the love collection

скарамуш красит губы красной помадой, масляная основа и липкая пленка, арка купидона вызывающим уголком, соблазнительной галкой чуть дергается и блестит, губы неплотно смыкаются и влажно смакуют крупные блестки. агрессивная красная страсть, здоровье льется рекой, энергия импульса и импульс в энергии, и воля к победе подстегивают и в хвост и в гриву вперед, к чужому незащищенному горлу. скарамуш накидывает хаори на плечи и выходит из дома, и вертится возле метро, ловит прохожие красноречивые взгляды и шепотки себе в спину, громкую ругань в лицо, он жмет красные губы друг к другу и руки к груди, и ждёт человека. красный оставляет собой рваные пятна и круглые метки, и легко растирается пальцем по телу, красные ветви, киноварь, алый и кардинал, яркий империал ред и адского пламени цвет и оттенок, мазок и черта. красной революцией, краснющей кровью по венам, и красными лопнувшими капиллярами, красная вера и красные предрассудки мигают светофором с обочины, фальшивыми глазами перекликается и бьется стеклом, поплавившись от бордового жара июля. скарамуш не может выдержать рыжины заката, рука в руке и плечом к плечу, тепло и беспокойство рядом надавливают твердо и мягко, тяжко и знойно, по-разному, всяко, в узел завязывается что-то внутри поневоле, трепещет, скулит от предчувствия, вопят от желания мышцы и вены, напряженные сухожилия и сухо во рту от чужого дыхания. оранжевая легкость и охристые вечеринки до утра кожурой апельсина в кармане, сигнальный оранжевый, оранжевые георгины под окнами, и оранжево-рыжая удовлетворенность в поверхностных людях, рудых хитрых лисицах, и верхом контакта становятся ни на секунду не умолкающие разговоры, переговоры до заходящего солнца, ржавчина по углам, танго и янтарное пиво в стакане, утки-мандаринки и пик удовольствия в вечернем оранжевом мареве. скарамуш с трудом открывает глаза по утру, голова болит и раскалывается, мелкой болью трещит за виском, болезненно сводит запястья. желтые шторы, желтизна осветленных волос, и волны яркого света режут на части, скарамуш накрывается желтым вязаным пледом, и прижимает альбедо к себе. желтая изменчивость и предательство, ревность горчичного цвета, лимонные леденцы от кашля, желтая теплая жизнь без намека на жалость и сожаление, восход солнца золотится полосками рапса на горизонте и на сердце так кисло, незрело, песком рассыпается время по кругу в часах. пышет жёлтым рожь на полях, ложь канарейкой бьется по горлу, скребется когтями, в волосах одуванчики, на душе паршиво, зло и ебано, пес и собака, благородство кукурузных кровей и трусость кремовых строчек. альбедо носит широкие джинсы, сапфировые карманы и драные лазурью коленки, красит волосы в синий как в небо, отраженное в лужах воды под ногами, васильково смеется за завесой сизого дыма, берлинским оттенком оседает под ноги, и тянется все ближе и ближе и ближе, и дарит объятия полуночно-синим рассветом. синий пигмент из волос без труда не выводится, и вода синеет по воле цвета, ярко-синего цвета, темно-синие капли заливают глаза синюшними волнами, запахом краски, бирюзовыми брызгами, и цвет въедается в плитку, и в кожу на шее пятнами кобальта. скарамуш пишет оду альбедо, он посвящает ему семьдесят строк на шершавой бумаге, расплавленной пастой фиолетового цвета, которая пахнет пластификатором, чернильным красителем, и руки пачкает кляксамии, на вкус и приятна и нет, и растекается лужей по глотке, окрашивает сжатые зубы. сиреневый, аметист и индиго, индикатор безумия цвета лаванды, маджента уверенности, самоуверенность фуксии и внимание лиловыми красками к невнимательным людям, фиолетовый вызывает зависимость, доводит до койки и до больницы, ультрафиолетом обостряет депрессию, вырывает с корнем деревья циклоном грозы. белые-белые простыни, белая сперма на побелевших губах и облегчение белого цвета, бельё и белое кружево, и каблуки, черные гуталиновые туфли нефтяными пятнами, угольным рычанием на языке, скарамуш кусает алебастр лодыжек, закусывает графитными бедрами и жалит чугунным проклятием. — чтобы смешивать цвета, — говорит альбедо. — надо знать свое дело, нельзя думать беспечно. но скарамуш жаден до цвета и до альбедо со всеми его жасминовыми замашками, ангельскими угрозами и белоснежным напряжением между ними двумя, с этими вороньими настроениями, с полночной душой, и обсидиановым закатом над головой, за спиной и вокруг. насыщенности и тональности, хроматическое безумие колористики, и скарамуш смеется в пунцовые плечи, сжимает циановые губы и лижет вишневые пальцы. все цвета радуги и цветового круга, палитры, паллеты и краска в пипетке, на кончике кисти, на кистях и ребрах, все цветовые поля и трипы, калейдоскоп настроений и волны соцветий, цветут яркими формами, отцветают в сезон, и смешиваются настолько небрежно, что становятся грязью, каждый кружочек, каждая капелька пота, каждая микроморщинка, все заливается колером, быстро, бездумно и бешено, как можно бездушнее, чтобы закрыть, перекрыть и просохнуть, и создать из себя что-то новое.