хорошо! Хорошо! Фух... - стараясь отдышаться, юноша опирается спиной о железные перегородки балкона, одаривая своего спасителя благодарным взглядом. Да... После такого не только вдохновение вернётся, а и бессонница. — Спасибо. Огромное человеческое спасибо Вам. - около минуты спустя произносит новый знакомый Ивана, и расплываясь в приятной улыбке, протягивает руку. — Михаил. Бунин, протягивая свою руку в ответ, лишь улыбается краешком губ, ещё не совсем понимая, чему он больше удивляется: тому, что к нему на балкон забрался неизвестный человек или тому, что он убегал от собак поздней ночью, и опять же таки, забрался к нему на балкон! — Иван. - спокойно отвечает молодой человек, всё так же держа Михаила за руку. Отпускать её почему-то сразу же не хотелось. Либо же, как посчитал сам Бунин, он был чересчур под впечатлением, чтобы хоть как-то пошевелить извилинами. — А Вы немногословен! - бархатно смеётся Миша, аккуратно выпутывая свою руку из Ваниной хватки. Не показался ли сам Ваня на его фоне ещё страннее? — Просто ко мне явно не каждый день вот так вот вваливаются новые знакомые! Так ещё под покровом ночи! Так ещё и через балкон! - Ваниному возмущению не было предела, честное слово. Он впервые сталкивался с подобным даже несмотря на то, что работал в общественном месте. С другой стороны... Разве подобное хоть когда-нибудь случилось бы в библиотеке? Здесь, кроме порванных корешков и потерянных книг больше нет проблем. — Да мне самому неловко, я будто к какой-нибудь девице прокрался, пока её родители спят в соседней комнате. - пусть это и была шутка, Ваня, скептически изогнув бровь, устремил свой взгляд в глаза юноше и на мгновение замер, рассматривая два чёрных, будто глубоких озера, пары глаз. Он невольно улыбнулся, вызывая у своего собеседника облегчённый вздох. — Зато какой адреналин! - воспользовавшись моментом добавляет Миша, сменяя Бунинский гнев на милость. — И часто ли Вы вот так забираетесь к честным и порядочным людям через окна? - беззлобно спрашивает Иван, вызывая у Миши негромкий, но искренний смех. — Уверяю Вас, Вы - первый! - пусть эти слова являются шуткой, а человека, сказавший их, Ваня знал всего пару минут, на душе почему-то стало тепло. Заливаясь румянцем, Ваня отворачивается от нового знакомого, делая вид, что поправляет невесомый тюль, который так и наровил вылететь в открытое окно. И как бы невзначай начинает разговор, стараясь увести от этой непонятно от чего неловкой фразы. — Может быть выпьем чаю? - интересуется он, глядя в глаза собеседнику, который, как заметил Бунин, оказался такого же роста. — Приглашаешь в гости? - сверкнув тёмными очами, Миша улыбается, удачно переходя на ты. На вид они действительно кажутся примерно одного возраста, а оттого все эти формальности кажутся ненужными. — Почему бы и нет? Я уверен, что твои братья меньшие всё ещё дожидаются внизу. - в подтверждении своих слов, Ваня, выглянув с балкона, посмотрел на асфальт, где уже можно было рассмотреть хотя бы очертания животного. — Вон, видишь? Ждёт. - он указал рукой вниз, на асфальт, где по-прежнему была одна из компании собака, другие же, по всей видимости, уже успели разбежаться. — В таком случае, я конечно же приму приглашение! - Миша соглашается, хотя невооружённым взглядом видно то, насколько парню в целом неловко от всей этой ситуации. Он, как могло бы вам показаться, на самом деле не такой уж и отчаянный, чтобы вот так бегать по улице от собак, разбудить половину чужого дома своими криками, а после залезть в квартиру к неизвестному человеку, который просто чудом оказался нормальным и вошёл в его положение. Ситуация сюр, честное слово! Но он старается не подавать виду, в противном же случае, он бы уже давным-давно провалился под землю от стыда. Бабушка об этом, понятное дело, узнать не должна. — Проходи. - спокойным и довольно гостеприимным тоном говорит Бунин, хоть и не привык принимать у себя гостей от слова совсем. Да и разве любителю книг и одиночества это так важно? — Спасибо! - Миша присаживается на корточки, ловко и быстро развязывая шнурки, а после, разувшись, аккуратно ставит свою обувь возле балконной двери, вызывая у Вани удивление. Совсем непримечательный, казалось бы, жест, по правде говоря, понравился ему, ведь именно подобные мелочи и показывают истинное лицо человека. Поднявшись на ноги, Михаил нагнулся, дабы не врезаться в руку Бунина, которой тот держал тюль. Пропуская юношу в квартиру, он выпрямился и, поищурившись, с интересом взглянул на пусть и не большую, но просторную и на удивление уютную комнату, от которой  так и веяло атмосферой прошлых веков, будто в ней жил не молодой человек по имени Иван, а какой-нибудь известный писатель. От последнего, уверяю вас, узнав правду, Миша действительно бы приятно удивился. Взглянув на стену, освещённую лишь небольшой настольной лампой, которую хозяин квартиры, выходя на балкон, забыл выключить, Миша заприметил несколько красивых картин, висящих на стене; довольно большой и вместительный книжный шкаф со всевозможными книгами, начиная от больших энциклопедий и заканчивая сборниками стихов известных и не очень известных поэтов; диван, застеленный колючим (как показалось Мише) тёмно-зелёным пледом, рядом с которым стоял невысокий жёлтый торшер, вероятно, создавая здесь ещё более уютную, можно даже сказать, бабушкину атмосферу; симпатичные не то серые, не то зелёные шторы, приятно поблёскивающие жёлтым светом, исходящего от лампы; мягкий коричневый ковёр, занимающий бо́льшую часть зала. Но больше всего внимание Миши привлёк стол, располагающийся совсем рядом с окном, на котором, блеснув тёмно-шоколадными очами, он заприметил стопку бумаг, аккуратно прижатую сверху пресс-папье. — Ты студент что-ли? Так много книг и бумаг... Я будто в библиотеку попал, а не в дом к парню примерно моего возраста. - прямо и без стеснения спрашивает он, любопытно рассматривая Ваню. Да, а скромности ему не отнимать. — Не совсем. Я в библиотеке работаю, из-за любви к литературе пошёл туда, если честно. Многие книги хотели списать и отправить на макулатуру. Но разве я мог допустить, чтобы такая красота ушла в небытие? Выкупил часть книг по минимальной цене, а какие-то мне родители отдали, вот и собрался целый шкаф. - Бунин говорил честно, не видя надобности скрывать подобные элементы своей биографии, пусть и от совсем незнакомого человека; единственное, от чего он был в неведении - подальшая реакция Миши. Скажет наверняка, подумалось Ване, что он зануда и молодёжь в его возрасте подобным не занимается. Но этого не произошло. Михаил, внимательно слушая хозяина квартиры, не смог скрыть своего ни удивления, ни улыбки. — Так это же чудесно! Я сам обожаю книги, у меня библиотека не меньше твоей! - заметно оживившись из-за этой темы, Миша правда ощутил себя будто в своей тарелке, в комфортном окружении. — Бабушке моей всегда было важно, - продолжил он, — чтобы ты, Мишель, получил лучшее образование! - стараясь беззлобно перекривить голос своей бабушки, вызывая у Вани улыбку, юноша поправил свои коричневые локоны, зачесав их пальцами назад. — Моя родня также приучала меня к образованию, к поэзии. Мать всегда твердила, будто я особенный и достигну в будущем высот. Она всё ещё уверена в этом. Но я вырос, кем вырос, и сколько бы раз я к ним ни приезжал, ни разу не слышал осуждения, всё наоборот. Возможно, они даже гордятся мной. - после произнесения последней фразы Ваня повёл плечами, действительно будучи не до конца уверенным в том, прав ли он. Подобные разговоры порой не доходили до такого даже с коллегами по работе, ведь им, с одной стороны, не было никакого дела до жизни Ивана, а с другой, он и сам был не в особом восторгом рассказывал что-либо о себе, считая, что ему незачем это. Но с Мишей поделиться хотелось, ведь он к себе действительно располагал, так наивно, даже по-детски обсуждая книги, которые бы у другого человека вряд-ли вызвали такой бы восторг; внимательно слушая чуть ли не с раскрытым ртом и хлопая длинными ресницами. — Я бы точно гордился. - он улыбается, отводя свои тёмно-карие глаза в сторону, начав делать вид, что рассматривает Ванины рукописи; проведя пальцами по деревянному столу, задевая полупрозрачную тканевую скатерть с подсолнухами, Миша шумно выдыхает, понимая, что это действительно звучало неловко. В комнате повисает молчание и только тиканье настенных часов, доносящееся из коридора, могло бы заглушить их мысли. — Спасибо. - спокойно, даже с улыбкой отвечает Иван, хоть его щёки пылают настолько, что могли бы спокойно поджечь тюль, парящий на летнем, приятном ветерке. И с какого перепугу у него такая реакция, он и сам не понимает. Но Миша, уже вероятно не зацикливаясь на этой фразе, слегка наклоняется над столом, уже всерьёз начав рассматривать рукописи, попутно сдвигая пресс-папье в сторону. — Ты пишешь? - интересуется он, поднимая на Бунина взгляд, полный заинтересованности. А вот этот вопрос, по сравнению с остальными, для него является ещё более личным. Никто никогда не спрашивал Ваню об этом. — Да так... Немножко. - в этот момент Ваня действительно скромничает, ведь он, по сути дела, ни с кем особо и не делился своим занятием. Да, на работе он постоянно что-то писал в своей записной книжке, делал какие-то заметки на полях собственных книг, принесённых из дома, и читаемых во время перерывов, но никому не было до этого особого дела. Бунин был наедине с собой... До того момента, пока в его дом не залез этот парень с большими карими глазами, так невинно и искренне интересуясь его родом деятельности. Звучит крайне безрассудно... Но разве жизнь это не игра, где стоит рисковать? — Так застенчиво... Уж не влез-ли я в какую-нибудь личную тему? Если так, то я прошу у тебя прощения. - подобный вопрос юноши не кажется раздражительным или навязчивым, пусть личное пространство Вани он действительно нарушил. Да, тема до мозга костей личная, не имеющая свойства переходить из уст в уста; он не привык делиться с окружающими, а уж тем более говорить об этом. Но Миша к себе располагал, оттого Ваня не видел смысла что-либо утаивать. Тем более... А если они больше никогда и не увидятся? — Нет, что ты. - спокойно начинает говорить Бунин, сверкнув в полумраке своими серыми глазами. — Просто до этого я ещё не обсуждал своё творчество ни с кем... Да и не показывал его никому, если честно. Но если тебе так интересно. - на мгновение Ваня замялся, но слегка вобрав в лёгких воздуха, от всей этой ситуации, продолжил. — Ты можешь почитать, пока я готовлю нам чай. Если хочешь, конечно. — Конечно хочу, мне очень интересно! - от действительно искренних слов Миши, у Вани поползли уголки губ вверх, а лишние вопросы постепенно оставляли его, отходя на второй план. Подобные эмоции нельзя было подделать, нельзя сыграть или обмануть себя или других. Это были искренние эмоции настоящего, яркого и невыдуманного человека. Такого, рядом с которым комфортно и вовсе не тревожно. Именно в тот момент Ваню посетила мысль, после надолго засевшая в его голове "общались несколько минут, а ощущение, что знакомы вечность". — В таком случае, располагайся, где тебе удобно. - молодой человек указал и на кресло, и на диван, а после подошёл к столу и бережно взяв в руки своё творчество. — Как говорится, чувствуй себя, как дома. - улыбчиво сказал он, протягивая Мише не аккуратно, но искренне исписанную частичку своей души. — Я буду предельно осторожен. - будто понимая то, насколько сильно это важно для Вани, Михаил так же аккуратно забирает из рук творца произведения, случайно задевая кончиком пальцев его кожу. Это случайное прикосновение, почему-то заставляет залиться краской сначала одного, а затем и другого парня. Они будто не замечают этого. Да, они прекрасно чувствуют то, как пылают щёки, вот только увидеть это на лицах друг друга не получается. Бунин довольно быстро отпрянул от своего гостя, сразу же направляясь на кухню. В первую очередь ему нужно умыться, а уже в следующую готовить чай. Кто же мог подумать, что третий день отпуска будет именно таким... А ведь в его распоряжении остаётся ещё чуть больше недели. Иван Алексеевич стоял на кухне и, помешивая чай уже по десятому кругу,  боковым зрением поглядывал в сторону коридора, чтобы в случае приближения Миши к кухне, не испугаться. Всё это было чертовски странно. Настолько странно, что Ваня просто напросто не мог самостоятельно дать отчёт происходящему. Он пустил в дом совершенно незнакомого человека, о котором, кроме имени, совершенно ничего не знал. Бунин оставил его одного в своей гостиной, в месте, где было множество личных вещей, действительно представлявших для Вани какую-никакую, но ценность. Почему он позволил себе такую слабость, а не просто выпроводил парня через дверь и со спокойной душой лёг бы спать? Как теперь можно находиться в этой квартире, зная, что любой, имеющий неплохую физическую подготовку человек, сможет вот так запросто забраться на его балкон? Это просто безумие, а Ваня, разрешая подобные действия, показывал своё безрассудство и отсутствие самосохранения. Но с другой стороны... Что плохого сделал этот самый Миша? Он просто убегал от собак и звал на помощь, а Иван сам обратил его внимание на себя и сам же предложил тому залезть к нему на балкон, ещё и помог это сделать, придерживая, чтобы Миша не свалился. Его вины действительно не было в происходящем - простое стечение обстоятельств. Просто так вышло. Дабы совсем не загнать себя в глухой угол от сотни вопросов, ответы на которые никто никогда не даст, Ваня тряхнул своей кучерявой головой, как бы отгоняя лишние мысли. И у него действительно это получилось. В конце то концов, что ему мог сделать юнец, который от собак-то еле отвязался? Да и судя по его заинтересованности в книгах, он ещё и имел неплохое образование, а это уже весомый аргумент доверия к человеку. Наконец, Бунин, взвешивая в уме подобные соображения, успокоился и потом был занят лишь одним - он должен был угостить Мишу чем-нибудь вкусненьким. Расставляя на поднос две чашки чая, Ваня поставил рядом небольшую сахарницу, ибо заранее не знал, сколько ложек сахара кладёт его новый знакомый, (если вообще кладёт). Он положил на тарелку оставшееся овсяное печенье, несколько штук шоколадного зефира и трюфельных конфет. Наконец, когда поднос был готов, хозяин квартиры аккуратно взял его в руки, и, чтобы ничего не разлить, а уж тем более не разбить, направился в гостиную. Тревожные мысли, как бы Иван ни старался их удержать, изредка проскакивали в голове. Он перебирал всевозможные варианты: старался вообразить образ парня, если не дай бог придётся его опознавать; вспоминал, где прятал отложенные деньги и хмурил брови к переносице, ругая себя за несерьёзность. Но это было разумно. Это была вполне себе здоровая реакция его организма. Медленным шагом подойдя к комнате, где Иван проводил бо́льшую часть своей жизни, он заметил тусклый свет, проступающий в коридор. Заглянув в комнату и пока не открывая дверь, чтобы не привлекать лишнее внимание, он обомлел. Мысли же, сперва собравшись в большой и тяжёлый ком, в одно мгновение испарились, оставляя голову молодого человека чистой и светлой. Миша сидел на диване, предельно аккуратно держа в своих изящных руках бумаги Вани. Его тёмно-коричневые кудри, ниспадая на лоб, красиво, пусть и еле заметно развивались на приятном летнем ветерке; пухлые губы, изредка расплываясь в улыбке, шептали отдельные слова, будто пробуя их на вкус; а чёрные, словно восточная ночь, задумчивые глаза бегали по строкам, не пропуская ни единого момента, ни одной буквы. Он выглядел совершенно не таким, каким забрался на балкон, ни встревоженный, ни растрёпанный, ни возбуждённый. Он был именно расслабленным. От Миши веяло уютом, из-за чего действительно хотелось присоединиться к нему, сесть рядом и послушать, что именно читает парень. Казалось, будто Ваня и забыл, что тот читает произведение, написанное им самим, из-за чего его можно было действительно назвать своим первым читателем. Скрипнув дверью, Бунин вошёл в комнату, отрывая парня от чтения. Михаил, подняв на него любопытные глаза, аккуратно отложил рукописи на диван и встал, чтобы помочь Ване расставить всё на небольшом журнальном столике, который раньше использовался максимум как подставка для ног. Передавая юноше поднос, чтобы протереть столик от пыли, Ваня задерживает на нём свой взгляд, ощутив, как по телу невольно забегали мурашки. Абсолютно не понимая своей странной реакции, он слегка краснеет, убирая свои руки прочь. — Аккуратно, горячо. - шёпотом произносит Ваня, и отворачиваясь от гостя, сконфуженно начинает вытирать и без того чистый столик. Прекрасно замечая довольно непонятное поведение Вани, Миша поднимает свои густые брови, по-доброму, чуть-ли не по-детски улыбаясь. — Всё хорошо, не волнуйся. - спокойно отвечает он, аккуратно ставя поднос на стол, а после опускается на диван, перекладывая рукописи с дивана на небольшую подставку для газет под самим торшером, чтобы не помять, а уж тем более не испортить их. Внимательно наблюдая за Ваниными действиями, Миша, приоткрыв рот, наконец решает заговорить, но парень, будто читая мысли, опережает его, задавая всего один вопрос: — Тебе сколько ложек сахара? — Я пью без сахара. - улыбчиво отвечает Миша, и, видя приподнятую бровь Вани, продолжает, — Угощения ведь и без того сладкие. Вот если бы не было столько сладостей, я бы согласился и на две! - простота и чистота этого юноши одновременно и поражала, и умиляла. Иван и не собирался спрашивать, почему Миша пьёт чай без сахара, но тот настолько мило это объяснил, что он просто не смог сдержать улыбки. — Оказывается, у нас совпадают вкусы. Тоже не люблю, когда слишком много сахара; либо он, либо конфеты. - наконец усаживаясь рядом с Михаилом на диван, Бунин берёт в руки свою чашку, делая долгожданный глоток. Горячая жидкость, медленно растекаясь внутри, стала потихоньку согревать организм, вызывая у парня наслаждение. Она наконец окончательно успокоила и самого Ваню, и все его лишние опасения. — Очень вкусный чай... Что это? - спокойным, даже слегка тихим голосом спрашивает Михаил, устремляя свой взгляд на умиротворённого юношу. Говоря честно и откровенно, Миша бы так и сидел молча, но желание заговорить со своим новым знакомым, дабы узнать о нём хоть немного больше, брало вверх. — Это мята. - спустя несколько секунд отвечает Бунин, сразу же добавляя, — Чёрт... У тебя аллергии на мяту нет? Я совсем забыл спросить... - тихий и спокойный тон, на удивление резко сменяется взволнованным. Аквамариновые глаза расширяются и взгляд начинает по собеседнику с ног и до головы. И с чего ему вообще волноваться об этом мальчишке? Несмертельно ведь. Миша прекрасно замечает эту реакцию. Замечает он и то, насколько Ваня может легко от спокойствия перейти к волнению. А обратное состояние так же легко вернуть? Аккуратно дотрагиваясь до плеча Вани, вызывая у того лёгкое, едва заметное вздрагивание, Миша приподнимает тёмные, широкие брови, — Всё в порядке, честное слово. Будь у меня аллергия, я бы почувствовал аромат, ещё когда ты был на кухне. Просто всё никак не мог понять, что это так приятно пахнет, пока ты не вернулся в зал. - то, с каким тоном это произнёс кареглазый юноша, и говорить не стоит. Ване просто не верилось, что они познакомились максимум полчаса назад. Ну не может быть так в жизни, это всё сказки! А с ними произошло... — Ты не думай, что я какой-нибудь параноик... Просто я о тебе действительно ничего не знаю... И это... - на мгновение Бунин замолчал, отводя голубые глаза в сторону. "— Нет, это слишком странно звучит" - пронеслось у него в голове. Впервые за последнее время он просто растерялся, не зная и не представляя, как себя вести. Теперь вопросы по поводу отсутствия друзей в его жизни резко решились. У таких людей, как Ваня, с этим явно туго. — Вань, договаривай, пожалуйста... - внезапно раздался голос Михаила, выводя хозяина квартиры из липкого потока мыслей. — Это я должен под землю провалиться от происходящего. Наверняка ты думаешь, что я какой-нибудь несерьёзный или легкомысленный, раз знакомлюсь с людьми, забираясь к ним через балкон... Но это простое стечение обстоятельств, честно! Если скажешь то, что собирался, я отвечу на любой твой вопрос. - было действительно заметно то, что Мише всё ещё было неловко. А ещё то, что он явно младше от Бунина, хотя по его уму и разговорам складывалось обратное впечатление. Но он действительно старался быть собой и показать себя с лучшей стороны, иначе бы уже давным-давно обратно спрыгнул через балкон и видел бы уже десятый сон в своей уютной постели. Но он не ушёл. Не оставил Ваню наивным дураком, а всё ещё сидит здесь и даже пытается стать его...другом? В это мгновение Ивану стало стыдно. Стыдно за то, что этот мальчик выводит его на разговор, будучи полностью правым. И Ваня во чтобы то ни стало решает проявить себя не с хорошей или плохой стороны, а показать себя настоящим. Не вечность же ему циклиться на одном и том же? — Извини пожалуйста. Когда я вижу, что человек идёт со мной на контакт, мне навстречу, я начинаю циклиться и задавать самому себе явно ненужные вопросы... А комфортно ли ему со мной? А всё ли я правильно сделал? Не обидел ли? Понравилось ли всё? Из-за этого мне трудно сходиться с людьми... - резко замолчав, ощущая внутри какой-то тяжёлый ком, явно не желая простое знакомство превратить в самоанализ, Иван виновато опускает серые глаза, которые ещё несколько минут назад были голубыми. Но остановиться он тоже не может именно сейчас - Миша, как он понял, любит честность. — Я ведь получил домашнее образование, мне нанимали учителей и этап общения с одногодками просто напросто обошёл меня стороной. Возможно из-за этого мне бывает трудно при общении... И... Прости меня ещё раз, пожалуйста. Я ни в коем случае не хотел тебе жаловаться и, если ты сейчас уйдёшь, я пойму и не буду обижаться. - сам не ожидая насколько сильного откровения, Ваня почувствовал, как его глаза начинают наполняться влагой, а голос на последних словах просто задрожал. Ему стало настолько больно и стыдно за самого себя, что хотелось просто встать с дивана и выйти в окно. Зачем он это всё рассказал? К чему это всё? Угостил бы парня чаем, пообщался бы с ним немного, закрыл за ним дверь и больше никогда бы не встретился с ним. Зачем он себе усложняет жизнь? Реакцию Михаила он также не мог предугадать. Он не смотрел на него уже несколько минут, а оттого ни выражения лица, ни глаз, которые в разговоре всегда являются важным ключём, попросту не видел. Но реакция юноши не заставила себя долго ждать. С предельной осторожностью забирая из рук Ивана чашку с горячим мятным чаем, Миша возвращает её на стол, заранее зная, что она будет мешать им. Не убирая тёмных как ночь глаз от своего собеседника, он не то, чтобы аккуратно, а скорее неловко обнимает Ваню за плечи, не решаясь прижать к своей груди. То, что почувствовал в это мгновение Иван передать обычными словами практически невозможно. Стало ли ему ещё более стыдно и неловко от всего этого? Определённо. Хотел ли он отстраниться от Миши? Ни в коем случае. Чувствуя в объятиях Михаила не только приятный цитрусовый аромат (вероятно, так благоухал его парфюм), но и спокойствие, Ваня прикрывает голубые глаза, неловко утыкаясь носом в Мишину шею, вызывая у того на лице улыбку. Пусть предельно медленно, но уверенно, Миша всё-таки прижимает Ваню к своей груди, одной рукой обхватывая его за талию, а другой, заводя за спину, начинает невинно гладить по спине. Слышится негромкий, облегчённый вздох в районе Мишиной шеи, от чего уголки его губ невольно поползли вверх. Думал ли он, карабкаясь через перила, что спустя пол часа будет обнимать этого милого парня, который спас ему пусть не жизнь, но, как минимум, уберёг от порванных брюк и собачьих укусов? Незаметно, скорее случайно вдохнув приятный кофейный аромат волос Бунина, Миша продолжает гладить того по спине, прекрасно понимая, что в данный момент слова просто излишни. Они обязательно заговорят. Заговорят... Но сейчас, освещённые ранним летним солнцем, они сидели в объятиях друг друга, слушая тихое тиканье часов.