***
Треск свечей в небольшой комнатке похоронного бюро Ваншэн едва слышится из-за ласкающих слух звуков чувственных поцелуев. Сейчас, в этот момент, ничто и никто не сможет потревожить или оторвать друг от друга жаждущих ласк тел. Чжун Ли смело берет чужое запястье и уверенно кладёт его на свою талию, и ее обладателю не стоит ничего говорить, чтобы понять, что от него требуется. Чужая рука крепче обхватывает поджарое тело Чжун Ли и притягивает ещё ближе к себе. Он наваливается на него, прижимая ещё сильнее к жалобно скрипящему столу и Чжун Ли ничего не может с собой поделать, когда его пальцы неконтролируемо сжимаются на чужом запястье в наслаждении. Горячие губы плавно переходят на подбородок, а затем также аккуратно спускаются к шее, и одними лишь обжигающими губами обхватывают нервно бьющуюся венку, заставляя прижатое к себе возбужденное тело слабо подать стон наслаждения. Чужая ухмылка, и выпущенный во время ее появления обжигающий воздух заставляет табун мурашек пробежаться по спине специалиста. — Стоит мне только дунуть на твою шею, как ты весь плавишься. Не боишься, что твою ахиллесову пяту найдут не очень хорошие люди? — Аль-Хайтам снова возвышается над ним и с хитрым прищуром глядит в янтарные глаза. Его не скрытые тканью недоперчаток пальцы обхватывают подбородок Чжун Ли, заставляя смотреть строго в глаза. И Чжун Ли ничего не может с собой поделать, когда его губы трогает уверенная, даже в некоторой степени нахальная, улыбка: — По твоим же словам ты являешься не очень хорошим человеком, Хайтам. Ты думаешь, что я к каждому встречному прыгаю в объятия, подвергая себя риску?— Моракс отодвигает от своего подбородка горячие пальцы, а затем, как некоторое время ранее это сделал Аль-Хайтам, прикладывает свои руки, полностью скрытые плотной тканью перчаток, к чужим губам. Его рука плавно перетекает на чужие щёки и обхватывает красивое лицо и придвигает ближе к себе, — мне ничего не стоит, чтобы превратить тебя сейчас в порошок, а затем твой прекрасный оставшийся прах развеять над морем. Разве ты хочешь подобное испытать на себе? — Он почти шепчет, опасно приблизившись к губам, которые уверенно и без тени страха расплываются в ухмылке. — В любом случае, я буду восхищён тем, что в очередной раз создадут твои руки. И разве есть разница, будет это мое предсмертное видение, или одно из немногих, что отложится в моей памяти? — Его голос мягкий и низкий, и он невольно ласкает слух Чжун Ли. Эта уверенность, порой просачивающаяся в словах молодого человека, заставляет Архонта изумлённо замереть, а едва заметный румянец, появившийся после такого оригинального комплимента, окрасить его фарфоровую кожу. — Из тебя бы вышел хороший романтик, Хайтам. Не хочешь себя попробовать в написании легких романов? Думаю, это у тебя получилось бы лучше, чем заставлять бесчувственного и много через что прошедшего в своё время Архонта краснеть, — и эта абсолютная ложь, потому что от цепкого взгляда, в котором плескаются едва заметные озорные искорки, ничего не скроется. Чжун Ли неожиданно ойкает, когда его пальцы несильно, но достаточно ощутимо схватывают чужие зубы, в который раз заставляя посмотреть в свои мягкого цвета зелёные глаза. — По-моему, у меня это получается гораздо лучше, чем у тебя получается скрыть от меня свой очаровательный румянец, — сквозь сжатые зубы говорит Аль-Хайтам, снимая пострадавшую перчатку с чужой руки. Он отбрасывает ее на стол, и на секунду в янтарных глазах плещется неуверенность, но она тут же исчезает, стоит жилистой руке слабо схватить его запястье, удерживая, и прижать к своей гладкой щеке. Аль-Хайтам прикрывает доверчиво свои глаза, сильнее прижимая к себе чужую тёплую руку. Губы Моракса испускают удивленный вздох от такой картины. Чжун Ли касается подушечками пальцев густых бровей и неожиданно замирает, когда чужие горячие губы целуют центр его ладони. Он не успевает ничего сказать, когда вторая перчатка на левой руке также покидает его, и когда Хайтам снова прижимает к себе уже другую руку. — Согласись, что ощущения без этих тряпок гораздо приятнее, — он хитро ухмыляется, эти слова явно имеют какой-то двойной смысл, который не совсем доходит до Чжун Ли. Мягкое золотое свечение, которое исходит от его рук, будто несмело опадает и на чужую бледную кожу, придавая ей какой-то особый трогательный вид. Чжун Ли не зря носит все эти тряпки, как выразился Аль-Хайтам. Он носит их, чтобы скрыть свою настоящую сущность, потому что это не то, что нужно знать другим обычным людям. Но по какой-то причине, все выстроенные когда-то Мораксом личные границы и тайны, в обществе этого мужчины, незаметно даже для самого себя, размываются и несмело показываются наружу. Властелин снимает перчатки, когда уверен, что его никто не видит или никто его не побеспокоит в ближайшее время, поэтому он чувствует себя немного уязвлено и неуверенно, когда привычная ткань покидает его, показывая миру необычные для человека руки. Но мягкий взгляд зеленоватых глаз, смелые и наполненные чувствами движения Аль-Хайтама каждый раз смывают все его сомнения и опасения. И Чжун Ли позволяет этому всему плавно течь. Он позволяет этому происходить, потому что это то, о чем он давно мечтал. Он мечтал отдать инициативу в крепкие и уверенные руки, мечтал кому-то довериться и, наконец, расслабиться после того, через что ему пришлось пройти и пережить. Властелин откидывает все тяжёлые мысли, которые разом возникли в его голове. У него нет желания сейчас копаться во всем этом, когда его ждут дела гораздо интереснее и приятнее. Он сильнее обхватывает чужое лицо и притягивает к себе, настойчиво целуя. Аль-Хайтам довольно мычит и углубляет поцелуй, вновь наваливаясь на Властелина Камня. Стол также жалобно скрипит под весом двух мужчин, но стойко выдерживает чужие страсти. Хайтам протискивает свою ногу между стройными, облачённые в обтягивающие штаны, бёдрами, и мягко притирается к чужой промежности, заставляя мягкие губы, сдавленные своими собственными, слабо простонать.***
Чжун Ли тяжело хлопает входной дверью, выныривая из своих воспоминаний. Он поворачивает в замке ключ пару раз, а затем проверяет, точно ли закрыл дверь, пару раз дёрнув за ручку. Когда металлическая ручка прошла своеобразную проверку, господин в темном пальто повернулся спиной к своему дому, вдыхая запах цветущих неподалёку шелковиц. Эти воспоминания никак его не успокоили, кажется, произошло совсем наоборот, они заставили его только сильнее взволноваться. Это, на самом деле, было так давно, что призрачное ощущение чужих жилистых рук на его упругой коже давно забылось, даже несмотря на то, что их обладатель бережно хранил в своей памяти каждое такое прикосновение. Но ведь вода камень точит, и даже скалы со временем превращаются в пыль, что дело до каких-то воспоминаний в чьей-то голове? В любом случае, какие бы плоды не принесла эта встреча, любому ее исходу Чжун Ли будет премного благодарен. Не важно, разразится между ними былой огонь страсти или всплывут баррикады между ними, он готов к любому исходу. Ведь это не впервой, когда ему придётся в последний раз увидеть некогда слишком дорогое его божественному сердцу. Он увидит человека, который являлся для него всем миром, который был для него опорой и вдохновением, и, на самом деле, за это уже стоит быть очень благодарным. Просто увидеть родного человека спустя столько времени уже кажется каким-то несбыточным чудом. Он запахивает поплотнее пальто, когда холодный ветер настойчиво облепляет его тело и поднимает свой взор на бесконечные звёзды, которые даже обычному человеку иногда порой кажутся слишком неестественными. Чжун Ли невесело хмыкает и перемещается туда, где даже ночью бывает ужасно жарко, а к полудню и вовсе можно сгореть заживо от бесчувственной жары. Его встречает оглушающая тишина, но ее тут же разрезает рокот какой-то тропической птицы, которая Чжун Ли неизвестна. Затем он слышит трепание сверчков и только тогда его лицо трогает духота, которая тут же согревает все его тело. Моракс снимает с себя пальто, про себя замечая, что несмотря на изначальное ощущение, не так уж здесь и жарко. Он смотрит под ноги, подмечая, что стоит на деревянном покрытии, которое очень напоминает нижний дворик у постоялого двора Ваншу. Затем он вновь поднимает взгляд и в ночной темноте перед его взором виднеются чёрные силуэты массивных гор. Фонари слабо освещают это, судя по всему, гостиничное место, но этого хватает, чтобы можно было видеть, что происходит вокруг тебя, чтобы ненароком об что-нибудь не зацепиться. Чжун Ли подмечает редкие столики, а затем поворачивается, изумлённо замирая и, кажется, переставая дышать. За небольшим деревянным столом, который находиться прямо под фонарем возле вычурного заборчика, сидит мужчина, который смотрит на просторы, что скрываются за маленьким забором. Чжун Ли уверен, что вид с того места, где сидит мужчина, невероятно красив, но с его ракурса ему не видно. Он изумлённо выдыхает, и, видимо, тем самым привлекает на себя внимание мужчины. Чужие брови, которые в ночном сумраке кажутся ещё темнее, чем есть на самом деле, удивлённо поднимаются, но в этот же миг возвращаются на место, придавая некогда родному лицу безучастный вид. Но, как это было всегда, первое впечатление оказывается обманчивым, поэтому мужчина поднимается со стула и проходит на противоположную сторону стола, отодвигает стул и протягивает Чжун Ли руку в приглашающем жесте. Ему не нужно ничего говорить, и такое ощущение, словно не только Чжун Ли не нуждается в словах. Рука в перчатке аккуратно ложится на чужую, кажется, ставшую немного шире и длиннее в пальцах, ладонь, и позволяет своим губам растянуться в слабой и мягкой улыбке, которая всегда предназначалась для одного не совсем человека. Проходя подле мужчины и присаживаясь на стул, Чжун Ли не мог не заметить, как Аль-Хайтам изменился внешне. Он, кажется, стал выше, но Чжун Ли не может утверждать этого, потому что с последней их встречи прошло слишком много времени. Хайтам повесил чужое пальто на спинку стула, на который усадил Чжун Ли и вернулся на своё прежнее место. Моракс бросил взгляд на стол и увидел две одинокие фарфоровые чашки, которые, несомненно, были наполнены ароматным чаем, и, на удивление, от них шел едва видимый пар. Он взял ту, которая стояла ближе к его месту и преподнёс к лицу, вдыхая чистый травяной аромат. И ему захотелось завыть в голос, когда с первого же вдоха он узнал запах своего самого любимого чая. Чжун Ли с наслаждением отпил горячий напиток, думая про себя, что его вкус стал ещё прекраснее. И он прекрасно понимает, что в чае не добавился какой-то новый, невиданный ранее самим Чжун Ли, ингредиент, ему кажется чай вкуснее, лишь потому, что этот напиток приготовил для него Хайтам. Из раздумий его вырывает низкий смешок: — Ты все также тащишься по этому отвратительному чаю, — это не вопрос, это простое утверждение, это аксиома, которая, соотвественно, не нуждается в чьём-то доказательстве. Сердце Чжун Ли словно кровью обливается от этой фразы, потому что она сразу напоминает ему о том, что происходило между ним и Хайтамом в прошлом. Чжун Ли аккуратно поставил свою чашку и взялся за чужую, приподнимая ее и притягивая к своему лицу. Он смотрит на Аль-Хайтама, у которого на лице не написано никакого возражения или протеста, что даёт немного смелости специалисту похоронного бюро. Он вдыхает запах, которые с первых же секунд, конечно же, кажется ему знакомым, ведь тот же аромат он вдыхал пару секунд ранее. — Именно поэтому в твоей кружке плещется мой любимый напиток, — он возвращает фарфоровое изделие на блюдце, на котором изначально оно стояло и позволяет своим губам снова растянуться в улыбке. Аль-Хайтам действительно не любит этот чай, по невиданной причине для Чжун Ли. На самом деле, их вкусы в еде ужасно сильно отличаются, но Хайтам часто переступал через себя и ел то, что ему так сильно не нравилось. Чжун Ли не знает зачем, или, возможно, ответ и так был слишком очевиден , но эти небольшие геройские поступки заставляли внутренности Чжун Ли восхищенно трепетать. Хайтам тихо смеётся, привлекая к себе внимание, которое, впрочем, и так полностью было сосредоточено на нем. Чжун Ли все-таки замечает то, что ему изначально показалось: Хальтам действительно изменился, он кажется старше, а его плечи стали шире. Его наряд изменился, но цветовая гамма осталась та же, разве что на его руках появились темные и массивные наручи, а вместо полностью закрытой водолазки на подтянутом теле виднеется, скорее всего, майка, открывающая вид на предплечья. И Чжун Ли ничего не может с собой поделать, когда его взгляд прицепляется к его мышцам. — Кажется, это единственное, что сохранилось с того момента, — тихо роняет Чжун Ли, и, встречаясь с зеленоватыми глазами, в которых одновременно также, как и многие годы назад, плещется родное тепло и немой вопрос, появившийся в чужих глазах после его высказывания. Чжун Ли поясняет: — Чай. Сейчас он кажется единственным, который остался таким же после стольких лет. Аль-Хайтам задумчиво хмыкает: — Согласен, с последней нашей встречи ты стал ещё прекраснее, — их взгляды пересекаются, и Чжун Ли чувствует, как его уши слабо загораются, а из груди вырывается лёгкий смех, благодаря которому на лице напротив наконец-таки появляется легкая улыбка. Но она по какой-то причине сразу же меркнет, а в глазах, в которых некоторое время назад переливались мягкие блики, появляется недоумение. Чжун Ли даже показалось, что они стали темнее. — Я не чувствую твоей мощи, — серьезно говорит Аль-Хайтам, и его голос почему-то кажется ниже и, даже немного, грубее. — Ах… Это… — Он опускает взгляд на чашку, которая все также испускает едва видимый пар и продолжает говорить, не поднимая глаз, — я больше не Гео Архонт. — Это я понял, — Хайтам молчит какое-то время, пристально разглядывая Чжун Ли, а затем вновь подаёт голос, — сколько всего произошло, что даже непобедимый Моракс утратил своё второе каменное сердце? Этот каламбур, по какой-то непонятной причине, вовсе не поднял ему настроения. Встретившись с тяжелым взглядом Аль-Хайтама, он убедился, что у него не было цели развеселить Чжун Ли. — Я сам отдал своё Сердце Бога. По контракту. Я думал, ты должен был быть осведомлён, что Царица забирает чужие Сердца Богов. Чжун Ли вновь поднимает взгляд на мужчину и видит, как тот нахмурился. Между его бровей наверняка появилась складка, но его чёлка перекрывает обзор на свой лоб. — Вот как… Теперь я опасаюсь, что не знаю об этом лишь по двум причинам: потому что это уже произошло, но Нахида не сказала мне об этом, либо это произойдёт в ближайшем будущем, — Аль-Хайтам замолкает, а затем вновь подает голос, — зачем она это делает? — Она хочет пойти против Селестии. Хайтам тут же прыскает в кулак, а затем отпивает из кружки чай и морщится. — Надеюсь ей это поможет и все эти труды будут не зря. Чжун Ли не может с ним не согласиться. Оглядывая мужчину напротив, который с большим сожалением и вселенской скорбью в глазах пытался пить несчастный чай, Чжун Ли подаёт голос: — Ты… Изменился. Хайтам тут же подбирается на своем стуле, расправляет и без того широкие плечи и смотрит так хитро, что заставляет уже который раз за день тронуть губы улыбкой. — Надеюсь в хорошем смысле, — он поигрывает бровями и складывает руки друг на друга, аккуратно укладывает их на стол и опирается на них. Чжун Ли лишь кивает головой, попивая свой чай. Его взгляд становится серьезнее, когда Чжун Ли вспоминает письмо Хайтама. — Ты хотел поговорить ведь не об этом, верно, Хайтам? Улавливая нервные нотки в его голосе, Хайтам кладёт свою руку на Чжунувскую, подцепляет пальцы в перчатках и поднимает его кисть к своему лицу. Аль снимает его перчатку, замечая, как Чжун Ли вновь насторожился, прямо как в первый раз. Он подносит его руку к своему лицу и, действительно, как в прошлый раз прикрывает доверчиво глаза, льстясь об его ладонь. — Я просто подумал, что был настоящим идиотом, когда отпустил тебя. Чжун Ли хотел что-то сказать, но тут внезапно его глаза раскрылись, и в них плескалась такая тоска и грусть, что он не смог смотреть на это, поэтому отвёл глаза. Он знает, точнее они знают, что в их расставании не было ничьей вины. Они приняли решение разойтись вместе, потому что на тот момент это было действительно нужно им обоим. Даже если бы они вдвоём очень сильно захотели остаться вместе, у них бы это не вышло. Чжун Ли был Гео Архонтом, Богом, в котором нуждался его народ и его город, а Аль-Хайтам нужен был нынешнему Дендро Архонту, также нужен был народу Сумеру и даже спустя такое долгое время в Але все также нуждаются Нахида и народ. Чжун Ли, конечно, было тоже тяжело, потому что переживая расставание за расставанием, его тоску в тогда божественном сердце было не отнять. Но спустя какое-то время, возможно, слишком долгое, чем кажется на первый взгляд, тогдашняя боль перестала наносить такие же страшные и больные раны, как делала это ранее. Кажется, он стал переносить это легче, но сейчас, чувствуя чужую мягкую щеку и скулы, он вновь невольно погружается в то время, когда он только получал весь этот болезненный опыт, ту боль и те сожаления, и ему становится больно и наяву, хотя, на самом деле, причин тому нет. — Просто сейчас, когда ты сказал, что больше не Гео Архонт, я подумал, что у нас есть шанс, — Аль молчит, смотрит своим тяжелым взглядом на Чжун Ли, все также ластиться к его руке, и бывший Гео Архонт ничего не может поделать, когда его сердце обливается тоской, — ты можешь остаться здесь, рядом со мной. Станешь моих личным секретарем и мы будем вместе разбираться со всякими разными проблемами… Чжун Ли вырывает свою руку из чужого захвата и сталкивается с потерянным взглядом, в котором плещется обида и непонимание всего происходящего. Сведущ во всех делах специалист обходит стол и становится подле Аль-Хайтама. Сидящий поворачивается к нему и поднимает голову, до сих пор не понимая, что происходит. Чжун Ли перешагивает через его бедро и склоняется к нему, шепча в самые губы: — От такого заманчивого и соблазнительного приглашения откажется разве что дурак. Своими губами он чувствует чужую улыбку, замечает, как расслабляются широкие плечи Аль-Хайтама. Чжун Ли кладёт на них свои руки, спускается ими по его спине, тем самым приближая их лица. Властелин слишком давно не испытывал подобных ощущений, ему кажется, что он снова вернулся на несколько тысяч лет назад, когда впервые столкнулся с понятием о поцелуях. Он тогда был таким же робким и неуверенным, чувствовал покалывание на кончиках пальцах и учащенное сердцебиение. Но стоило губам Аль-Хайтама приникнуть к его, в таком нежном поцелуе, в который Хайтам вложил всю свою тоску и любовь, как волнение, которое изначально сковывало его движение, превратилось в нечто другое, напористое, что непременно хотелось выплеснуть наружу. И сейчас, обнимая серую макушку двумя руками, Мораксу кажется, что тот путь и тот опыт, который лежит на его крепких плечах, стоил того. Теперь со спокойной душой он передаст свой город в руки Цисин и нескончаемому народу, и начнёт новую жизнь с чистого листа.